б  этом!  И  все-таки,
заканчивая разговор, уже встав, я  еще  мгновение  колебался,  но  потом
задал вопрос:
   - Ты мне ничего не хочешь сказать о дискете?
   Серебровский поднял на меня детски незамутненный взор:
   - Ты о чем?
   - О дискете, которую передал Кот...
   - А! - будто бы припомнил Сашка. - Чепуха! Нормальный шантаж...
   Я хмыкнул:
   - Ну да, я и сам догадался, что это не любовная записка! Чем же  тебя
шантажирует Кот?
   Хитрый Пес махнул рукой:
   - Долгая, мутная история... Дела давно минувших дней...
   - Правильно  я  понимаю,  что  тебе  эта  информация  безразлична?  -
спокойно осведомился я. - Иначе говоря, с этими  делами  у  тебя  все  в
порядке?
   Серебровский откинулся на кресле, долго смотрел на меня в упор.
   - Видишь ли, Серега, мы живем в такие времена, когда никакие дела  не
могут быть в полном порядке. Я своим всегда повторяю: если тебе кажется,
что все в порядке, - значит, ты плохо информирован...
   - А о каком непорядке сигналит Кот?
   - Он стращает меня привидениями из нашего прошлого.
   - Наверное, есть чем попугать, - заметил я.
   Серебровский вскочил с  кресла,  ударил  кулаком  по  столу,  яростно
закричал:
   - Не будь дураком и  не  строй  из  себя  целку!  Ты  понимаешь,  что
миллиардный  бизнес  не  возникает  из  воздушных  поцелуев?   В   нищей
разгромленной стране, где нет власти, нет  закона,  нет  совести  и  нет
хлеба!..
   Я снова уселся в кресло и невозмутимо заметил:
   - В таких случаях Уинстон Черчилль  говорил:  аргументы  слабы,  надо
повысить голос...
   Серебровский  мгновение  страшно  смотрел  на  меня,  потом  внезапно
успокоился, рассмеялся:
   - Что с тобой, диким, разговаривать, все равно не  поймешь!  Я  хочу,
чтобы ты  знал...  Когда-то  я  ошибочно  думал,  что  самое  трудное  -
заработать  большие  деньги.  Оказывается,  гораздо  труднее   все   это
удержать. Слишком много желающих учинить новый передел.
   - Так всегда было. И всегда будет...
   - Но никогда этого не  происходило  в  такой  короткий  срок!  Папаша
президента Кеннеди баловался бутлегерством, по-нашему - спиртоносом был.
Дед Джона Пирпонта Моргана был пиратом  -  кровожадным  головорезом.  Их
дети и внуки стали гордостью нации. А мне приходиться быть себе и  дедом
и внуком одновременно!
   - Кот напоминает о твоих дедовских грешках?
   - Да! То, что было нормальной практикой недавно, сейчас  -  для  моих
врагов и конкурентов - манна небесная под названием компромат, -  тяжело
вздохнул Серебровский.  -  Раньше  это  делали  все,  теперь  это  может
завалить мои планы...
   - Кот грозит переслать дискету в какую-нибудь газету?
   - Нет, он обещает сбросить ее через Интернет во все газеты сразу. Это
будет сладкая новостишка для всех масс-медиа мира, - раздумчиво  говорил
Сашка.
   - А что он просит? Или требует?
   - Ничего. Пока ничего... Он потом попросит все сразу.
   - И что ты намерен делать?
   - Я думаю об этом, - спокойно  объяснил  Сашка.  -  До  того  как  он
запустит этот грандиозный слив, у меня  еще  есть  немного  времени.  Те
дела, проекты, процессы, которые я запустил, уже существуют объективно -
они вне моей воли, я теперь не могу их остановить.  Поэтому  я  не  имею
права, не могу ошибиться в расчетах...
   - И в этом мощном сливе всплывет снова история Поволжского кредита, -
эпически заметил я.
   - Не хочу говорить об этом! - резко мотнул  головой  Серебровский.  -
Это были  делишки  Кота...  Глупые,  нахальные...  Собственно,  на  этом
кончились наши отношения.
   - Саша, они не кончились. Они длятся...

АЛЕКСАНДР СЕРЕБРОВСКИЙ:

СТАРЧЕСТВО

   Преосвященный отец  Арсентий,  епископ  Сибирский,  пришел  минута  в
минуту. Я встал ему навстречу, но продолжал глазами "держать" телеэкран,
где на фоне хроники испуганной беготни в торговом  зале  фондовой  биржи
диктор вещал:
   - ...непрерывное падение котировки российских ценных  бумаг  вызывает
беспокойство властей, которые,  безусловно,  примут  в  ближайшее  время
ответные меры...
   Я  вывел  пультом  звук,  гостеприимно  встретил  иерея  на  середине
необъятного кабинета. Епископ протянул мне руку, повисшую на  секунду  в
срединном пространстве: если чуть выше -  я,  как  мирянин,  почтительно
принимая благословение, могу облобызать пастырскую длань,  а  если  чуть
ниже - поручкаться в коллегиально-светском рукопожатии. Ну, естественно,
я предпочел сердечное крепкое  рукопожатие,  тепло  взял  преосвященного
отца под локоток и повел его к креслам около горящего камина.
   - Чай, кофе? Вино? Что-нибудь покрепче? - радушно предложил я  гостю.
- Это ведь, как говорится, и монаси приемлют...
   Арсентий - красивый пятидесятилетний мужчина в  легкой  седине,  чуть
подсеребрившей окладистую бороду, - смотрел на меня с интересом:
   - Сейчас умные монаси приемлют то, что им врачи разрешают. Мне,  если
можно, чай...
   Возникшей по звонку секретарше Наде я сказал:
   - Чай и бисквиты. Не соединяй меня ни с кем.
   - Я рад вас видеть.  -  Арсентий  говорил  значительно,  неспешно.  -
Во-первых,  у  меня  есть  возможность  лично   поблагодарить   за   ваш
исключительно щедрый дар на нужды церкви...
   - Оставьте,  святой  отец,  -  махнул  я  рукой.  -  Нормальный  долг
христианина... Коли есть возможность... Да и  тысячелетняя  христианская
традиция на Руси внушила идею, что постная молитва без денег до Бога  не
дойдет.
   - Если молитва искренняя, от сердца, с верой и упованием - дойдет!  -
заверил пастырь.
   - Как говорил святитель Тихон: "Сейте на песке, на пустой  земле,  на
камне..."
   - Мы живем в  трудные  времена,  -  вздохнул  епископ.  -  Грех  стал
обыденным, как бы нормальным. Добродейство мне кажется всегда  подвигом,
еще одной ступенькой на лестнице к небесам...  Кстати,  мне  сказал  ваш
помощник  господин  Кузнецов,  что  вы  изменили   ваше   первоначальное
пожелание финансировать ремонт и восстановление кафедрального храма.
   - Да, я понял, что сейчас гораздо уместнее открыть в Восточной Сибири
сеть воскресных приходских школ, - твердо сообщил я. - Начнем с ремонта,
восстановления  и  созидания  храмов  в  душах   людских.   Я   намерен,
естественно, под вашим руководством,  устраивать  еженедельный  праздник
для детей и их родителей. Каждое  воскресенье  -  маленький  религиозный
фестиваль: приобщение к библейским ценностям, культурные развлечения и -
обязательно!
   - совместный с родителями обед. Простая, недорогая, вкусная трапеза в
семейной и высокодуховной обстановке - всего этого они лишены дома...
   Официант   внес   чайные   приборы,   разлил   янтарный   напиток   в
тончайше-прозрачные  чашки,  придвинул  гостю  бисквиты,  варенье,  мед,
нарезанный ломтиками лимон, беззвучно удалился.
   - Обратите  внимание,  святой  отец,  как  бесплодно  колотится  наша
политическая элита в поисках  национальной  идеи,  способной  объединить
общество, - сказал я. - А ведь она перед глазами, она проста, как доска.
   - Уточните, - попросил поп.
   - Семью надо  восстанавливать!  Без  семьи  общество  превращается  в
кочевую орду. Давайте вместе реставрировать семейные ценности.  Мне  для
этого никаких средств не жалко...
   Епископ взял в руки дымящуюся сизым парком чашку, склонив  голову  на
плечо, взглянул на меня:
   - Сумма, ассигнованная вами, безусловно, очень значительна.  Особенно
по нынешним несытным временам... Но! Вы не  боитесь,  что  деньги  будут
проедены, а...
   - Нет, не боюсь, - перебил я нетерпеливо.  -  Я  хочу  пояснить  вам,
святой отец, что  я  бизнесмен,  и  любой  мой  поступок,  в  том  числе
благодеяние, называется "проект" и заранее обсчитывается  специалистами.
Я не намерен просто перевести несколько  десятков  миллионов  рублей  на
счет епархии и получить у вас  квитанцию-индульгенцию  для  последующего
вручения апостолу Петру.
   Арсентий усмехнулся:
   - А что вы намерены делать?
   - Мои люди закупят по самым льготным оптовым ценам  продовольствие  и
доставят его в регион. Они также договорились о закупке уже  ненужных  в
армии полевых кухонь. Вы организуете монахинь,  жен  и  дочерей  местных
клириков, церковный актив - они пусть и поработают  по  воскресеньям  на
кухнях в наши несытные времена. Это логично?
   - Логично, - кивнул епископ.
   - Мы приведем в церковь тысячи  новых  прихожан.  Пусть  там  с  ними
поговорят ваши священники и учителя богословия. А я  сумею  организовать
для этих школ-фестивалей  ученых  -  специалистов  по  этике,  эстетике,
истории     церковного     искусства,     артистов,     писателей      и
журналистов-почвенников.
   Святоотеческая Русь нам этого не забудет вовек!
   - Вовек - не знаю, а уж на ближайших выборах - точно  не  забудет!  -
засмеялся епископ.
   - Надеюсь, - серьезно, с нажимом сказал я и повторил:
   - Надеюсь! Не забудет, хотя, надо признать, живем мы с вами  в  земле
бессмысленной и беспамятной. Народец у нас, паства наша,  прямо  скажем,
не сахар...
   Епископ развел руками:
   - Все  народы,  в  общем,  одинаковы.  Нашему  досталось  уж  слишком
тяжело...
   -  Тяжелее,  чем  китайцам?  Или  неграм?   -   полюбопытствовал   я,
прихлебывая чай.
   - Я не могу сравнивать меру чужих страданий, это грех. Но негров били
палками по голове, китайцев по пяткам, а нас - по  душе...  Ни  в  одном
народе так целеустремленно не убивали душу.
   Я сочувственно покачал головой:
   - Да-да, я это понимаю... Поэтому  наш  народ-богоносец  носил  Бога,
носил, пока не притомился сильно. Устал, надоело, он и  бросил  его  где
стоял - посреди тысячелетней грязи и разрухи...
   Епископ Арсентий тяжело вздохнул, с грустью смотрел  он  на  меня,  в
чем-то я, видать, сильно не соответствовал.
   - Большая смута у вас в душе, Александр Игнатьич...
   Я ернически сказал:
   - Это у меня оттого, что в молодости на горы лазил. Альпинисту трудно
поверить, будто Голгофа выше Эвереста.
   - Может быть и поэтому, - смиренно ответил епископ.
   - Что поделать! Мы, насельники этой земли,  юдоли  скорби  и  печали,
идем к истине Господней трудным путями, - говорил  я,  а  он  пристально
всматривался в меня, словно решая, словно стараясь понять - разговариваю
я всерьез или дурачу его.
   - Ваши пути, Александр Игнатьич, особенно трудны, ибо вы к Богу идете
не от смирения, а от звенящей гордыни человеческой.  -  Епископ  говорил
негромко, спокойно, звучала в его голосе чуть слышно снисходительность.
   - К сожалению, святой отец, жизнь на земле двигается не смирением,  а
гордыней людской, алчущим духом, завистью,  агрессивными  инстинктами  и
жаждой накопительства, - развел я руками.  -  Это  не  я  придумал,  это
аксиома бытия...
   - В мире нет аксиом, - покачал головой епископ. - Мнимости, видимость
истины,  сиюминутные  заблуждения.  Апостол   Павел   сказал:   желающие
обогащаться впадают в искушения и погружают людей в бедствие  и  пагубу,
ибо корень  всех  зол  -  сребролюбие,  подвергающее  многим  скорбям  и
печалям...
   - Одну минуту! - энергично воскликнул  я.  -  От  моего  сребролюбия,
подвергающего меня скорбям и печалям, сегодня  кормится  пищей  телесной
миллион Божьих душ! Царь  Соломон  в  божественных  откровениях  указал:
умножается имущество, умножаются и  потребляющие  его...  Разве  это  не
оправдание всего, что я делаю?
   Епископ мягко сказал:
   - Вам не  нужны  оправдания,  вам  нужен  душевный  покой.  Вам  надо
договориться с собой, с миром и с Богом. И для вас это почти невозможно,
ибо это не  биржа  и  взаимозачеты  не  принимаются.  Царь  Соломон  вас
оправдал, но он же вам заповедал: "Кто любит серебро, тот  не  насытится
серебром, и кто любит богатство, тому нет пользы от того"...
   Я встал, подошел  к  рабочему  столу,  включил  монитор,  на  котором
непрерывно бежали курсовые индексы биржи.
   - Хочу продемонстрировать вам, святой  отец,  что  премудрый  Соломон
лукавил.
   Заповедуя нам отказ от любви к богатству,  он  в  это  время  получал
ежегодного  дохода  шестьсот  шестьдесят  шесть  талантов  золота.   Эта
сатанинская  цифра  -  666  талантов  -   в   современных   мерах   веса
составляет... одну минуточку... так, около 25 тонн золота.
   - И что?
   - А то, что в переводе на рыночный торговый эквивалент... - я  быстро
щелкал кнопками компьютера, - это равно 801 тысяче 282 тройским унциям.
   Так... мгновение... на Цюрихской золотой бирже сегодня одна  тройская
унция золота стоила 333  доллара  56  центов...  Итак,  ежегодный  доход
царя-бессребреника составлял скромную цифру  в  двести  шестьдесят  семь
миллионов двести семьдесят пять тысяч шестьсот двадцать  три  доллара  и
девяносто два цента... Впечатляет?
   Епископ пожал плечами:
   - Для меня это весьма отвлеченные понятия...
   - А для меня - очень конкретные! Три тысячи  лет  назад,  во  времена
Соломона, доллары еще не имели хождения. Это удивительно -  но  факт!  И
все равно любые деньги за этот огромный срок  подверглись  тысячекратной
инфляции. Таким образом, Соломон - проповедник смиренной мудрой бедности
- зарабатывал в год около двухсот пятидесяти миллиардов  долларов,  если
по современным ценовым стандартам. Это больше, чем  Билл  Гейтс,  султан
Брунея, Джордж Сорос, я  и  все  остальные  российские  магнаты,  вместе
взятые! Почему же я должен поверить его проповеди?
   - Вы, Александр Игнатьич,  не  обязаны  верить.  Вы  можете  поверить
Соломону, ибо больше вам верить некому...
   - Почему?
   - Потому что легко отказаться от богатства, которого у  тебя  никогда
не было. А вот при невероятном могуществе Соломона  нужна  была  большая
мудрость, чтобы сказать в конце жизни: как вышел человек нагим из утробы
матери своей, таким и отходит, каким пришел - ничего не возьмет от труда
своего, что мог бы он понесть в руке своей...
   - Мне кажется, что общая ошибка состоит в том, что деньги  все  время
противопоставляют мудрости, - сказал я задумчиво. - Деньги - это и  есть
аккумулированная энергия мудрости.
   Епископ качал головой:
   - Жаль, что вас не удовлетворил наш разговор. Вы не  верите  мне.  Не
верите людям, Священному Писанию, собственному душевному смятению...
   Да,  не  верю.  Когда-то  жили  на  нашей  земле   смиренные   иноки,
благочестивые отшельники, святые старцы. Можно было спросить - как жить?
Что истина? Что благо? В чем Бог?
   Давно это было.
   Некого  мне  спрашивать.  В  святых  скитах,  средь  нетленных  мощей
угодников, хоронят уголовников, тамбовских бандитов.
   Я сам себе старец. Мне скоро  будет  тридцать  шесть.  Зачет  у  меня
фронтовой, день за три. Значит, больше века длится жизнь.
   Епископ Арсений печально уговаривал:
   - Об одном прошу вас - подумайте на досуге о словах Соломона, для вас
они могут быть знамением: мудрость дает защиту, как дают защиту  деньги,
но мудрость лучше любых денег, ибо может спасти жизнь...

КОТ БОЙКО:

УМОПОМРАЧЕНИЕ

   Международный центр астральных наук и космических  знаний  размещался
почему-то не в Звездном городке и не на мысе Канаверал, штат Флорида,  а
в  зажиточном,  купеческого  вида   особнячке   в   Козицком   переулке.
Естественно, чтобы мировая закулиса не ляпнула эти бесценные знания и не
присвоила корыстно себе достижения этих таинственных астроанальных наук,
охранял их на входе в особнячок  здоровенный  свиноморд  в  рейнджерской
амуниции.
   - Вам назначено? - строго спросил он.
   - А как же! Я - руководитель  Академии  ксенофобии  и  сексофилии,  -
скромно представился я.
   - Ваши документы! - потянул ко мне толстые руки бычара.
   Ага,  ща-ас!  Разбежался!  Как  говорит  президент  вашего  центра  -
получишь с носу в рот.
   Я показал ему на телефон и ласково попросил:
   - Звони быстро в приемную и скажи, что к президенту на встречу прибыл
гасконский  армянин  Дертаньянц.  Давай  шевелись  -  она  ждет,   а   я
опаздываю...
   Мгновение он раздумывал -  было  видно,  как  шевелятся  под  беретом
мускулы мозгов, потом он  махнул  рукой,  труд  этот  явно  был  страшно
громаден, совершенно не по плечу одному. Он позвонил и кому-то сказал:
   - Тут какой-то кекс спрашивает  Джину  Рафаэловну.  Говорит,  что  он
армянин... - Повернулся ко мне и для надежности переспросил:
   - Как фамилия?
   - Дертаньянц, из Гаскони.
   - Дертаньянц, говорит... Не знаю, из Черножопии какой-то...
   Пауза была недолгой, и судя по тому, как он энергично замахал  своими
толстыми лапами тупого лентяя другому охраннику,  маячившему  в  глубине
холла, распорядились наверху категорически.
   -   Быстро,   быстро!   -   скомандовал   он   коллеге,   такому   же
пятнисто-зеленому солдату удачи. - К президенту его!
   Пока тот волок меня на второй этаж, я боялся, что  он  обделается  от
усердия. Даже странно - почему они мне так противны? Почему я  испытываю
к этим караульным животным такое злобное  отвращение?  Может  быть,  это
волчий рефлекс на сторожевого пса? Как говорил вор Лодыга: овчарка - это
вонючий мент в лохматом тулупе...
   А   по   коридору   мне   навстречу   семенящей    иноходью    мчался
генерал-полковник.
   Ма-аленький такой, субтильный генеральчик - с херову душу полководец,
с гривой развевающихся черных волос. С красными лампасами на портках,  в
золотых трехзвездных эполетах, под звон и дребезг  каких-то  самодельных
медалей - Джина Бадаян, великая экстрасенска, предсказательница счастья,
прорицательница     побед,     ясно     видящая,     как     заработать,
хиромант-хиропрактик-херотеоретик,  президент  всякой  нежити,  академик
любой небывальщины, предводитель  проходимцев  всех  стран,  кумир  мира
идиотов, а теперь, оказывается, еще и генерал-полковник.
   Бежала и плакала от радости.
   - Джина, для дневного брючного костюма - перебор! Милитаристка ты моя
оголтелая!.. - крикнул я, принимая ее в объятия.
   Она была такая худенькая и тоненькая, что я просто поднял ее на руки,
как давеча вознес меня Карабас. А она целовала меня в обе щеки,  гладила
по голове, как маленького, приговаривала, захлебываясь словами:
   - Господи, как  я  рада  тебя  видеть!..  Проходимец  мой  дорогой!..
Гасконский брат мой Дертаньянц! Как ты жив?..
   - Ужасно! - горько сообщил я. - Ты вон дослужилась уже до генерала, а
меня разжаловали из капитана мушкетеров...
   - Кто? Кто он, этот демон? -  страшным  голосом  вопросила  Джина.  -
Назови его, и силы нижнего черного мира поглотят...
   - Э, нет, подруга! - засмеялся я и поставил ее на  пол.  -  Тут  твои
номера не пролезают! Ты генерал понарошечный, а он демон настоящий...
   Джина взяла меня за руку и повела к себе, сердито приговаривая:
   - С чего это ты решил, что я генерал понарошечный? Самый  что  ни  на
есть всамделишный! Генерал-полковник медицинской службы...
   - Не гони пену,  любимая.  Я  понимаю  -  уровень  безумия  в  стране
высоковат, но не настолько же, - усомнился я.
   Джина остановилась, уперла руки в боки, с вызовом спросила:
   - Хочешь сказать, что я  глупее  или  хуже  тех  долболомов,  которым
указом звезд насовали?
   - Упаси Бог! Жаль, меня не спрашивают, а то бы я тебя сразу  направил
министром обороны! Или в МВД! Ты бы  там  такого  шороху  навела  -  вся
страна бы зачесалась! Чеченцы завтра же самораспустились - столицу  свою
из Грозного переименовали бы в город Жалобный...
   - То-то! - сменила гнев на милость дипломированная чародейка. - А  то
смотри - чакры порву! В астрал вышвырну, к чертовой матери!
   Мы посмотрели друг на друга и снова обнялись - так я рад  был  видеть
моего умного, верного, добропамятного дружочка  Джин-Джину,  которого  я
выпустил из бутылки давным-давно.
   Надо сказать, у меня вообще  фантастическая  способность  находить  и
кучковаться  с  разного  рода   недостоверными   людьми,   проходимцами,
маргиналами, мистификаторами и самозванцами. Я в них ощущаю родную душу,
я опознаю их мгновенно, как Буратино  признал  родными  кукол  в  театре
маркиза Карабаса.
   Когда-то Хитрый Пес говорил  неодобрительно:  "У  тебя  неискоре