и на въезде в ворота Рыбачьего Бастиона письмо-разрешение на
съемки. Полицейский лениво посмотрел пропуск на лобовом  стекле,  махнул
рукой.
   Они въехали на территорию дворца,  свернули  налево  в  густую  тень.
Венгры, беззвучно лежавшие на полу, мгновенно выпрыгнули, за ними,  чуть
замешкавшись, - Рудди. Автобус неслышно укатил дальше.
   Дьердь расстегнул сумку  и  вынул  сооружение,  похожее  на  арбалет,
прицелился в край ската крыши, выстрелил, и гарпун  на  тросике,  описав
кривую, устремился вверх,  с  негромким  стуком  упал  на  крышу,  сполз
немного вниз и  зацепился  за  каменный  барьер.  Дьердь  изо  всех  сил
подергал нейлоновый трос;  прикрепленный  к  гарпуну,  крепко  ухватился
обеими руками, присел гибко - раз, два, легко подбросил  себя  и  уперся
ногами в стену. Перехватил руки - передвинул  ноги,  перехватил  руки  -
передвинул  ноги.  С  удивительной  быстротой  и  ловкостью  он  шел  по
вертикальной стене, он не полз, а шагал вверх  по  тросику,  как  черный
пиратский флаг на мачту. Шандор и Рудди, затая дыхание, следили за  ним,
поглядывая время от времени на светящийся  циферблат  хронометра.  Через
сорок секунд Дьердь перелез через бортик крыши, исчез  на  мгновение  из
поля зрения, после чего высунулся снова, помахал им рукой.
   Рудольф ухватился за трос, подпрыгнул, упершись  ногами  в  стену,  и
стал повторять маневр Дьердя. Да и венгр наверху помогал ему, непрерывно
подтягивая трос вверх. Не имея сноровки венгра, Рудди все  равно  быстро
поднялся до бортика, и снизу было видно, как  венгр  подхватил  его  под
мышки и помог перелезть через бордюр. Потом пошел  вверх  Шандор,  через
минуту их силуэты  исчезли  с  подсвеченного  сиренево-синими  сполохами
неба.
   Здесь было очень тихо. Откуда-то издалека доносились музыка и веселые
голоса, смех. Далеко внизу, отсеченные мерцающей лентой Дуная, мигали  и
вспыхивали мириады  огней  ярко  освещенного  Пешта.  По  реке  катились
разноцветные пузырьки вечерних прогулочных теплоходиков. Там происходила
какая-то другая жизнь.
   Двенадцать минут - оказывается, это очень долго.
   Потом на крыше снова появилась  тень,  перемахнула  через  барьер  и,
держась за трос, заскользила вниз. На фоне белой стены фигура Рудди была
перечеркнута, как крестом, трубкой футляра с картиной  за  спиной.  Было
слышно, как он сопит и шоркают по стене его кроссовки. На уровне второго
этажа  он  посмотрел  вниз,  оттолкнулся  от  стены  и  прыгнул   легко,
гибко-зверино. Помахал наверх рукой, и Дьердь перепрыгнул через  бордюр,
почти бегом пошел по вертикальному тросу вниз.
   Когда он соскочил на тротуар, Шандор, держа трос толстыми перчатками,
быстро соскользнул на землю и стал раскачивать  трос,  пытаясь  отцепить
гарпун наверху.
   Но, видно,  каленый  крюк  крепко  въелся  в  пористый  камень  и  не
освобождался ни под каким видом.
   Рудди подтолкнул его в плечо:
   - Плюнь. Завтра они все равно найдут, как туда попали, -  и  протянул
Андерсону тубус.
   Быстро  расселись  в  подъехавший  автобус  и  помчались  к   выходу.
Притормозили около охранника, отдали пропуск  и  вывернули  на  спуск  с
горы. Они промчались через, мост Ланц-хид,  и,  не  доезжая  парламента,
Шандор сказал:
   - Пожалуй, мы здесь сойдем.
   Андерсон, не выпуская картины, которую он прижимал  к  себе  культей,
достал из кармана две толстых пачки.
   - Шандор, здесь двадцать тысяч... Остальное - как всегда...  Получите
по реализации. Я позвоню...
   - Это деньги чистые? - спросил Шандор.
   -  Да,  это  хорошие  деньги...   Магазинные,   разменные...   Можете
пользоваться свободно. - Усмехнулся и добавил:
   - У выигранных и украденных денег волшебный вкус -  легкий,  сладкий,
пьяный...
   Лоренцо притормозил на миг, венгры выскочили из автобуса и  бесследно
исчезли в веселящейся шумной толпе на тротуаре.  Андерсон  подумал,  что
под страхом смерти ни один из его людей ни на одном опознании не  сможет
вспомнить их лиц. Всем хорошо. Скомандовал:
   - Порядок! На теплоход...

13. МОСКВА. ОРДЫНЦЕВ. РАЗБОРКА "ХОНДЫ"

   На лавочке у подъезда сидела на старом венском  стуле  сизая  толстая
старуха. Несмотря на жару, она красовалась в китайском манто из крашеной
собаки. Наверное, бабка демонстрировала соседкам достаток. Она тщеславно
похвалялась на рядом - как Кит гордился "джопой".
   - За домом его ищите, в гараже он, -  взмахнула  она  пышным  рукавом
шубы, которая еще недавно гавкала на берегу Хуанхэ. - Здоровенный гараж,
кирпичный, самый зажиточный...
   Длинный ряд железных "инвалидских" гаражей замыкал терем  силикатного
белого кирпича с раскрытыми створками ворот. Кит подогнал к ним  "джопу"
впритирку, устроив нечто вроде тамбура перед гаражом. Мы вышли из машины
и в  замкнутом  пространстве  "гараж  -  тамбур  -  "джопа""  обнаружили
лежащего  под  старенькой,  зеркально  наблищенной  "хондой"   человека,
которого звали скорее всего Василий Данилович Прусик. Это про него писал
мне рапорты Валерка Ларионов - "по сообщению агента Гобейко...".
   Дело в том, что давеча Любчик был  не  совсем  прав,  утверждая,  что
Валерка Ларионов со своей агентурой  замуровался  как  в  дзоте.  Просто
Валерка на всякий случай держал свои рапорты в моем  сейфе  -  я  хорошо
знал, чем он занимается.
   Другое дело, что успехи его были невелики, информация  разрозненна  и
недостаточна, и предпринять что-то против группировки  Психа  Нарика  мы
пока не могли. Но Валерка вчера умер и возложил на нас бремена тяжелые и
неудобоносимые - взять к ногтю всю эту компанию жгучих блондинов...
   Кит постучал связкой ключей по капоту "хонды" и приветливо  пригласил
к разговору хозяина лядащих копыт, торчащих из-под машины.
   - Эй ты, гумозник! Подь сюды...
   Тощие ноги в трикотажных рейтузах с  пузырями  проворно  согнулись  в
острых коленях,  точь-в-точь  как  у  жука-плавунца,  сухопарая  задница
ерзнула  из-под  днища,  и  вырос  перед  нами,  быстро  складываясь   и
разгибаясь во всех мослах и суставах, замечательный красавец.
   Вы его видели наверняка -  на  странице  232  учебника  биологии  для
средней школы есть подборка фотографий развития человеческого плода,  от
двух недель до девяти месяцев.
   Вот наш красавец как две капли  смахивал  на  шестимесячный  зародыш,
неожиданно вспухший к пенсии до полутора метров на коньках и в  фетровой
шляпе.
   Здоровенная костистая башка с плешкой, похожей на облезший пах.
   - Здравствуйте, товарищи! - бодро выкрикнул Василий Данилович, широко
щерясь и радостно светясь выпученными глазами.  Это  были  не  глаза,  а
глазные яблоки. Два кислых зеленых яблока-падалицы.
   Я уселся на пустой ящик у ворот гаража, а Кит вежливо поздоровался:
   - Здорово, урод. - Подумал немного и сердечно добавил:
   - Только запомни - мы тебе не товарищи. Мы тебе господа...
   Я озирался по сторонам, и чувство зависти и  восхищения  не  покидало
меня.
   Не  видел  я  никогда  такого  гаража.  Вдоль  стен  шли  аккуратные,
покрашенные  белилами  стеллажи,  уставленные  до  потолка   неописуемым
количеством самого  разнообразного  барахла  всеобъемлющего  назначения.
Пользованная резиновая клизма, патефон без крышки,  стертая  авторезина,
утюги, побитые эмалированные  кастрюли,  унитаз  с  въевшимися  потеками
ржавчины, продранный чемодан, стул красного дерева без спинки,  запчасти
для разных моделей машин, одна лыжа, гитара без струн...
   Все аккуратно протертое от пыли,  чистое,  в  порядке  сложенное  или
хорошо притороченное к стойкам стеллажа. Нет, это был не факультет,  это
был университет, академия ненужных  вещей.  Они  все  были  одухотворены
любовью Василия Данилыча  к  имуществу.  На  всех  трех  стеллажах  были
прикреплены рукописные плакатики-указатели: "Для дома", "Для души", "Для
бизнесу".
   Кит, впечатленный  не  меньше  моего,  достал  из  кармана  шоколадку
"Марс", откусил, кивнул на листок:
   - Значит, ты и бизнесом занимаешься?
   - Да какой уж сейчас бизнес! - вздохнул пожилой  зародыш.  -  Кошкины
слезы!
   Так, кручусь помаленьку - жить-то надо!
   - А зачем? - с интересом осведомился Кит.
   - Господь заповедовал, - заверил  нас  Прусик,  вдохновенно  полыхнув
своими падалицами. - Раз дал он нам дыхание - будем славить его  по  все
дни!
   Кит восхищенно помотал головой, взял  из  ровной  стопы  на  стеллаже
рекламную газету "Экстра-M". Ее разбрасывают бесплатно по  подъездам,  а
вот Василий  Данилыч  старательно  собрал  комплект  -  может  быть,  за
несколько лет. Наверное, пригодится. Для души.
   Кит  старательно  свернул  из  толстой   газеты   конический   кулек,
дисциплинированно сложил в  него  -  не  на  пол  бросил  -  обертки  от
доеденной шоколадки.
   А Василий Данилыч следил за  ним  с  удовольствием  -  хоть  и  жалко
немного газеты, но приятно, что  гость  не  мусорит,  уважает,  понимает
порядок в этом храме хлама. И, осмелев, спросил:
   - А чего же вы, господа хорошие, не предъявите себя? Если вы  крутые,
скажите тогда слова... А может,  вы  люди  государственные,  тогда,  как
говорится, надо ксивы сломать...
   - К сожалению, государственные мы, - грустно вздохнул Кит, показал на
меня  пальцем.  -  А  командир  Петрович  вообще  фигура  международная.
Интернешнл.
   По-казахски называется "халакарлык фигур"... А ксивы сломать надо...
   Надел толстый газетный куль на руку,  как  варежку,  и  вдруг  ударом
резким, как тычок ножа, врезал по  лобовому  стеклу  "хонды".  Негромкий
треск, молочной мутью пробежало стерильно  намытое  стекло  и  покрылось
вмиг густой сетью трещин.
   Как каннелюры на старых картинах.
   Я подумал, что у Василия Данилыча  Прусика,  агента  под  псевдонимом
Гобейко, прямо у меня на глазах случится инфаркт.  Или  инсульт.  Но  не
случился.  А  сипло-задушенно  сказал  мой   стукач-предатель,вероломный
двойной агент-осведомитель, информатор - подлюга продажная:
   - Господи!  Чего  же  это  деется  такое...  -  И  шепотом  беззвучно
закричал:
   - Люди! Караул!..
   Кит скинул газетную варежку, усмехнулся и оборотился ко мне:
   - Командир Ордынцев, давай доведем его до отчаяния?
   - Валяй, - разрешил я.
   Кит нагнулся, поплевал на руки,  ухватился  за  конец  хромированного
бампера, примерился и с  мясницким  выдохом  -  хэк!  -  рванул  к  себе
железяку.
   "Хонда" и Прусик одновременно крикнули отчаянными жестяными голосами.
Кит повернул бампер, как оглоблю, и с разворотом крутанул его  на  себя,
оторвал с крепежа, согнул пополам и сунул в руки хозяина.
   - Ну, ты, каналья, держи... Положи на  полку  "для  души".  Или  "для
бизнесу"...
   - Не имеете прав таких, чтобы бандитничать! -  визгливо  пришепетывал
стукач. - Ответите за все за это, за разбойное!..
   Занятно, что он и не пытался  крикнуть,  привлечь  внимание,  позвать
людей на помощь. Он шептал. Тертый жучила не боялся, что Кит его  убьет.
Он не хотел огласки, он надеялся решить разборку по-тихому, среди своих.
Вот только имущества, дорогого, иномарочного, было жалко душеразрывно.
   - Да ты не тушуйся, ишак, - успокаивал  его  Кит  и  ударил  ногой  в
крыло, в фару, и сразу же "хонда" приобрела такой вид, будто  на  полном
ходу столкнулась с "джопой".
   И тогда из зеленых яблок-падалиц  Василия  Данилыча  брызнули  слезы,
шипучие и мутные, как молодой сидр.

14. НЬЮ-ЙОРК. ДЕПАРТАМЕНТ ПОЛИЦИИ. ПОЛИС ПЛАЗА, 1. СТИВЕН ПОЛК

   Стив  Полк  не  сомневался,  что  супруги  рассказывают  правду.   Не
сговариваясь, основные факты они излагали одинаково,  расходясь  лишь  в
некоторых подробностях.
   Эмма Драпкина, например, говорила, что жила с погибшим Лекарем  почти
с самого их приезда в США, а ее  муж  Лазарь  по  этому  поводу  отвечал
уклончиво: "Пропади они оба пропадом!" Супруги  излагали  вещи  довольно
любопытные, но Лазарь был Стиву гораздо интереснее  -  впервые  в  жизни
Полк видел раба. Не в фигуральном смысле,  а  вполне  буквальном.  И  не
какого-нибудь нелегального мексиканца или неграмотного китайца из трущоб
Чайна-тауна, а раба белого, тридцати семи лет от роду, ученого  человека
с  дипломом  -  Пи  Эйч  Ди,  упоминающего  в  разговоре  Заратустру   и
Кьеркегора.
   В четырех других комнатах на  шестом  этаже  городского  полицейского
управления детективы Джордана вылущивали информацию у соседей,  знакомых
и предполагаемых партнеров Лекаря. Но настоящей находкой, конечно,  были
именно эти странные супруги Драпкины. Их привезли  на  Полис  плаза,  1,
незадолго до полуночи, когда осведомитель Сэм Лаксман  по  кличке  Дрист
назвал их наиболее близкими людьми к убитому Лекарю.
   - Да-да, я раб! - с усталым отчаянием говорил Лазарь Драпкин. - Ну  и
что?
   Кого это волнует? И Эзоп был рабом...
   Джордан смотрел на него с ленивым отвращением и при упоминании  имени
Эзопа вопросительно взглянул на Полка - что это за птица?
   Стив усмехнулся, покачал головой - мол, не обращай внимания, не имеет
значения.
   Лазарь довольно грамотно говорил по-английски, хоть  и  с  чудовищным
акцентом. Его речь была похожа на компьютерный перевод.
   - Вы язык учили здесь или в России? - поинтересовался Полк.
   Драпкин гордо выпрямился:
   - Не забывайте, что я кандидат  технических  наук!  Я  интеллигентный
человек!
   Он напоминал изможденного гуся, которого поймали, ощипали наполовину,
а потом отвлеклись, и ушел он снова  в  мир  со  своей  костистой  узкой
головой, покрытой неопрятным редким пухом.
   - Я об этом ни на миг не забываю, - серьезно заверил Полк. -  Поэтому
меня  особенно  интересует,  каким   образом   возникла   ваша   рабская
зависимость от уголовника Лекаря.
   Лазарь страстно прижал к груди худые руки.
   - Все мы - бывшие морские беспозвоночные! Но я,  наверное,  особенно!
Вы не можете представить, какое это чудовище - Витя Лекарь! В первый  же
день нашего  приезда  он  взял  наши  документы,  якобы  для  оформления
ходатайства о грин карде.
   И больше  я  своих  документов  ни  разу  не  видел.  У  нас  истекла
американская виза, у нас не было ни одного документа,  обратных  билетов
на самолет и ни одной копейки...
   - Копейки  не  имеют  хождения  в  США,  -  заметил  многозначительно
Джордан. - Почему вы не обратились в полицию?
   Драпкин закрыл ладонью сухое островытянутое лицо и долго сидел молча,
раскачиваясь на стуле взад-вперед.
   - Я вам сказал:  я  -  беспозвоночное.  Я  всех  боюсь.  И  я  боялся
испортить отношения с Лекарем, я  надеялся,  что  все  как-то  устроится
по-человечески. Мне объяснили, что если я пойду в полицию,  то  нас  как
нелегальных эмигрантов сразу же арестуют и будут  держать  в  тюрьме  до
решения нашего вопроса...
   - И вы не пытались поговорить с Лекарем всерьез? - спросил Полк.
   - Пытался, - кивнул  своей  ощипанной  головой  Драпкин.  -  Он  меня
повесил.
   - В каком смысле?
   Драпкин испуганно съежился.
   - Он избил меня и подвесил за ноги... У меня в комнате  под  потолком
идет труба... Он меня к ней привязал за ноги... и сказал, что если я еще
раз открою рот, он меня повесит по-настоящему - за шею.
   - А что делала в это  время  ваша  жена?  -  заинтересованно  спросил
Джордан.
   - Жена-а! - горько усмехнулся Драпкин. - Эта продажная самка  была  у
него дома...
   Стив встал и направился в соседнюю комнату, где детектив Майк Конолли
допрашивал "продажную самку" Эмму Драпкину, видную  брюнетистую  бабенку
лет  тридцати.  Эмма  говорила   меланхолично   записывающему   протокол
детективу:
   - Поймите же наконец, о мертвых плохо не говорят!..
   Сидящая рядом с ней русская переводчица быстро перевела, постаравшись
интонацией передать страстность заявления Эммы.
   Красавчик Конолли, похожий на кинозвезду Энди Гарсиа, не отрываясь от
бумаги, деловито сообщил:
   - Это, наверное, мертвецы сами придумали... В полиции - говорят!
   Эмма оглянулась на вошедшего  Полка,  потом  сокрушенно  вздохнула  и
развела руками:
   - Таки - плохо! Мертвый оправдаться не может...
   Конолли удовлетворенно кивнул, объяснил переводчице:
   - Скажи ей, что мы ни в чем пока мертвого Лекаря не обвиняем. Но  она
может помочь нам объяснить, как к нему попали золотые зубы...
   Переводчица исправно протранслировала просьбу Конолли.
   - Как? Как? Купил наверняка! - Эмма вся была один запуганный и хитрый
глаз. - Что вы думаете - вышибал он их, что ли?
   Конолли мотнул головой:
   - Нет, мы так не думаем. Но очень хочется  знать  поточнее,  как  они
попали к Лекарю...
   - Я вам уже сказала, что впервые услышала  об  этих  зубах  здесь,  в
полиции, - быстро ответила Эмма.
   Конолли пригладил свой замечательный  косой  пробор  -  точно  как  у
Гарсии, потом достал из ящика деревянную  резную  шкатулку,  положил  ее
перед собой на стол, закурил сигарету и долго  молча  смотрел  на  Эмму.
Полк стоял у двери, привалившись  к  стене.  Переводчица  сосредоточенно
разглядывала ногти. Было  очень  тихо.  Шарканье  шагов  и  приглушенные
голоса в коридоре еще сильнее подчеркивали эту злую тишину.
   - Вы эту коробку раньше видели?  -  спросил  негромко  Конолли  -  Не
знаю... Не помню... -  неуверенно  бормотнула  Эмма.  Хитрый  глаз  стал
мутнеть и тускнеть, его затягивало бельмо страха.
   - Я думаю, что видели, - сказал Конолли. - Это  мы  взяли  в  спальне
Лекаря.
   Он неторопливо достал из коробки колье - вешицу красивую и пугающую -
спаянную золотыми проволочками зубастую  пасть,  многозубую  челюсть  на
цепочке.
   Красавчик Майк встал, обошел Эмму сзади и быстрым  движением  накинул
ей жутковатое колье вокруг шеи - так набрасывают удавку. Эмма попыталась
отшатнуться, но Конолли очень мягко, очень тяжело  положил  ей  руки  на
плечи и удержал ее на месте.
   - Это украшение лежало рядом с вашей кроватью... Вы ведь не могли его
не заметить?.. - настойчиво-вкрадчиво спрашивал Конолли.
   Человеческие  зубы  страшно  переливались,  двигались,  скалились  на
черной шелковой кофте Эммы, они шевелились на ее  страстно  вздымающейся
груди, будто собирались жевать.
   Стиву казалось, что зубы еле слышно скрипели и щелкали.
   - Ну и что? - крикнула Эмма. -Да, видела! И что такое? Какое я имею к
ним отношение?..
   - Я это как раз сейчас выясняю,  -  невозмутимо  ответил  Конолли.  -
Итак...
   - Не знаю! - как саблей рубанула рукой  воздух  Эмма.  -  Понятия  не
имею...
   Мне кажется, Виктор продавал эти ожерелья черным... Негры  давали  за
них хорошие деньги...
   - Прекрасно, - кивнул Конолли,  наклонился  к  ней  ближе  и  ласково
зашептал:
   - А где он брал зубы?
   - Я же вам сказала - понятия не имею...
   Конолли печально вздохнул:
   - Ах, миссис Драпкин, вы такая милая! Такая приятная женщина. Но  мне
придется арестовать вас, миссис Драпкин...
   - За что? - пронзительно взвизгнула Эмма. - Что я сделала? За что?
   - За нарушение эмиграционных законов... Пока за  это...  -  обнадежил
Конолли и добавил мягко:
   - Я хочу помочь вам...
   - Я вижу, как ты хочешь помочь мне, полицейская харя!.. - орала Эмма.
   Стив подумал, что бандит Лекарь, видимо, не случайно выбрал себе Эмму
подругой - несмотря на испуг, ярость в ней бушевала сильнее спасительной
покорности. И засмеялся, потому что переводчица или втайне сочувствовала
Эмме, или не знала, как перевести  "полицейская  харя",  но,  во  всяком
случае, не стала переводить Конолли несправедливое  мнение  Эммы  о  его
профессиональной физиономии, так похожей на ангельский фейс Энди Гарсиа.
   Да и не могла знать переводчица, что хлыщеватого  вида  :"фед"  Полк,
который вроде был здесь за главного, очень хорошо  знает  слово  "харя",
что много-много лет назад мама Стивена Полка -  Анастасия  Александровна
Щербакова частенько ругала "неумытой харей" их соседа негра - пьяницу  и
весельчака Джереми Ноланда.
   Полк подошел к Эмме, наклонился к ней и сказал по-русски:
   - Эмма,  вы  попали  в  скверную  историю...  Вам  надо  очень  много
вспомнить и рассказать нам... Сержант Конолли собирается вас арестовать,
чтобы суета и обилие впечатл