у баром в Америке и пабом в Англии.
   - Похоже,  здесь  больше  женщин  без  спутников-мужчин,  да?  -  спросил
Николас.
   - Более независимых, чем даже я? - съехидничала Дуглесс. -  Да,  лично  я
полагаю, что в наше время уже большинство  женщин  ведет  независимый  образ
жизни! И, разумеется, у большинства из них есть свои деньги и даже кредитные
карточки, и никакие там спутники-мужчины  за  ними  следом  не  ходят  и  не
присматривают!
   - А как насчет кузенов и дядей? Или сыновей? - спросил Николас.
   - Нет-нет, теперь  все  по-другому.  Они...  -  Тут  она  вынуждена  была
прервать свои пояснения, поскольку официантка поставила перед ними тарелку с
сандвичами, нимало не похожими на американские. "Сандвич  с  сыром"  означал
здесь, что между двумя кусочками намазанного  маслом  белого  хлеба  помещен
ломтик сыра, а "сандвич с сыром и салатом" предполагал, что поверх  сандвича
с сыром положен еще и листик латукового салата!
   Николас смотрел, как она берет с тарелки эту странную еду и откусывает от
сандвича, а затем последовал ее примеру.
   - Ну и как, нравится? - спросила она.
   - Совершенно лишено всякого вкуса, - ответил он, - да и пиво тоже!
   Оглядываясь по сторонам, Дуглесс  спросила  у  него,  существовало  ли  в
шестнадцатом столетии что-нибудь похожее на эти пабы.
   - Нет, - отозвался он, - тут внутри полумрак и тишина и не чувствуется ни
малейших признаков опасности!
   - Так это же хорошо! - сказала она.
   - Ну, я лично предпочитаю, чтобы в  моей  пище  и  в  залах  для  публики
присутствовала бы некоторая "изюминка", - проговорил Николас, слегка пожимая
плечами. Улыбнувшись, она спросила тогда:
   - Ну, вы готовы? Идем? У нас ведь еще куча дел!
   - Как? - удивился он. - Уйти сейчас? А где же обед?!
   - Да вы  только  что  его  проглотили,  -  ответила  она.  Он  недоуменно
посмотрел на нее, вскинув бровь, и спросил:
   - А где тут хозяин?
   - Вон тот мужчина за стойкой бара, похоже управляющий, и та вон женщина -
повариха. Минуточку, Николас! Только не надо устраивать скандала!  Скандалов
англичане терпеть не могут! Я сейчас пойду и...
   Но он уже вскочил с места, восклицая:
   - Еда должна быть едой, независимо от  того,  какое  у  нас  столетье  на
дворе! Нет, сударыня, вы тут посидите-ка, а я сейчас  добуду  вам  настоящий
обед!
   Дуглесс осталась сидеть. Она  видела,  как  он  подошел  к  бармену  и  с
серьезным видом в течение нескольких минут переговаривался с ним  о  чем-то.
Затем  бармен  подозвал  повариху,  и  та  тоже  стала  внимательно  слушать
Николаса. Глядя на эту сцену, Дуглесс подумала, что, если б  Николас  вполне
освоился и приспособился к жизни в двадцатом столетии, то, возможно,  с  ним
было бы непросто.
   Через несколько минут он вернулся к столику,  и  почти  сразу  им  начали
приносить блюда с едой: жареных цыплят, овощи, мясо, пирог со свининой  и  -
специально для Николаса! - темное, на вид отвратительное пиво.
   - Ну, так как же, госпожа Монтгомери, - начал он в тот момент, когда весь
стол оказался заставленным блюдами, - так как же, при таких обстоятельствах,
вы сумеете отправить меня обратно, в прошлое, а?!
   Дуглесс для начала показала ему, как пользоваться вилкой, а он  при  этом
чуть язык себе не проткнул! - затем извлекла из  пакета  записную  книжку  и
ручку и приготовилась что-то записывать.
   - Прежде чем мы с вами приступим к изысканиям, мне следует узнать  о  вас
все! - пояснила она. Быть может, теперь, когда он примется  называть  точные
места и даты, она все же сумеет его поймать.
   Однако ни один из вопросов, которые она ему задавала,  даже  не  уменьшил
его аппетита, и он преспокойно поглощал пищу - блюдо за блюдом!
   - Родился шестого июня тысяча пятьсот тридцать седьмого года,  -  сообщил
он.
   - Ваше полное имя или титул,  -  насколько  я  понимаю,  в  вашем  случае
требуется именно последнее, - сказала Дуглесс.
   - Николас Стэффорд, граф торнвикский и саутитонский, лорд фарлейнский,  -
ответил он. Дуглесс даже моргнула:
   - А еще титулов нет?
   - Ну, почему же? Еще несколько баронских титулов, но ни один  из  них  не
является важным.
   - Ладно, баронские титулы опустим, -  согласилась  Дуглесс  и  продолжила
расспросы. Она записывала,  пока  он  перечислял  названия  своих  владений:
поместья его были разбросаны по всей Англии  -  от  Восточного  Йоркшира  до
Южного Уэльса, - а кроме того, у него были земли во Франции и Ирландии!
   Через некоторое время она закрыла записную книжку.
   - Хорошо, - сказала она, - мне кажется,  мы  сумеем  раздобыть  кое-какие
сведения, относящиеся к вам, точнее - к нему!
   После пресловутого "ленча" они сделали очередной привал в парикмахерской,
где Николаса побрили. Дуглесс взглянула на него, когда,  наконец-то  начисто
выбритый, он откинулся на кресле, и у нее даже дыхание перехватило: волосы у
него черные-пречерные, а глаза - темно-синие!
   - Как, сударыня, годится? - тихонько посмеиваясь, спросил он.
   - Сойдет! - ответила она, улыбаясь ему.
   Они понесли пакеты с покупками в гостиницу, и хозяйка сообщила, что у нее
появилась свободная комната с ванной. Некая разумная часть существа Дуглесс,
не утратившая еще способности думать, подсказывала ей, что  эту  комнату  ей
следовало бы занять самой, но рта  она  так  и  не  раскрыла!  Когда  Роберт
приедет за ней, то, может быть, ему будет  полезно  увидеть  ее  в  обществе
сказочно красивого мужчины!
   Затем они еще раз прогулялись к церкви, но выяснили,  что  Роберт  ничего
для нее не передавал и браслетом пока  никто  не  интересовался.  Тогда  они
отправились в бакалейную лавку и купили  там  сыр  и  фрукты,  а  у  мясника
приобрели кусок пирога с мясом. Затем зашли в  булочную,  где  купили  хлеб,
"сконы" и пирожные, а в винной лавке - бутылку вина.
   Ко времени чаепития Дуглесс почувствовала полное изнеможение.
   - Похоже, мой казначей устал и клонится книзу, будто спелый  колос!  -  с
улыбкой проговорил Николас, глядя на нее.
   Да, именно так Дуглесс и чувствовала себя,  и  его  слова  о  "клонящемся
спелом колосе" вполне точно описывали ее состояние. Они  побрели  обратно  к
своей маленькой гостинице.
   Оказавшись там, они перенесли пакет с книгами в садик,  хозяйка  заварила
для них целый чайник чаю и вынесла в садик одеяло.  Они  сидели  на  одеяле,
пили чай, ели "сконы" и разглядывали купленные книги. Погода стояла  дивная,
настоящая английская: свежо и  тепло  одновременно,  солнце  светит,  но  не
слишком сильно. Садик весь зарос пышной зеленью,  благоухают  розы.  Дуглесс
сидела, Николас вытянулся перед нею на  животе  -  одной  рукой  он  брал  с
тарелки и отправлял в рот "сконы", а другой осторожно перелистывал  страницы
книги.
   Рубашка натянулась на его мускулистой  спине,  а  брюки  плотно  облегали
бедра. На ворот рубашки спускались завитки темных кудрей.
   - Вот он, здесь! - воскликнул вдруг Николас и столь  стремительно  принял
сидячее положение, перекатившись предварительно на  спину,  что  Дуглесс  от
неожиданности даже чай расплескала. - Вот он: самый новый из моих замков!  -
пояснил он и придвинул к ней книгу после того, как она  поставили  чашку  на
блюдечко.
   - Замок Торнвик, - прочитала она. - Основан в тысяча  пятьсот  шестьдесят
третьем  году  Николасом  Стэффордом,  графом   торнвикским...   -   Дуглесс
посмотрела на него: он лежал на спине и улыбался, этакой ангельской улыбкой,
как если б  только  что  обнаружил  доказательства  реальности  собственного
существования! - ...Замок был  конфискован  королевой  Елизаветой  в  тысяча
пятьсот шестьдесят четвертом году, когда... - Голос ее оборвался.
   - Продолжайте же! - тихо сказал Николас, и улыбка исчезла с его лица.
   - ...Когда граф торнвикский был обвинен в измене и  приговорен  к  смерти
через отсечение головы. Существовали сомнения в том, действительно ли он был
виновен, но расследование  этого  дела  прекратилось,  когда...  -  голос  у
Дуглесс сделался совсем тихим, - когда за  три  дня  до  казни  графа  нашли
мертвым за его конторкой, на которой... - она опять посмотрела на Николаса и
закончила совсем шепотом:
   - ...на которой лежало его неоконченное письмо к матери.
   Николас некоторое время молчал, наблюдая за плывущими по небу облаками, а
потом наконец спросил:
   - А там говорится что-нибудь о дальнейшей судьбе моей матери?
   - Нет, ничего, - ответила Дуглесс.  -  Тут  просто  описывается  замок  и
сообщается, что его так и не достроили, а то, что от него осталось, пришло в
полное запустение после  Гражданской  войны,  вашей  Гражданской  войны,  не
нашей! Говорится еще, что в тысяча восемьсот двадцать четвертом  году  дамок
был отреставрирован для семейства Джеймсов, а... - она опять запнулась, -  а
сейчас  превращен  в  дорогой  отель  с  рестораном,   маркированным   двумя
"звездочками"!
   - Что?! Мой дом превращен в помещение для общественных нужд?  -  вскричал
Николас с явным отвращением.  -  Да  он  же  должен  был  сделаться  центром
учености, центром знаний, он!..
   - Но, Николас, все это происходило сотни лет тому назад! Я хочу  сказать:
возможно, происходило! Ну, разве вы не понимаете?! Вполне вероятно, что мы с
вами сможем забронировать там номер! Может  статься,  мы  даже  поселимся  в
вашем же доме!
   - И мне, вероятно, придется платить за постой в собственном замке, да?!
   - Ну, хорошо: никуда тогда не ездите!  -  в  отчаянии  всплеснула  руками
Дуглесс. - Все! Остаемся здесь и ближайшие двадцать лет посвятим хождению по
здешним магазинам!
   - А язычок-то у вас остер! - воскликнул он.
   - Да уж, за себя я постоять могу! - отозвалась Дуглесс.
   - Это точно, только не перед бросающими вас мужчинами! - заметил он.
   Она тотчас же вскочила, но он,  поймав  ее  за  руку  и  глядя  в  глаза,
произнес:
   - Хорошо, я заплачу! - и, не отпуская ее руки и нежно поглаживая  пальцы,
добавил:
   - А вы? Вы останетесь со мной? Выдернув руку, она ответила:
   - Что ж, договор есть договор! Мы найдем то, что вам  необходимо  узнать,
чтобы вы могли смыть пятно с репутации вашего предка!
   - Ну вот, - с улыбкой проговорил Николас, - выходит, я  теперь  -  еще  и
предок самого себя!
   Встав с одеяла, Дуглесс прошла в  гостиницу,  чтобы  позвонить  в  "Замок
Торнвик". Сначала отвечавший за бронирование номеров служащий отеля надменно
ответил ей, что заказы следует размещать за год вперед, но  потом  в  трубке
послышался какой-то  шорох,  а  затем  тот  же  служащий  известил  ее,  что
совершенно неожиданно  лучший  из  их  номеров  сейчас  оказался  незанятым.
Дуглесс распорядилась оставить его за ними.
   Положив трубку, она обнаружила, что совершенно не  удивляется  всем  этим
совпадениям:  словно  действовал  какой-то  механизм,   предупреждающий   ее
желания. Всякий раз, стоит ей только пожелать чего-нибудь, и это  сбывается!
Вот захотела она, чтобы к ней явился  Рыцарь  в  Сверкающих  Доспехах,  -  и
пожалуйста, туг как тут! (Малость "прибабахнутый", конечно, и  воображающий,
что он прямиком из шестнадцатого столетия, но все-таки мужчина, да еще  -  в
доспехах!) Пожелала она денег - и на тебе: у него, оказывается, целый  мешок
с монетами, ценою в сотни тысяч фунтов! Теперь вот  тоже:  потребовалось  ей
забронировать номер в изысканном отеле, и, разумеется, свободный  номер  для
них нашелся!
   Вытащив из кармана браслет Глории, она еще раз поглядела на  него.  Такой
браслет мог бы подарить своей двадцатилетней любовнице какой-нибудь  старый,
толстый, богатый мужчина! А чего бы ей пожелать от их предстоящей встречи  с
Робертом? Чтобы он понял, какая мерзкая лгунья  и  воровка  его  собственная
дочь? Но ведь  сама  она,  Дуглесс,  никакому  отцу  не  могла  бы  пожелать
презрения к собственному ребенку! Так куда же в таком случае это  ее  ведет?
Да, Роберт ей Нужен, но получается, что вместе с ним она  должна  обрести  в
придачу и его дочь, и его привязанность к дочери тоже!
   Она сделала еще один звонок - позвонила в дом священника, и ей  ответили,
что насчет браслета никто не  справлялся.  Она  попросила  также  священника
порекомендовать ей приличного зубного врача, и, перезвонив тому,  записалась
на прием - к сожалению, только на утро следующего дня, так  как  на  сегодня
запись уже была прекращена. Собираясь вернуться в садик, Дуглесс увидела  на
столике  кое-какие  американские   журналы   -   "Вог",   "Харперз   Базар",
"Джентльменз Куортерли" - и прихватила их с собой для Николаса.
   Он принялся громко восхищаться журналами, и ей  пришлось  объяснить  ему,
что эти "красивые книги" на самом деле предназначаются,  как  правило,  лишь
для кратковременного использования. Николас просматривал  журналы,  с  таким
вниманием изучая рекламные объявления и фотографии одежды, как  если  б  был
генералом, читающим про военные  кампании.  Одежда  ему  сначала  весьма  не
понравилась, но, пролистав первый  журнал  до  конца,  он  начал  покачивать
головой, как если бы уже что-то соображал.
   Дуглесс взяла в руку томик сочинений Агаты Кристи и углубилась в чтение.
   - А мне вы не почитаете? - спросил он.
   Наблюдая за тем, как он, листая книги и журналы, обращает внимание только
на иллюстрации, Дуглесс решила, что Николас, по-видимому, не умеет читать. И
она стала читать  ему  вслух,  а  он  при  этом  рассматривал  фотографии  в
"Джентльменз Куотерли".
   В семь вечера они откупорили бутылку с вином и поужинали сыром, хлебом  и
фруктами, и Николас настоял, чтобы она  почитала  ему  еще  о  расследовании
таинственных событий.
   Время летело, и ей казалось все более и более естественным, что  все  дни
напролет она проводит в обществе этого вежливого мужчины. Наблюдать за  тем,
какими искренне удивленными глазами  он  оглядывает  мир  вокруг,  было  для
Дуглесс радостью. И с каждым часом ее воспоминания о  Роберте  делались  все
более и более тусклыми.
   Когда стемнело, они пошли наверх, в свой  номер,  и  только  тут  Дуглесс
поняла, что неудобно все-таки делить с ним комнату, как с близким человеком.
Но  Николас  не  дал  ей  повода  чувствовать   себя   неловко.   Обследовав
находившуюся у них в номере ванную комнату, Николас  потребовал,  чтобы  она
объяснила ему, где же лохань для купаний.
   Будучи воспитанной в американском духе,  Дуглесс  искренне  обрадовалась,
увидев в ванной душевую установку. Но не успела она  выйти  из  ванной,  как
Николас принялся крутить краны, и на него из  душа  хлынула  холодная  вода.
Смеясь,  он  склонил  голову  перед  Дуглесс,  и  она  вытерла  ему   волосы
полотенцем.
   Она показала ему, как пользоваться шампунем, ополаскивателем для волос  и
как чистить зубы.
   - Завтра мне, наверное, придется еще показывать вам,  как  бриться!  -  с
улыбкой проговорила она, глядя на его рот - весь в пене зубной пасты.
   Затем она вымылась под душем вся,  включая  и  голову,  надела  купленную
белую ночную рубашку и нырнула в одну из  стоявших  рядом  кроватей.  Они  с
Николасом немного поспорили, горячо обсуждая тему - следует  ли  ему  мыться
каждый день. Сама эта идея сначала привела его, похоже, в  полное  смятение,
но в конце концов он сдался. Отправившись под душ, он мылся там очень долго,
и вода, очевидно, была столь горячей, что  из-под  двери  ванной  в  комнату
просачивался пар. Наконец, укутавшись одним полотенцем, он вышел из  ванной,
вытирая голову другим полотенцем.
   Был все-таки один неловкий момент, когда он вдруг пристально поглядел  на
нее, на ее освеженное лицо, на мокрые, Зачесанные назад  волосы,  и  Дуглесс
при этом почувствовала, что сердце у нее, замирая, проваливается  куда-то  в
пятки.
   Но тут его внимание отвлекла настольная лампа, и Дуглесс  пришлось  целых
пятнадцать минут показывать ему, как зажигается свет. Николас довел ее  чуть
ли не  до  умопомешательства,  без  конца  щелкая  выключателем,  включая  и
выключая освещение, и  тогда,  пытаясь  как-то  побудить  его  улечься,  она
пообещала, что почитает ему еще. Швырнув на пол полотенце, он голый полез  в
постель, и Дуглесс отвернулась.
   - Пижама нужна! - пробормотала она. - Завтра же купим!  Она  почитала  не
более пятнадцати минут и, поняв, что он спит, выключила  свет  и  свернулась
калачиком под своими одеялами, намереваясь и сама отойти  ко  сну.  Она  уже
стала дремать, но в тревоге села  в  постели,  когда  Николас  заметался.  В
комнате было  достаточно  светло,  чтобы  разглядеть,  как  он  сражается  с
одеялом, ворочается с боку на бок.  Потом  он  застонал,  вероятно,  мучимый
каким-то кошмаром. Дуглесс коснулась его  плеча  рукой  и  шепотом  позвала:
Николас! - но он не откликнулся и продолжал метаться. Тогда она потрясла его
за плечо, но он даже не проснулся.
   Присев на краешек его кровати, она склонилась над ним:
   - Эй, Николас! Да проснитесь же! Вам снится что-то страшное!
   В ответ он тотчас же выпростал свои сильные руки и привлек ее к себе.
   - Да пустите же меня! - воскликнула она, пытаясь оттолкнуть его, но он не
отпускал. Однако метания его стали менее отчаянными, и, прижав  ее  к  себе,
он, похоже, успокоился.
   С силой,  на  какую  только  была  способна,  Дуглесс  оторвала  от  себя
обхватившие ее руки и  опять  юркнула  в  собственную  постель.  Не  успела,
однако, она накрыться одеялом, как он вновь принялся стонать и метаться. Она
снова склонилась над ним:
   - Послушайте, Николас, проснитесь же! - громко сказала  она,  но  это  не
оказало на него ни малейшего воздействия.
   Тогда, вздохнув, она откинула одеяло на его постели и нырнула к нему.  Он
тотчас же обхватил ее - будто испуганный ребенок куклу -  и  затих.  Дуглесс
мысленно сказала себе, что она настоящая мученица и  что  все  это  делается
исключительно ради него,  но  где-то  в  дальних  глубинах  своего  "я"  она
отчетливо понимала, что одинока и напугана так же, как, по-видимому,  одинок
и напуган Николас. Уткнувшись щекой в его теплое плечо, она наконец  уснула.
Проснулась она на рассвете, и еще до того, как  открыть  глаза,  улыбнулась,
почувствовав рядом с собою большое теплое тело Николаса. Первым желанием  ее
было повернуться и поцеловать его теплое плечо.
   Но, открыв глаза, Дуглесс поспешно перебралась  к  себе  в  постель.  Она
лежала там в одиночестве и глядела на него, - а он спал так спокойно, и  его
черные кудри разметались по белой подушке! Действительно ли он ее  Рыцарь  в
Сверкающих Доспехах? Вернется ли к нему память и сможет ли он вспомнить, что
где-то в Англии у него есть дом? А что, если ей придется выбирать между  ним
и Робертом?
   Ощущая себя чуточку ведьмой, она на  цыпочках  выскользнула  из  постели,
тихонько извлекла из пакета новый магнитофон и кассету  с  записью  "Роллинг
Стоунз". Примостив магнитофон у самой головы Николаса, она вставила  в  него
кассету и нажала клавишу "Звук".
   При звуках шлягера "Невозможно удовлетвориться" Николас так и взвился  на
кровати. Потешаясь над выражением  его  лица,  Дуглесс  поспешила  выключить
магнитофон, чтобы не разбудить остальных постояльцев гостиницы.
   Совершенно потрясенный, с вытаращенными  от  изумления  глазами,  Николас
спросил:
   - Что это за какофония?
   - Музыка! - смеясь ответила Дуглесс, но видя, что  он  все  еще  в  шоке,
добавила:
   - Я просто пошутила - пора вставать!
   Николас пристально поглядел на нее, но  не  сказал  ни  слова,  и  улыбка
сбежала с лица Дуглесс: она  догадалась,  что  мужчинам  из  эпохи  королевы
Елизаветы, скорее всего, не по душе подобный "бытовой  юмор"!  Впрочем,  она
тут  же  поправила  себя:  разумеется,  это  относится  к  мужчинам   -   ее
современникам, вообразившим себя представителями елизаветинской эпохи!
   Двадцатью минутами позже Дуглесс, отплевываясь, выскочила из ванной:
   - Зачем вы выдавили шампунь на мою зубную щетку?! - возмущенно  вскричала
она.
   - Я?! Да что вы, сударыня?! - отозвался Николас с невинным видом.
   - Ну да! Вы, вы! - И Дуглесс запустила в него подушкой. - Вот вам за это