елить?
- Нет, - покачал головой Монька. - У них свои расчеты...
   Джангир снова взял в руки лист, почитал, потом спросил:
   - А что, они компьютер купить не могут? Почему от руки надо писать?
   Монька усмехнулся:
   - Я допускаю,  что  они  все  вместе  могли  бы  себе  насобирать  на
компьютер.
   Циркуль  один  контролирует  сто  восемьдесят  -   двести   миллионов
долларов. Но порядок есть порядок, письмо на общак пишется от  руки.  От
сердца.
   Джангир взял со стойки бара хрустальный графин с золотистым коньяком,
разлил по бокалам, спросил приятеля:
   - Слушай, а почему половина воров в законе грузины?
   Монька тяжело вздохнул:.
   - Сейчас две трети воров поднялись из лаврушников...
   Джангиров усмехнулся:
   - Такое  впечатление,  что  князь  Багратион  тоже  был  из  "пиковой
масти"...
   Чокнулись, пригубили, Монька удовлетворенно почмокал губами:
   - Хороший коньячок, нежный.
   Приободрившийся и пришедший  в  себя  Джангир,  конечно,  не  упустил
случая:
   - Не хороший, а замечательный! Этому коньяку около ста лет.
   Монька встал:
   - Ладно, рассказывай это кому-нибудь еще. Коньяк живет  в  бочке  лет
семьдесят - семьдесят пять... Как люди. Потом "деревенеет" и умирает.  А
мне пора, пока я совсем не одеревенел... Спать надо...

   "Каждый третий вор в законе, на которого имеется досье в МВД  России,
является выходцем из Грузии", - передает РИА  "Новости"  со  ссылкой  на
источники в правоохранительных органах.
   Представители МВД отмечают, что Грузия  фактически  не  предпринимает
никаких действий по  поиску  и  задержанию  своих  граждан,  совершивших
преступления на территории России.
   В связи с этим министерство  намерено  поставить  вопрос  о  закрытии
российских границ для грузинских граждан и  введении  жесткого  визового
режима в отношении этой республики.
   По данным МВД, наплыв грузинских уголовных авторитетов в ряд  городов
России, и в первую очередь в Москву,  произошел  в  начале  90-х  годов,
когда в Грузии начались активные аресты лидеров преступного мира.
   С тех пор так называемая грузинская преступная группировка  неуклонно
усиливалась.  Сейчас  ее   главари   поддерживают   активные   связи   с
правительственными чиновниками Грузии, включая правоохранительные органы
республики, а также с грузинскими общинами в США,  Германии,  Голландии,
Бельгии и Израиле.
   Бандиты облагают "комиссионными" компании по  торговле  автомобилями,
коммерческие  банки,  рестораны,  захватывают   заложников,   занимаются
грабежом и мошенничеством.  Самыми  "колоритными"  фигурами  грузинского
преступного  сообщества  в  МВД  называют  арестованного   за   хранение
наркотиков 43-летнего вора в законе Шарикадзе,  известного  под  кличкой
Омар Тбилисский, а также 42-летнего "автомобильного  короля"  Мамаладзе,
который был недавно убит в одной из криминальных разборок.

61. МОСКВА. ОРДЫНЦЕВ. РАСЧЕТ

   Из-за стеклянной закрашенной белилами двери я слышал  ровный  баритон
хирурга. Мой друг Фима Удовский, видимо, диктовал ассистенту протокол  -
отчет  об  операции,   и   спокойствие   его   голоса   удивительно   не
соответствовало тому, что он говорил:
   - ...Проникающее ранение, нанесенное холодным оружием, с повреждением
плечевой сумки, переломом верхних ребер,  разрушением  ключичной  кости,
разрывом связок и нервов  правой  стороны  плечевого  пояса...  Из  раны
извлечен десантный нож двухсторонней заточки с  кровостоком,  обушком  и
ограничением по рукояти...
   Врачи "скорой помощи", приехавшие в гостиницу, не  стали  вытаскивать
нож из раны и везли Мамочку в больницу с торчащим из груди мессером. Они
объяснили мне, что боятся извлекать нож - не исключено, что он сразу  же
умрет от острой кровопотери.
   Слава Богу, не умер, довезли. По дороге в клинику я разыскал Фиму  по
телефону, так что бандита и  убийцу  Арчила  Мамия  ждала  хирургическая
бригада, анестезиолог и реаниматолог,  -  как  самого  что  ни  на  есть
драгоценного пациента, героя, доставленного с поля битвы.
   Фима не пустил нас дальше порога операционного блока, и мы с Любчиком
в этом предбаннике вечности томились третий час, прислушиваясь к голосам
из-за двери.
   - ...Ранением, угрожающим жизни, является проникающий удар в  брюшную
полость. Раневое отверстие диаметром около трех миллиметров находится на
три сантиметра ниже и четыре сантиметра левее  пупка.  Травма  причинена
острым длинным деревянным  предметом,  напоминающим  стилет  -  спицу  с
обломанной ручкой.
   Извлеченная из раны спица длиной  23  сантиметра  из  твердой  породы
дерева -  дуба  или  бука  -  причинила  повреждения:  сквозное  ранение
мочевого пузыря, части тонкого  кишечника  и  задела  двенадцатиперстную
кишку с,обильным внутренним кровотечением...
   Мы недоуменно переглянулись с Любчиком -  никаких  таких  ранений  на
теле Мамочки мы не видели.
   Голоса за стеклянной дверью смолкли, раздался чей-то  резкий  громкий
смех, и снова успокаивающий голос доктора Удовского:
   - Великий хирург Вегенер говорил, что если кровь  на  полу  не  твоя,
успокойся и продолжай делать операцию...
   Монотонность  происходящего  усыпляла.  Обычная  больничная   рутина,
нарушаемая только торчащим у дверей милиционером в форме. И  беспрерывно
снующий туда и обратно  персонал  в  зеленых  выцветших  от  постоянного
кипячения хирургических формах, из-за которых  они  были  похожи  не  на
врачей, а на усталых штукатуров.
   Любчик, явно нервничая, сказал:
   - Боюсь, что эта скотина умрет, и мы не успеем с ним поговорить...
   Я пожал плечами:
   - Капитан Любчик! Меньше цинизма...
   Может быть, я задремал, но в какой-то момент  снова  открыл  глаза  и
увидел, что, загораживая весь дверной проем, появился в  белом  фартуке,
похожем на поварской, Фима Удовский. На необъятном  животе  следы  крови
расходились темными пятнами и разводами. Фима  был  похож  на  громадный
кухонный холодильник "Шарп".
   Мы с Любчиком одновременно  вскочили  ему  навстречу  и  дуэтом,  как
спевшиеся эстрадники, завопили:
   - Как он?
   Фима стянул с себя  латексные  перчатки,  кинул  в  лоток  и  сообщил
индифферентно:
   - Бог весть. Шансов немного. Скорее всего в течение суток  он  должен
умереть от острого перитонита. Конечно,  тот  здоровенный  обормот,  что
лежит в соседней операционной, добил его этой спицей. - Фима вздохнул  и
добавил:
   - У  него  чистейшая  сквозная  пулевая  рана  в  бедро...  Кость  не
задета... Можете вечером его забирать и перевозить в тюремную  больницу.
А то здесь милиции многовато... Кстати, вы поищите на месте нападения  в
гостинице, там должна быть рукоятка от этой спицы...
   Мне уже доводилось видеть это бесшумное орудие  тренированных  убийц,
которые наносят в низ живота удар снизу вверх, по существу, не  оставляя
снаружи следов - из раны почти нет  кровотечения,  подпиленную  рукоятку
отламывают и уносят  с  места  происшествия.  Обычно  хирурги  не  сразу
замечают смертоносный удар деревянной спицей - суматоха приемных покоев,
рентген не фиксирует, раненый, как правило, уже  без  сознания.  В  поле
зрения хирургов она возникает через несколько часов, а  иногда  и  через
пару суток, завершая безукоризненно свое дело.
   - Нам надо с ним поговорить... - сказал я. Фима пожал плечами:
   - Вообще-то с такой просьбой я бы должен был шугануть вас обоих... Но
он уже очнулся и сам почему-то хочет поговорить с вами...
   Мы удивленно переглянулись с Любчиком, который взвился под потолок:
   - Доктор! Ефим Евгеньевич! Да не тяните тогда резину! Он  ведь  может
кончиться в любой момент! Или передумает этот гад ползучий...
   Фима вывел нас в коридор, проводил в послеоперационную палату, строго
предупредил: "Даю вам десять минут!" - И ушел.
   Мамочка усох, скукожился,  глаза  провалились,  проявился  неожиданно
большой горбатый нос,  и  багровость  страшного  рубца  через  все  лицо
померкла, и даже крысячьи острые ушки, прижатые к голове  марлей,  стали
незаметны. Удивительно - он вдруг стал похож на Сталина.
   Мамочка приподнял веки, смотрел некоторое  время  на  меня,  потом  с
усилием сказал:
   - Явились, черти, за мной? - Помолчал и спросил:
   - Это, наверное, ты мне все устроил?
   Любчик примирительно-философски заметил:
   - А какая тебе разница? Все равно ты должен был так кончить.  Знаешь,
ведь наказывает сатана, а карает Бог...
   У Мамочки скривился в насмешке угол разорванного рта:
   - Да ладно тебе! Жалко, не было у меня с собой "волыны". Вы запомните
мои показания, вам это потом понадобится... Хочу,  чтобы  он  тут  потом
валялся, как я... Это  -  Десант,  джангировский  бык.  С  ним  еще  был
белобрысый... Не знаю, как его зовут... Вы уж  достаньте  Джангира,  его
это дела...
   - Я могу это передать Нарику, - предложил я  -Если  ты  скажешь,  где
он...

***

   Умирающий Мамочка лашел в себе силы, засмеяться:
   - Вы что думаете, что я скурвился  и  сдам  братана?  Хер  вам!  Хочу
вашими же руками вмастырить этим нелюдям... Достаньте их покрепче...
   - Скажи, а где Бастанян? - спросил я.
   Мамочка молчал, то ли отключился, то ли обдумывал мой вопрос,  то  ли
решал, стоит ли говорить.
   Любчик, тихо сидевший у стены, встал со стула, подошел к  капельнице,
из которой бежала струйка жидкости, еще  дающая  Мамочке  жизнь,  -  его
существование висело на этом тонком прозрачном  пластмассовом  проводке.
Любчик сухо щелкнул пальцами - большим и средним, будто воздух с треском
щипнул. Мамочка открыл глаза и осмысленно посмотрел на него. Любчик снял
с подвеса капельницы стеклянный стакан с кордиамином  и  задумчиво  стал
крутить его в руках. В зрачках у Мамочки  плеснулся  ужас  -  если  опер
пережмет шланг, этот сладкий спасительный ток  жизни  замрет.  И  придет
смерть.
   А Мамочка не хотел умирать. Он надеялся  отбиться  и  от  нас,  и  от
смерти, он еще собирался с нами рассчитаться и  отомстить.  Ему  убитого
Валерки Ларионова было мало.
   Любчик опустил капсулу с лекарством до пола и показал ему, как  легко
сгибается прозрачно-белесый шланг. И тихо, почти шепотом спросил:
   - Где Бастанян?
   Мамочка быстро хрипло забормотал:
   - Бастаняна нет...  Убили...  Третьего  дня...  Нарик  поклялся,  что
армяшка не переживет брата ни на один день...
   - Куда дели труп? - спросил я. Мамочка захрипел громче:
   - Куда  труп  дели?..  Сожгли!..  Нету  его...  Прах,  дым...  re  Он
обессиленно замолчал. Любчик повесил стакан на стойку капельницы.
   - Зачем вам нужен был Бастанян? - спросил я.
   Посииневшими губами Мамочка прошептал:
   - За ним большие деньги... Мы давно еще переправляли ему зубы...
   - Какие зубы?
   Долгая пауза, иссякающий вздох, Мамочка шепнул:
   - У Джангира есть черт .и  Приносит  зубы  убитых...  Золотые...  Где
берет - не знаю...
   На экране монитора  забилась,  заплясала  огненная  точка  еердечного
пульса.
   Потом вдруг остановилась, снова двинулась, она стала  замедлять  ход,
описывая плавные нисходящие синусоиды,  что-то  там  пикнуло,  и  кривая
выпрямилась в ровную линию. Загудел тягучий назойливый зуммер, в  палату
вбежала сестра, схватила Мамочку за кисть руки -  искала  пульс.  Быстро
повернулась к нам:
   - Уходите!.. Он умер...

62. ТУЛЬСКАЯ ОБЛАСТЬ. ПРОКАЖЕННЫЕ

   Вонг позвонил и сообщил своим невыносимо вежливым голосом:
   - Товарищ генерал, человека, о котором вы говорили, я нашел...
   -  Где  он?  -  импульсивно  вскинулся  Джангир.  Вонг  молчал   одно
мгновение, потом так же вежливо, почти ласково сказал:
   - Я не могу говорить об этом по телефону... При случае я вам об  этом
сообщу... Я  жду  указаний  -  приступать  мне  к  выполнению  основного
задания? Или подождать? Здесь он сидит крепко - можно не торопиться...
   Джангир глубоко, радостно вздохнул и ощутил необыкновенную  легкость,
освобожденность  от  тех  бесчисленных  забот  и  сложных  обязательств,
которые он должен был все время учитывать, помнить, оценивать, принимать
в расчет, завязывать на них свои решения и поступки. Все!
   - Можешь исполнять его... Больше он никому не нужен!
   - Я сделаю, генерал, как вы сказали. О результатах сообщу, - пообещал
Вонг и отключил телефон.
   Вонг говорил из кабины джипа "эксплорер", одновременно рассматривая в
бинокль серый одноэтажный дом, стоящий на краю большого поселка, у самой
опушки леса. И сама опушка, и серый дом, и машина, в  которой  сидел  со
своими бойцами Вонг, и тускло освещенные корпуса клиники чуть поодаль  -
все  было  обнесено  трехметровым  забором  с  .кружевными  "оборочками"
колючки поверху. Все пространство внутри забора  было  вполне  легальным
учреждением, о существовании которого было  не  известно  никому,  кроме
попавших за  забор,  -  отсюда  выхода  не  было.  Вроде  бы  нормальная
клиникачггационар,  инфекционная  больница  номер  восемь,   подчиненная
непосредственно Министерству здравоохранения. Пациенты  в  ней  были  не
совсем обычные - прокаженные.
   Лет двадцать назад в связи с ростом числа больных проказой здесь,  на
полдороге между Москвой и Тулой, разместили лепрозорий в глухом лесистом
месте.
   Эта больница превратилась в фантом -  без  адреса,  без  памяти,  вне
времени.
   Пациенты попадали сюда без срока  -  до  смерти,  с  врачей  отбирали
подписку о неразглашении. Чего?
   А когда  сумасшедшая  советская  секретность  наложилась  на  хаос  и
бескормицу демократической жизни  в  свободной  России,  про  лепрозорий
будто забыли.
   Вонг, битый волк, не мог не оценить исключительного хитроумия Нарика,
нашедшего себе такое замечательное логово. Вонг  проказы  совершенно  не
боялся, потому что в его родных местах прокаженных вообще не изолируют -
под стражей они свободно доживают свой век среди людей в  деревнях  и  в
буддийских монастырях.  Его  смешили  строгость  охраны  и  чрезвычайная
секретность лепрозория, порожденные постыдным  суеверным  страхом  перед
опасностью этой жутковатой болезни.
   Новый демократический режим в России победил предрассудки, суеверия и
нелепые страхи,  прекратив  финансирование  больницы.  Оказывается,  без
питания, лекарств и  зарплаты  таинственность  этого  учреждения  быстро
рассеялась.
   Разбежалась охрана, разбрелся кто куда медперсонал.  Остались  только
больные - желтые изможденные люди со  скрюченными  пальцами,  отгнившими
суставами, с "львиными печатями" на лбу. Получив наконец  свободу,  тоже
никуда не пошли - им и идти-то некуда было. Решили умирать здесь.
   Всегда пьяный главврач, которого Нарик обеспечил деньгами, выпивкой и
продуктами из Москвы, охотно уступил ему корпус. Когда-то это место  для
банды Нарика разыскал Мамочка.  Его  привезла  сюда  развеселая  гулящая
медсестра, работающая здесь и вступившая с  Мамочкой  в  разовый  боевой
секс-контакт. Мамочка не больно-то сильно  испугался,  что  трахается  с
бабой в лепрозории, - огляделся, подрасспросил ее, подумал и через  день
приволок сюда Нарика. Нарик за тысячу долларов  снял  на  год  пустующий
больничный корпус,  там  произвели  ремонт  и  привезли  мебель,  и  они
получили многократной секретности и укрытости базу.
   А сейчас Мамочки, первооткрывателя, Колумба лепрозорийного покоя, уже
не было. Эту печальную  новость  привез  водитель-охранник  Автандил  по
кличке Авто.
   И Нарик горевал, бушевал и безумствовал.  Сколько  раз  он  ширнулся,
Нарик и сам не помнил. Перед ним на  мраморном  столике  лежал  шприц  -
"баян" и щепотками насыпан белоснежный чистейший  "герыч"  -  героин-99,
лучший, который Авто смог достать в Москве. Предполагалось, что в каждой
щепотке обычный дозняк - два миллиграмма. Да кто их мерил! Авто  пытался
угомонить хозяина, опасаясь, что Нарик откинет  хвост  от  передоза.  Но
закаленный многолетним  ширевом  организм  Нарика  надсадно  тянул,  как
перегретый двигатель. Вместе с ним справляли тризну по Мамочке еще  пара
подхватчиков и какие-то шлюхи.
   - Давай еще! - орал Нарик.
   И Авто насыпал героин в стальную ложку, наливал туда немного  воды  и
на зажигалке раскалял раствор до кипения. Тогда он  затягивал  резиновым
шнуром руку Нарику, и Нарик сам брал шприц  -  не  доверял  никому  -  и
безошибочно вводил его в "колодец" - толстое, опухшее по  краям  красное
отверстие, постоянно открытый доступ в  вену.  Нарик,  весь  удолбанный,
засморканный, плачущий, воющий и бушующий,  сейчас  был  мало  похож  на
прежнего красавчика бандита, наводившего ужас на всех.
   Он смотрел, как игла входит в вену, подтягивал шток  шприца,  пока  в
стеклянном цилиндре не появлялось несколько капель крови - верный  знак,
что игла в вене и "колодец" он прошел нормально. Он смотрел на  кровь  и
удивленно говорил:
   - Моя кровь! Моя кровь! - Он повторял беспрерывно:
   - Моя кровь! Из меня выпустили всю кровь! Мой  брат  Ахат,  мой  друг
Мамочка! Все погибли! Я отомщу! Я их зубами буду  рвать!  Я  буду  жрать
сырым их сердце...
   Вонг спокойно, терпеливо, неподвижно, будто во сне, ждал. И бойцы его
не шевелились. Шли часы. Он дожидался ночи, когда все в доме  загрузятся
до ноздрей и отпадут.
   Окно в большой комнате было забрано почти доверху решеткой, оставался
только узкий лючок для открытой форточки. Гардины были задернуты, и Вонг
мог видеть только вялые движения теней. Но зато он прекрасно слышал все,
что там происходило, - ствол направленного микрофона "снимал"  все  шумы
из дома.
   Презрительно кривя губу, Вонг на слух фиксировал  динамику  состояния
Нарика - приход, тяга, полет, отпад. Кто-то из собутыльников Нарика взял
на гитаре аккорд, негромко запел:
   Вор вора на юру познаша И домой братка позваша.
   Налил ханки, дал закуски, Жаркой шмарой угостил.
   Утром обнял, Дал подводку, В нужный адрес проводил.
   Объяснил про все  запоры  И  запасные  ходы,  Пожелал  ему  удачиИ  в
ментовку заложил.
   Он пел горестно, со слезой. Кто-то уже  храпел,  подвизгивали  шлюхи,
Нарик зло и страстно мычал. Потом шумы  стали  стихать.  Пригас  свет  в
доме, только одно окно в гостиной еще светилось.
   Вонг сказал  сидевшему  рядом  с  ним  крошечному  юркому  вьетнамцу,
похожему на недокормленного мальчишку:
   - Давай!
   Вьет выскочил из машины, дверца не хлопнула, а еле слышно чавкнула.
   Темнота на миг проглотила его,  но  через  минуту  он  уже  беззвучно
подтягивался на оконной решетке, ухватился за раму и через форточку стал
ввинчиваться в окно.
   Он проникал в  отверстие  как  змея  -  гибкими,  плавными  круговыми
рывками. Потом он исчез в доме, и тогда Вонг сказал:
   - Начинайте...
   Сидевшая на заднем сиденье тройка  подхватчиков  десан-тировалась  из
джипа в темноту. Их силуэты на фоне  стены  были  еле  различимы.  Через
минуту изнутри щелкнул  замок,  и  дверь  чуть-чуть  растворилась,  тени
скользнули в дом. Маленький вьетнамец мигнул фонариком, и тогда вылез из
машины Вонг, пошел замыкающим.
   В тускло освещенной гостиной валялся на тахте в наркотическом  отпаде
Нарик. На ковре лежала голая девка, остатки еды и  выпивки  громоздились
на столе. Авто, сидя, дремал в кресле в  изголодье  Нарика,  верно  тело
охранял. Но привстать не успел - в ухо воткнули ствол автомата "узи",  и
карлик вьетнамец прижал палец к губам:
   - Тихо...
   Вонг подошел к бесчувственному Нарику,  ухватив  за  длинные  волосы,
приподнял голову. Нарик открыл мутные, затянутые пеленой безумия  глаза,
равнодушно глядя в лицо своему раскосому ангелу смерти.
   Вонг медленно вытянул из черных кожаных ножен узкий, чуть загнутый на
конце "кинжал милосердия" и воткнул Нарику в шею,  под  сонную  артерию.
Булькнул, вырвавшись наружу, алый  ручеек,  Нарик  закрыл  глаза,  будто
уснул, наверное, "тяга" еще продолжалась, из сумерек "торчания" он уплыл
в темноту навсегда.
   Вонг сказал маленькому вьету:
   -  Телохранителя  тихо  кончайте,  и  быстро  уводи  людей...  Я  иду
следом... Мне надо на минуту задержаться...

63. НЬЮ-ЙОРК. СТИВЕН ПОЛК. ПРЕДАТЕЛЬСТВО

   Впервые за нынешнюю осень пришел дождь. С Атлантики