когда закончится их  душевный
разговор.
   Полк пожал плечами:
   - Я велел  подослать  мне  из  Службы  эмиграции  ваше  личное  дело.
Прочитал с интересом и уважением к  вам.  Там  сказано,  что  вы  дважды
сидели в СССР по политическим мотивам...  За  это  вам  в  восьмидесятом
году, перед Олимпиадой, без  разговоров  дали  въезд  как  политическому
беженцу...
   - Ну?..
   - Какое тут может быть  "ну"?  Я  знаю  множество  русских,  которые,
готовясь  к  эмиграции  в  США,  подготовили  себе   легенду   не   хуже
профессиональных шпионов. И повторяют ее столько раз, что в конце концов
сами верят в нее. И очень  обижаются,  когда  им  говорят,  что  вся  их
биография - сплошной "булшит"...
   - Какое же бычачье дерьмо  вы  нашли  в  моей  трагической  жизни?  -
горестно вопросил Дрист.
   - Я еще ничего не искал. Но  знаю  заранее,  что  вы  грубо  обманули
американские  эмиграционные  власти.  Вы  такой  же  диссидент,  как   я
любавичский ребе...
   Дрист гордо воздел ввысь стесанный подбородок:
   - Этими словами вы  меня  ударили  прямо  в  сердце,  как  кинжальным
ножом... Вы хотите сказать, что я не идейный эмигрант,  а  экономический
переселенец?
   Полк похлопал его по плечу:
   - Не морочьте мне голову, Лаксман. Вы не очень  похожи  на  академика
Сахарова. Но если хотите, я запрошу Москву прямо сегодня, и  через  пару
дней  у  меня  на  руках  будут  приговоры  по  вашим  делам.  А  там  -
эмиграционный  суд,  и  прошу  пожаловать  в  аэропорт  Кеннеди   -   на
депортацию... Вы хотите на родину?
   - Ага! Моя родина - на другом глобусе...
   - Ну и прекрасно! -  кивнул  Полк.  -  Поэтому  соберитесь  и  внятно
ответьте мне на некоторые вопросы. Например, Эмма Драпкина была в  курсе
дел Лекаря?
   Дрист удивился:
   - Эмма? Тушка у нее, конечно, ничего, хорошо бы отодрать до костей...
Но к делам ее Витя навряд привлекая. Нужды не было...
   - А что связывало Лекаря с Бастаняном?
   Дрист откинулся на спинку,  задумчиво  ковырял  во  рту  зубочисткой.
Медленно спросил:
   - Вы знаете, что у вас в полиции "течь"? Там "капает" информация...
   Полк вздохнул:
   - Я это уверенно предполагаю. Поэтому и хотел поговорить на  стороне.
Все, что скажете, останется только у меня...
   Дрист, отвернувшись, глядя на серую, взморщенную ветром воду  залива,
глухо сказал:
   - Бастанян  гоняет  через  себя  ворованный  антик  и  очень  дорогие
полотна...
   Витя  на  подхвате  был...  Я  всегда  думал,  что  когда-нибудь   он
обязательно пришьет Левона...
   - Почему?
   - Бастанян  очень  неплохой  мужик,  нормальный...  А  Витя...  Дайте
сигарету...
   Полк протянул пачку, чиркнул зажигалкой, Дрист глубоко затянулся.
   - Наш праотец Иаков одного из двенадцати своих сыновей назвал Гадом.
   Колено его рассеялось в веках... - Дрист с ненавистью сказал:
   - Но не без следа - полно его детишек расплодилось на земле. А Витя и
был его самым прямым потомком - такого Гада свет не видел!..
   Дрист говорил долго.
   Потом Полк достал сотенную купюру и протянул ему:
   - Пишите расписку... Да берите! Вы же мне раз пять сегодня повторили,
что деньги не пахнут...
   - Ага! - угрюмо кивнул Дрист. - Они не пахнут, когда их нет...

24. МОСКВА. ОРДЫНЦЕВ. "ДИВИЗИОН"

   Когда  я  вошел  в  кабинет  аналитика  Константина   Константиновича
Кузьмичева, именуемого в миру К.К.К., а нами для  простоты  и  краткости
нареченного  Куклукскланом,  крутил  он  по-черному  Василия  Даниловича
Прусика, агента под псевдонимом Гобейко.
   - Да откуда мне знать ее фамилию? - отбивался Гобейко. - Проститутка,
и все тут! А на вид - помесь китайца черт знает с чем!..
   Аккуратненький, чисто  выбритый  Куклуксклан,  ровно  причесанный,  в
турецком костюмчике незаметного цвета, был бесконечно вежлив и терпелив.
   -  Василий  Данилович,  в  пункте  пятом  рекомендации  по   деловому
взаимодействию сказано ясно: не  спорь  по  мелочам,  мелочи  не  должны
заслонять главного! Вспоминайте  быстренько  -  где,  когда,  при  каких
обстоятельствах вы видели  милую  молодую  женщину,  которую  вы  зовете
Китайкой... - И защелкал клавишами компьютера.
   - С неделю тому назад... - гнусил Гобейко, и вид у  него  был  вполне
эндокринологический - воспаленный жилистый  загривок  и  глаза-падалицы,
выпертые наружу сумасшедшим напором адреналина.
   К.К.К. обернулся ко мне и сообщил удовлетворенно:
   - Командир Ордынцев, могу вас заверить,  что  наше  сотрудничество  с
гражданином Прусиком развивается  вполне  плодотворно.  Он  знает  массу
всякого интересного. Но он застенчив, и мне приходится втолковывать  ему
беспрерывно смысл параграфа второго наставления по социальному успеху  -
будь активен, энергичен, инициативен, не бойся эксперимента!
   - Давайте, давайте, Василий Данилыч!  Пора  расковаться  и  отбросить
застенчивость, - предложил  я.  -  А  то  сейчас  придет  специалист  из
автосервиса Кит Моржовый и разберет вас на части, как давеча "хонду"...
   - Итак, Василий Данилович, мы остановились  на  том,  что  вы  видели
Китайку на прошлой неделе, - возвратился к компьютеру Куклуксклан.
   Я спросил его:
   - А где Ростова?
   - Я ее погнал в картотеку. Скоро будет, жду с минуты на минуту...
   - Костя, как только закончишь, зайдите ко мне...
   Куклуксклан кивнул и снова вцепился в Гобейку:
   -   Давайте,   Василий   Данилович,   напрягайте   мозги,    думайте,
вспоминайте...
   Его привел год назад Гордон Марк Александрович, сказав мне загадочно:
   - Парень он, конечно, немного  сумасшедший,  но  с  явными  приметами
гения...
   Я долго не мог взять в толк, чем гений будет  заниматься  у  нас.  До
этого он работал в нашем министерском Научном центре проблем управления,
где был инспектором в отделе с замечательным названием -  "Моделирование
социальных процессов в сфере управления охраны правопорядка".
   Я спросил его тогда:
   - А зачем мы тебе? Работенка у тебя сейчас непыльная, можно сказать -
научная...
   - Она не научная, она - мифотворческая, - сказал К.К.К. и пояснил:
   - Науку интересуют только факты, а ничего так  не  бесит  начальство,
как неприятные  факты.  Я  решил  плюнуть  и  воспользоваться  указанием
великого американского менеджера Ли Айякокка - "всегда стремись к  тому,
чтобы ясно видеть общую цель, групповую задачу и личную перспективу"...
   - А какая у нас тут перспектива для тебя? - усмехнулся я.
   - У вас тут интересно. Я всю жизнь стараюсь  заниматься  только  тем,
что мне интересно. Думаю, что кой-какие компьютерные идейки  у  вас  тут
можно применить с полным блеском...
   - Занятно, - покачал я головой и поинтересовался:
   - А что ты умеешь? Что знаешь? К.К.К. пожал плечами:
   - Что умею? Ну, наверное, умею думать. А знаю все. Или почти все...
   Я захохотал:
   - Ну и наглец! Ничего нет  опаснее  в  любой  конторе,  чем  прослыть
всезнайкой.
   - Я в курсе...  Но  Марк  Александрович  предупредил  меня,  чтобы  я
говорил с вами откровенно.
   Я взял со стола какую-то пеструю  газету  -  на  задней  обложке  был
напечатан громадный суперкроссворд.
   - Так... Сейчас проверим... Вот... Как называется  гибкая  проволока,
которой заматывают пробку на бутылке шампанского? Пять букв...
   - Мюзле,  -  мгновенно  ответил  К.К.К.  -  Стандартная  длина  мюзле
пятьдесят два сантиметра. Это  длина  проволоки,  которую  выдернула  из
своего корсажа Жозефина  Клико,  чтобы  закрутить  пробку  своего  сорта
шампанского "Вдова Клико"...
   - В кроссворде об этом не спрашивают, - опасливо заметил я.
   Мне это показалось забавным, и я  ради  смеха  задал  еще  вопрос  из
кроссворда:
   - Какова скорость света?
   - В газовой среде? - откликнулся К. К. К.
   - Черт его знает! А что, различается?
   - Различается! Скорость света в  вакууме  -  299  792  465  метров  в
секунду...
   - Может быть, - неуверенно сказал я и понял, почему не любят всезнаек
- все не любят проигрывать.
   Любчик, прислушивающийся к нашему разговору, подскочил к К. К. К.  и,
протягивая на ладони коробок спичек, спросил:
   - Как мент определяет, есть в коробке спички или нет?
   К. К. К. удивленно посмотрел на него.
   - То-то! - заликовал Любчик. - Смотри...
   Он осторожно поднес коробок к уху и ожесточенно затряс головой:
   - Гремит! Все в порядке...
   - Слушай, а ты в "Что? Где? Когда?" не играешь? - спросил я.
   - Неинтересно, - махнул рукой К.К.К., и  я  ему  сразу  поверил.  Мне
показалось, что он не хочет играть в  викторины,  придуманные  для  него
другими...
   Через полчаса - я не успел все необходимые звонки сделать - появились
Мила Ростова и Куклуксклан.
   - Сергей Петрович, есть мнение, что нам с Ростовой удалось  вычислить
эту  разбитную  деваху,  которую  Гобейко-Прусик  называет  Китайкой,  -
довольно потирая лапы, сказал К.К.К.
   -  Не  скромничай,  Куклуксклан,  -  засмеялась  Мила.   -   "Нам   с
Ростовой..." Мы пахали - называется. Я  ему  только  ассистировала,  как
знаток проститутского мира. После выхода на  пенсию  К.К.К.  рекомендует
мне написать "Яму-2"...
   К. К. К. разложил на моем столе компьютерную распечатку.
   - Мы думаем, что девицу, которую  Гобейко  называет  Китайкой,  зовут
Надежда Улочкина, по прозвищу Тойоточка...
   - А почему Тойоточка?
   - Сладкая девочка, - засмеялась Мила. - У нее в Москве  у  первой  из
всех "центровых" девок была  "тойота".  Из  дальневосточного  завоза,  с
правым рулем.
   Она тогда повсюду орала:
   "Наше дело правое, ходим только "налево"..."

25. МОСКВА. ДЖАНГИРОВ. ВСТРЕЧА

   Джангиров рассмотрел осадистую тяжелую фигуру начальника тюрьмы,  как
только крутящаяся лопасть двери вышвырнула того из сумрака  вестибюля  в
душное  парево  улицы.  Потапов  шел  загребущей  развалистой   походкой
разбойника. Озираясь в  поисках  Джангирова,  он  по-волчьи  не  ворочал
головой, а медленно поворачивался всем корпусом.
   Джангиров сухо кинул через  губу  Швецу:  "Быстро  в  джип!",  поднял
стекло и плавно тронулся из ряда утомительно однообразных черных  машин.
Подъехал  вплотную  к  Потапову,  который  не  мог  его  разглядеть   за
тонированным  фоном  темно-синих  окон.   Притормозил,   и   Потапов   с
удивительной  проворностью  для  такого  тяжелого  корпуса  прыгнул   на
переднее сиденье. Джангиров хлопнул сухой обезьяньей ладошкой по  мясной
ляжке Потапова, весело спросил:
   - Ну, Иван, колись, каких свежих тайн накопал?
   Потапов рассудительно сказал:
   - Петр, ты ведь, чай, не маленький, должен знать, что тайн свежих  не
бывает. Свежая тайна - это сплетня. Тайна, чтобы она чего-нибудь стоила,
должна быть старая...
   - Резонно, - заметил Джангиров, усмехаясь потихоньку как бы про себя.
- Хотя знаешь, Иван, я понял недавно, что тайны, как коньяк,  не  должны
быть слишком старыми. Они умирают от возраста... Ладно, поехали  ко  мне
обедать...
   Потапов помотал головой:
   - Не могу, Петро! Хотел бы в рай, да грехи мои тюремные не пускают  -
на работу надо... Ты меня отвези на мое хозяйство, успеем поговорить.
   Джангиров повернул на Якиманку и погнал  в  центр  -  мимо  расписных
теремов французского посольства, кирпичного  сундука  "Президент-отеля",
памятника Георгию Димитрову, тяжело задумавшемуся на развилке с Полянкой
- а стоило ли вообще из-за всего  этого  поджигать  рейхстаг?  Время  от
времени Джангиров поглядывал искоса в  зеркало  заднего  вида,  проверяя
сопровождение. Джип  "труппер"  ехал  впритык,  не  отставая,  но  и  не
сокращая расстояния больше чем в полтора-два метра.
   - Итак, Петро, хочу тебя предупредить, пока моя тайна  не  умерла  от
старости, - хмуро сказал Потапов.  -  До  конца  этой  недели  я  обязан
казнить Ахата этого самого, брата твоего Психа...
   Сообщил, как гирю в  воду  бросил,  и  замолчал.  Достал  из  кармана
сигареты "Столичные", закурил, сопя, с пыхтением отдуваясь, как  паровоз
на сортировке.
   Джангиров поморщился от разящей вони сигареты, спросил недовольно:
   - Слушай, Иван, тебе что, заработки не  позволяют  курить  нормальные
сигареты? Скажи только, подкину блок "Мальборо".
   Потапов медленно разъял свои жвалы:
   - Заработки позволяют, положение не  велит.  Люди,  которым  доверяют
исполнение смертной казни, должны  курить  сигареты  по  своим  скромным
деньжатам...
   - Чтобы злее были?
   - Чтобы не подумал кто, будто я людей отсюда на тот  свет  выбрасываю
за свою хорошую житьишку...
   - Ну да, - подтвердил готовно  Джангиров.  -  Ты-то  это  делаешь  из
простого чувства долга.
   - А то? - удивился Потапов. - Конечно! Это моя работа.
   - Когда пришел отказ в помиловании? - спросил Джангиров.
   - Вчера, вечерней фельдпочтой... -. Потапов глухо закашлялся.
   - Что можно сделать сейчас?
   - Молиться, - посоветовал Потапов. - За упокой его грешной души.
   - Пока рано, - тряхнул головой Джангиров. - Думай, Иван,  думай,  что
можно сделать. Побег?
   - Это можно, - кивнул солидно Потапов. - Если я тебе больше не  нужен
на моем месте... Коли не планируешь, что кого-то еще из твоих ко  мне  в
острог подбросят, то давай! Ему - побег, мне - по жопе и на пенсию.
   - Так что же делать? - нервно спросил Джангиров. - Не сработали мы  с
тобой, большие будут неприятности.
   - Не мы, а ты, - рассудительно сказал  Потапов.  -  Ты  не  сработал!
Чтобы в наши-то прекрасные времена не найти концов в суде,  прокуратуре,
у психиатров!..
   Да хотя бы  в  этой  придурочной  комиссии  по  помилованиям...  Они,
кажись, только людоеду Чикатиле в прощении отказали.
   - О чем ты говоришь! - махнул рукой  Джангир.  -  Этот  кретин  Ахат,
отморозок долбаный, трех милиционеров на глазах у толпы  завалил.  Какие
тут концы?
   - Знаю, читал я его дело, - кивнул Потапов.
   Ехали споро, молча, Джангиров лихорадочно соображал, а Потапов  курил
свою  вонючую   сигарету,   еле   заметно   улыбаясь,   рассматривал   с
удовольствием Кремль, и Джангиров готов был поклясться, что его  спутник
чисто профессионально прикидывает -  вместятся  ли  в  случае  чего  все
обитатели из-за высоких  кирпичных  стен  в  его  хозяйство?  И  вздыхал
огорченно  -  нет,  все-таки  по  традиции   часть   придется   уступить
"Матросской Тишине".
   Потапов неспешно сказал:
   - Ты  человек  хитрый,  мудреный,  на  верхах  летаешь.  Тебе  советы
тюремного опорка не нужны. Но я бы, если ты меня спросишь,  сказал  тебе
пару мыслишек...
   Джангиров резко повернулся к нему:
   - Не выламывайся! Говори!
   - То, на что ты меня толкаешь с  этим  ненормальным  идиотом,  делают
только в двух случаях... К примеру - родная кровь ревмя ревет от боли  и
страха... Или если студеная вода беды под горлышко подкатывает...
   Потапов выкинул зловонящий окурок в окно и замолчал.
   - Ну? - требовательно подогнал его Джангиров.
   - Баранки гну! У  тебя  ни  того,  ни  другого  с  этими  уродами  не
наблюдается.
   Родня он тебе - десятая вода  на  киселе,  а  дела  они  тебе  делали
вспомогательные.
   По-своему, если его не будет, прости меня  Господи,  тебе  же  самому
лучше. И бьешься ты потому, что тебе, по  законам  гор,  нужно  показать
всем, будто ты для спасения племяша-единокровца  сделал  все  возможное.
Так ты это показал уже! Я тебе даже могу подсобить, чтобы ты еще  больше
показал. А сверх, Петь, ничего нельзя сделать.  А  всей  твоей  нагорной
кавказской мешпохе есть  всегда  хорошее  объяснение:  Потапов  -  сука,
тюремный скот в сапогах, не смог, гад, и не захотел сделать, и нет, мол,
на него никакой управы...
   Джангиров пожал плечами:
   - Что значит нет никакой управы? На всех есть управа.
   - А на меня управы нет, - шевельнул в ухмылке глиняные губы  Потапов.
- Меня можно только убить... Так это никому не выгодно... А ссориться со
мной глупо, как с хирургом перед операцией. Все ко мне попадут!  Знаешь,
кто не был - тот побудет, а кто был - не позабудет...
   - Что же ты предлагаешь? - спросил Джангир.
   -  Не  суетиться.  Не  надо  дергаться.  К  концу  недели  мы  твоего
сумасшедшего в установленном законом порядке кончим...
   Джангиров заметно дернулся, а Потапов успокаивающе положил  ему  руку
на плечо:
   - Да брось  ты,  Петро!  Мы  ведь  не  дитятки  малые.  Все  когда-то
помрем...
   Расстрел - это быстро и не больно совсем...
   - Не больно, мать твою! - взвыл Джангиров. - Ты что, пробовал?
   - Пробовал, - спокойно заверил Потапов. -  Других  пробовал...  А  ты
сможешь выполнить перед сородичами и под ельниками свои обязательства...
   - Каким образом? - поинтересовался Джангиров.
   - Честью джигита! Отстоишь! Тут такое дело - до исполнения  приговора
я ничего не смогу сделать. Сто глаз вокруг за каждым моим шагом  следят.
А после исполнения, когда мы его в крематорий повезем, - вот это  только
один наряд знает, кого они везут. Тебе  же  нужно  традицию  поддержать,
себя проявить и понт национальный дожать - надо  джигиту  могилу  иметь!
Чтобы положить  бойца  в  землю  честь  по  чести,  чтобы  потом  родным
косточкам поклониться можно было. Правильно я понимаю?
   Джангиров осторожно кивнул:
   - Правильно.
   - Вот я и сообщу тебе час, когда в  крематорий  отправят  спецнарядом
тело казненного Ахата... Для переработки его,  так  сказать,  в  прах  и
пепел. Вот там, в крематории,  вы  легко  договоритесь  заменить  твоего
родича на любого другого жмурика. Все будут более  или  менее  довольны.
Тебя устраивает такой вариант? - спросил равнодушно-спокойно Потапов.
   Джангиров долго молчал, потом сказал - через зубы цыкнул:
   - Устраивает. Раз ты говоришь, что не больно...

26. ФЛОРИДА. ХЭНК. ВОЗВРАЩЕНИЕ К ЖИЗНИ

   У Эда Менендеса в машине была армейская  рация.  В  руках  он  держал
микрофон, а также: толстую сигару, четки, раскупоренную  бутылку  белого
рома  "баккарди"  и  запасную  обойму   к   винтовке   "М-16",   которая
успокаивающе покачивалась  на  ремне  между  сиденьями.  До  руля  руки,
похоже, не доходили. Но ехали быстро.
   Хэнк, по неискоренимой привычке пилотов следить за курсом, чувствовал
в кромешной тьме - они двигаются на северо-северо-запад. В Эверглейдские
болота?
   Места не только непроезжие - непроходимые. Топи, джунгли, крокодилы.
   Эд орал в микрофон что-то по-испански, отрывисто, властно, уточнял  -
будто на цель наводил.
   - Си, сеньор!.. Си!.. - кричал он таким тоном, что было ясно:  сеньор
- это он, Эд Менендес, а остальные - просто си с бемолем.
   Потом дорога нырнула в небольшую лужу, размером с Мексиканский залив,
и машина стала. На другом  берегу  океанической  лужи  мелькал,  коротко
вспыхивал, быстро моргал, гаснул сдвоенный красно-зеленый огонь.
   - Нон, сеньор! - рявкнул Эд в микрофон, повернулся  к  Хэнку,  сделал
хороший глоток из горлышка, протянул ему бутылку и сообщил:
   - Возьми, дерни... Мы приехали...
   - А где же тут жить? - удивился Хэнк. Эд захохотал:
   - Рано на ночлег устраиваешься... Дорога только начинается...
   Эд открыл дверцу, и в салон хлынула вода. Ухватил за  ложе  винтовку,
поднял над головой - капризная "дура".
   - Все, полезай наружу... - велел он Хэнку и спрыгнул по пояс в  воду.
Хэнк следом провалился в теплую густую жижу и, держась края лужи, побрел
за Эдом на свет пульсирующего фонаря.
   Сивый от старости мексиканец, заросший бородой до глаз -  совершенный
леший, - вынырнул из  мокрой  мглы  им  навстречу  неожиданно,  пригасил
пульс-фару, поклонился Эду и поцеловал его в плечо. На Хэнка не  обратил
внимания.
   По косогору прошли полмили, фонарь старик не зажигал, шагал уверенно.
Хэнк по струйному шуму впереди понял - река. Или проточный канал.
   Старик нажал кнопку и желтым острым лучом мазнул, как мачете, вырубил
из тьмы светлый коридор - к дереву на закраине суши был привязан большой
катер.
   Вскарабкались на борт, леший оказался и водяным  -  сел  на  кормовую
банку за румпель, дернул шнур магнето, забился, мягко затарахтел движок,
и с плеском, шелестом, легким шипением лодка вспорола течение.
   А Эд  заголосил  песню  "А  донди