настоянный на совести... Вот это
тебе надо помнить твердо. Большие злодеи, как правило, большие умники...
   - Ты говоришь совсем о другом! - сердился Стив.
   - Наверное, - соглашался старик. - Но  для  меня  всегда  было  важно
именно это - другое...
   В клубе "Альфа-гамма-бета" Джеф Харки был большим забиякой. Робеющего
Полка он встретил вопросом:
   - Ну, так! Расскажи-ка нам, юный талант,  о  разнице  между  Ирвингом
Стоуном, Ирвином Шоу и Вашингтоном Ирвингом?..
   Полк засмеялся, как абитуриент, вынувший счастливый  билет.  Если  бы
грамотей Харки побывал у них дома и увидел библиотеку старика Полка,  он
бы, наверное, не задавал таких дурацких вопросов.
   Но ответил Полк совершенно серьезно:
   - Мне, молодому Рип Ван Винклю, одержимому жаждой жизни, надо думать,
кем быть - богачом или бедняком. А не корпеть над книжками...
   Дружный хохот и аплодисменты студиозов  -  Стивена  Полка  приняли  в
"Альфа-гамма-бету".
   И за свою толковость Полк был сразу приглашен вместе со всеми членами
клуба на празднование Дня благодарения в имение Харки на Лонг-Айленде.
   Там было на что посмотреть! Это было не обычное человеческое жилье, а
серия из телепрограммы "Богатые и знаменитые". Величаво-строгий дворец в
колониальном стиле, изыск стола, разливанное море самой дорогой выпивки,
ящики с сигарами  "партагас  эминенте"  по  25  баксов  штука,  лакеи  в
смокингах - все это наводило на мысль, что папаша  Харки  для  праздника
младшего  сына  Джефа  и   его   товарищей   заодно   заказал   и   этот
прозрачно-голубой ноябрьский день, подсвеченный мягким осенним  солнцем.
И оплатил. Кэшем, чтоб было без обмана. Ну и за компанию, чтобы  молодые
не  заскучали,  гостевали  там  же  Джек  Николсон,  Синди  Кроуфорд   и
модельерша Дона Каран. И с приятной улыбкой ходил по изумрудной  лужайке
губернатор штата со своей свитой.
   И Стивен  Полк  облегченно  вздохнул.  Догадался  -  скорее  всего  у
начинающего юриста Джефа Харки  с  его  фантастическим  "ай-кью"  жизнь,
наверное, получится.
   Все, даст Бог, сложится хорошо. Если, конечно, есть справедливость на
земле.
   Одно огорчало Полка. Чем больше он общался с Джефом Харки, тем больше
удивлялся. Почти с испугом Полк обнаруживал,  что  Харки  со  всеми  его
невероятными баллами "ай-кью" - просто бойкий, очень уверенный  в  себе,
сильно нахватанный дурак.
   Полк с завистью наблюдал, как Харки самозабвенно легко управляется  с
жизнью, которая вся  до  остатка  принадлежала  ему  -  вроде  огромного
поджаристого, ароматного "омаха-стейка" на тарелке.  После  университета
Харки легко прошел через юридическую школу, с невероятной быстротой сдал
экзамен на вступление  в  адвокатскую  корпорацию  -  "бар",  тот  самый
кошмарный "бар", который трижды проваливал младший Джон Кеннеди, и сразу
же Харки приняли в самую престижную юридическую компанию "Эйкен - Гамп".
Переехал в Техас, в Хьюстон - поближе к тревожащему кровь запаху  нефти,
- и исчез из жизни Полка. Надолго.
   А год назад возник в скромной должности Верховного судьи  Манхэттена.
Ни больше ни меньше. Когда Полку первый раз надо  было  пойти  к  новому
федеральному судье  Харки  подписать  документы,  он  вспомнил  о  своем
университетском  одноклубнике  и  однокашнике  грамотее  Джефе,  но  это
воспоминание никак не монтировалось с представлениями Полка  о  личности
вершителя третьей власти в Америке.
   - Здорово, Рип Ван Винкль! - заорал из своего огромного,  как  диван,
кресла Джеф. - Добро пожаловать в храм правосудия...
   А обескураженный Полк, смущенно улыбаясь, сказал:
   - Здравствуйте, ваша честь... Поздравляю вас с  назначением  на  пост
верховного жреца правосудия.
   Полк уже тогда знал,  что  все  молодые  судьи  -  противные.  У  них
какая-то патологическая потребность казаться хуже, чем они есть на самом
деле. Это происходит по трем причинам. Первая - завораживающее  ощущение
собственной  власти.  Вторая  -  маниакальная  уверенность,  что  законы
Хаммурапи еще не написаны и,  по-видимому,  этот  основополагающий  свод
справедливости и мудрости заповедовано создать им. Третье  -  скрываемое
изо  всех  сил  чувство  неуверенности  И  боязнь   совершить   какой-то
смехотворный ляп.
   С первой встречи Полк знал, что Джеф Харки - самый молодой  верховный
судья. За следующий год он убедился, что Харки - самый противный из всех
молодых. Противность Харки, обильно  питаемая  двумя  первыми  причинами
антипатичности молодых  судей,  бурно  росла  из-за  полного  отсутствия
третьей - Джеф не только не испытывал ни малейшей неуверенности в  своем
опыте, знаниях и проницательности, но и  не  скрывал  на  своей  розовой
ряшке   иронически-снисходительного   выражения:   "Погодите,   погодите
немного, мы еще покажем и объясним все этим старым пердунам!"
   Поэтому по любому серьезному вопросу Полк старался попасть  на  прием
как раз к  старым  пердунам,  а  не  к  Джефу,  знающему  бездну  всякой
ненужности, но  совсем  не  понимающему  смысла  и  тактики  оперативной
работы,  не  имеющему  ни   сострадательной   житейской   мудрости,   ни
способности предвидеть последствия своих решений. Джеф до смерти  надоел
Полку своим сердечно-лживым припевом: "Ты мне друг, Рип Ван  Винкль,  но
закон - дороже!"
   А сегодня объехать Харки не удалось, пришлось идти к нему  и  полтора
часа собачиться, объяснять, уговаривать - ордер судьи  на  прослушивание
телефонов Бастаняна, перлюстрацию его почты, запрос в банк о его  счетах
и обыск в галерее были просто необходимы.
   А до этого еще полчаса сидеть и слушать, как полицейский  эксперт  из
Вашингтон-хайтс - района, густо засиженного русскими, деликатно объяснял
судье, всячески изворачиваясь и опасаясь разозлить Харки, что  вчерашнее
судебное определение было не правильным, ибо большое количество  синяков
на спине потерпевшего  является  не  следствием  жестоких  истязаний,  а
следами варварского, но вполне  безопасного  русского  народного  обычая
лечить простуду стеклянными банками...
   - И что, потерпевший согласился на  это  добровольно?  -  недоверчиво
переспрашивал Харки.
   - Конечно! - убеждал эксперт. - У них это  традиционный  способ...  И
говорят, довольно эффективный...
   - Дикари! - обескураженно качал головой Харки. - Типичные дикари!
   Наконец судья вышиб эксперта и занялся делами Полка. Харки, брезгливо
кривя губы и придерживая  двумя  пальцами  бумаги  Полка,  как  листочки
использованного пипифакеа, спрашивал:
   - И все это по информации какого-то бродяги? Он нам даст показания  в
суде?
   - Скорее всего нет...
   - Ага! Замечательно! И ты настаиваешь, чтобы я по такому  дерьму  дал
разрешение на чрезвычайные следственные действия?
   - Конечно! Настаиваю! - ярился  Полк.  -  Предполагаемая  мной  цепь:
русский,  убитый  в  лифте  аэропорта,  скорее  всего   курьер,   привез
чемоданчик с золотыми зубами погибшему через  двадцать  минут  гангстеру
Лекарю... По косвенным показаниям,  Лекарь  возил  в  галерею  Бастаняна
какие-то произведения искусств. Не думаю, что Лекарь  приобретал  их  на
аукционе "Сотби", и Бастанян тоже в этом не сомневался...
   - Стив, это все твои предположения, фантазии... Доказательной базы не
существует...  Ты  представляешь,  что  с  нами  сделают   на   слушании
адвокаты?!
   - Вот я и  собираюсь  найти  эти  доказательства...  А  что  касается
адвокатов, то  тебе  надо  выступить  с  законодательной  инициативой  -
половину наших адвокатов депортировать в Россию. Там возникнет  правовая
система, а у нас станет можно дышать...
   - Иди к черту...
   Еще полчаса свалки и пустоговорения, и Харки подписал ордера.
   - Смотри, Стив, обделаешься - я тебе голову оторву.
   Они постукались,  почокались  своими  университетскими  перстнями  на
безымянном пальце, и Полк с облегчением и злобой отвалил,  напутствуемый
традиционным: "...а закон мне дороже!"
   ...А сейчас красавчик Майк Конолли деликатно  оттолкнул  Полка  перед
дверями галереи "Алконост"  и  вошел  туда  первым.  Полк  усмехнулся  -
несмотря ни на что,  полицейские,  работающие  "на  земле",  держат  их,
федов, за неумех и чистоплюев.
   Модный пиджачок на Майке был расстегнут, а рука под полой,  на  поясе
джинсов...
   В галерее было безлюдье, плевые картиночки по стенам, пыль, дымящаяся
в косых лучах солнца, ликующий голос Глории Гейнор - "I will survive", и
толстая молодая блондинка за ампирным столом в углу.
   - Хай! - сказал Майк Конолли.
   - Хай! - равнодушно ответила двухсотфунтовая девушка, лениво  моргнув
черными выпученными глазами размером с калифорнийскую сливу. Симпатичная
блондиночка - у нее были пушистые усики, мечта молодого жиголо.
   - Мы хотели поговорить с мистером Бастаняном, - учтиво объяснил Майк.
   Девица чуть угомонила Глорию Гейнор, подвернув звук из приемника,  но
не выключила - она явно надеялась, что они уберутся как можно скорее.
   - Ее нет здесь, - сказала девица.
   - Кого - ее? - переспросил Майк.
   - Мистер Бастанян...
   - Это я заметил, - усмехнулся коп. - А где она, мистер Бастанян?
   - Он в бизнес-трипе, - поправилась девица.
   - Прекрасно! - восхитился Майк. - И где же  пролегает  бизнес-маршрут
Бастаняна?
   Девица задумалась, наклонив голову,  будто  прислушиваясь  к  советам
Гейнор - как надо выживать. Потом серьезно сказала:
   - Это бизнес-секрет...
   Полк положил на ее шикарный ампир супину - повестку и ордер на обыск,
мягко сказал:
   - У вас не должно быть от нас секретов... Прочитайте и распишитесь...
Вы, как я понимаю, секретарь?
   Девица долго читала супину, кивнула, грустно ответила:
   - Я есть здесь босс. Мистер Бастанян мой служащий... Она - агент...
   - Сказка! - восхитился Майк, повернулся к Полку. - Обычная история...
Эта мохнатая задница с желтой крашеной растительностью здесь босс...
   Полк, нажимая голосом, спросил:
   - Вы, как босс,  должны  знать,  где  ваш  агент!  Ну-ка,  быстренько
рассказывайте... И покажите, кстати, ваши документы...
   Бесконечный музыкальный рассказ Глории Гейнор о том, как она все-таки
выживет, несмотря на превратности любви, наконец все-таки закончился,  и
девица с желтой растительностью,  глубоко  вздохнув,  достала  из  сумки
водительские права. Там было написано - "Angel Mkrtschn".
   - Это не фамилия ангела,  -  сказал  Майк,  возвращая  права.  -  Это
шпионская шифровка...
   - Нормальная армянская фамилия, - пожал плечами Полк. - Мкртчан.
   - У них что, нет в языке гласных звуков? - удивился Майк.
   - Есть, есть, - успокоил Полк. - Для других целей...
   Огромный златоглавый ангел  с  печальными  глазами  ослицы  поделился
своими заботами:
   - У меня с именем проблемы... У американцев  негибкий  язык,  они  не
могут сказать "Мкртчан"...
   - Давайте закончим наши дела, и пойдите поменяйте немного фамилию,  -
предложил Майк. - Допустим,  Макартур...  У  нас  был  такой  знаменитый
генерал. И всем  станет  хорошо.  Так  где  же  сейчас  находится  Левой
Бастанян?
   - В Москве...
   - Что он там делает? - спросил Полк.
   - Переговоры...
   - С кем?
   Ангел долго думала, похлопала сливовыми выпученными очами  и  сказала
вполне уверенно:
   - Не знаю...
   - Когда вы с ним разговаривали? - с выражением безнадежности на  лице
расспрашивал Конолли.
   Ангелок заглянула в настольный календарь:
   - В понедельник... Четыре дня назад...
   - А как часто вы с Бастаняном говорили по телефону?
   - Каждый день...
   - А что произошло на этой неделе? - Полк  видел,  что  ангелы  готовы
тоже плакать. - Почему не говорили?
   - Его телефон не отвечает...
   - Раньше такое бывало?
   - Нет! - твердо сказал Ангел с будущей фамилией Макартур. -  Я  звоню
ему утром - в Москве середина  дня...  А  вечером  Левон  звонит  сам...
Спрашивает, что слышно...
   - Вот и я вас спрашиваю, - вмешался Майк. - Что слышно?
   - Ничего... Никто не заходил в эти дни...
   Обыск ничего не дал - пусто, Ангелок безропотно отдала ключи от сейфа
"Хоггсон-бразерс, Чикаго". Замечательная бронированная коробка,  старая,
таких сейчас  не  делают  -  с  двойными  сувальдными  замками,  именным
шифровым набором.
   Изнутри дверца сейфа была похожа на модель паровой машины в разрезе -
какие-то поршни, шестерни, толстые  пружины.  Его  кислородной  горелкой
разрезать труднее, чем титановую подлодку. Поглаживая корабельную броню,
Конолли с усмешкой сказал:
   - В таких сейфах обычно хранят очень ценные вещицы...
   В  сейфе  тщательно  хранились   пакет   с   окаменевшими   пончиками
"данкин-донатс" и недопитая бутылка коньяка "Хеннесси"...
   Попрощались, уже стояли у дверей, Ангелок сказала:
   - С ним что-то случилось... Я это чувствую!
   И горько заплакала...
   В машине их терпеливо дожидался Драпкин, подавленный и напуганный.
   - Вы нашли, что искали? - спросил он.
   Полк отрицательно покачал головой.
   Когда уже подъезжали к Полис плаза, 1, Майк сказал:
   - Все-таки я дурак...
   - Да? - осведомился вежливо Полк. - В чем выражается?
   - Когда мы пришли туда, посмотрел я на эту крашеную кувалду и подумал
- ну зачем, спрашивается, этому Бастаняну такое чудовище в  арт-галерее?
Место специфическое, там должна сидеть цыпочка  топ-модельная,  клиентов
подманивать...
   - И что?
   - А Бастаняну нужна не ее красота, а  верность...  Дефицитный  сейчас
стал товар...

32. МОСКВА. ПЕТР ДЖАНГИРОВ И ЕГО РОДНЯ

   Джангиров и  Коля  Швец  лениво  катали  по  зеленому  сукну  шары  в
бильярдной ночного клуба "Евразия", принадлежащего Петру Михалычу.  Шары
были хорошие, старые, густой желтизны, будто их точили  не  из  слоновой
кости, а из бивней мамонта. Раскат по столу имели ровный, мягкий и  друг
в друга чокались негромко, но очень четко. Как реплики игроков, думающих
сейчас меньше всего о результате партии.
   - Мне звонил из Вены Монька. Картина у него, -  сказал  Джангиров.  -
Спрашивает, где Бастанян?
   -  Боюсь,  шеф,  об  этом  надо  спрашивать   твоего   замечательного
родственничка, - осторожно заметил Швец.
   - Надо во что бы то ни стало найти Нарика... - велел Джангиров.
   - И убить! - готовно  предложил  Швец.  Джангиров,  покачав  головой,
криво усмехнулся:
   - Лев, сожрав ишака, громче реветь не станет...
   Швец аккуратно пригладил  светлые  вьющиеся  волоски  вокруг  розовой
лысины, которую носил вызывающе  лихо,  как  десантный  краповый  берет,
сказал сочувственно:
   - Я тебя понимаю, шеф... Скоро держава шлепнет Ахатку, а если я уберу
Нарика, то прекратится твое существование  в  качестве  дяди.  Какой,  к
хренам, дядя при дохлых племянниках?  Это  как  президент  Горбачев  при
мертвом  эсэсэре.  А  тебе  всех  регалий  мало,  ты  еще  хочешь   быть
заслуженным дядей Российской  Федерации.  За  это,  дорогой  босс,  надо
платить.  Родственные  чувства  в  наше  время  редкость,  большую  цену
держат...
   - Заткнись...
   - Могу. Уже заткнулся. Но если мы ему не организуем заплыв в  соляной
кислоте - знаешь, есть такая успокаивающая ванна с соляночкой, чтобы  от
Психа за неделю  следа  не  осталось,  -  он  нам  большие  неприятности
соорудит...
   - Много ты разговаривать стал, - вздохнул Джангиров. -И нахально...
   - Прости великодушно, шеф, - поклонился  смиренно  Швец.  -  Повинную
плешь меч не стрижет. Или не сечет. Но, любя тебя всей душой, не могу не
отметить - племянничек у тебя невыносимо шустрый. Он как дворняга - если
дерьма не  сожрет,  у  него  голова  болит.  Ему  давно  надо  намордник
надеть... Мы сами взрастили этого говноеда на свою голову.
   - Коля, надо найти Бастаняна, ты это понимаешь? - сказал Джангиров. -
Пока власти не трехнулись. Не дай Бог, если его станет вызволять РУОП...
Где сейчас обитает Нарик?
   - Понятия не имею, - пожал плечами Швец. - Если честно сказать,  я  и
не очень старался узнать...
   - Почему?
   - По причине бесполезности, - развел руками Швец. - Ты  меня  прости,
шеф, я тебя давно знаю и очень ценю за твою  настоящую,  а  не  надувную
крутость. Но в вопросе с Нариком ты проявляешь какую-то  непонятную  мне
либеральную мягкотелость. Ты ведь до  сих  пор  рассчитываешь  уговорить
его, урезонить или напугать.
   - Нарика не напугаешь, - хмыкнул Джангиров.
   - Вот именно! - воздел палец Швец. - У него особый вид храбрости злых
отвязных дураков, которые просто не понимают опасности. И договориться с
ним  невозможно,  он  любое  предложение  мира  воспринимает  как   нашу
слабость. Поэтому мне от тебя  нужна  четкая  и  ясная  команда.  Тогда,
глядишь, за недельку я этот вопрос решу. Радикально  и  навсегда...  Мне
только надобна ясность...
   И от двух бортов резким клопштоссом загнал  в  лузу  партионный  шар.
Точку поставил.
   Джангиров поместил кий на стойку, бросил на стол  купюру  с  овальным
портретом майора американской национальной милиции  Джорджа  Вашингтона,
устало сел в кресло, закрыл глаза.
   - Покорнейше благодарим-с! - смахнул с сукна банкноту Швец и вроде бы
ее и в карман не клал, а растворилась  хрусткая  бумажка  в  его  цепких
пальчиках бесследно. Наверное, так же, как  должен  был  исчезнуть  Псих
Нарик в ванне с соляной кислотой. Хорошо опробованный рецепт  успокоения
и упокоения плохих, вредных людей под названием Аш-Хлор. 50 литров НСl -
и шандец котенку! А  то,  что  сейчас  называется  противным  и  опасным
сумасшедшим, известным под именем Нарик Нугзаров, способно будет  только
немного повредить трубы городской канализации, куда его  придется  через
несколько дней слить.
   - Налей мне коньяку, - велел Джангиров. Он  не  мог  объяснить  очень
многое  своему  помощнику  Коле  Швецу,  который  всю  жизнь   ходил   в
маскировочном скафандре  веселого,  доброжелательно-мягкого,  улыбчивого
человека,  прячущего  под  этим  камуфляжем  безжалостного  людобоя.   А
поскольку Джангиров и ценил-то Швеца больше всего  за  этот  беспощадный
людоедский талант и беспредельно циничный, быстрый, изворотливый ум,  то
он ни при каких обстоятельствах не мог допустить, чтобы Швец  заподозрил
его в неготовности в любой момент подвергнуть кого угодно исключительной
мере воспитания - преданию смерти.
   И говорить Швецу что-либо о памяти, о  чувствах,  о  голосе  крови  -
бесполезно. Скот.  Только  сено  не  ест.  А  жрет  живое  мясо.  Хищный
кровоядный скот.
   Бессмысленно рассказывать Швецу о том, что он знает мальчишек-близнят
Ахата и Нарика двадцать семь лет - со дня их рождения, когда он прилетел
из Москвы на празднества по этому случаю. Молоденький  выпускник  Высшей
школы  КГБ  лейтенант   Джангиров   был   допущен   пред   светлые   очи
тигрино-желтого цвета своего шурина - Рауфа Нугзарова. И  был  обласкан,
поощрен и признан  полноценным  родственником.  Безродный  перекати-поле
Швец не понимает, не знает, не предполагает, что это такое - быть членом
достойной, уважаемой семьи. Он живет в уверенности, что "ты, я, он,  она
- вот и вся моя семья".
   А  быть  родственником,  близким  сородичем   достопочтенного   Рауфа
Нугзарова,  доктора  юриспруденции,  первого  заместителя   председателя
верховного суда  республики,  составляло  большую  честь  и  невероятные
перспективы в будущем. Надо было только одно - чтобы муэллим  Рауф  тебя
считал хорошим родственником,  надежным  человеком,  верным,  любящим  и
почтительным парнем.
   Молодой  Джангиров  и  был  хорошим,  надежным,  верным,  любящим   и
почтительным парнем. А кто  во  всей  республике  был  непочтительным  с
Рауфом Нугзаровым,  замечательным  правоведом  и  абсолютно  неподкупным
судьей?
   Нугзаров садился председательствующим только в самые  трудные,  самые
большие хозяйственные процессы - по шесть  месяцев,  по  году  слушались
дела. И не было случая, чтобы приговоры, постановленные верховным судьей
Нугзаровым,  когда-либо  отменялись  или  пересматривались  в  надзорных
инстанциях. Ни  один  виновный  не  ушел  от  ответственности,  ни  один
невиновный не испытал боли  незаслуженной  кары.  "Edem  das  seine",  -
усмехался Рауф в красив