е банальные глупости.
   - Ничего не устроится, - покачала она головой. - Я  по  просьбе  Кота
подготовила  файл.  Он  называется  "Меморандум"...  Там  шла   речь   о
"Бетимпексе", о концерне Серебровского "РОСС и Я", об огромном  кредите,
там были имена, фамилии, банки, счета...
   - Да, Лора, я знаю - о Поволжском кредите.
   - Там было не только о Поволжском кредите, там была масса  чудовищных
историй! Кот велел сделать так называемый почтовый ящик  со  стопором...
То есть если я не подтвержу команду, через  неделю  вся  эта  информация
вылетит в Интернет...
   - Да, Лора, я догадывался об этом.
   - Он считал, что это наша страховка, защита  от  врагов.  На  случай,
если с нами случится что-нибудь. Кот, видимо, предупредил их об этом.
   - И что?
   Она судорожно вздохнула, в горле ее клокотали рыдания.
   - Я впервые в жизни ослушалась Кота... Когда я прочитала все  это,  я
поняла, что он ошибается. Никакая это не защита. Те, кто знает  об  этом
файле, не разрешат ему жить на земле. Если файл будет обнародован,  Кота
просто необходимо станет убить...
   - И что вы сделали?
   - Не включила автоматический выпуск файла в Интернет. Он спит. Пока я
сама не запущу его в сеть... Если Кот узнает, он решит,  что  я  предала
его... А это не так... Я только хотела оберечь  его.  Я  бы  лучше  сама
умерла.
   Н-да-тес, вот такие пироги! Не  знаю  какие  именно,  но  Хитрый  Пес
наверняка предпринял титанические усилия,  чтобы  нейтрализовать  угрозу
Кота. Мне бы очень хотелось знать - включает  ли  он  в  свои  системные
комбинации такие факторы, как  женская  любовь?  Учитывает  ли  он,  что
женщина, пытающаяся спасти своего любимого,  может  совершить  абсолютно
непредсказуемый поступок?
   Я запарковал машину у Киевского вокзала, положил ей руку на  плечо  и
совершенно искренне предложил:
   - Забудьте! Забудьте, Лора,  об  этом!  Вы  слышите,  что  происходит
сегодня?
   Не до Кота сейчас никому, не до  вас,  не  до  дискеты!  А  когда  он
появится в вашей  пейзанской  благодатной  дыре,  наврите  ему,  что  вы
уничтожили файл...
   - Как можно? - испугалась Лора.
   Я вспомнил свою бесхитростную прямодушную подругу Лену, всю  из  себя
нежную и невинную, и засмеялся:
   - Обычно, по-женски. Немного бескорыстной лжи, как  смазка,  смягчает
трение между любящими людьми. Скажите ему, что, когда  к  вам  вломились
"бетимпексовцы", вы от испуга нажали "delete" и стерли всю информацию!
   Что, кстати говоря, было бы только правильно...
   Потом мы долго бесплодно толкались  в  кассах,  пока  я  не  подозвал
милиционера, подарил ему на память десять долларов, и он через несколько
минут принес нам билет на кишиневский поезд.
   Я посадил ее в вагон, обнял на прощание и шепнул:
   - Однажды все снова будет хорошо. Кота  долго  не  будет...  Пока  не
жди... Но он появится. Обязательно!
   Ехал по забитой машинами Садовой, через жару, синий смог  и  пугающие
новости по радио, и нервная дремота качала меня за рулем, как пьяного.
   И долго не мог сообразить, что это такое звонит долго, резко, на мне,
- пока не встряхнулся, поняв, что это звонит у меня  в  кармане  сотовый
телефон.
   Выхватил трубку, включил и услышал рвущийся голос Марины:
   - Серега! Серега! Сафоновцы сегодня убьют Кота...
   - Подожди! Откуда ты?
   -  У  метро  "Динамо".  Я  убежала  от  своей  охраны,  еду  к   Лене
Остроумовой...
   Они туда обязательно придут, они знают, что он там!
   - Каким образом?
   - Не знаю! Как я поняла, на твоей  машине  стоит  радиомаяк,  Сафонов
всегда знает, где ты был, где находишься...
   - Не паникуй, Марина! Я сейчас приеду, ничего не  предпринимайте  без
меня!
   - заорал я в трубку.
   - Ты не успеваешь, Серега!  Я  должна  вывезти  его  оттуда,  они  не
посмеют стрелять - я пока их хозяйка...
   - Марина, послушай, вам некуда ехать! Дождитесь меня, я через полчаса
буду...
   - Кот знает, что я еду к нему. Я позвонила... Кот сказал, что приедет
какой-то его друг, он поможет... Кот не хочет подставлять тебя...
   - Марина, не делайте глупостей! Я... - В трубке  затрещало,  и  связь
прервалась.
   Тупая непроходимая пробка забила Садовую. Машины двигались  медленно,
вязко, тяжелыми толчками по склеродированным улицам,  забитым  жестяными
газующими пол чищами.

КОТ БОЙКО:

ПРЕДПОСЛЕДНЕЕ ПРОСТИ

   Мы спускались с Мариной в лифте, я обнимал ее одной рукой,  а  другой
держал завернутый в лист обоев карабин. И жалел, горевал и сетовал,  что
не идет эта долбаная кабинка, этот дребезжащий вертикальный транспорт  к
самому центру земли.
   О, какой это был бы кайф! Мы бы  медленно  и  блаженно  ползли  через
земляную кору, прорезая постепенно все эти девоны, кембрийские и  прочие
слои, постепенно опоясывались, как золотым кушаком,  оливиновым  поясом,
пока не нырнули бы в кипящий океан магмы, и  в  самом  центре  бушующего
багрово-алого пламени, у сердца земли, я бы сказал ей: "Мы прошли только
полпути, поехали дальше... "
   А она бы спросила: "Куда дальше, зачем?"
   А я бы ответил: "Не нужен нам этот адский огонь, я люблю тебя жарче и
дольше, моя единственная звезда... Мы поедем к свету, к голубому океану,
поднимемся на другом краю земли... выйдем где-нибудь в Австралии... "
   Но ничего не сказал, а только крепко обнимал ее и судорожно  вздыхал.
Она пришла все-таки! Она пришла!
   - Не бойся, Кот, - сказала Марина. - Они  не  имеют  права  стрелять,
пока я с тобой. У службы безопасности это записано в их регламенте.  Они
все знают меня в лицо...
   Я засмеялся:
   - Не боюсь я, любимая! Когда я  обнимаю  тебя,  меня  можно  напугать
только угрозой кастрации...
   - Ты, Кот, душевнобольной!
   -  Я,   наоборот,   исключительно   душевноздоровый.   Хочу   учинить
соревнование   по   душеперетягаванию,   этакий   соулрестлинг...   Буду
чемпионом...
   - Хвастун ты, а не чемпион! - усмехнулась Марина.  -  Душевноздоровые
ходят по улицам с портфелями и авоськами, а не с ружьями бегают...
   Господи, как любил я сейчас  ее  косую  челку,  разноцветные  шальные
глаза, серебряные горошинки картавого "р"! Она говорила "рлужьями"!
   В подъезде я остановил ее, посмотрел через  стекло  на  улицу.  Людей
было немного, у дверей припаркован красный спортивный  "мерседес".  Чуть
поодаль торчал на своем рыжем танке Карабас.
   - Я вывезу тебя отсюда на моей машине, - сказала Марина и показала на
алый "хэтчбэк". - А где будет удобнее, ты пересядешь к другу.
   - Нет, любимая, давай свалим отсюда на  чем-нибудь  менее  приметном.
Твою машину заберешь опосля...
   Я взял ее за руку, и мы побежали через дорогу к "роверу", из которого
грузно лез нам навстречу Карабас.
   Мы  бежали  вприпрыжку,  легко  и  радостно,  будто  не  по   серому,
искапанному масляными  каплями  асфальту,  а  по  батуту,  пружинистому,
прозрачному, связанному из утренних облаков,  и  качался  он  на  концах
радуги во весь небосвод, и подсвистывал  нам  весело  попутный  ветерок,
пахнущий тополиным медом и вянущей травой, и судьба  ласково  шелестела,
нашептывала - вот  ты  и  счастлив,  дуралей...  лети  над  жизнью,  над
бедой... лети к радости...
   И  Карабас,  приветственно  машущий  нам,  был,  наверное,  счастлив,
смеялся или гримасничал, зачем-то нырнул в машину  и  появился  снова  с
ружьем "мосберг" в руках, и орал он сейчас отчетливо:
   - Ложись!..
   Еще не обернувшись, резко  толкнул  в  сторону  Марину  и  в  плавном
развороте скинул с карабина лист обоев, пришел в боевую стойку на колено
и увидел едущих на нас - во всю ширину проезда - два джипа.  И  торчащие
из окон автоматные стволы. Резкий, рвущий уши треск и короткие  дымки  у
пламегасителей.
   Грохот выстрела за спиной из карабасовской пушки и его крик:
   - Я вам, суки рваные, еще скажу предпоследнее прости!..
   Но я уже взял левый джип - со стороны Марины - в прицельный створ...

АЛЕКСАНДР СЕРЕБРОВСКИЙ:

БИТВА

   Однажды приходит день, в который прошедшее утро кажется  незапамятным
прошлым, а предстоящий вечер - недостоверным и очень далеким будущим.
   Я бился.  Большой  лесной  пожар  не  собьешь  огнетушителем.  Только
встречным огнем.
   Старый  трусливый  Палей  сказал  бы,  что  это  я  сам  вызвал  сход
финансовых лавин. Глупость! Просто я  первым  правильно  оценил  масштаб
распада     этого     карточного      домика,      который      считался
финансово-экономическим пространством великой  державы.  И  своевременно
вынул из этой сплошь крапленой колоды свои карты. Настоящие, заметьте, а
не фальшивые!
   Честно говоря, моя ошибка в том, что я не рассчитал, как  все  сгнило
глубоко, не мог представить, что кризис может стать крахом.
   Я много заработал.
   Я много сейчас потеряю.
   Может быть, больше, чем приобрел.
   Но я выстою.
   Я ввязался в свалку первым, и теперь меня не затоптать.
   Утратив многое, я останусь на рынке.
   Большинство исчезнет, они будут разрушены дотла.
   Мир узнает их страшную и смешную тайну - они не олигархи, они еще  не
магнаты, они и не были могулами, они только казались тайкунами.
   Они - как все в нашей жизни - попса. Зажиточная финансовая попса.
   Оказалось, что в нашем доме от  великого  Билла  Гейтса  до  смешного
Мавроди один шаг.
   Олигархами, денежными столпами мира еще  надо  становиться  -  долгие
годы.
   Я стану. У меня нет другого пути.
   А  пока  я  сражался  -  говорил  по  телефону,  уговаривал,  грозил,
договаривался, рассылал по электронной почте срочные  указания,  обещал,
посылал к черту,  выдавал  гарантии,  отзывал  обязательства,  перегонял
деньги, останавливал зарплаты,  консервировал  предприятия,  замораживал
кассовую наличность, стопорил платежи и диктовал директивы руководителям
подразделений холдинга на территориях и в  наших  представительствах  за
рубежом.
   Потом в  этом  хаосе,  испуганной  суете  и  сумасшедшем  мельтешений
возникла пауза, лакуна тишины, дырка во времени, клочок неподвижности. В
бизнесе, как в теннисе, для продолжения игры мяч должен вернуться  из-за
сетки.
   Очень захотелось есть - я только сейчас сообразил, что ничего  не  ел
больше суток. Вызвал секретаршу:
   - Надя, очень хочется щи из крапивы. Может наш шеф сделать?
   - Бог с вами, Александр Игнатьич! Какая же крапива на щи  в  августе?
Это в конце мая, в начале июня хорошо. А сейчас она как бурьян...
   - Ладно, обойдусь...
   - Александр Игнатьич, завтра к нам вылетает Лазаренко  из  Аргентины.
Там сейчас весна - хотите, позвоню и скажу, чтобы свежей крапивы привез?
Он с удовольствием! Вот только не знаю - а растет крапива в Аргентине?
   - Крапива, Надя, растет везде. Лазаренко  не  звони,  забудь.  Скажи,
чтобы мне сделали большой сандвич - отварное мясо  на  черном  хлебе.  С
острой горчицей. И бокал пива. "Грольш"...
   Она ушла. Загнанно сидел  я  за  своим  столом,  бездумно  смотрел  в
синеватую прорубь поляризованного стекла, хотелось есть, спать, не  быть
здесь - испариться.
   Прикрыл глаза на миг - просто мигнул, услышал звон металла  и  ощутил
острый запах конского пота. Царь Александр спешивался со своего Буцефала
тяжело, неуклюже, будто был он ранен или болен. Я не видел его три года,
а выглядел он так, будто прошла жизнь. Слуги бережно поддерживали его  -
чтобы не показать, как он слаб, и не дать ему качнуться или упасть  пред
лицом поверженных. Я пошел ему навстречу с поклоном.
   - Приветствую тебя,  великий  государь  македонян,  властитель  мира,
могучий царь Искендер...
   Он обнял меня за плечи, и я ощутил, что он весь горит.
   - Я рад тебя видеть, Мидас, брат моей царственности, мудрый и богатый
владетель Фригии...
   Он трудно, с кряхтением и стоном усаживался на  походное  сиденье  из
шкуры льва. А вокруг меня стояли  мои  верные  псы,  тихо  рычали  -  их
тревожил и возбуждал не выветрившийся запах льва.
   -  Моя  мудрость,  великий  царь,  короче  жизни  ночной  бабочки.  И
богатство наше мнится  нам  как  сон.  Проснулся  -  и  черепки  кажутся
золотом...
   - Не прибедняйся, Мидас, - я не пришел разорять твою  землю,  и  дань
мне твоя не нужна. Я властвую над половиной мира, и всадник  за  год  не
объедет границы моих владений... - Он  говорил  с  хриплым  придыханием.
Сейчас ему должно быть тридцать три года. Древний,  изможденный  старик.
Желтые редкие пряди на бугристой в шрамах голове, ужасные язвы на лице.
   - Что привело тебя к нам, царственный стратег? - спросил я,  глядя  в
землю.
   Мне было боязно-больно смотреть на него.
   - Я возвращаюсь домой. Я покорил Бактрию и занял половину Индии. - Он
протянул мне руку и сжал горячечными  пальцами  мою  ладонь.  -  Спасибо
тебе, мудрый Мидас, что ты  согласился  с  миром  пропустить  мою  армию
домой, в Македонию. Если бы ты отказался, мне пришлось бы разрушить твое
царство, тебя убить и быстрее пройти к Понту. У меня нет времени...
   Я молча поклонился, а он тихо сказал:
   - Я умираю, Мидас...
   Не мог я унизить великого героя лживыми утешениями - я почтительно  и
скорбно молчал.
   - Мой славный родитель царь Филипп Македонский когда-то говорил  мне,
что твой отец,  смиренный  и  тихий  государь  Гордий,  владел  секретом
мира...  На  ярем  повозки,  везущей  его  на  коронацию,   навязал   он
удивительный узел, секрет которого сообщил ему орел - вестник богов.  Ни
одному из смертных  не  удалось  развязать  этот  узел  -  в  нем  тайна
бессмертия. Гордий умер, не стал развязывать узел смерти, который открыл
бы ему вечность. Но он не мог не  сказать  этого  секрета  тебе,  своему
сыну. Спаси меня, Мидас! Я не хочу умирать, я молод, я нужен миру, я его
воля и ум! Я сила мира! Только я могу спасти мир  от  подступающей  тьмы
дикости!
   - Великий господин, вели слугам поднять тебя! Я  хочу  показать  тебе
магический узел, чтобы ты поверил в искренность моих слов.
   Я сопроводил его под священный шатер,  где  на  беломраморных  плитах
стояла  рассохшаяся,  источенная  древоедами,  почерневшая  от  старости
повозка. А псы мои расселись у входа в шатер, смотрели, слушали.
   Круглый коричневый узел с человеческую голову размером, связанный  из
старого коричневого вервия,  истончившегося,  сбившегося  в  кудели,  со
множеством торчащих по сторонам концов, узелков и завязок.
   - Мой отец Гордий умер, когда я был младенцем. Он  не  мог  объяснить
мне секрет бессмертия. А никому, кроме  меня,  он  не  захотел  доверить
тайны,  ибо  владеющий  этим  секретом   становится   сильнее   меня   -
ребенка-царя...
   - Почему же он сам не воспользовался великим тайным знанием? -  хмуро
спросил Александр.
   - Он любил меня больше своей жизни и хотел дать  этот  небывалый  дар
мне. Я думаю, он надеялся, что я сделаю больше  его.  Время  принадлежит
позжеродившимся...
   - Но он и тебе не передал этот дар! - с досадой крикнул царь.
   - Гордий надеялся, что я  сам  догадаюсь  и  открою  для  себя  тайну
бессмертия.
   В молодости я пытался это сделать...
   - А потом?
   - А потом я понял, что мне оно не нужно. Я не хочу жить вечно. Я  уже
стар, и я бы со счастьем отдал для твоего исцеления эту тайну. Но  я  не
знаю ее - моя мудрость и богатство бессильны...
   Александр долго, пристально смотрел на магический Гордиев узел, потом
спросил меня:
   - Знаешь, брат мой, что лучше богатства и мудрости?
   И, не дожидаясь ответа - он им не интересовался, он ему был не нужен,
- выхватил из ножен короткий бронзовый меч, мерцающий искрами от  острой
наточенности, надсадно крикнул:
   - Сила!..
   Он рубанул  старый  веревочный  узел  наискосок,  попер"к  изношенных
связочек, и толстый коричневый шар распался на куски,  а  из  сердцевины
полетели пыль, прах, моль, слепые бабочки.
   Александр покачнулся, силы покинули его, я подставил плечо, он тяжело
навалился на меня, сбивчиво, с всхлипом сказал:
   - Мидас, боги посмеялись надо мной! Сначала они мне дали все, о чем я
просил их в молитвах и мечтах... А теперь  я  понял,  что  беспокоил  их
глупостями...
   Он закашлялся, из горла его черной струей хлынула Кровь.
   -  Мне  страшно,  Мидас,  -  прошептал,  захлебываясь,   неустрашимый
Александр. - Я отхожу... Или это мир погибает?
   - Александр Игнатьич!.. Александр Игнатьич! - заполошно кричала Надя.
- Сафонов звонит - у вас  перекрыта  линия.  "Бетимпексовцы"  обстреляли
машину, в которой ехала Марина Сергеевна... Она ранена...

СЕРГЕЙ ОРДЫНЦЕВ:

СДЕЛКА

   Марина была убита сразу, одной пулей. Я это понял, пока бежал к  ним.
Она лежала поперек дороги,  и  в  ее  позе  была  стылая  неподвижность,
окончательная.
   Марина - мертвая?! Навсегда? Какой-то жуткий навязчивый  сон.  Долгий
тошнотворный кошмар. Мы же с тобой, Марина, говорили  полчаса  назад  по
телефону! Господи, я же просил тебя...
   Кот стоял перед ней  на  коленях,  гладил  по  волосам,  он  тихонько
неразборчиво разговаривал с ней.
   Огромный бородатый мужик с пушистой косой валялся в луже крови  рядом
с разбитым "ровером", в который уткнулся  расстрелянный  корейский  джип
"КИА".
   Через  распахнутую  дверь  джипа  были  видны  тела   людей,   оттуда
доносились затихающие стоны.
   Много каких-то машин, милицейские  автомобили,  несколько  испуганных
редких ротозеев - еще не успели набежать толпы зевак.
   И над всем этим упористо  возвышался,  как  межевой  камень,  Алексей
Кузьмич  Сафонов,  окруженный  мелколесьем  своих   холуев   из   службы
безопасности и малых  милицейских  начальников.  Они  явно  ждали,  пока
Кузьмич молвит свое слово, указующее и направляющее.
   В конце переулка заорала с судорожным  подвизгом,  заполошила  синими
огнями "скорая помощь".
   Я  подошел  к  огромному  мужику,  опиравшемуся   головой   на   скат
искореженного "ровера", - когда-то я видел его с Котом.
   Он был еще жив, но черно-багровые дыры на груди и животе уже  слились
в сипящее кровавое месиво. В руке он сжимал разбитое пенсне.
   - Ты Ордынцев? - спросил еле слышно, и в дырках  на  груди  булькнули
розовые пузыри. - Нас здесь ждали. Это была засада... Предупреди Кота  -
всех перебитых я возьму на себя... Если выживу... А нет  -  тем  паче...
Валите все на жмурика...
   - Разрешите! Дайте пройти! - оттолкнул меня врач со "скорой".
   Я повернулся - Сафонов по-прежнему немо и неподвижно следил за  моими
маневрами. Он не хотел до разговора со мной обозначать свою позицию.  Да
и суетиться было ни к чему - за  спиной  Кота  уже  стояли  его  ребята,
этакие бронеподростки со свинцовыми кулаками.
   Я подошел, и Кузьмич горько сказал:
   - Видишь, Сережа, какая беда пришла! Говорил я, добром  не  кончится,
отследит их "Бетимпекс"...
   - "Бетимпекс"? - переспросил я без выражения.
   - А кто же еще? - рассердился Сафонов. - Вот их черный джип,  это  из
их охранного агентства  "Конус".  Да  и  парни,  которых  Кот  в  машине
положил, это "конусовцы"... А второй джип ушел все-таки!
   - Ага, понял, понял... - медленно произнес я и предположил:
   - Думаю, недалеко он уйдет!..
   - Что ты хочешь сказать? - спросил Кузьмич.
   - А ваши ребята за ними вплотную едут, - ответил я. -  До  вечера  ни
одного из них не останется.
   Сафонов смотрел на меня, откинув назад брыластую голову, и всем своим
озабоченно-осанистым видом демонстрировал: "Что-то я не пойму, о чем  ты
тут толкуешь?"
   - Не хотите поговорить со мной, Алексей Кузьмич?
   - Хочу! - сразу согласился он, взял меня под руку и  вывел  из  круга
почтительно внимавшей обслуги.
   - Помните, мы с вами в кафе на площади пиво пили, о жизни  толковали?
- напомнил я.
   - Помню.
   - Я еще спросил вас - приняли вы предложенный вам миллион или нет?
   - Ну помню, помню!
   - А вы мне не ответили тогда...
   - Ну и что?
   - Так вот, теперь я знаю - вы его взяли...
   - Хм, воображение у тебя, Серега, хорошее  и  смелости  не  занимать,
коли ты набираешься духу говорить мне такое, - огорченно помотал тяжелой
башкой Кузьмич. - Ладно, пускай это на твоей совести остается, если ты в
такой момент мне - за все мое, за добр