нок,  как  уголь  в
горне.
   - Уяснил, Александр Игнатьич, уяснил, - вздохнул  он  тяжело.  -  Как
системщик, вы должны начинать с меня - я руковожу  этой  несрабатывающей
цепью...
   - Я об этом подумаю, - спокойно, без нажима пообещал я.
   - Хорошо, - сказал  Сафонов,  глядя  в  стол.  -  Дайте,  пожалуйста,
указания относительно охраны офиса Людмилы Андреевны.
   Я прошел за свой стол и снова вставил дискету в гнездо компьютера.
   На экране монитора поплыли символы загадочных  процессов  пробуждения
зловещей памяти. Там сейчас дремал оживающий демон.
   - Охрану в офисе "Уорлд трэвел" снять, - решился я наконец. - Людмиле
Андреевне она больше не нужна...
   - Как?! - в один голос воскликнули Сафонов, Людмила и немо  молчавший
до сих пор Ордынцев. Они заголосили хором. Греческий хор ужаса и гнева.
   На  экране  монитора,  который  виден  был  только  мне,  всплыли  из
необъятной глубины электронных волн слова:

   ПРЕЗИДЕНТУ ХОЛДИНГА "РОСС и Я"
   А. И. СЕРЕБРОВСКОМУ
   ЕСЛИ СО МНОЙ ПРОИЗОЙДЕТ НЕЧТО ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ, СОДЕРЖАНИЕ  ЭТОЙ  ДИСКЕТЫ
БУДЕТ  НА  ДРУГОЙ  ДЕНЬ  СБРОШЕНО  В  СЕТЬ  ИНТЕРНЕТА  И  СТАНЕТ   ОБЩИМ
ДОСТОЯНИЕМ.

   Ну скажи на милость, Алексей Кузьмич, дорогой ты мой  охранно-сыскной
бык-ветеран, какую ты можешь обеспечить охрану моей неугомонной семье  -
при  условии,  что  с  Котом  Бойко   не   должно   происходить   ничего
чрезвычайного?
   Нет, об этом мне надо позаботиться самому.  Мне  вообще  не  на  кого
рассчитывать, кроме  себя  самого.  Он,  Хитрый  Пес,  тебя,  Мидас,  не
подведет.
   Вы уж давайте держитесь и дальше друг за дружку.
   Я выключил компьютер и сказал ровным  голосом  своей  бывшей  любимой
жене:
   - Люда, опустим сто страниц объяснений... Сразу - к делу.  Ты  берешь
Ваньку и вылетаешь с ним в Швейцарию. На сборы - два дня...
   - Подожди, Саша, как это можно? У меня... Я вылез из кресла,  подошел
к Людмиле, нежно обнял ее за  плечи,  поцеловал  в  щеку,  раздумывая  с
удивлением о том, что когда-то я вожделел  к  этой  крупной  тетеньке  с
тяжелым красивым лицом римского памятника. Непостижимо!
   - Людочка, перестань... У тебя дела!.. Я понимаю. И у меня дела!.. Но
все они ничего не стоят! У нас есть с тобой только одно настоящее дело -
сын!
   Вот это серьезно! И мы за него отвечаем. У  меня  дом  под  Лозанной,
поживете, отдохнете, погуляете. Запомни - никому не сообщай свой адрес и
телефон, тебя Кузьмич подробно проинструктирует. Мне будешь  звонить  по
спутниковому телефону. На следующей неделе мне надо по делам в  Париж  -
заверну к вам, проведаю, А через месячишко здесь все утрясется  -  сразу
вернетесь...
   Она смотрела на меня так, будто пыталась запомнить, словно  прощалась
навсегда.  Против  воли  из  глаз  ее  катились  слезы,  она  некрасиво,
неопрятно плакала, негромко всхлипывая:
   - Не утрясется...  Саша...  Я  его  видела...  Прошу  тебя  -  сделай
что-нибудь!
   Не по уму, а по сердцу...

КОТ БОЙКО:

В ДОБРЫЙ ЧАС, ДРУЗЬЯ

   По радио, наверное, специально для меня пел Андрей Макаревич:
   ...В добрый час, друзья, в добрый час!..
   Я вас жду, я помню о вас...
   Он мне пел, а я готовил пулю для своего друга Серебровского. Я  сидел
за столом, который  был  мне  сейчас  как  верстак.  В  центре  -  яркая
настольная лампа.  Слева  -  мой  изумительный  разобранный  бельгийский
карабин. На столешнице -  миниатюрные  инструменты  для  ремонта  часов,
аптекарские весы, ручные тиски, несколько вынутых из обоймы патронов.
   Из-за неплотно прикрытой двери в ванную я слышал шелестящий шум  душа
и голос Лоры, подпевающий Макаревичу:
   ...И спето про все, но выйди за дверь  -  Как  много  вокруг  забытых
дорог...
   Пассатижами я вынул пулю из гильзы, высыпал  на  лист  бумаги  порох.
Потом повторил эту операцию со следующим патроном. Порох ссыпал на чашку
весов, очень аккуратненько добавляя  смертельные  черно-серые  крупинки.
Как сказал классик - порошок Бертоле успешно лечит зубную боль в сердце.
   - Порядок! - скомандовал сам себе. Через бумажную вороночку  загрузил
порох в пустую гильзу, отставил ее в сторону. Взял пулю, зажал в тиски и
хирургическим скальпелем сделал на головке тонкие спиральные надрезы.
   А Макаревич пел, подбадривал меня, обещал:
   ...Пусть, как никогда, натянута нить.
   Не стоит бежать, не стоит робеть.
   Я вас жду, я помню о вас...
   Я вынул из тисков пулю и закрепил в них гильзу с порохом, потом очень
осторожно ввинтил в горловину пулю, тщательно  обжал  пассатижами  и  на
пламени зажигалки  обжег  поясок  гильзы.  Потом  долго  дул  на  нее  и
перекидывал снаряженный патрон с ладони на ладонь.
   ...Лет десять прошло, и десять пройдет, Пусть сбудется все - хотя  бы
на треть, Нам в жизни везло - пусть вам повезет...
   Усиленный дальнобойный патрон  я  поставил  в  шеренгу  уже  готовых,
грозно поблескивающих рыжей бронзой в желтом световом кругу под  лампой.
Потом  встал  из-за  стола,  потянулся,  напрягся  и   с   удовольствием
почувствовал, как играют все мышцы тела.  Взял  со  стола  детали;  узлы
карабина  и  со  скоростью,  наработанной  бессчетными   сотнями   часов
тренировок, с  коротким  металлическим  пощелкиванием  и  лязгом  собрал
несколько безобидных матовых железяк в смертоносную машину.
   Карабин больше не существовал отдельной неодушевленной  жизнью  -  он
стал частью меня, мы слились в один боевой механизм,  который  не  может
ошибаться, не знает пощады.
   Я поднял карабин и прицелился в далекую  телеантенну  за  окном,  она
плавала тоненькой ниточкой в натекающей вечерней  мгле,  в  подступающей
ночи, в мире, который почему-то хочет  вытолкнуть  меня  из  этой  яркой
праздничной жизни.
   Я стоял недвижимо, чувствуя, как теплое дерево  приклада  врастает  в
мое плечо. Как легко поразить любую цель, плюнув на  версту  раскаленным
куском свинца! Указательный палец начинает почти  неощутимое,  невидимое
глазу движение,  ниточка  замерла  в  кольцевом  створе  мушки,  дыхание
остановилось, и - щелк - негромкий щелчок холостого выстрела!
   Серия - щелк! - щелк! - щелк!
   Бесшумно я упал на пол, быстро, плавно - перекат через спину -  щелк!
- щелк! - щелк! Ах, как жалко, что стальное чмоканье курка быстрым  злым
пунктиром рассекает песню Макаревича!..
   Я спружинил на ногах, вскочил, упал и снова дал серию: щелк! -  щелк!
- щелк! Прыжок, кульбит, и опять серия - пока еще холостых выстрелов.  И
все надо делать очень быстро, беззвучно, неслышно,  только  Макаревич  -
под негромкое  частое  клацанье  затвора  автомата  -  пусть  поет  свою
грустную песню о дружбе, об ушедших временах, о разведенных путях:
   ...В добрый час, друзья, в добрый час!..
   Я вас жду, я помню о вас...
   Я должен двигаться гибко, стремительно, бесшумно. Это не  тренировка,
не разминка. Это репетиция. Как языческий шаманский танец  войны,  пусть
это будет ритуал неотвратимой смерти.
   Я услышал шорох за спиной, опустил карабин и  обернулся  -  в  дверях
ванной Лора с ужасом смотрела на меня.

СЕРГЕЙ ОРДЫНЦЕВ:

МАЛЯВА НА ДИСКЕТЕ

   Когда я пришел к себе в  кабинет,  мой  личный  секретарь,  именуемая
Леной Остроумовой, сидела с телефонной трубкой в руках за  моим  столом.
Закрывая ладонью микрофон, она сообщила мне:
   - Ленин прав, кино - важнейшее искусство для  народа!  Житья  нет  от
сумасшедших, - убрала руку и сказала в микрофон:
   - Я вам все объяснила, присылайте в письменном виде, до свидания...
   Положила трубку, встала из-за стола.
   - С чужого коня - посреди грязи... Хотя вы не чужой, а Верный Конь...
   Я хмыкнул, усаживаясь в кресло. Вообще-то кресло было огромное, мы бы
там  и  вдвоем  поместились.  Вполне  возможно,  было  бы  удобнее.  Или
приятнее.
   - What's up? - запросил я свой рабочий аппарат. -  Что  происходит  в
нашем милом зверинце?
   - Я получила для вас еще несколько справок  из  Интерпола  от  вашего
коллеги Пита Флэнагана. - Лена положила на стол  пластиковую  папочку  и
деловито спросила:
   - Как я поняла, Хитрый Пес - это Александр Игнатьич?
   - Да. А что?
   - За что это вы его так?
   - А он сам придумал для нас эту  игру.  Нам  было  лет  по  десять...
Индейцы...
   Рыцари тайного ордена... Потом мы превратились в пиратов. Потом  были
космические разведчики...  Потом  мы  были  ремарковскими  товарищами...
Потом мы были  очень  многими...  Пока  не  превратились  в  сегодняшних
уродов.
   - Занятно, - усмехнулась Лена.  -  Сейчас  уже,  наверное,  никто  не
играет в такие игры... И никто так не дружит.
   - Так, как мы дружим сейчас, кажется, дружат все... Лена  рассмеялась
- лицом она  была  похожа  на  куклу-"неваляшку":  круглая  мордашка  со
вздернутой носопыркой и огромными синими, якобы простодушными глазами.
   Такие  беспомощно  доверчивые  очи  бывают  только  у  аферистов  "на
доверии".
   - Мой отец говорит, что раньше дрались до первой кровянки, а сейчас -
до последнего издыхания...
   - Ну, Лена, ваш отец, - замминистра, он-то уж знает, о чем говорит. -
Я начал просматривать содержимое папки.
   - Родней попрекаете? - со вздохом спросила Лена.
   - Ни в коем случае! Завидую... - рассеянно ответил я, читая документы
- увлекательнейшие изыскания моего друга Флэнагана. Потом поднял голову:
   -  Лена,  я  не  хочу,  чтобы  эти  бумаги  шли  через  нашу   службу
безопасности...
   - Не доверяете?
   - Лена, о чем вы говорите? - с возмущением откликнулся я. - Доверяю!
   Конечно, доверяю. Но хочу дышать отдельно.
   - Я вам сегодня же открою отдельный интернетовский адрес, - пообещала
Лена, а я думал о том, что никакой новый адрес не решает  моих  проблем.
При желании можно будет снимать информацию с интернетовского провайдера,
на который выходят связи всего холдинга.
   Ничего-ничего,  как   когда-то   меня   подбадривал   Кот   хохляцкой
поговоркой, - ще конячья мама нэ сдохла!
   - Сергей Петрович, а что вы собираетесь делать  вечером?  -  оторвала
меня от раздумий Лена.
   Я удивленно воззрился на нее:
   - Сегодня? Вечером? Не знаю... Работать, наверное... А что?
   - Нельзя так стараться на работе, - уверенно сообщила Лена.  -  Жизнь
пройдет, скоро состаритесь - потом и вспомнить  нечего  будет.  Пойдемте
вечером куда-нибудь!  Попьем  пива,  пожуем  креветок,  потанцуем...  Вы
танцевать-то умеете?
   - Умею, - неуверенно  ответил  я,  пытаясь  вспомнить,  когда  это  я
танцевал последний раз. Встал с кресла, подошел  к  ней  и  уставился  с
интересом в ее бездонные наивные девичьи глазки. - Лена, я  вам  в  отцы
гожусь... - сказал я достаточно трагически.
   - Не хвастайтесь! И не выдумывайте! В ваши времена в  седьмом  классе
еще не жили половой жизнью,  так  что  не  рядитесь  мне  в  папаши.  Не
обижайте девушку отказом - у меня может вырасти комплекс. Пойдем?
   - Меня Хитрый Пес загрызет, если узнает, что будет ужинать без  меня,
- начал я трусливо отнекиваться.
   - Я надеюсь, вы не кормите его грудью? И  вообще,  мне  кажется,  ему
сейчас не до вас...
   - Почему вы так решили? - насторожился я.
   - Мне так показалось, - неопределенно сказала Лена.
   - Креститься надо...
   - Я крещенная.
   Распахнулась дверь, и  вошел,  пыхтя,  Сафонов.  Здесь  бытует  милый
товарищеский  добрососедский  обычай  -  входят  без  стука.  При   этом
наверняка без "стука" мышь не пробежит.
   - Я к тебе на минутку...
   Лена собрала все бумаги:
   - Сергей Петрович, документы я принесу через сорок минут...
   Кузьмич уселся поудобнее, спросил:
   - У тебя в холодильнике есть холодное пиво?
   - Не знаю, я не покупал.
   - Ты и не должен покупать, обслуга, надеюсь, позаботилась...
   Я  открыл  дверцу  заделанного  под  темное  дерево  холодильника   -
елки-палки, настоящий мини-бар,  как  в  хорошей  гостинице.  Только  по
размерам его надо было бы называть макси-баром.
   Взяли по бутылке "хайнекена", присосались,  и  Сафонов,  сглотнув  до
половины, наконец спросил:
   - Кот не объявлялся у тебя?
   - Нет, пока молчит, - вздохнул я. - Алексей Кузьмич, а что вы  вообще
думаете о действиях Кота?
   - Кота? Думаю, что он лихой парень. Ему бы  не  из  винтаря  на  бегу
стрелять, а с Каспаровым играть - может быть, тоже стал бы  чемпионом...
Тебе босс сказал, что на этой дискете?
   - Нет.
   - И мне не сказал. Предупредил  лишь,  чтобы  в  Кота  ни  при  каких
обстоятельствах не стреляли. Я полагаю,  если  бы  Люда  -  простодушная
дуреха - не сунула дискету прилюдно у тебя на глазах, он бы и не  сказал
нам об этой весточке. Уверен, что это - "малява", письмо блатное...
   - Мне кажется, это ультиматум, - предположил я. - Не  знаю,  что  там
есть на этой компьютерной "маляве", но у меня ощущение, что  Кот  сделал
"рыбу", как в домино. Нет хода.
   - Беда в том, что Кот - камикадзе, - покачал тяжелой головой Сафонов.
- Он топчет тропу в один конец, он будто не собирается возвращаться...
   - А что с мальчиком? С Ванькой?
   - С Ванькой все нормально. Мы дружим - я его  прикрываю,  а  он  меня
ненавидит.
   - Почему? - удивился я.
   - А ты поставь себя на его место... Большой уже парень - ему охота  с
друзьями  погулять,  в  футбол  он   хорошо   играет,   девочками   стал
интересоваться. А с ним повсюду три амбала: один за рулем, два - впритык
за спиной. В школу, в кино, на дискотеку... Ванька на стадионе по полю с
мячом бегает, а они, как тренеры, за сеткой стоят. Это для  мальчишки  -
жизнь? Он и уверен, что всю эту неволю устроил я...
   - Еще два дня, и Ванька - в Швейцарии.
   - Честно сказать - не дождусь этого. Гора бы с плеч свалилась...

КОТ БОЙКО:

РЕКОГНОСЦИРОВКА

   Ржавый вездеходный танк Карабаса притормозил в слабо освещенной аллее
около стадиона "Ширяево поле" в Сокольниках. Я мазу держу: если Карабас,
напившись, оставит его здесь, придется ему переходить  на  пеший  ход  -
сроду он в этих местах не сыщет свой "ровер"!
   Неуютно здесь ночью. Мне лично, во всяком случае, здесь не нравится.
   Желтые  пятна  редких  фонарей,  сизая  мгла,  корявые  кроны  старых
деревьев, черные полосы неровных теней.  Пустынно  кругом.  Не  парк,  а
кладбище какое-то. И ветер с присвистом носит по мостовой клочья бумаги,
обрывки афиш, перекатывает пустые  жестянки  кока-колы.  Мне  бы  совсем
боязно стало, если бы  ногой  я  не  упирался  в  лежащее  под  сиденьем
помповое ружье "мосберг" -  эта  штука  по  мощности  залпа  сравнима  с
баковой пушкой крейсера "Аврора".
   Карабас, сидящий за рулем, показывал мне:
   - Вот у этих ворот они стопорят свой "мерс" - наверное, ехать  дальше
мальчишка не велит. Отсюда они топают пешком в раздевалку.  Два  ломовых
чудозвона все время с пацаном... На разминке и игре они  стоят  с  обеих
сторон поля у вратарской площадки. Ломовики хорошо  тренированные,  дело
знают. Финальный свисток -  они  пацана  мигом  перекрывают  и  сразу  в
раздевалку. Один у входа, другой - к дверям душа... Водила в "мерсе" уже
дожидается их с включенным движком. В кабине у него - автомат "узи".
   - Глупости все это, Карабас! - посмеивался я. - В случае вооруженного
нападения им наверняка запрещено стрелять - чтобы  пацана  не  задеть  в
боевом контакте.
   - Кто его знает? - рассудительно заметил  Карабас.  -  Работа  лихая,
ремесло стремное, нервы ниточные... Свинцовый душ  все  инструкции,  как
мыльную пену, мигом смывает... Ты-то сам - как?
   - Сказка! Как еврейский былинный богатырь - Еруслан Лазаревич!
   - Смотри! Не завалишься? Трюк дожмешь?
   Я похлопал другана по плечу:
   - Не бздюмо! То, что мы с тобой,  Карабас,  забыли,  молодые  еще  не
выучили...

СЕРГЕЙ ОРДЫНЦЕВ:

ШЕСТАЯ ПУЛЯ

   Я ее крепко держал ее за маленькую круглую попку, прижал к  себе  еще
теснее, еще глубже - и самого закружило, подняло вверх,  как  в  воронке
смерча, завертело, понесло над землей надувным цветным  шариком,  а  она
тоненько,  счастливо  заголосила   -   ой-ей-ей-ей-ей-ой...   ма-а-мочка
ма-а-я!..
   Ночной сумрак в  комнате,  еле  подсвеченный  шкалой  радиоприемника,
сочащегося песнями Патрисии Каас. И голос у  нее  был  такой  довольный,
будто она с нами в койке  валялась.  Полоса  света  на  полу  -  луч  из
неплотно прикрытой двери в кухню.
   Лена, закрыв глаза, шепнула:
   - Господи, как это замечательно придумали...
   Обнявшись, мы долго молча лежали, потом Лена осторожно сняла  с  себя
мою руку, встала и направилась на кухню. Стукнула  дверца  холодильника,
Лена вернулась с откупоренной бутылкой шампанского, снова обняла меня за
шею и приложила холодное горлышко к моим губам. Жадно глотнул  несколько
раз и хрипло поделился со своим персоналом:
   - Отличная шипучка...
   - Наверное, - тихо засмеялась Лена. - Это  "Дом  Периньон"  девяносто
второго года...
   - Ну да, я забыл - мы ведь в земле чудес! -  Я  слизнул  с  ее  груди
пузырящуюся лужицу шампанского. - Везде это лакают сильные мира сего,  а
у нас цедят скромные секретарши. А я, как дурак, не беру взяток - к "Дом
Периньон" не привык, перед девушкой совестно, будто в бязевых  кальсонах
на свидание прибыл...
   - Вы так мучаетесь своей честностью,  Сергей  Петрович,  что  на  вас
больно   смотреть,   -   светя   своими   чистыми   невинными   глазами,
посочувствовала Лена.
   - Не надо хвастаться  слабостями.  Кстати,  у  нас  возникла  сложная
этическая проблема...
   - Что еще? - приподнялся я на кровати.
   - Мне, Сергей Петрович, как вашему  личному  секретарю,  подчиненной,
можно сказать, скромной  служащей,  недопустимо  предлагать  перейти  на
брудершафт.
   Вам, мужчине, настоящему заграничному джентльмену  с  принципами,  вы
даже взяток не берете, не пристало первому  предлагать  мне  брудершафт.
Как быть теперь?
   - Решаем по обстоятельствам - явочным порядком, - смеялся я,  целовал
ее сладкие губы, и ее ехидный злой язычок  был  нежен  и  ароматен,  как
сорванная с кустика земляничка. Нет, наверное, клубничка. Клубничка. Это
все было клубничкой. И так беспамятно, беззаботно хорошо мне было с этой
замечательной, лживой, прекрасной гадюкой!
   На радио, боюсь, больше любили деньги за рекламу, чем песни  Патрисии
Каас, - я вздрогнул, услышав из радиоприемника свою фамилию:
   - ...Сергей  Ордынцев  приглашает...  Хитрый  Пес...  Верный  Конь...
Бойкий Кот...
   - Ты его зазываешь на съемки, а он наверняка давно спит, -  подначила
осторожно Лена.
   - Нет, он не спит. Кот по ночам не спит, он живет ночью.
   - Любопытно было бы взглянуть на вашего отчаянного дружка, -  сказала
Лена.
   - А то пристрелит его Кузьмич, и не увижу никогда...
   - А тебе-то зачем?
   - Ну как зачем? Интересно! - беспечно засмеялась она,  и  я  подумал,
что в разговоре с ней я всегда опасаюсь подвоха, ловушки, подставы.
   - А тебе никогда не приходило в голову,  что  Кузьмич  не  попадет  в
Кота, а выйдет все как-нибудь наоборот?
   - Не выйдет наоборот, мой дорогой! -  Она  шелковой,  гибкой,  нежной
змеей скользнула вдоль моего тела.
   - Почем ты знаешь?
   - Любой человек не справится с отлаженной системой. А Кузьмич  -  это
система...
   - Но и Кот - не любой человек. У тебя когда-нибудь зубы болели?
   - Болели, - удивилась Лена. - А что?
   - Тогда поймешь. Лет двадцать назад мы на горы лазили.  Кот  застудил
коренной зуб - всю челюсть разнесло, спускаться вниз решили, такой  флюс
- не шутки. Кот взял пассатижи и вырвал себе сам зуб мудрости. Понятно?
   - Понятно! - кивнула Лена. - Ему не зубы надо было лечить, а  голову.
Я думала, что он хитрован, а он отморозок...
   Я засмеялся:
   - Он не отморозок, он из породы сверхлюдей!  Она  погладила  меня  по
голове.
   - Ты не старый... Ты даже не взрослый... - Оттолкнула меня  и  быстро
сказала:
   - Эй, бессребреник, христоподобный  мент!  Не  расслабляйся  в  нашей
конторе. У нас там все очень сложно...
   - Что ты хочешь сказать?
   - Ничего... Я бы не хотела, чтобы с тобой что-нибудь случилось.
   Лена оглаживала меня своими  быстрыми  легкими  руками,  и  мне  было
неловко, что она натыкается все время на мои ям