прислал - срочно прибыть...
   - А вы разве подчинены Москве? - удивился Аверин.
   - Нет, - ухмыльнулся я. - Но в министерстве этого  не  знают  или  не
помнят.
   И строго приказывают.
   - А вы9 - А я выполняю. Международный чиновник - работа временная...
   В полупустом салоне первого класса я усадил Смаглия  в  предпоследнем
ряду, к стенке, у иллюминатора, а сам уселся рядом, в кресле у прохода.
   А тут и радиотрансляция включилась, стала рассказывать приятное:
   -  Уважаемые  пассажиры!  Наш  самолет  "Ил-86"  совершает  полет  по
маршруту Париж - Москва на высоте десять  тысяч  метров  Температура  за
бортом  минус  56  градусов.  Расчетное  время   прибытия   в   аэропорт
Шереметьево - 20 часов  40  минут  по  московскому  времени.  Табло  "не
курить" погасло, вы можете отстегнуть привязные ремни и откинуть  спинки
в удобное вам положение.
   Сейчас бортпроводники  предложат  вам  напитки  и  обед.  Желаем  вам
приятного полета...
   Смаглий толкнул меня плечом в плечо:
   - Если не снимете браслеты, я не смогу отстегнуть привязные ремни...
   - Ну и что будет?
   - Как что? - удивился Смаглий. - Я ведь нарушу правила  Аэрофлота.  А
для  меня  нарушать  правила  -  боль  сердечная,  мука  совести.   Будь
человеком, отомкни эту гадость, избавь от душевных страданий.
   Я усмехнулся:
   - Ага! Я тебя отстегну, а ты безобразничать начнешь...
   -  Господин  криминальный  начальник!  Смеетесь   над   униженным   и
оскорбленным?
   Я что - с дуба екнулся? Под нами десять  километров!  Можно  сказать,
Марракотова бездна! Даю слово  почетного  потомственного  миллионера!  А
оно, как золото, нетленно.
   Я обернулся к сидящему позади нас майору Котову:
   - Дай ключ...
   Котов  слышал  наш  разговор,  неодобригельно  покачал   головой   и,
протягивая ключ, недовольно спросил:
   - А если этот сраный миллионер станет выдуриваться здесь?
   - Слушай, друг, долбанный по голове, мне что - жить надоело? - горячо
вступил Смаглий. - Ты пойми - я жить ужасно люблю...
   - Ну да! - хмыкает  Котов  -  То-то  подсчитали,  срок  жизни  нового
русского - тридцать четыре года.
   - Может быть! - согласился Смаглий. - Значит, у меня еще три  года  в
запасе. А потом на сверхсрочную останусь...
   Я расстегнул наручники, и  Смаглий  с  облегчением  затряс  затекшими
кистями, потом наклонился ближе ко мне  и  громким  театральным  шепотом
сообщил:
   - Командир, ты расскажи своему цепному... Тот умник, что  считал  мне
короткий срок, давно умер от голода.
   Я откинулся на кресле, прикрыл глаза от слепящего солнечного света.
   Пассажиры в правой стороне  салона  уже  дремали,  нацепив  на  глаза
черные  тряпичные  очки  из  сувенирного  бортового  пакета.  Мне   было
жутковато смотреть на них - будто компания несчастных безглазых  слепцов
сняла для увеселительного путешествия первый класс. Черные наглазники на
безвольных, расслабленных лицах спящих людей...
   Когда-то, ужасно давно, у нас выступал  в  университете  слепой  поэт
Эдуард  Асадов.  У  него  были  на  лице  вот  такие  черные   тряпочные
очки-повязки. Читал он страстно, с выражением и жестикуляцией - о весне,
о зеленых листьях, о любви. Черные диски вместо  глаз  были  неподвижны,
без дна, без надежды. Как мгла направленной на тебя двустволки. Я не мог
собраться, вслушаться, понять - я только смотрел в ужасные черные  диски
на лице.
   Мои попутчики надели черные наглазники и  нырнули  в  темноту.  Может
быть, во сне они видели весну, листву, баб?
   Я посмотрел на их лица и решил, что скорее всего им видятся в темноте
бабки...
   Из кармана на спинке  переднего  сиденья  я  достал  несколько  ярких
цветных журналов. С обложки "Коммерсантъ-Деньги" мне улыбался, осторожно
и насмешливо, Сашка. Хитрый Пес. Я слышал, что он стал очень крутым.  Но
не  настолько?  Поперек  обложки   размашистый   заголовок:   "Александр
Серебровский:
   "Олигархи нужны России!""
   Молодой  человек  в  стильных  золотых  очечках  смотрел  на  меня  с
выражением "я  вам  всем  цену  знаю".  В  школьных  учебниках  в  таких
маленьких очках с  тоненькой  оправой  щеголяли  демократы-разночинцы  -
полоумный Чернышевский Николай Гаврилович и Добролюбов, уж не помню, как
его там по батюшке, которых зачем-то разбудил Герцен.
   Я стал листать журнал, чтобы узнать, зачем нужны России  олигархи,  -
может, они тоже кого-то собираются будить, но Смаглий сказал мне:
   - Давай расскажу анекдот...
   - Можно, - согласился я. - Слушай, а ты чего так  веселишься?  Сидеть
придется крепко.
   - Не факт! - уверенно ответил Смаглий. - За  деньги  сел,  за  деньги
выйду...
   Так вот, встречает еврей нового русского...
   Но  досказать  анекдот  ему  не  удалось,  потому   что   около   нас
остановилась стюардесса с тележкой-баром:
   - Что будут пить господа? Мы предлагаем  вам  водку,  коньяк,  виски,
джин, вино, шампанское...
   Смаглий мгновенно отозвался:
   - Красавица! Обласкай джин-тоником. С "Бифитером"...
   Котов за нашей спиной от возмущения вздыбился:
   - Отставить! Арестованным спиртное запрещено!
   Смаглий обернулся к нему, печально покачал головой:
   - Эх, майор! Не бывать тебе генералом... Мыслишь мелко, конвойно...
   - Это почему?
   - По кочану! И по кочерыжке! Если бы ты не залупался, не портил жизнь
людям, так бы мы и летели над миром - с девочками, с семгой, пьем, жрем,
пока жопа не треснет. Это же первый класс! Но ты привык к "вагонзаку"  -
езжай не пивши...
   - Ты, что ли, запретишь? - зло вперился в него майор и встал с места.
   - Я? Упаси Господь! -  Смаглий  прижал  руки  к  сердцу  и  огорченно
поведал:
   - Устав. Устав конвойной и  караульной  службы.  Там  конвою  допрежь
арестантов запрещено спиртное. "Ваша служба и опасна и вредна" - помнишь
такую песню?
   - Трудна...  -  поправил  Котов.  -  Трудна  наша  служба.  С  такими
обормотами...
   - Это точно! Представь морду надзирающего прокурора, когда он узнает,
что меня - особо опасного! -  вдрызг  пьяный  конвой  вез.  Я  ведь  мог
захватить самолет и угнать на Занзибар...
   - На Магадан! - вмешался я. - На Занзибар не  выйдет,  а  на  Магадан
можешь попробовать. - И, вздохнув, сказал стюардессе:
   - К сожалению,  здесь  до  противного  непьющая  компания.  Обойдемся
кока-колой и минералкой...
   Стюардесса расставила на столиках стаканы, бутылки, еще раз с улыбкой
взглянула на нашу  непьющую  компанию,  пожелала  приятного  аппетита  и
покатила свою зазывно звякающую телегу обратно в буфет, за кулисы.
   Котов перегнулся через спинку моего кресла, потрогал за плечо:
   - Зла не хватает с этой наглой харей разговаривать...
   - А ты плюнь. Не разговаривай. Поспи... Он от меня никуда не денется.
   Только наглазники не надевай...
   Котов решил, что я опасаюсь, как бы он не проглядел чего важного.
   - Да нет, ничего... Я лучше похожу, разомнусь немного...
   - Валяй...
   Включился экран бортового телевизора - там беззвучно плясала  и  пела
рок-группа.  Я  воткнул  в   гнездо   штекер   наушников   -   и   потек
печально-матовый   голос   Вячеслава   Бутусова,   "Наутилус-Помпилиус".
Господи, песня какая старая! Ее уже, наверное, все забыли.
   ...Гудбай, Америка, о-о!
   Где я не буду никогда.
   Прощай навсегда.
   Возьми банджо, сыграй мне на прощанье...
   Я достал из внутреннего кармана плоскую фляжку с деревенским  бренди,
которым благословил  меня  в  дорогу  Пит  Флэнаган.  Отвинтил  неспешно
пробку, налил в освободившиеся стаканы коньяк.  Себе  и  Смаглию.  Он  с
интересом смотрел на меня:
   - Нарушаешь устав, командир?
   - Я никогда не пью один. - Нюхнул  пойло  табачного  цвета,  пахнущее
почему-то яблоками, и выпил.
   - Замечательно! - восхитился Смаглий - Один мой знакомый говорит, что
кто пьет один - чокается с дьяволом.
   - Не ври, это не твой знакомый. Это Шекспир говорил...
   - Да хрен с ним! Какая разница? Не влияет. Для тебя важно, что,  если
не пьешь в одиночку, значит, умрешь не от пьянки.
   - Наверное, - кивнул я. - Не успею...
   Смаглий выпил, сморщился, затем блаженно ухмыльнулся:
   - Хорошо! Ох, хорошо! Коньяк - дрянь, а парень ты интересный.
   - Чем?
   - Халявный марочный коньяк не пьешь. Только на свои бабульки?
   - Я на халяву не падаю.
   - А если друзья ставят?
   - Это не халява.  Это,  дурак,  обмен  любовью...  Моя  подружка  так
говорит.
   - Н-да? - удивляется Смаглий. - Наверное, впрочем... Слушай, я тебе с
утра хотел сказать, да все эта хива конвойная под ногами мельтешит...
   - У нас с тобой от них отдельных секретов нет, - спокойно заметил я.
   - Ну, это как сказать... Если бы ты  так  не  надрывался,  отлавливая
меня, я бы тебя сам сыскал.
   - Оказывается! - Я искренне засмеялся. - Это зачем еще?
   - "...Услышу ли песню, Которую запомню навсегда..." - пел Бутусов.
   - Зачем! Зачем! Я ведь только сегодня понял, что ты - это ты! Что мне
ТЕБЕ привет передать  надо!  Налей  еще  по  стопарю,  я  с  тобой  ХОЧУ
обменяться любовью.
   - Интересное кино! -  Я  действительно  удивился,  но  коньяк  налил,
закрутил пробку фляжки и убрал ее  в  карман.  -  "Я  пришел  к  тебе  с
приветом, рассказать, что солнце встало."
   Смаглий  одним  глотком  дернул  коньяк,  вытер  рот  рукавом  своего
великолепного пиджака, отхлебнул минералки. Потом ровно сказал:
   - Тебе привет от Кости Бойко...
   Я допил свой деревенский коньяк, посидел  неподвижно.  Наверное,  мое
лицо  было  непроницаемо  слепо,  как  у  спящих  попутчиков  в   черных
наглазниках.
   И Бутусов в рябой голубоватой линзе телевизора пел, закрыв глаза - от
страха? от боли?
   В терпком воздухе крикнет Последний мой бумажный пароход...
   Гудбай, Америка, о-о!..
   Я медленно спросил:
   - Вместе сидели?
   - И сидели, - радостно подтвердил Смаглий, - и пили, и гуляли - жили,
одним словом...
   - Значит, ты - в Париже, а Кот - на зоне?
   Смаглий грустно усмехнулся:
   - Скорее наоборот. Я, считай, на зоне, а Кот - откинулся. На воле он.
   - Откуда знаешь?
   - Знаю, и все. - Смаглий взял с моего столика яркий  журнал,  показал
портрет на обложке. "Александр Серебровский: "Олигархи нужны России!"".
   Молодой    интеллигентный    человек    в    добролюбовских     очках
насмешливо-осторожно улыбался мне. -  Это  ведь  тоже  твой  дружбан?  -
уверенно сказал Смаглий. - Если ты Кота не прикроешь, этот милый паренек
уроет его по самую маковку.
   И на тебе грех будет...
   - Ты меня снова пугаешь?
   - Нет. Правду говорю.
   - А как я его прикрою? Меня через пару дней  назад  отправят...  -  И
поймал себя на стыдной беспомощности в голосе.
   -  Не  знаю.  Ты  подумай,  -  сказал  Смаглий,  и  тон  его  был  не
шутовской-развеселый, а скребуще-жесткий, как напильник, и звенели в нем
сила и властность, и сам он  в  этот  миг  был  меньше  всего  похож  на
разнаряженного валета. - С коллегами не разговаривай - они на корню  все
куплены, в ломбард заложены, на рынке проданы А вон твой  конвойный  уже
назад прет. Запомни телефон для связи, нет-нет, не  записывай,  запомни,
он простой -717-77-77.

АЛЕКСАНДР СЕРЕБРОВСКИЙ:

ОЛИГАРХИЯ

   - Сколько времени?
   Все повернулись ко мне. Вдруг захотелось - как  тысячу  лет  назад  в
детстве, которое, наверное, отменено за давностью, - пропеть им дворовую
считалочку-дразнилку:
   Сколько время?
   Два еврея!
   Третий - жид По веревочке бежит.
   Веревочка лопнула И жида прихлопнула...
   Не стоит. Вениамин Яковлевич Палей и  Окунев  обидятся.  Не  обидятся
даже, а испугаются - решат, что я им грожу. Пугаю.
   А грозить мне им пока не за что. Вон как они - и Палей, и  Окунев,  и
вся остальная команда  -  дружно  сделали  отмашку  левой  рукой,  будто
офицеры на строевом смотре: задрали обшлага дорогих пиджаков,  вперились
в  увесисто   лежащие   на   запястьях   одинаковые   золотые   цилиндры
"Картье-Паша".  Это  не  случайное  совпадение  вкусов  и   не   примета
одновременно пришедшего нуворишеского достатка. Будем считать это знаком
особой принадлежности - вроде шитых золотой канителью погон. Или боевого
ордена. Хотя орденов по 26  тысяч  баксов  не  бывает.  В  Нью-Йорке  на
Брайтоне орден Ленина стоит пять сотен -  за  золото  и  восемь  граммов
платины уважают. А все  остальные  советские  регалии  -  по  двадцатке.
Господи, если бы мой отец  мог  себе  представить,  что  ею  героические
цацки, которые он с гордостью надевал по  праздникам  на  специальный  -
парадный, орденский - бостоновый синий костюм, будут стоить по  двадцать
долларов штука. Эх вы, бедная технологическая интеллигенция!
   "Не надейтесь на князи, на сыне человеческие, - сказано в Псалтири. -
И почести их, и гнев их - проходят".
   - ...Без одной минуты десять, - быстрее всех сказал Палей,  лысоватый
пожилой ловчила с быстро  шарящими  глазами,  похожий  на  антисемитские
карикатуры в фашистских газетах.
   - Двадцать один час пятьдесят девять минут, Александр  Игнатьевич,  -
сообщил Коротков, брыластый мордоворот с  красным  затылком,  мой  самый
надежный продолжатель дел и традиций советской  партийно-государственной
системы в нашей ненадежно-зыбкой рыночной жизни.
   - Осталось ровно тридцать пять секунд, - дал справку Анкудинов, сухой
беловзорый старикан, богатый  до  отвращения  и  оттого  с  неизгладимой
печатью бухгалтерской нищенской участи на костистой роже.
   - Уже пора, наверное, Сашенька, -  проворковала  моя  хищная  горлица
Алябьева, пока еще броская, вроде бы интересная, но маленько перезревшая
ягода. От нее наносит сладостью тлена.
   Оганесян  -  утомленно-расслабленный  джентльмен  с  тонкими   руками
профессионального игрока. Окунев и Костин,  американизированные  молодые
парни в изящных золотых очечках, подмигивают друг другу, что-то  щелкают
на карманных компьютерах. Сафонов, надежа моя и защита, - жесткий крутой
мужик,  на  котором  костюм  от  Оскара  дела  Рента  сидит  как   плохо
подогнанный, еще не обмявшийся мундир, кивает:
   - Время...
   Моя команда. Зверинец. Коллекция. Гербарий ядовитых редких  растений,
который я заботливо и долго собирал. Я их,  естественно,  не  люблю,  но
ценю.
   В этой крошечной стране, на одной шестой суши, найти других,  получше
- невозможно. Пускай будут эти.
   Из мутной синевы телевизионной  заставки  вынырнула  ведущая  Татьяна
Миткова и сказала мне своим обычным доверительно-неофициальным тоном:
   - Главное событие дня - Президент Российской Федерации  Борис  Ельцин
принял сегодня в Кремле крупнейших представителей  российского  частного
капитала...
   На экране в  голубовато-бирюзовом  интерьере  Владимирского  зала  мы
выстроились неровной  шеренгой.  Чудовищное  зрелище!  Пионервожатым  на
линейке магнатов - миленький,  молоденький,  маленький,  пузырящийся  от
тщеты премьер-министр Кириенко.
   А вот и президент наш явился, не запылился. Державный, могучий, почти
самоходный.  Гыкает,  рыкает,  ласково-хамски  шутит,  чинно  ручкается.
Ладонь толстая, неподвижная, вялая.
   А Телетаня бойко щебечет:
   - ...На встрече, посвященной обсуждению насущных вопросов  российской
экономики и социального положения в стране, присутствовали  Председатель
правления РАО "ЕЭС" Анатолий Чубайс, Председатель  правления  "Газпрома"
Рем Вяхирев, руководитель "Онэксим-банка"  Владимир  Потанин,  Президент
"Менатепа" Михаил Ходорковский, Председатель правления холдинга "Росс  и
Я"
   Александр Серебровский, Президент холдинга "Мост" Владимир Гусинский.
   Президент "СБС-Агро" Александр Смоленский...
   Я взял со стола пульт и выключил телевизор.
   Все нормально. Бред. Миллиардеры не могут сбиваться в стаи. Это  сюр.
Толпа магнатов - штука противоестественная, разрушается идея элитарности
личности властителя, единичности занятия. Ничего не поделаешь. Стадо.
   Бездна незапоминающихся имен.
   А  себя  назову  Мидасом.  Моя  родословная  -  Мидас,  Гордиев  сын,
властитель Абдеры - страны дураков...
   Тишина. Я ткнул пальцем в американистого Окунева:
   - Следующий! Что с залоговым аукционом? Докладывайте...

КОТ БОЙКО:

ПОЛЕТЫ ВО ВРЕМЕНИ И НАЯВУ

   Крутанулась стеклянная вертушка двери и  с  тихим  шелестом  вбросила
меня в вестибюль. И сердце радостно и тоненько заныло.
   Господи, Боженька ты мой родимый! Сколько же меня здесь не было!  Как
же все это шикарно-базарное великолепие могло здесь  жить  без  меня?  Я
ведь,   прошу   учесть,   по   своему    марксистско-материалистическому
мировоззрению - упертый идеалист. Может быть, отчасти даже солипсист,  в
какой-то мере по большому счету - если как отдать. То есть все, что  мой
разум  с  помощью  пяти  или  шести  -  точно  не  помню  -  чувств   не
воспринимает, того нет. Нет!
   Как бы не существует.
   Да  я  нассу   в   глаза   любому,   кто   попробует   антинаучно   и
противоестественно доказать мне, что долгие годы -  на  все  время  моей
вынужденной отлучки - существовал  без  меня  этот  вестибюль  гостиницы
"Интерконтиненталь", или, по западно-заграничному, - лобби.
   Лобби! Долбанный по голове! Хорошо, что не  сацивви!  Кому-то,  может
быть, лобби, а по мне - волшебный мир, сказочная лоббковая  цивилизация.
Край грязных грез, быстрых денег, легких баб, шальной  выпивки,  неживых
вечнозеленых берез, летящих в  зенит  лифтовых  кабинок,  переливающихся
огоньками, как мыльные пузыри. И орущего на верхотуре золотого петуха  в
перемудренных  курантах.  Ах  мой  прекрасный,  почти  было  потерянный,
помоечный рай!
   Данте Алигьери, старинный дурень, написал свой кошмарный путеводитель
по кругам ада. Ему бы, межеумку, описать восходящие круги нашего  рая  -
вот бестселлер бы отлудил, мир от этой "Божественной  комедии"  животики
бы надорвал.
   Приятный ветерок кондиционера здесь пахнет кофеем, миндальной горечью
"амаретто",  сигаретным  дымом.  И  бабами!  Их  едким  звериным  духом,
перешибающим любые запальные французские духи.
   Я обонял - или придумывал себе -  нежно-сладкий  смрад  их  потаенных
складок и булочный аромат грудей без лифчиков под кофточками, которые  и
не наряд вовсе, а прозрачный намек на одежду.
   Девочки мои  любимые!  Три  года  меня  здесь  не  было  -  и  вы  не
существовали вовсе, а сейчас вы явились в моем воспаленном голодном мире
как чудесные икебаны из длинных  ножек,  острых  сисек,  круглых  попок,
быстрых глазок и всего остального икебанистого.
   Я хочу вместе с вами прожить всю жизнь в роскошных вестибюлях дорогих
отелей - я, оголтелый лоббист пятизвездочного эдема. Мы будем сидеть  за
мраморным  столиком,  с  сигарой  "Партагос  эминенте",  под  шелестящей
пластмассовой листвой бутафорского сада, над шорохом  хрустальных  струй
фонтана из местной канализации. Мы будем любить друг друга,  сливаясь  в
судорогах оргазма, перетекающего в экстаз.
   Вожделенные мои телки!  Бросьте  своих  налакированных  шнырей  с  их
мобильниками и ноутбуками,  бегите  ко  мне!  Я  покажу  вам,  хотите  -
потрогайте руками жуткие рубцы и шрамы на моем теле: через них  вынимали
мои ребра, чтобы сотворить вас,  мои  Евы,  недорогие,  но  любимые  мои
девочки, дающие самое большое счастье за небольшую копеечку. Я  счастлив
отдать свои ребра - зачем мне, простодушному Адаму, эта костяная клетка,
в которой страстно молотит мое сердце - могучее и горячее, как  мотоцикл
"харлей"?
   О,  неповторимое  волшебство  соития  в  сказочных   чертогах   этого
туфтового рая, на выходе из которого светится маленькое красное табло  -
"Дорога в ад".
   Они бы наверняка мигом словили мой посыл, затрепетали бы  крылышками,
бросились ко мне,  трущобному  ковбою,  грозному  погонщику  своих  злых
сперматозоидов.
   Но здоровенный долболом за спиной не дал нам оргаистического  счастья
соития, а грубо пихнул меня:
   - Не стойте, идемте... Нас ждут...
   Оказывается, нас ждут! Нас - это меня и его, мясного быка с  цицками.
Он - мой телохранитель. Или конвой. Одним словом, силовая обслуга.
   Ладно, раз нас ждут - пойдем.
   Посмотрел на себя в черной зерк