В этот момент охранник, взбесившийся шестипудовый зельц, бросился  на
меня.
   Вот, Господи, напасть какая!
   Здоровенный мясной дурак, обученный приемам рукопашного боя с мирными
безоружными  фраерами,  попросту  не   представляет   скорость   реакции
олимпийского чемпиона. А может быть, глядя на меня, он не мог  поверить,
что этот замурзанный, худой, обросший щетиной лагерный чмырь и есть  тот
самый знаменитый чемпион? Или страх перед улыбчивым Николай  Иванычем  в
нем сильнее угрозы пистолета в руках беглого оборванца?
   Охранник не преодолел половины  разделявшей  нас  дистанции,  пока  я
дважды нажал спусковой крючок  -  выстрелы  ударили  коротко,  негромко.
Валера падал долго, мягко. Будто ватную куклу подхватил я его на руки  и
тихо опустил на пол.
   Вот дурачье! Свинопасы серые! Ничего не умеют...
   Пистолет положил в карман, салфеткой обмотал ладонь, плеснул  на  нее
водки, быстро протер подлокотники своего кресла, стол, ручки на двери  в
ванную.
   Стакан и рюмку, из которых пил, бросил в сумку, огляделся,  подхватил
баул, выключил свет и вышел в коридор. Притворил дверь, повесил на ручку
гостиничную табличку "Прошу не беспокоить". И ушел.

АЛЕКСАНДР СЕРЕБРОВСКИЙ:

РУКОПОЛОЖЕНИЕ

   - Все равно не понимаю! - помотал головой Ордынцев.
   - А чего тут понимать? - усмехнулся я. - Ты там,  у  себя,  наверное,
читаешь "Париматч", а надо читать Гете...
   - Бу-сделано, - отрапортовал Серега и  отдал  мне  честь.  На  правом
запястье мотнулся его браслет-амулет - шесть  пулек  в  кованой  золотой
цепочке. - Сегодня перед сном сразу же подчитаю  маленько  Гете.  Только
скажи, с  какого  места,  чтоб  врубиться  поскорее.  Спиши  слова,  как
говорится...
   - "Я - часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает  благо",
- со значением сказал я.
   - Ага! Понял! - кивнул Сергей и участливо спросил:
   - Не наоборот?
   - Как случается... Иногда получается наоборот, - пожал я плечами.
   Серега посмотрел сквозь бокал на пляшущий в камине огонь и совершенно
твердо разочаровал меня:
   - Не стану я, пожалуй, читать на ночь твоего  заплесневелого  дедушку
Гете...
   - Что так?
   -   Он   ведь,   помимо   баловства    стишатами,    был,    кажется,
премьер-министром в какой-то там Вюртембургской Швамбрании. А из  поэзии
заведующих мне больше по душе творчество нашего бывшего премьера Виктора
Степаныча.  Есть  у  него  душераздирающее  место,   когда   Мефистофель
предлагает ему душу в обмен на "Газпром", а Черномырдин  говорит:  "Я  -
часть той силы, что вечно хочет блага и вечно совершает как всегда!.."
   Я захохотал:
   - Дурак ты, Сережка!  Правильно  про  вас,  ментов,  говорят:  ничего
святого, кроме зарплаты.
   Серега истово перекрестил пупок:
   - Только от испуга, господин президент! Мне с непривычки  показалось,
что жизнь страшноватая.
   - Ну, это ты не прав! Жизнь  замечательная!  В  России  сейчас  самый
шумный карнавал за всю историю. Удивительная, похожая  на  сон  шикарная
оргия!
   Людям при коммуняках было невыносимо скучно. Жизнь  была  серая,  как
солдатское исподнее...
   - А сейчас?
   - А сейчас - невероятно интересно! Люди громадные деньги крутят,  все
суетятся и торгуют, ловчат и  развлекаются!  Тучи  "мерседесов",  ночные
клубы, бардаки, наркота и пьянь, стрельба и взрывы - бандиты кого-то все
время мочат, - невозмутимо пояснил  я.  -  Всегда  война  -  не  слишком
опасная, не очень кровавая, но жутко прибыльная...
   - Любопытно, - покачал головой Сергей и серьезно спросил:
   - Шахтеры, учителя, врачи, которым не платят зарплату, тоже веселятся
на этом карнавале?
   -  Вряд  ли.  Но  они  присутствуют  на  этом  празднике.  И  видимо,
одобряют...
   - С чего бы это?
   - Если бы не нравилось - они бы прекратили эту  гулянку.  Они  все  -
избиратели в свободной стране. Но все избегают резких  движений  -  всем
есть что терять. И вообще, не радей ты, Христа  ради,  за  народ  -  это
выглядит смешно...
   Сережка хмыкнул, потряс льдинки в бокале, и  пульки  в  его  браслете
глухо стукнулись. Так же серьезно он спросил:
   - Санек, а что в этом смешного?
   - В любой  придури  есть  нечто  смешное,  -  сказал  я.  -  Ты  свое
сострадание народу отправляешь шифровками из Парижа - это придурь...
   - Из Лиона, - поправил Серега. - Моя контора в Лионе. Улица Шарля  де
Голля, дом 200.
   - Тем более, - заверил я его. - Вот давай выйдем с тобой на  улицу  и
побредем,  как  калики  перехожие,  и  весь  встречно-поперечный   народ
российский будем спрашивать: ой вы, гой еси, добры  молодцы,  сограждане
наши дорогие, компатриоты любимые! Не хотите  ли  вы  с  завтрева  стать
лицами швейцарской национальности?  Али  любезнее  вам  быть  датчанами?
Судьба вам  будет  сладкая  -  сытая,  спокойная,  тихая.  Как  думаешь,
согласятся?
   - Не знаю...
   - А я знаю. Пошлют они нас с тобой - дальше  не  бывает.  Потому  что
знают: богоносничать там - ни Боже мой! Воровать - ужасно невозможно.
   Пьянствовать - только попробуй! За Ампиловым по улице бегать - только
на карнавале. Вот и ответь по совести: так жить можно?
   Серега заметил:
   - Вообще-то говоря, я и живу в  этих  обстоятельствах.  И  жизнь  эта
бывает часто мучительна...
   В кабинете было очень  тихо.  Только  дрова  потрескивали  в  камине.
Сполохи пламени  перебегали  по  дубовым  панелям  стен,  жарко  мерцали
отблески на ковре винно-красного  цвета,  вспыхивали  на  золоте  старых
картинных  рам.  Я  люблю  эти   полотна.   Старая   русская   школа   -
Боровиковский. Венецианов, Тропинин. Я держу их не из-за цены. Пусть они
будут у меня.
   Мы молчали долго, а потом Серега, механически покручивая на руке свой
заговоренный браслет, тихо спросил:
   - Слушай, Хитрый Пес, а где брат твой - Бойко?  Вот  он  и  наступил,
этот тягостный и отвратительный момент - время  разговоров,  откровений,
воспоминаний - все, что я так ненавижу и к чему приговорен  неотвратимо,
ибо имя мне - безвинно проклятый Мидас.
   И сказал я как только мог просто и ровно:
   - Не брат я больше сторожу моему... Не знаю. Пока не знаю...
   - А узнаешь? - напористо спросил Серега.
   - Конечно. Я это должен знать...
   - Почему? Вы же больше не братья?.. - И  спрашивал  он  меня  не  как
друг, а как мент.
   - Потому что он хочет убить меня, - уверенно сказал я.  Долгая  пауза
повисла в сумеречно  освещенном  кабинете.  Такие  паузы  умеют  строить
только Станиславский и наш президент Борис  Николаевич  -  эмоциональная
дыра, когда конец прошлой фразы забыт, а новая еще не придумалась.
   - Ты боишься? - спросил Сергей.
   - Нет, - покачал я головой.
   Как это можно объяснить? Я ведь действительно не испытываю страха.
   Какое-то  совсем  другое,  противное  чувство,  ощущение   опасности,
животной тревоги...
   - Вообще-то меня несколько раз пытались убить.  Да  руки  коротки,  -
сказал я.
   - А почему ты думаешь, что Кот хочет убить тебя? - Серега  пристально
всматривался в меня, словно психиатр, принимающий решение: симулянт  или
полный чайник?
   - Я знаю.
   - Но вы же были как братья?! Мы  же  друзья  были!  -  почти  крикнул
Ордынцев, и я услыхал тоску и боль.
   Я неопределенно хмыкнул:
   - Выражаясь научно, бизнес и дружба - явления  разнохарактерные.  Как
соленое и квадратное... К сожалению, у богатых не бывает друзей.
   - Из-за этого ты меня вызвал в Москву? - Серега помолчал,  подумал  и
ответил себе на собственный вопрос:
   - Да.
   Он  сделал  большой  глоток   коньяка,   откусил   кусочек   меренги,
простодушно спросил:
   - Посоветоваться со мной не хотел?
   - Нет.
   - Ну там, знаешь, как бывает - спросить моего согласия?
   - Нет, Серега, времени нет советоваться.  Я  не  сомневался,  что  ты
согласишься.
   А он смотрел на меня с искренним удивлением:
   - Но почему? Почему ты так уверен?.. Ведь дело это...
   Я перебил его:
   - Потому что так будет правильно! Серега,  ты  уж  поверь  мне!  Я  -
системный математик, а по профессии -  бизнесмен.  Я  оцениваю  ситуацию
проверенными формулами, где вместо непредсказуемых  человеческих  чувств
подставлены цифры реальных фактов...
   - И в какую формулу ты подставил мое неполученное согласие? - спросил
он без подначки, без вызова. С каким-то грустным любопытством.
   Я катал по столу стакан, раздумывая, как объяснить внятно невероятную
сложность происходящего, и, понимая невозможность растолковать  что-либо
даже близкому и любящему человеку, медленно и жестко сказал:
   - Это очень длинная формула. Если ее записать  на  бумаге,  получится
занимательный роман...
   - А если коротко?
   - Коротко не получится, - вздохнул я. - Но решение любой  проблемы  -
это поиск разумного равновесия включенных  в  нее  интересов.  Серьезный
бизнесмен способен разрушить глупый парадокс, будто овцы не бывают целы,
если волки сыты...
   - А еще проще? - досадливо переспросил Серега. - Излагай на моем,  на
ментовском уровне.
   - Не придуривайся! - поморщился я. - Будет ужасно, если  моя  ретивая
служба безопасности пристрелит Кота...
   -  Это  будет  ужасно,  -  согласился  Ордынцев,  глотнул  коньяка  и
сочувственно вздохнул. -  Я  думаю,  что  твоя  служба  безопасности  не
пристрелит Кота.
   Промахнутся...
   - Мне кажется, ты их недооцениваешь.
   - Возможно, - развел руками Серега. - Я ведь их не знаю. Но насколько
я знаю Кота, он не даст им прицелиться.
   - Хочешь сказать, что скорее Кот пристрелит меня? - спросил я  его  с
интересом.
   - Я это допускаю, - мотнул башкой Сергей.
   - Это будет еще хуже, - сказал я, а Серега откровенно заухмылялся.  -
Что ты смеешься, дурачок! Я кормлю около миллиона человек. Умру, и  вмиг
разрушится все, что я построил. Нельзя мне умирать, нельзя...
   - Это я понимаю! - засмеялся снова  Сергей.  -  Совершенно  нельзя  и
абсолютно неохота! Но я-то тебе зачем сдался?
   - Встать между Котом и мной.
   - Заманчивое предложение, ничего  не  скажешь!  И  как  ты  это  себе
представляешь?
   - Я возьму на жесткую сворку свою службу безопасности, а  ты  найдешь
Кота и прикроешь меня, - твердо сказал я.
   - А что обо  всем  этом  скажет  мое  начальство?  -  поинтересовался
Серега.
   - В подробности мы их посвящать не станем, а в  принципе  они  охотно
поддержат твои усилия. Я говорил с твоим министром.
   Ордынцев растерянно смотрел на меня.
   - Знаешь, Сань, я, наверное, маленько зажился за рубежами.  Что-то  я
не врубаюсь во многие вещи...
   - А что тут врубаться?  Одним  звонком  я  могу  поднять  сто  лучших
сыскарей страны. Завтра могу вызвать охрану из агентства Пинкертона.  Но
мне нужен ты...
   - Лучше всех, что ли? Тоже мне - комиссара Мегрэ сыскал!
   - Не знаю, может быть, ты и не лучший. Но ты - единственный,  кому  я
доверяю. И единственный, кому поверит Кот Бойко...

КОТ БОЙКО:

ПРИЯТНАЯ НЕОБЯЗАТЕЛЬНОСТЬ НОЧНЫХ РАЗГОВОРОВ

   До тошноты мне хотелось добраться до места и  бросить  якорь,  а  все
равно не поддавался себе и монотонно командовал водиле:
   - ...теперь направо, ага, возьми налево, еще квартал вперед, вот этот
дом объедем и чуток направо...
   Водила оборачивался ко мне и озабоченно спрашивал:
   - Так мы же здесь уже были никак?
   - Нет, тут мы не были... Обман зрения - тут ведь все дома и  кварталы
одинаковые.
   И поношенная, серая,  как  крыса,  "шестерка"  продолжала  петлять  в
лабиринте жилых коробок спального района Теплый Стан. Ночь,  неуверенные
огни желтых фонарей, пусто и тихо на улицах,  сонно  шелестит  тополиная
листва в скверах, редкие освещенные окна в домах  -  в  спальном  районе
спят.
   Решив, что теперь водила и на Страшном суде не сможет показать, где я
вылез, скомандовал остановку:
   - Эй, земеля, тормози лаптем! Приехали... Тут, на уголке, прижмись.
   Протянул деньги, водила быстро пересчитал, восторженно заблекотал:
   - Ну-у, побаловали, господин хороший! Спасибо!
   - На здоровье! - Я выбрался из тесной машинки  со  своим  здоровенным
баулом.
   - Рад помочь развитию малого бизнеса столицы.
   - Да какой там бизнес! - усмехнулся водитель. - Я, вообще-то  говоря,
инженер. Смех сказать - сплошная вялотекущая бедность... Вот эта лошадка
только и кормит!
   - Не грусти, мы еще увидим небо в алмазах. Якутских... -  пообещал  я
ему уверенно и попер свою неподъемную сумку к дому.
   Водитель, до глубины инженерной души растроганный  "бетимпексовскими"
деньгами, высунувшись из окна, крикнул:
   - Вы хоть номер корпуса знаете, подъезд? А то давайте помогу...
   - Да вон он, тут он, родимый... - показал  я  рукой  и  открыл  дверь
подъезда.
   "Шестерка" завизжала своим раздолбанным сцеплением, сорвалась с места
и помчалась по длинному пустому проезду с такой скоростью, будто  ночной
инженер-извозчик опасался,  что  я  могу  вернуться  и  отобрать  деньги
безвременно усопшего сторожевого мерина Валеры.
   А я долго глядел ему вслед через стекло входной двери, дождался, пока
габаритные огни машины исчезли из виду, и вышел из  парадного  снова  на
улицу. Огляделся, прислушался - было тихо и  пусто.  Тогда  пошел  через
дорогу в другую сторону - к домам напротив.
   В  непроницаемо  черной  тени   большого   мусорного   контейнера   я
остановился, достал из кармана сотовый телефон. Замечательная игрушечка!
Включил, нажал  светящиеся  кнопочки  цифр.  В  маленьком  пластмассовом
тельце бушевала тайная, удивительная жизнь - он  тихонько  попискивал  и
шуршал, он испускал невидимые  трассирующие  очереди  сигналов,  которые
неощутимыми, но очень прочными нитями должны были меня с кем-то связать,
мне что-то навязать  и  как-то  круто  повязать.  Потом  на  зеленоватом
подсвеченном экране всплыли четкие цифры: 717-77-77.
   Гудок, еще гудок, и как через треснувший картон - приволокли  ко  мне
электронные ниточки хрипловатый голос:
   - Слушаю...
   - Николай Иваныч, прости, это тебя Кот Бойко  беспокоит...  Ты  велел
звонить, если что...
   - Что-нибудь случилось? - В его голосе полыхнула тревога.
   - Как тебе сказать... Парню твоему, Валерке, плохо стало...
   - В каком смысле?
   - В прямом. Мне кажется, он умер...
   - Что-о? - Электрончики в трубке возбухли в алый,  кипящий  гневом  и
испугом шар.
   - Что слышал.  Сначала  был  очень  здоровый,  а  потом  стал  совсем
мертвый...
   Николай Иваныч помолчал несколько минут, в телефоне, как  в  трубочке
стетоскопа, было слышно его тяжелое  сдавленное  дыхание,  потом  грозно
спросил:
   - Ты понимаешь, что ты натворил? - И говорил он  так  сердито  и  так
страшно, что  я  испугался,  как  бы  телефончик  от  такой  страсти  не
разлетелся мелкими дребезгами.
   - Нет. Не понимаю.
   - Вот и мне кажется, что ты этого не соображаешь. Ты где? Надо срочно
встретиться!
   - Прекрасная мысль! Я уже соскучился по тебе, -  засмеялся  я  вполне
доброжелательно. - Мне вообще нравится, что ты такой умный.  Жаль,  меня
за полного козла держишь - Да ты послушай меня!.. - крикнул он.
   - Остановись! - сказал я быстро, как плюнул.  -  И  не  продавай  мне
больше ситро за шампанское. Ты меня с кем-то спутал. Слушай внимательно:
ты пошли чистильщиков в гостиницу, пусть номер приберут, намарафетят все
это поганище. "Бетимпексу" и тебе лично такая  вонь  без  надобности.  А
меня ты не отлавливай - произойдет большая бяка...
   - Ты черный, страшный человек, - жалобно-зло сказал Николай Иваныч. -
Плохо кончишь...
   - Не преувеличивай! - усмехнулся  я.  -  Мы  все  кончим  более-менее
одинаково... А засим, как говорят  на  автоответчике,  абонент  временно
недоступен...
   Он что-то там разорялся еще, телефончик прыгал в моей  руке.  Он  был
живой.
   Он брызгал в меня электронными слюнями. Маленький, а  злой  какой!  С
размаху бросил я  его  на  асфальт,  для  верности  топнул  по  трубочке
каблуком, поднял расплющенный корпус и швырнул в мусорный контейнер.
   И с легким  сердцем  пошел  я  в  непроницаемый  сумрак  бесконечных,
соединяющихся друг с другом дворов.

МИНИСТРУ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

СРОЧНОЕ СПЕЦСООБЩЕНИЕ

   От оперативного дежурного ГУВД г. Москвы Около двадцати  одного  часа
на Московской кольцевой автомобильной  дороге  в  районе  сорок  шестого
километра совершено нападение  на  милицейский  конвой,  этапирующий  из
аэропорта  "Шереметьево-2"  экстрадированного  из  Франции  преступника,
гражданина  России  Василия  Смаглия   По   имеющейся   неподтвержденной
информации с места происшествия, начальник конвоя подполковник  Фомин  и
три сопровождавших Смаглия офицера погибли.
   Арестованный Василий Смаглий скончался в машине "скорой  помощи".  По
показаниям очевидца на месте происшествия, нападение  было  осуществлено
тремя машинами: "опелем-астра", полу фургоном "Газель" и неустановленной
марки большим тяжелогрузным грузовиком. Государственные  номерные  знаки
автомобилей не установлены.  Экипаж  автомобиля  сопровождения  ГИБДД  -
старшие  лейтенанты  Жуков  и  Орешкин  -  тяжелоранены   и   доставлены
вертолетом санитарной авиации в госпиталь Министерства внутренних дел.
   Вся  поступающая  информация  будет  незамедлительно  передаваться  в
министерство.
   Ответственный оперативный дежурный по г. Москве полковник Н. Сорокин
   Москва, 21 час 27 минут 15 июля 1998г.

СЕРГЕЙ ОРДЫНЦЕВ:

КОРПОРАТИВНЫЙ КОНТЕКСТ

   Когда мы шли по коридору офиса, один охранник  топал  перед  нами,  а
двое - в нескольких метрах за спиной. Я спросил Сашку:
   - Скажи на милость, тут-то они зачем? На  этот  этаж  посторонних  не
пускают.
   - Понятия не  имею,  -  пожал  плечами  Серебровский.  -  Я  не  могу
перепроверять  действия   всех   моих   служб,   я   обязан   доверяться
профессионалам. У режимщиков наверняка есть какие-то соображения...
   Сашка без стука открыл какую-то дверь - просторный, в строгой офисной
красоте  кабинет.  Непрерывно  дышит,  тихонько  пощелкивает  компьютер,
стрекочет-выщелкивает распечатанные странички принтер, радиоприемник  на
милицейской волне хриплой скороговоркой, отрывистыми  позывными  создает
постоянный негромкий бурчащий шум.
   И во весь этот деловой  интерьер  был  очень  точно  вписан  крепкий,
военно-выправленный мужик в партикулярном темно-сером  костюме  с  очень
знакомым лицом. Ба-а! Не может быть!..
   -  Привет,  Кузьмич!  Привел  к  тебе  своего   старого   дружка.   -
Серебровский сделал шаг влево, пропустил меня вперед, и  я  в  некоторой
растерянности остановился  посреди  кабинета,  неуверенно  прикидывая  -
поручкаться, откозырять, заключить в объятия?
   - Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант, - сказал я вяло.
   Цивильный генерал подошел, обнял за плечи, с ласковой усмешкой сказал
нараспев:
   - Запаса, Сережа, генерал-лейтенант  запаса.  Пенсионерить  скучно  и
неуютно Вот я здесь у Александра Игнатьевича и пребываю на покое...
   Этот ласково-мягкий тон  напряг  меня  -  генерал  Сафонов  похож  на
закончившего с отличием церковное училище матерого бульдога.
   - Ну-ну, не  прибедняйся,  Алексей  Кузьмич!  -  со  смешком  заметил
Серебровский. - На покой только архиереи безгрешные уходят. А ты у  нас,
как бронепоезд, - на запасном пути...
   - Как я погляжу, - сказал я ему, - у вас тут черт  не  разберет,  где
пути магистральные, а где - запасные...
   - Фу, Серега, не говори, как иностранец, - "у вас", "у  нас"!  -  все
так же мягко, но очень уверенно поправил меня Алексей Кузьмич. - У  нас!
Только "у нас"! Здесь все радости и горести - все наши...
   - И не вздумай спорить, Верный Конь! - хлопнул меня по плечу Сашка. -
Кузьмич - вице-президент и  шеф  службы  безопасности.  Он,  как  бывший
замминистра, знает столько, что и мне не  все  сообщает...  А,  Кузьмич,
правильно говорю?
   Серебровский пронзительно вперился в генерала, смотрел без улыбки,  и
нельзя понять было, шутит он шутки или всерьез предупреждает его.
   - Обижаешь, Александр Игнатьич! -  притворно  возмутился  генерал.  -
Мусором, пустяками стараюсь  тебе  голову  не  засорять,  зря  нервы  н