:
   - Это городская инфекционная?  Соедините  меня  с  главным  врачом...
Скажите, это Ордынцев из милиции...
   - Когда вы виделись с Мамочкой? - напирала Мила.
   - Не знаю я никакого Мамочку... Впервой слышу...
   - Про Мамочку слышите впервой, но знаете, что это не  она,  а  он!  -
заметила Мила.
   У меня в трубке раздался надтреснутый, глухой голос Степановой:
   - Слушаю вас, Сергей Петрович...
   - Мое почтение, Валентина Сергеевна... Деловой  вопрос  у  меня.  Даю
вводную...
   Мила  нарочно  сделала  паузу,  чтобы  не  рассредоточивать  внимание
Улочкиной.
   - Валентина Сергеевна, я  тут  задержал  одну  очень  привлекательную
девицу...
   Она профессионально занимается проституцией...
   - Ты это докажи еще, ментяра! Козел противный! - заорала Улочкина.  -
Под грамотного фраера рядится, а сам волчина противный...
   Я зажал микрофон ладонью и вежливо попросил Тойоту:
   -  Ну  что  же  вы  так  кричите,  Надежда  Тимофеевна!  Вы  же   мне
разговаривать по делу мешаете. - И сказал Степановой:
   - Не обращайте внимания  на  помехи,  Валентина  Сергеевна...  Вы  же
знаете, у нас с  вами  пациенты  мнительные...  Так  вот,  есть  у  меня
подозрение,  что  она  заразила  сифилисом  нескольких  почитателей   ее
сексуального таланта...
   Вот тут Улочкина заблажила: так,  что  Кромко  зазвенели  хрустальные
подвески  на  люстре.  Она  вскочила  из  кресла,  и  ее  распахнувшийся
прозрачный пеньюар вновь оскорбил  чувства  общественных  приличий  Милы
Ростовой - коротким тычком она водворила Тойоту обратно в  кресло  и  со
звяком нацепила ей наручники.
   А я разъяснял ситуацию Степановой:
   - Мне надо поместить ее в ваше отделение сифилидологии...  Нет,  нет,
нет!
   Никакой  у  меня  спешки  нету   -   вы   ее   тщательно   исследуйте
неделю-другую, никуда не торопитесь! По-моему,  вы  всех  инфицированных
СПИДом держите там же?
   Замечательно! Подберите ей палату с симпатичными  спидоносцами.  Ага!
Вот пусть она у вас и побудет... А мы охрану обеспечим - никуда  она  не
денется... Я вас обнимаю, Валентина Сергеевна, до скорой встречи...
   У Тойоточки был по-настоящему испуганный, затравленный вид. Я положил
трубку, и тут в номер ввалился наконец Любчик.
   - Быстроногий ты наш, - сказала ему ласково Мила.
   - Да,  Любчик,  ты  незаменим,  если  тебя  за  смертью  посылать,  -
подтвердил я.
   - Дорогие товарищи по партии! Боевые соратники и отцы-командиры! Чего
вы взъелись сегодня? - возмутился Любчик. - Что вы меня с утра макаете в
какашки?
   Сначала вручаете мне в  вестибюле  какие-то  мясные  отбросы,  велите
грамотно упаковать, потом...
   - Все, все, остановись! Засуромил ты нас,  обидчивый!  Займись  лучше
одинокой женщиной, - скомандовал я.
   - Вот это с наслаждением! - включился Любчик.
   - Отвезешь ее в инфекционную больницу на Короленко...
   - У нее что - проказа? - деловито переспросил Любчик.
   - Как врач-общественник, думаю, что у нее СПИД... Или уже  есть,  или
через неделю будет...
   - Командир Ордынцев, а СПИД обязательно передается половым путем? - с
надеждой спросил Любчик.
   - В палате Надежду Тимофеевну будут ждать еще четыре спидоносца.  Вот
ты их расспроси, как там было дело - половым,  бытовым  или  "баяном"...
Уточкина тихо, тонким голосом спросила:
   - Че вам надо от меня? Нет у меня ничего, никакого сифилиса...
   - Очень может быть, - согласился я и присел перед  ней  на  корточки,
так что мы смотрели в упор друг на друга, глаза в глаза.  -  Вы  знаете,
Надежда Тимофеевна, что проституция у нас наказуема. И Бастанян для  вас
просто немолодой, веселый щедрый мужик. А про Мамочку вообще не слышали.
И вы надеетесь, что ничего доказать я не смогу. Так что все взятки с вас
гладки.
   Верно я излагаю?
   Я придвинулся вплотную к  ее  лицу,  будто  хотел  поцеловать,  -  ее
плоская, круглая, симпатичная, ненавистная мне рожа заслоняла мир,  свет
застила.
   Улочкина испуганно отшатнулась, а я сказал ей свистящим шепотом:
   - Твой садун Мамочка убил моего товарища. Позавчера.  Или  ты  своего
бандита сдашь немедленно, или сгниешь в спидовальне! Я  тебя  оттуда  не
выпущу, пока жопа не отвалится...
   - Вызываю конвой? - деловито осведомился Любчик.
   - Да погоди ты! - завопила Улочкина, и  снова  зазвенел  хрусталь  на
люстре.
   - Не знаю я ничего! А что знаю - скажу...

30. ВЕНА. ХЭНК АНДЕРСОН. ПРЕДЛОЖЕНИЕ

   Ричард    Батлер,руководитель    антиправительственной    организации
"Сопротивление белых арийцев", на объединительном  съезде  милитантов  в
Колорадо заявил: "Мы обязательно создадим в Соединенных Штатах  арийское
государство...
   Но чтобы защитить ценности белого человека, нужно "в  первую  очередь
истребить всех евреев! Сделать то, ч-то  не  довел  до  конца  сын  Бога
Адольф Гитлер. Только уничтожив еврейскую власть в нашей стране, Америка
станет тем, о чем мечтали наши предшественники, - нацией белых господ!"
   - Деньги принес? - спросил Хэнк.
   - А як же! - кивнул Монька и подвинул к нему ногой  стоящий  на  полу
кейс. - Здесь четыреста тысяч...
   Хэнк положил на темно-зеленый мрамор стола никелированный ключик:
   - Центральный  вокзал,  камера  хранения,  бокс  двенадцать  двадцать
четыре.
   Расчет закончен...
   - Это мы сможем сказать завтра...
   - Почему завтра? - удивился Хэнк. Монька засмеялся:
   - Завтра узнаем - или ты мне не впарил фальшак, или я тебе не  всунул
полпуда фантиков...
   Хэнк пожал плечами и медленно повторил:
   - Расчет закончен! Надежность наших отношений основана,  слава  Богу,
не на доверии...
   - А на чем?
   Хэнк покачал головой, откинулся на спинку кресла, достал неспешно  из
пачки  солдатскую   сигарету   "Лаки   страйк",   звякнул   исцарапанной
металлической крышкой старой зажигалки  "Зиппо",  высек  огонек,  пустил
острую - стрелой - струю серо-синего дыма и только после этого  медленно
переспросил:
   - На чем? - И сам себе ответил спокойно и очень уверенно:
   - Мы с тобой, Иммануил, как твой старый немецкий  тезка  Кант,  знаем
единственный нравственный императив - врага надо убить. Мы  с  тобой  не
аферисты. Мы - серьезные люди. И ты знаешь: если ты разочаруешь меня,  я
убью тебя...
   - Ты, Хэнк, думаешь, это так просто? - усмехнулся весело Монька.
   - Нет, Иммануил, я так не думаю, - серьезно сказал Андерсон  и  ткнул
сигаретой в сторону столика у входа в бар, где сидели четверо охранников
Моньки. - Но эти здоровенные дураки тебе не помогут!
   - А вот эти ландскнехты тебе помогут, если я рассержусь  на  тебя?  -
спросил Монька и показал на столик в  торце  зала,  где  сидели  Рудольф
Кастль, Лоренцо и Магда.
   - Не знаю, - пожал плечами Хэнк. - Это будет зависеть от многого.  Но
они отличаются от твоих сильно...
   - Чем? - поинтересовался Монька.
   - Мои ребята убивали только министров и полицейских. И еще -  грязных
политиканов и банкиров. Они не знают страха, и жизнь для  них  не  имеет
цены. Их нельзя испугать и перекупить...
   Из  ресторана  на  втором  этаже  доносилось   пронзительно-визгливое
тирольское пение "йодли" - йохохахиха-о! Хэнк  сосредоточенно  курил,  а
Монька с грустью смотрел на него, раздумывая о  том,  что  никто  никому
ничего не может объяснить.
   Хэнк хвастает неподкупной  идейностью  своих  подхватчиков  -  мелких
уголовно-политических людоедов. Ему и в голову не приходит, что господин
Гутерман, по прозвищу Монька Веселый, почти  тридцать  лет  носит  венец
вора  в  законе,  члена  высшей  в  России  криминальной  касты,  самого
консервативного противозаконного сословия, замкнутого сообщества людей с
убежденностью религиозных сектантов, исповедующих и соблюдающих традиции
и заветы  поведения,  послушников  свода  миропредставлений,  именуемого
"блатной закон" и возводящего их  тем  самым  в  достоинство  уголовного
дворянства. А принадлежность к любой аристократии дает не только  особые
права и преимущества, но и налагает несокрушимые обязательства.
   И одно из таких обязательств вора в законе Моньки Веселого,  принятых
им еще в бесконечно далекие времена, когда  в  преступной  иерархии  вор
стоял над  бандитом  выше,  чем  барон  над  коногоном,  было  неприятие
кровопролития,  презрение  к  мокрушникам   и   костоломам   и   твердая
уверенность: вор может убить, только  защищая  свое  достоинство.  Долго
объяснять, а может быть, и вообще невозможно растолковать чужому, отчего
для настоящих, козырных,  жуковатых  вор-карманник,  щипач,  или  хитрый
домушник, или ловкий "майданщик" были всегда фигурами несравненно  более
почтенными, чем любой громила.
   До тех пор, пока не  ринулись  в  криминальное  поле  беспределыцики,
отморозки, бессмысленные жадные скоты,  из  которых  самые  удачливые  и
бессовестные  опускались  до  покупки  воровской   "короны"   и   титула
"законника".
   Монька понимал, что виноваты  в  этом  не  новые,  современные  воры,
которых презрительно называли "апельсинами",  а  его  собственная  былая
недоступная каста воров-законников, "синих"  -  это  они  опустились  до
того, что эти грязные блатные объедки покупали себе у них венец! Раньше,
давно, в былые славные поры, если бы кто-то из  таких  пидорасов  просто
заикнулся об этом, его бы вмиг распустили на восемь клиньев...
   - Ты прав, Хэнк, - сказал Монька.  -  Пожалуй,  действительно  расчет
закончен. Но ты меня огорчил...
   - Чем? - удивился Хэнк. Он  очень  сильно  не  любил  этого  грязного
еврея, но показать этого не мог - Монька был ему нужен, он был  надежен.
И кроме  того  -  Хэнк  это  остро  чувствовал,  -  исходил  от  старого
еврейского  гангстера  мощный  невидимый  ток  силы,  огромной  пугающей
уверенности,  могущество  какого-то  противного  тайного  знания,  почти
неощутимого презрительного превосходства. И потому спросил снова:
   - Чем я тебя огорчил?
   - Если следовать твоим правилам, - вздохнул Монька, - мы с  тобой  на
земле останемся вдвоем. Остальных придется Убить...
   - Пусть живут, - усмехнулся Хэнк. - Еще понадобятся...
   Подумал и, чтобы хоть как-то достать мерзкого еврея, сказал:
   - И вообще, Иммануил, речь идет о такой ничтожной сумме, что  она  не
стоит столь серьезного разговора...
   - Сумма нормальная, - пожал плечами Монька. - Двадцать  процентов  от
среднеаукционной цены...
   - А ты собираешься выставлять ее  в  "Сотби"  или  в  "Кристи"?  -  с
издевкой полюбопытствовал Хэнк.
   - Я не собираюсь ее выставлять. Зачем? - невозмутимо ответил  Монька.
- Она уже продана...
   - Ого! - восхитился Хэнк. - И деньги получены?
   - Естественно! - подтвердил Монька. -  Картинка  давно  продана.  Под
заказ...
   Монька видел, что Хэнка разбирают  злоба  и  любопытство  -  кто  эти
замечательные клиенты? Швейцарские гномы или техасские керосинщики?  Кто
под пустую стенку в своей тайной галерее выдает  авансом  два  миллиона?
Ах, если бы можно было выйти на них напрямую!
   Шалишь! Тебе, дорогой Хэнк, этого знать не полагается. Монька  был  в
курсе, что Левой Бастанян, партнер Джангирова и оператор  на  подпольном
рынке, уже очень давно ничего не продает западным тайным коллекционерам.
Нет смысла!
   Русские! Вот это и  есть  сейчас  лучшие  клиенты  на  художественном
маркете  ворованного  антиквариата  высочайшего  мирового  класса.   Там
немереные деньги и бешеный поиск их надежной капитализации.
   - А если бы мы вчера не взяли картину? спросил Хэнк. - Ты  вернул  бы
деньги?
   - Нет... - покачал головой Монька. - Картину  взяли  бы  другие.  Или
взяли другую картину в другом месте. Равноценную. Но я и думать не хочу,
что ты бы не справился с такой чепухой. Тебе ведь нужны деньги...
   - Это не деньги. - Хэнк пренебрежительно пнул кейс под столом. -  Мне
нужны большие деньги...
   - Похоже, - кивнул Монька. - Позволь спросить - а зачем тебе  большие
деньги? Хэнк покатал на губах ледяную улыбочку и мягко заметил:
   - Иммануил, я думаю, это не твой бизнес, я хотел сказать -  тебя  это
не касается...
   Монька засмеялся, потряс седеющей шевелюрой, благодушно сказал:
   - Речь идет о таких больших деньгах, что я обязан  знать  не  только,
где они вспухнут, но и куда они уйдут. Дело в том, что власть берет  нас
за жопу не тогда, когда деньги взяты, а в момент,  когда  мы  начали  их
плавить в наши радости... Поэтому я  хочу  понять,  зачем  тебе  большие
деньги и что ты можешь поставить за них...
   - Это зависит от того, насколько они велики, эти  большие  деньги,  -
прищурился Хэнк.
   -   Миллионы.   Много   миллионов   симпатичных    североамериканских
гринбаксиков...
   И все - кэшем...
   - Это подходит, - уверенно согласился Хэнк. - За них я могу не  очень
много поставить... Но мне пока нужное... Свою жизнь...
   - Ты не ответил, зачем тебе такие бабки, - напомнил Монька.
   Хэнк не раздумывал ни секунды:
   - Я выполню  обет.  -  Чуть  помедлил,  будто  раздумывал,  стоит  ли
делиться. -  Я  создам  независимый  фонд  помощи  военным  инвалидам  и
ветеранам. Таким, как я сам...
   Монька с недоверием глянул на Хэнка, пожал  плечами  -  каждый  пусть
сходит с ума по своему усмотрению.
   - Наркота или оружие? - спросил Хэнк.
   - Дурь.
   - "Мальчик" или "девочка"? .
   - Синтетик.
   - Объем поставки?
   - Неограниченный.
   - Моя задача?
   - Распространение в Штатах и Канаде... Я получаю товар  из  России  и
перебрасываю его через океан. Дальше действуешь ты. Ты понимаешь, почему
я выбрал именно тебя?
   - Пока нет...
   - Ты - боец. И ты не вмазан в уголовные структуры Штатов.  Нам  нужна
новая, абсолютно закрытая и автономная сеть.  Три  существующих  системы
сбыта не подходят. Мы не можем договориться ни с латиносами, ни с какими
колумбийскими  картелями.  Они  торгуют  естественной  наркотой,  а   мы
синтетиком. Это другая цена, другой рынок, другие объемы  -  мы  с  ними
самые острые конкуренты. И второй путь -  партнерство  с  итальянцами  -
тоже не годится. "Коза ностра" разрушена и насквозь проедена  стукачами,
они за грош друг друга сдают...
   - А третий путь? Русские?
   - Русская братва в Штатах -  нам  не  компания.  Их  ФБР  держит  под
прицелом всех. Как что-нибудь всерьез залепят - курок нажмут сразу. Всех
за ночь поберут. Поэтому нужны  не  просто  другие  люди,  нужна  другая
система...
   Монька замолк, мгновение подумал и нейтральным тоном добавил:
   - Что-нибудь вроде твоих инвалидов и ветеранов...
   Хэнк  быстро  взглянул  на  него  -  лицо  Моньки  было   невозмутимо
благодушно, и Хэнк с отвращением подумал, что этот мерзкий "каик",  этот
жид расколол его в одно касание.
   - Подумай, по силам ли тебе такая игра... Не торопись, все  взвесь...
Время есть. Дело это очень серьезное, за ним стоят  большие  крупняки...
Надеюсь, что ты не будешь разочарован...
   - Я никогда не бываю разочарован, потому что  я  никому  не  верю,  -
желчно сказал Хэнк. - Как мы рассчитываемся?
   - По-честному, - добродушно улыбнулся Монька. - Хозяева товара  перед
отправкой называют мне минимальную цену. Они в курсе всех  этих  дел.  Я
перебрасываю товар к тебе. Через три месяца ты возвращаешь мне деньги  -
две трети названной суммы в кэше...
   - Какая приблизительно цена первой поставки?
   - Пока я затрудняюсь тебе сказать точно, - почесал в затылке  Монька.
- Ну, думаю, миллиончиков на сто потянет...
   Хэнк подумал, что никогда еще он не был так близок к цели своей жизни
- Великому Отмщению. Сглотнул ком в глотке и равнодушно сказал:
   - Согласен. Я сделаю это...
   - Ну и прекрасно! - хлопнул Монька в ладошки,  короткопалые,  ловкие,
быстрые. - Значит, будешь держать связь и работать  с  моим  советником.
Васенко.
   Он умный и хорошо подготовленный парень...
   - Да, я видел его, - сказал Хэнк, засунул в  карман  свои  солдатские
сигареты и исцарапанный "Зиппо". - Он, по-моему, из спецслужб?
   - Наверное, - прикинулся Монька. - И что?
   - Я не буду с ним работать. Я работать буду только с тобой. Лично.
   - А почему?
   Хэнк встал, положил легонько руку на плечо Моньке и вежливо сообщил:
   - Император Аврелиан сказал тот кто не пощадил родину,  не  останется
верен и мне...

   "С 1980 года Соединенные  Штаты  Америки  потратили  более  500  млрд
долларов на  борьбу  с  наркотиками.  Однако,  похоже,  мы  проигрываем.
Сегодня американцы нюхают, вдыхают, курят, вкалывают  и  глотают  больше
наркотиков, чем когда-либо прежде", -  заявил  генерал  Барри  Маккафри,
который руководит работой более 50 различных  агентств,  так  или  иначе
участвующих в борьбе с наркотиками .
   Маккафри, которого именуют "Царь наркотиков", сообщил, что в  текущем
году власти потратят на борьбу с наркотиками около 120 млрд. При этом он
не  высказал  твердой  уверенности  в  значительных  успехах.  Некоторые
критики говорят, что властям следует просто объявить о своей "победе"  и
прекратить борьбу, как сделали США во Вьетнаме.

31. НЬЮ-ЙОРК. ПОЛК. ГАЛЕРЕЯ

   Драпкин на заднем сиденье негромко уныло бормотал:
   - Когда мы только приехали сюда, моя жена Эмма, наверное, еще  любила
меня... Она все время повторяла: "Если, не дай Бог,  кто-нибудь  из  нас
умрет, я сразу перееду в Лос-Анджелес"...
   Полк подумал,  что  его  речь  звучит  как  компьютерный  перевод.  У
Драпкина своеобразное чувство юмора, основанное  на  твердом  убеждении,
будто ничего жальче и  нелепее  в  этом  мире,  чем  он  сам,  придумать
невозможно.
   Красавчик Конолли понимающе кивнул Драпкину:
   - Я поэтому и не женюсь - терпеть не могу Лос-Анджелес...
   Драпкин, почувствовав в Конолли родную сочувствующую душу, сказал ему
доверительно:
   - У меня была знакомая в Киеве - очень умная старая женщина,  адвокат
по семейным делам. Я пожаловался ей однажды, что моя жена  стала  любить
меня меньше.
   Наверное, Конолли решил выяснить бесплатно, как решаются такие дела у
русских. Он энергично закивал головой:
   - Очень, очень интересно! Что посоветовала вам старая умная леди?
   - Она сказала: "Драпкин, не будь поцем! Для начала вывези из дома все
сколько-нибудь  ценное.  После  этого  обсудим   эмоциональную   сторону
проблемы..."
   Майк восхищенно захохотал:
   - Все-таки я убежден: адвокат - это не профессия, это национальность!
И что вы, Драпкин, сделали?
   - Я послушал ее совета, - вздохнул Драпкин. - Я взял Эмму и вывез  ее
из дома в Америку...
   Конолли засмеялся, а Полку показалось, что это не смешно. Грустно.
   - Вот здесь остановите! - показал Драпкин. -  Вот  эта  галерея...  Я
сюда возил Лекаря... Полк переспросил:
   - Вы уверены, что никогда не заходили внутрь? И не видели Бастаняна?
   - Я же вам говорил!.. Я никогда не был внутри... Бог свидетель!..  Он
все видит... Конолли подтвердил:
   - Верю!.. Надеюсь, что он все видит! Но мне трудно пригласить его для
дачи свидетельских показаний... Хотелось бы знать заранее,  не  ждут  ли
нас здесь какие-нибудь сюрпризы...
   - Хватит, Майк, пошли... - тронул его за плечо Полк.
   С утра ему испортил настроение судья Джеф Харки.
   Они  были  давно  и  довольно  близко  знакомы  -  вместе  учились  в
университете, но Джеф Харки был на три курса старше - Полк еще ходил  во
"фрешменах", а Харки финишировал.  Джеф  был  старшиной  в  студенческом
клубе "Альфа-гамма-бета", когда Полк поступил туда. Уже в те времена все
говорили  о  выдающихся  способностях  Харки.  Мол,   индекс   "ай-кью",
определяющий умственные возможности, у.Харки какой-то  огромный  -  1200
или 1400 очков, - Полк так этого и не запомнил.
   Сам-то Полк проходить тест "IQ" опасался - вдруг  выяснится,  что  он
безнадежный болван? И  что  тогда?  Задавиться?  Но  его  отец,  в  чьем
спокойном и дальновидном уме Полк никогда не сомневался, над  всей  этой
системой "ай-кью" подсмеивался. Старик  отшучивался  на  вопросы  Стива,
потом сказал осторожно:
   -  Может  быть,  людской  разум   и   подлежит   тестированию...   Но
человеческий ум  экзаменуют  не  профессора,  а  жизнь...  Один  русский
писатель сказал, что мудрость - это ум,