А  на  меня  смотрели  как  на
сумасшедшего - я от обиды с этим завязал,  с  тех  пор  езжу  только  на
такси! Когда не возят в автозаке...
   - А в тюремной машине не уступают место? - иронически спросила Лора.
   - Подруга, о чем ты говоришь! В зэковозе место уступишь - вечером под
нарами спать будешь. В зоне, как нынче на воле, закон один -  сильный  и
есть правый... Ну что, собралась, идем?
   - Идем... Выходим как обычно?
   - Любимая, мы, как британцы, не меняем привычек, - заверил я Лору.  -
Ты спускаешься,  отлавливаешь  машину,  объезжаешь  квартал,  а  на  той
стороне я выскакиваю из мусоросборника и птицей влетаю в  салон!  Поверь
мне -  вся  английская  аристократия  только  так  и  выезжает  в  свет.
"Роллс-ройс" - к мусорнику, и в Тауэр!
   Лора бросила последний взгляд в зеркало, повернулась ко  мне  и  тихо
сказала:
   - Хочется немного счастья... Не можешь устроить?
   - Имеешь! - восторженно заорал я и показал рукой куда-то  наверх,  на
потолок, ну, предполагается, мол, на  небеса.  -  Я  уже  там  обо  всем
договорился... Лора, мы ведь кузнецы своего счастья! Как в песне -  куем
мы счастия ключи...
   - Нет, Кот, - покачала головой Лора. -  Удачливые  хитрецы  придумали
эту фенечку для невезучих дураков...
   - А на самом деле? - заинтересовался я.
   - Счастливость -  это  талант,  он  от  рождения.  Как  ум,  красота,
смелость...
   Или имеешь, или нет. У кого он есть, придумали  для  серых  нескладех
миф - как они, мол, свое  счастье  трудно  ковали,  потно  кузнечили,  в
слезах ваяли.
   На кой оно нужно, такое вымученное, выплаканное блаженство?
   Я бросил свою  пижонскую  куртку  на  пол,  уселся  плотно  на  стул,
терпеливо спросил:
   - А твое счастье - это что?
   - Котяра, бессмысленно говорить об этом. Для тебя это смешно...
   - Давай посмеемся вместе! Итак...
   - Наверное, это у меня оттого, что жить страшно. Я и не знаю, как мне
это рассказать... По ночам мне часто мнится - не то сон, не то  мечта...
Иди забытая сказка... Лес, зима, дорожка санная среди огромных деревьев,
серпик серебряный луны, кругом - снега, снега,  никого  вокруг,  сумерки
сиренево-сизые, дом бревенчатый, из окошка - желтый свет, тихо-тихо...
   Лора села напротив меня на низкую табуреточку, взяла с подзеркальника
пачку сигарет, закурила. Я внимательно слушал. Лора  говорила  медленно,
будто пересказывала только ей видимую картинку:
   - Пахнет стужей, хвоей, лошадиным потом, кожей. В доме тепло, поленья
красные в печи. Я вынимаю из загнетка  высоченный  горячий  хлеб,  а  ты
сидишь за дощатым столом, карабин  свой  ненаглядный  чистишь  и  что-то
весело рассказываешь мне - клыкастый кабан валяется у дверей...
   Я во все глаза смотрел  на  Лору,  открыв  от  удивления  рот.  Потом
испуганно спросил:
   - И пятеро ребят - мал-мала меньше - играют на полу с собакой?
   - Да, - спокойно и просто  кивнула  Лора.  -  Или  семеро  -  сколько
успеем...
   Мы помолчали несколько мгновений, после  чего  я  осторожно,  пытаясь
говорить помягче, сказал:
   - Лора, подруга дорогая, ты отдаешь себе отчет, что эта  буколическая
идиллия - бред? Что в этой  лесной  сказке  хорошо  провести  уик-энд  с
шашлыками? Что от этого счастья через неделю с волками дуэтом запоешь?
   Лора вздохнула:
   - Я ведь сказала, Кот, что тебе это и слушать будет смешно...
   - Так это не только мне - кого хошь  рассмешит.  Ты  про  кого-нибудь
слышала, чтобы так жили?
   - Я видела. Моя подруга с мужем купила  дом  в  Брянской  области,  в
брошенной опустевшей деревне. Я была у нее...
   - И что? Что ты там увидела, кроме идиотизма сельской жизни?
   - Кот, не говори так! Я видела двух  счастливых  людей...  Во  всяком
случае - спокойных! Ты этого просто не понимаешь, не видишь, не слышишь,
- снисходительно-ласково объяснила Лора.
   - А что тут видеть? Что тут надо понимать? - начал я сердиться.
   - Кот, нет одинакового счастья для всех, - задумчиво сказала Лора.  -
Но есть волшебный ключ судьбы - свободная воля. Этим золотым ключиком ты
отпираешь дверь в свое будущее...
   - В брошенном доме? В пустующей деревне? - с досадой переспросил я.
   - Не знаю, Костя, - беспомощно развела  руками  Лора.  -  Но  за  все
последние годы я впервые увидела спокойных и свободных людей.  Я  никому
никогда не завидую, а тут вдруг поняла, что вся  наша  жизнь  -  тусклая
нелепая чепуха.
   Покорное озлобленное рабство или крысиные гонки со стрельбой...
   - Пой, ласточка, пой... Пой, не умолкай, - усмехнулся я.
   Лора подошла ко мне и обняла.
   - Я уж было привыкла к мысли, что  ты  исчез  навсегда...  А  тут  ты
вернулся, и сердце соскочило с хода...
   - Почему?
   - Потому что у нас с  тобой  нет  впереди  ничего.  Я  не  знаю,  что
произойдет, когда я выйду на лестницу. Страшно... Боюсь - открою  глаза,
а тебя больше нет... Совсем...
   - Лора, родная, подумай - а твоим деревенским не страшно? У них что -
охранная грамота в этом заповеднике для нежити?
   - Не знаю, Кот, не знаю  я  -  наверное,  им  тоже  тяжело  и  бывает
страшно. Но их жизнь - не идиотизм, а избранничество...
   - Ну что ты молотишь, подруга!  Послушай  себя!  "Избранничество"!  В
чем? В каторжной крестьянской работе? В одиночестве на пустой  одичавшей
земле? В первобытной жизни? - Я говорил нехорошо, зло, с досадой.
   - Я не хочу спорить с тобой, Кот,  я  согласна  жить  так,  как  тебе
нравится, -  вздохнула  Лора.  -  Мои  друзья  действительно  живут  как
первобытные люди - вокруг нет наркоты, пейджеров, киллеров, олигархов  и
воров-министров,  всего  этого  противного  безобразия...   Поэтому   их
избранничество в том, что они одни переживут этот песий век.
   Я закрыл в ужасе ладонями лицо:
   - Полный улет! Девушка блажит по-черному...

АЛЕКСАНДР СЕРЕБРОВСКИЙ:

СОРЕВНОВАНИЕ

   Боги  -  суетны,  хвастливы  и  лживы.  Легкомысленны,  злопамятны  и
мстительны.
   И сила их - не по разуму.
   Я не почитал богов, я не  уважал  их,  я  был  преклонен  перед  ними
потому, что боялся их.
   Я стоял перед их пиршественным столом в рваном рубище и с веревкой на
шее и ждал их милосердия. А веревочное ярмо становилось все  холоднее  и
тяжелее, оно превращалось в золото.
   Из всех подданных мне людей и народов стояли за моей спиной,  чуть  в
отдалении,  лишь  мои  любимые  псы  и  тихо  поскуливали  от  страха  и
сострадания.
   А Дионис с Аполлоном веселились, пили, жрали - Пан неутомимо  подавал
им яства и амфоры с вином, и лакали его боги, как звери,  и  чем  больше
пили, тем их враки становились неудержимее, а споры непримиримее.
   Я бессильно и обреченно стоял около их празднества, а Пан играл им на
свирели, а боги ликовали в гордыне и доказывали друг другу -  кто  более
любим Зевсом, кто умнее, кто красивее, чьи подвиги  важнее,  кто  больше
трахнул баб, чьи чудеса удивительнее,  чей  фаллос  сильнее,  кто  может
больше выпить и кто прозревает будущее дальше.
   Солнце  поднималось  выше,  становилось  жарче,  и  под  его   лучами
затвердевал холст моего рубища, он мерцал и золотился, давил на  усталые
плечи, он медленно накалялся, и я понял, что сгорю в нем, как в печи.
   Не могли договориться братья-боги. Пока Аполлон не сказал Дионису:
   - Моя игра на кифаре завораживает мир.  А  ты,  Дионис,  лишен  нашим
великим отцом таланта создавать чарующие звуки. Ты можешь только плясать
и горланить. А мне нет равных в волшебстве музыки...
   Только на миг нахмурился Дионис,  но  тут  же  воспрянул,  захохотал,
захлопал в ладоши:
   - Бедный брат мой, Апа, дорогой! О чем ты говоришь? Не  божеское  это
дело - бренчать на струнах! Вон  мой  слуга  Пан  -  он  волнует  глупые
людские души своей свирелью. И нравятся его хиты  людишкам  больше,  чем
твои шлягеры, любезный брат мой Апа! Ты - наш божественный  предводитель
муз, наш прекрасный Мусагет!
   Поднял бровь Аполлон грозно, горделиво, сказал с презрением:
   - Ты, мой божественный брат Дионис, или глух, или слеп. Не увидишь ты
в подлунном мире людской души, которой бы понравилось  пиликанье  твоего
раба Пана больше, чем моя величавая музыка сфер...
   - А мы сейчас проверим, - хохотал-веселился Дионис и сделал мне  знак
рукой; - Подойди ближе, Мидас...
   С трудом переставляя ноги, чувствуя, как огнем течет  и  плавится  на
мне золотое рубище, сделал я шаг вперед.
   - Ты удивительный везун, Мидас. Ты избранник богов, - сказал  Дионис,
пронзительно, со значением глядя мне в глаза. - Среди людей ты  -  царь,
пред нами - прах. И тебе  доверено  сегодня  судить  богов.  Не  вздумай
лукавить, будь искренен, ибо человек не может обмануть богов...
   И еле заметно подмигнул мне.
   - Чья музыка тебе более по душе - великие звуки брата моего  Аполлона
или сладкое медоточие раба моего Пана? Говори!..
   Пан за спиной богов махал руками, делал мне какие-то знаки. Но я  уже
ничего не понимал. Я знал лишь,  что  судьба  моя  в  руках  развеселого
лживого Диониса.
   Я пал на колени и усохшим, пропадающим голосом сказал:
   - Велик... прекрасен... Аполлон, но песни  Пана  -  это  музыка  моей
души...
   От  хохота  Дионис  повалился  на  землю,  он  катался  по  траве  и,
захлебываясь смехом, кричал:
   - Апа, брат мой!.. Я же говорил тебе! А  ты  не  верил!..  Пан,  бери
колесницу... гони за нимфами!
   Аполлон, не обращая на него внимания, подошел ко  мне  и  вперился  в
меня своим огненным взором. Мне казалось, что  его  пурпурно-алый  хитон
дымится от гнева. И  я  понял,  что  пришел  мне  конец,  ибо  смертному
невыносимо увидеть гнев бога.
   Аполлон сдавленно-тихо, грозно сказал:
   - Я поверю, что ты, ничтожный, не лукавил! - Он возложил руки на  мою
пылающую от зноя и ужаса голову, и я почувствовал, что он крепко ухватил
меня за уши. - Не вина, а беда твоя, что  ты  плохо  слышишь.  Для  моей
великой музыки уши твои слишком малы...
   И он поднял меня за уши в воздух. Боже мой, Аполлон великий, помилуй,
прекрати мое страдание, останови мне дыхание - пусть кончится эта мука!
   Страшно завыли мои псы, они прыгали, хрипло лаяли и кричали  от  моей
ужасной боли.
   Слезы и кровь текли по моему лицу, изо рта ударила  горькая  пена.  И
сквозь собственный звериный рев я слышал, как ломаются хрящи и  лопается
моя кожа, как он рвет и  тянет  мои  уши,  они  уже  давно  должны  были
оторваться - а не рвались и вытягивались все длиннее.
   Кончились силы,  меня  вырвало,  и  моча  побежала  по  мне  горячими
струйками.
   Аполлон зловеще-спокойно говорил:
   - Ты мечтал не о прекрасном, а хотел богатства. Ты не грезил красотой
для сердца, а искал золота для брюха. Живи теперь  с  ослиными  ушами  -
пусть все видят, что и цари глупы и алчны...
   Собрал я уходящие силы и крикнул или, может быть, прошептал - прямо в
его прекрасное холодное лицо, искривленное гримасой злобы и презрения:
   - Ты ничего не доказал... Ты, бог, просто сильнее...
   И тогда он плюнул мне в лицо и бросил меня с отвращением на землю.
   А потом я вновь открыл глаза,  выглядывая  из  померкнувшего  черного
мира, где я пробыл неведомо долго, и увидел склонившееся ко  мне  доброе
пучеглазое губастое лицо Пана.
   - Пан, я не люблю богов... Я их ненавижу, - прошептал я.
   Он погладил меня по лицу своей огромной мягкой прохладной ладонью:
   - Мидас, богам не нужна любовь людей. Им нужен страх  человеческий...
Это надежнее любви...
   И тихонько подвывали, плакали рядом мои псы.

КОТ БОЙКО:

ВЫХОД В СВЕТ

   Лора в такси объехала квартал, машина завернула за угол,  вкатила  во
двор, и когда она притормозила  на  минуту  у  последнего  подъезда,  из
помойника, как английский принц Чарлз, быстрой легкой походкой  вымахнул
я,  отворил  заднюю  дверь  и  плюхнулся  на  сиденье  рядом  со   своей
принцессой, слава Богу, пока живой.
   Машина,  маневрируя  между  длинными  корпусами,  выехала  на   улицу
Огурцова и остановилась перед перекрестком, пропуская тяжелый самосвал.
   Я думаю,  что  именно  в  этот  момент  нас  засек  стоящий  на  углу
наблюдатель-"бетимпексовец". Мне кажется, я даже видел  его  -  какой-то
сизый хмырь сделал почти  непроизвольный  рывок  вслед  нашей  уезжающей
машине, махнул рукой и выхватил из кармана мобильный телефон.
   Когда мы уже  подъезжали  к  Охотному  ряду,  такси  остановилось  на
красный свет перед перекрестком, и я протянул водителю деньги:
   - Слушай, брат, довезешь молодую леди до  Белорусского.  -  Я  быстро
поцеловал в  щеку  Лору.  -  Как  договаривались  -  через  два  часа...
По-моему, тебе надо увольняться с работы. Или хотя бы возьми отпуск... А
я пока буду думать про дом в лесу...
   Лора недоверчиво усмехнулась:
   - Как всегда - выдумки и мифы?
   - Вот те истинный крест! В непроходимом густом лесу. Можно сказать, в
тайге. В Испании...
   На светофоре зажегся зеленый свет, я взялся за ручку двери, а таксист
встревоженно заорал:
   - Але, але, на перекрестке нельзя! Сейчас на том углу...
   Машина уже ехала, когда я открыл дверь и на ходу  мягко  выскочил  на
асфальт, перепрыгнул через барьерчик  тротуарного  ограждения,  еще  два
прыжка - и я нырнул в жерло подземного пешеходного  перехода.  Внизу  он
разветвляется на добрый  десяток  маршрутов.  Такси,  подгоняемое  сзади
напором  мощного  потока  машин,  унеслось  на   Тверскую,   в   сторону
"Известий".
   Даже если я не ошибся и они меня пасут -  пусть  теперь  поищут.  Для
сыскных я сейчас исчез бесследно: вычислить или  проследить,  из  какого
выхода я появлюсь на поверхности, невозможно.

АЛЕКСАНДР СЕРЕБРОВСКИЙ:

БОЛЬШАЯ ОХОТА ЗА ГОЛОВАМИ

   В столовой за моим кабинетом я заканчивал ленч,  официант  уже  подал
мне чашку кофе. Стоявший  у  стола  помощник  Кузнецов  перепроверил  на
всякий случай:
   - Вы поедете провожать Людмилу Андреевну и Ваню?
   - Нет. Нет необходимости... А главное - я думаю, что Ванька этого  не
хочет. Ему надоело жить под моим зонтом, - сказал я и, видимо,  киксанул
голосом, Кузнецов заметил слабину.
   - Александр Игнатьич, не берите в голову  -  у  него  сейчас  возраст
такой!
   Мне мой идиотик сказал, что лучше бы я стал рок-музыкантом...
   Я устало засмеялся:
   - А что? Неплохая мысль! Представляешь, Паша, ты - не замученный мной
и громадными делами чиновник, а весь отвязный  и  томный,  в  макияже  и
женском платье,  поешь  по  телевизору  вместе  с  Борисом  Моисеевым...
Наверное, и  Ванька  бы  мной  гордился,  если  бы  я  играл  центром  в
"Спартаке". - Я взглянул на свой хронометр и попросил помощника:
   - Включи звук.
   Кузнецов нажал кнопку на пульте, и диктор на экране телевизора бодрым
голосом сообщил населению о текущих неприятностях:
   - ...длящееся третий день быстрое падение цен на Московском  фондовом
рынке   не   является   симптомом    общей    тяжелой    болезни    всей
кредитно-финансовой системы, считают российские и  зарубежные  эксперты.
По их мнению, золотовалютные резервы Центробанка  позволят  в  ближайшие
два-три  дня  стабилизировать  обстановку   на   рынке   ценных   бумаг.
Массированные интервенции на рынок не дадут...
   - Интервенции! - усмехнулся я. - Тоже мне, Антанта сыскалась...
   Кузнецов убрал звук, осторожно спросил:
   - Когда вы встречаетесь с вице-премьером? С космическим проектом?
   - Завтра. Сегодня - рано, послезавтра будет поздно. На верблюда  надо
влезать, пока он лежит...
   - Все бумаги готовы.
   - Хорошо, - кивнул я. - Значит, сегодня Ванька улетает в Швейцарию...
   Я отпил остывший кофе из чашки, задумчиво постучал пальцами по столу.
   Кузнецов удивленно посмотрел на меня -  он  знает,  как  я  не  люблю
переговаривать говоренное.
   -  Да,  они   вылетают   вашим   бортом,   "стотридцатьчетверка",   в
восемнадцать тридцать.  В  Цюрихе  их  будет  встречать  Калошин,  он  и
доставит на место. Два человека постоянного сопровождения...
   - Присядь, Паша, посоветоваться  надо,  -  остановил  я  Кузнецова  и
показал ему место за столом. - У меня проблема. Нет времени  дожидаться,
пока Ванька вырастет и поймет все про меня, про рокеров  и  футболистов,
про то, что купить команду "Спартак" - игра азартнее и круче, чем гонять
мяч... Я хочу уплотнить время...
   - Слушаю.
   - Ты знаешь, кто такие "хед-хантеры"?
   -  Охотники  за  головами?  -  перевел   и   удивился   Кузнецов.   -
Полицейские?
   Киллеры?
   - За головами! Но не за скальпами, а за мозгами, -  рассмеялся  я.  -
Это редкая, очень ценная,  высокооплачиваемая  работа.  Хед-хантер  ищет
гениев...
   У нас таких специалистов нет, потому что  в  России  во  все  времена
пропадало столько талантов, что  гений  всегда  стоил  дешевле  грязи...
Гения не то что продать, его за бесплатно некому  было  впарить.  Вот  и
хед-хантеров у нас не возникло - убыточный  бизнес...  Ты  понимаешь,  к
чему я клоню?..
   - Вы  хотите  создать  благотворительный  институт  "Мозг-инвест"?  -
осторожно спросил Кузнецов шефа.
   -  Ни  за  что!  Я  ненавижу  благотворительность  -   самую   лживую
популистскую форму саморекламы!
   - Коммерческий фонд?
   - Я хочу, чтобы ты стал первым настоящим хед-хантером в России.
   Когда-нибудь эта неблагодарная и беспамятная страна поклонится нам  в
ножки за это... Ты должен отыскать и  собрать  все  яркое,  талантливое,
самобытное, что есть на нашей земле.
   - Думаю, еще не все разбежались по миру.
   - Слава Богу! Не алмазы, не алюминий, не нефть - никто не перехватит!
Нет интереса! И на наше счастье, быстровспухший  русский  капитал  живет
пока одной заповедью: если ты такой умный, то почему бедный? Им  еще  не
приходит в голову, что самая бесценная энергия в  мире  -  невоплощенная
идея гения.  И  ты  должен  собрать  мне  этих  никому  неведомых  нищих
мудрецов.
   - Уточните параметры задачи.
   - Только общие контуры, детали ты проработаешь и  срочно  подготовишь
доклад. Объект поиска - молодые люди от двенадцати до тридцати лет.
   Пространство - Россия, все новые самодельные республики  и  Восточная
Европа.  Сфера  интересов  -  прикладные  науки,  передовые  технологии,
нетрадиционные технические проблемы, менеджмент. Реальный  мир,  который
кормит человечество...
   - Какие вы намерены мобилизовать средства?
   - Бюджет - без нашего обычного воровства, но  вполне  свободный,  без
нищеты и крохоборства. И главное - юридическая  база!  Их  мозги  должны
принадлежать нам...
   - Как вы это себе представляете?
   - Договора должны быть составлены так, чтобы мы всегда оставались  их
хозяевами или партнерами.  Семь  из  десяти  наших  выкормышей  принесут
убытки, на двух - останемся  в  нулях.  Один  реализованный  гений  даст
миллиард. Если эта затея выгорит, через двадцать  лет  наши  сыновья  не
будут горевать, что мы с тобой не стали футболистами или плясунами...
   - Кто-нибудь знает об этом плане? - спросил Кузнецов.
   - Ты. И я. Больше никому и знать ничего  не  надо.  Пока,  во  всяком
случае.
   Кроме экспертов и  специалистов,  которые  тебе  понадобятся.  И  тем
информацию сплавляй не полностью, а только в той части, что их касается.
   - Я найду надежных людей, - пообещал Кузнецов.
   -  Постарайся,  -  попросил  я.  -   Обеспечь,   пожалуйста,   полную
конфиденциальность. После того как я утвержу твои предложения, я  открою
на  проект  отдельное  финансирование,  из  сторонних  источников.   Это
миллионы,  очень  много   миллионов.   Всеми   деньгами   распоряжаешься
единолично, отчитываешься только передо мной.
   Кузнецов смотрел на меня с грустью:
   - Спасибо, Александр Игнатьич... За доверие...
   - А чего такой скучный?
   - Нет, все  нормально,  -  тяжело  вздохнул  Кузнецов.  Отвернувшись,
спросил:
   - Вы меня вывели из своего круга?
   Я отодвинул от себя пустую  чашку,  она  резко  противно  звякнула  -
Кузнецов вздрогнул.
   - Паша, я не двигаюсь по кругу... А тебе  даю  возможность  выйти  на
новый виток расширяющейся спирали.

СЕРГЕЙ ОРДЫНЦЕВ:

ДЕД И ВНУК ОДНОВРЕМЕННО

   Господи, как мне не хотелось его  спрашивать  о