бронзовой  табличкой
"Правление" -  огромный,  поднебесно  высокий  ампирный  зал  заседаний,
отделанный темно-золотым багетом, ляпис-лазурью, зеленоватым мрамором.
   Нет, что ни говори, а субординация у них не хуже, чем у строевиков, -
при  появлении  Серебровского  все  присутствующие   встали   и   смирно
дожидались, пока он займет свое место во главе бесконечного овала стола.
   - Прошу садиться! - Серебровский взглянул на часы:
   -    Приступаем,    господа...    -    Повернувшись    к    молодому,
хлыщевато-американского  вида  человеку,  Сашка  ткнул  в  его   сторону
указующий перст:
   - Петр Петрович, прошу помнить, что на  доклад  в  правительстве  мне
отпущено семь минут.
   Должны уложиться - полно, ясно, убедительно. Никакой лирики!
   Петр Петрович мгновенно поднялся, сделал  знак  технику,  сидящему  в
стороне  с  переносным  пультом  управления.  И  сразу  же  на   большом
электронном экране вспыхнуло изображение карты России с пульсирующими на
ней точками-огоньками.
   -   На    карте    изображена    система    базирования    российских
межконтинентальных ракет СС-20, -  пояснял  Петр  Петрович.  -  Согласно
обязательствам нашей страны по договору ОСВ-2, ядерные боеголовки с  них
должны быть демонтированы, а сами ракеты уничтожены...
   На  карте  огоньки  одновременно  вспыхнули   и   протяжно   замигали
маленькими взрывами.
   - ...Общее количество ракет превышает тысячу боевых единиц,  -  пугал
нас Петр Петрович. - Стоимость уничтожения одной ракеты составляет около
одного миллиона долларов США. Этих денег в бюджете нет и не предвидится.
   Взрывы на карте исчезли - огоньки стали гореть ровным светом.
   - ...Компания "РОСС и Я" разработала  проект  федерального  масштаба,
обеспеченный научно-технически, финансово и  организационно.  Реализация
этого проекта позволит России не только избежать невыносимых  для  нашей
экономики миллиардных затрат, но и выдвинуть страну на  самые  передовые
рубежи мировой  технологии,  политики  и  финансовых  прибылей.  -  Петр
Петрович сделал технику знак, и на экране возникла схема -  земной  шар,
окруженный  густой  сетью   вращающихся   по   концентрическим   орбитам
спутников.
   - Нами достигнута договоренность с господином Биллом Хейнсом,. главой
крупнейшей в мире компьютерной компании "Макрокомп глобал  электроникс",
о создании совместной глобальной информационной сети.
   На  экране  всплыла  знакомая  всем  эмблема  "Макрокомпа",   крупная
фотография Билла  Хейнса,  справка  об  экономических  показателях  этой
мировой компании.
   -  Тысяча  российских   баллистических   ракет,   с   которых   будут
демонтированы боеголовки и установлены  спутники-трансляторы  "Макрокомп
глобал", вынесут на околоземную орбиту небывалую в человеческой  истории
международную коммуникационную сеть...
   - Ты понимаешь, что это такое? - тихо спросил Серебровский у меня.
   - Картина впечатляет, - пробормотал я. - Демон, фраер, хвастался, что
он, мол, вольный сын эфира. А ты собираешься стать паханом эфира...
   Эксперт Петр Петрович ликовал-заливался:
   -  Сметная  стоимость  проекта  составляет  около  девяти  миллиардов
долларов и будет солидарно проинвестирована нашей компанией и "Макрокомп
глобал".
   Серебровский наклонился ко мне, шепнул:
   - Не обижайся, Верный Конь. Становиться генералом глупо...
   - Наверное, - пожал я плечами. - Если  генерал  -  просто  ряженый  в
лампасах...
   - Да! - жестко вымолвил он. - Разница  между  ливрейным  швейцаром  в
"Трамп Плазе" и нашим Кузьмичом - только количественная. Один  принимает
мое пальто, а другой - мои указания.
   - Жуть! Лишаешь последних карьерных стимулов...
   - Это не стимул!  -  проронил  Хитрый  Пес.  -  Мне  Сафонов  показал
распечатку - только к последнему  празднику  президент  пожаловал  сорок
семь званий генералов милиции. Тебе это надо? Быть  сорок  восьмым?  Или
сто сорок восьмым? Стимул - быть первым. Уже второй не получает  ничего.
Чем бы ты ни занимался - быть надо первым...

КОТ БОЙКО:

МЕЧ НА БОКУ СЛЕВА

   Летом напиваться днем нельзя. День  -  долгий,  и  пьянка  становится
изнурительно-бесконечной, как это  масляно-желтое  незаходящее  вечернее
солнце. Зимой выпил, потом  повторил,  снова  добавил,  еще  закрепил  -
глядь, и сам ты плавно затухаешь вместе с  меркнущим  днем.  А  летом  -
жуткое дело!
   Светло еще, жизнь полным  ходом  идет,  все  только  намыливаются  на
застольные подвиги, а ты уже домой вяло подплываешь  с  бултыхающимся  в
трюме литром жесткой выпивки.
   В сон клонит, дремота качает меня на  заднем  сиденье  карабасовского
старого ржавого японского вездехода. А сам Карабас,  совсем  уже  бусой,
ватный,  складной,  сидит  впереди  рядом  с  молодым  парнем-водителем,
рассуждает о жизни. В зеркале заднего вида  я  рассматривал  себя  одним
глазом, второй  приоткрыть  нет  сил.  Ксана,  подруга  Карабаса,  перед
отъездом снова напялила на меня парик,  расчесала  длинные  блондинистые
пряди - прямо не человек  обычный,  а  певец  Игорь  Николаев  какой-то.
Темные очки на носу, рубаха до пупа расстегнута, а сам вцепился  руками,
как клешнями, врос суставами в небольшой  коричнево-кожаный  чемодан.  О
дорогой мой!
   - Нет, Кот, я город не люблю, - настырно гундел  Карабас.  -  Меня  в
город калачом не заманишь. Боязно тут у вас...  Вот  недавно  шел  я  от
приятеля.
   Отдохнули мы с ним, конечно, крепко... Ищу я, значит, свою  машину  -
забыл, где я ее поставил.
   У Карабаса и машина не как у всех людей - руль справа  для  японского
левостороннего движения.
   - А тут навстречу двое, в прах пьяные, орут  как  оглашенные  -  всех
бить будем! Я спрашиваю - и меня? А  они  -  тебя,  толстуна  лохматого,
особенно!
   Тут я, конечно, с перепуга как в торец одному  шмякнул  -  рухнул  он
костью в асфальт, думаю - беда, забил!  Нет,  шевелится,  и  второй  уже
возникает. Ну, наковырял я им ряшки на память -  и  домой  поскорей,  от
греха подальше...
   Мне стало смешно - я представил себе, как громадный Карабас,  похожий
в пустынном ночном городе на сбежавшего из зоопарка носорога,  сиротливо
рыщется по темным улицам в поисках забытой где-то машины.
   - Не боишься пьяный за рулем ездить? - спросил я нравоучительски.
   - А я пьяный не езжу, - уверил Карабас.  -  Сажусь  за  руль,  смотрю
вперед - если край капота вижу, значит, порядок. Можно двигать.  А  если
край не различаю, то все, конец, туши свет...
   - Слава богу, что машину разыскал.
   - А как же! Мне без моей лохматки - жизнь невпротык...
   - Слушай, Карабас, ты ведь  все  знаешь  -  почему  у  японцев  левое
движение?
   Неудобно ведь!
   - О великая мудрость старых традиций! - обрадовался старый болтун.  -
Два века назад без малого  император  Мэйдзи  предписал:  ходить  слева,
чтобы на узких дорогах самураи не цеплялись друг за друга  мечами  и  не
дрались на дуэлях из-за этой глупости, окаянные.  Ходить-то  можешь  как
хочешь, без разницы, а оружие надобно всегда иметь слева - в руку должно
ложиться удобно... Усек?
   - Это ты к чему? - спросил я.
   - К тому, что коли уж ты со своим Чрезвычайным и  Полномочным  Другом
не разъехался, пусть рука будет навежове...
   Я прижал к себе свой чемодан крепче.
   - Карабас, знаешь, в чем наша беда?
   - Валяй...
   - Нам с тобой давно пора на завалинку,  языком  чесать,  кости  греть
старые, а мы все в драку норовим.
   - Вот придурок! Это наше счастье, а не беда! Я ухмыльнулся довольно -
может быть, он прав?
   - Приехали, Карабас! Зарули во двор.
   Машина притормозила у дальнего конца дома  -  против  двери  рядом  с
камерой мусоросборника. Я открыл дверцу:
   - Спасибо, старче...
   - Перестань! Жду звонка. Как только - так сразу...

АЛЕКСАНДР СЕРЕБРОВСКИЙ:

КАПИЩЕ

   Я вошел в диллинговый зал, и все, что так тревожило меня, волновало и
заботило с самого утра, - ушло. Нет, не перестало существовать, конечно,
не обесценилось и не стало  малозначительным.  Просто  в  этом  денежном
космосе начинали работать другие законы бытия,  совсем  иные  понятия  о
времени, пространстве и о тебе самом - вершителе мира  и  его  ничтожной
пылинке.
   Здесь, на торцевой стене вокзального  размера  зала,  размещены  пять
огромных часовых циферблатов с надписями: "Токио",  "Москва",  "Лондон",
"Нью-Йорк", "Лос-Анджелес" - символом пугающего  предупреждения  о  том,
что деньги не спят  никогда.  Десятки  брокеров  -  аккуратных,  шустрых
молодых людей с лунатически отрешенными лицами, - оседлав  все  мыслимые
коммуникационные системы, ведут по компьютерам и телефонам ни на миг  не
затихающую битву за деньги.
   Они продают, закладывают, покупают, меняются пакетами акций, торгуют,
скандалят и улещивают, снова продают, предлагают, пугают и уговаривают -
гонят мощный денежный кровоток,  в  котором  перемешаны  рубли,  франки,
доллары, марки, -  неутомимо  и  незримо  пульсирует  он  в  виртуальных
артериях мира.
   Громадное большинство людей на Земле считают, что 100 долларов -  это
хорошие бабки. По-своему они правы, потому что и  1  доллар  тоже  очень
хорошая бабка!
   Но если заговорить с ними о миллионах, они сразу утрачивают  интерес,
поскольку разговор сместился в жанр какой-то скучной небывальщины, вроде
вечного блаженства или геенны огненной.
   Цифры, выскакивающие на электронных табло, им ничего не говорят. Им и
в голову не приходит, что их кусок хлеба, кров над головой, учеба  детей
и сама их жизнь зависят от деловых индексов нью-йоркского  "доу-джонса",
лондонского "футси" или  сингапурского  "стретс".  Они  и  слов-то  этих
никогда не слыхали. Может быть, это и хорошо...
   Поэтому здесь напряженно и  неслышно  молотит  сердце  моей  империи,
здесь - центр возводимого мной мироздания. Здесь мой Родос, где я должен
прыгать каждый день. Рубикон, который я перехожу  ежечасно.  Здесь  поле
моей ежеминутной битвы.
   Вот оно - Бородинское поле, и небо Аустерлица, и окопы Сталинграда, и
взятие Берлина, и никогда не утихающая буря в пустыне.
   Огромные  деньги,  непрерывно  двигающиеся  в  компьютерных  каналах,
излучают здесь гигантскую энергию  и  создают  фантастическую  атмосферу
азарта, надежды, алчного восторга, страха. В этом огромном неуютном зале
никогда не исчезает ощущение  волнующего  кровь  флирта  со  смертельной
опасностью.
   Здесь - алтарь нашего презренного Храма Денег. Здесь - святая  святых
нашего прекрасного волшебного капища...
   - Святая святых? - удивился мой финансовый директор  Палей.  -  Евреи
могли бы назвать это трефная трефных...
   На стойке перед его столом - телевизор, всегда включенный,  но  звука
нет, и комментатор на экране немо и страстно гримасничает.
   - Итак, я продолжаю  -  рынок  перегрет  до  предела!  -  говорил  со
страстью Палей. - Этот абсурд с краткосрочными облигациями доведет  всех
до  большой  беды...  Вы  меня  не  слушаете,  Александр   Игнатьич?   -
Слушаю-слушаю, мудрый Вениамин,  -  положил  я  ему  руку  на  плечо.  -
Думаю...
   - Поделитесь, - смирно предложил Палей.
   - Обязательно, - пообещал я. - В надлежащее время. Что  там  западные
инвесторы?
   - Мелко суетят. Тихо, вполне корректно выводят свои деньги...  Малыми
дозами.
   Нет, что ни говори, а это мое счастье - не пришли еще  сюда  большие,
настоящие игроки. Мелкие шкуродеры, барышники.
   - Ага! Значит, так... - Я взял со стола телевизионный пульт,  включил
звук, и оживший комментатор со страстью науськанного пса яростно  заорал
мне в лицо:
   - ...Приход в большую политику  таких  фигур,  как  Серебровский,  не
может не настораживать. Скорее всего он привнесет в  политическую  жизнь
те  же  методы,  которыми  пользуется  в  бизнесе.  А  как  сказал  один
остроумно-злой  аналитик,  Серебровский  способен  систему   бандитского
капитализма превратить в механизм капитального бандитизма...
   Ах ты, дерьмо этакое! Тварь! Я со злобой выключил телевизор, а  Палей
заметил снисходительно:
   - Не обращайте внимания, обычные штучки наемников... Мелкие корыстные
насекомые из отряда кровососущих.
   Да, к сожалению, ситуация не располагает к моцартовскому изяществу  и
легкости финансовых операций.
   Я обернулся к Палею:
   - Что нам известно о запасах ГКОшек  у  "Бетимпекса"?  Сколько  может
быть их сейчас на руках у Гвоздева?
   - Тьма! - уверенно сказал Палей. - Сначала они от  кулацкой  жадности
их сами гребли без счета. А потом  им  правительство  силком  набило  за
пазуху бумажек на миллиард. Я это по своим источникам знаю точно...
   Я глубоко вздохнул, как перед прыжком в воду:
   - Значит, так, Вениамин  Яковлевич...  Завтра,  за  десять  минут  до
закрытия торгов, сбросьте все наши ГКОшки.
   - Все-е? - с испугом переспросил Палей.
   - Все краткосрочные облигации. Мы к этому  отношения  не  имеем,  они
переданы в трастовое управление "Вест-Дойче  акционер  банк".  Передайте
Фогелю и Кирхгофу по закрытой линии мое распоряжение. Устно, конечно...
   - Вы не боитесь убить рынок?
   - Как говорил один мой старый приятель - не преувеличивайте!  Мы  его
не убьем. Немного уроним. А потом - поднимем... Сбросят немцы  бумаги  -
докладывайте мне состояние биржи каждый час.

КОТ БОЙКО:

КЛАДЕНЕЦ

   Я стоял посреди комнаты, весь из  себя  гулкий  и  облачно-пустой  от
хмеля, прижимая к груди свой  шикарный  чемодан.  Лора,  оторвавшись  от
работы на компьютере, смотрела на меня опасливо-подозрительно.
   - Ну, ненаглядный мой гусар, какие совершил подвиги? -  спросила  она
вполне незлобиво.
   - Лора, подруга дней моих суровых, я сделал страшное открытие...
   - Напугай и меня - за компанию.
   - Я узнал, что выбитый из седла гусар - это кривоногий солдат в пешем
строю. Представляешь, ужас? - возгласил я патетически.
   - Страшно подумать, - кивнула Лора и показала на чемодан:
   - У кого-то в пешем строю отбил?
   Я прижал чемодан к груди еще теснее:
   - Нет, подруга, это мое... Законное! Исконное! Мой меч-кладенец...  Я
с ним и в пешем строю гусар!
   - Одним глазком!.. Умоляю! - заверещала Лора. Я  положил  чемодан  на
стол, нагнулся, всматриваясь в цифирь наборного замка.
   - Номер забыл? - напугалась Лора.
   Я схватился за голову:
   - Забыл! Е-к-л-м-н! Забыл! Что теперь делать?
   - Я знаю мастерскую, это тут, недалеко...
   Я обрадовался:
   - Ага! Давай лучше прямо в ментовку заглянем, попросим пособить наших
защитников-лимитчиков!
   - А что там? - тыкала Лора пальцем в чемодан.
   - Я ж тебе сказал - меч волшебный, называется  кладенец  -  в  смысле
ма-а-аленький  такой  клад,  как   бы   игрушечный...   Можно   сказать,
кладюнечка...
   - Кот, противный живой трус, перестань мучить! Вспоминай лучше номер,
балда ты этакая!
   - Подожди, давай подумаем...  Может,  ты  мне  поможешь...  Что-то  я
запамятовал - когда у меня день рождения?
   - Экий ты садист, Котяра! Код - 25-04-62! 25 апреля 1962 года!
   - Отпираем! - Я  быстро  закрутил  колесиками-шестеренками  замкового
кода, и  это  было  сказочное  удовольствие  -  будто  пальцами  влез  в
волшебные часы, махонькую машинку времени. Щелчок!
   Поднял крышку и увидел, что у Лоры  вытянулось  лицо.  Ах,  какой  же
роскошный чемоданчик мне впарили когда-то за несусветную цену в магазине
"Хэрродс"!
   Откинувшаяся крышка отделена дополнительной перегородкой на молнии. В
днище чемодана, в глубоких покойных нишах, обитых светлой замшей,  лежит
бельгийский автоматический карабин  "зауэр".  Отдельно  ствол,  отдельно
приклад, затвор, оптический прицел,  четыре  переливающиеся  ярой  медью
гильз обоймы с патронами. Красавец ты мой! Неописанный! Таможней!
   - Кот, ты что, сдурел? Зачем это?
   - Привет из прошлого, - доброжелательно улыбнулся я.  -  Забыла,  что
ли? Это ж мой рабочий инструмент...
   - Кот, у тебя же пистолет есть уже... Зачем тебе? - Лицо  ее  дурнело
от натекающего тона тревоги.
   Ласково  оглаживая  полированную  ореховую  поверхность  приклада,  я
поделился:
   - По сравнению с этой машинкой пистолет - просто уличная рогатка!
   - Кот, что ты придумал? Я тебя спрашиваю - зачем?
   - Сезон скоро открывается - на охоту пойду, - невозмутимо сообщил  я.
- В этом году разрешена охота на бронтозавров...
   - Кот, хочешь - на колени встану?
   - Никогда, любимая! - подхватил я ее на руки. - Мы же кладенец-то  не
осмотрели полностью... Кладик-кладюнечку нашего...
   Рывком разодрал я молнию  на  крышечном  отсеке  чемодана,  и  оттуда
посыпались на карабин обандероленные  пачки  долларов.  Потом  несколько
паспортов, кредитные карточки "Виза" и "Мастер-кард", и уж  конечно,  мы
без этого никак не можем, - мое большое цветное фото. Тут я  еще  совсем
молодой, орел, красавец и кавалергард, в  чемпионской  ленте,  усыпанной
бесчисленными спортивными медалями, жетонами и почетными знаками.
   Я сорвал с пачки бандерольку, потом с  другой,  с  третьей  -  деньги
зеленой вьюгой полетели по комнате, я хватал их пригоршнями и  сыпал  на
Лору с диким развеселым криком:
   - Смотри, подруга, сколько у тебя "у.е."!  Вот  это  и  есть  уевище!
Гуляем!..
   А Лора, улыбаясь, слабо  держала  меня  холодными  ладошками,  и  две
круглые росяные капельки медленно ползли к ее подбородку.

СЕРГЕЙ ОРДЫНЦЕВ:

РАЗВЕДДОПРОС

   На Театральной площади бушевал водоворот бесплодной  и  бессмысленной
суеты.
   В уже привычной неопрятной  стройке  колготели  и  толкались  люди  с
плакатами, призывавшими обратиться к Богу, к коммунистическим идеалам, к
йоговской медитации, быстро разбогатеть и подать на пропитание беженцам.
   Мы рассматривали их с Сафоновым  из  машины,  припарковавшейся  перед
Малым театром.
   - Вот эту штучку спрячь под рубаху, - протянул мне Сафонов  маленькую
черную коробочку, похожую на бипер. - Радиомаяк...
   - Опасаетесь, что они меня киднапнут?
   - Нет, похищать они тебя  скорее  всего  не  станут.  Но  все-таки...
Береженого Бог бережет, - рассудительно-неспешно сказал Сафонов. - А вот
эту булавку воткни за лацкан куртки. Это  мощный  микрофон-транслятор  -
мне весь ваш разговор будет слышно. Чуть что - мы тебя так прикроем, что
им мало не покажется...
   - Спасибо!
   - Не за что. Ты не дергайся, головой не крути - мы тебя ни на миг  из
поля зрения не выпустим.
   - Алексей Кузьмич!
   - А?
   - Вы Интерпол чем-то вроде детсада представляете?
   - Нет, серьезная контора. Бывал я там. Однако разница с нами имеется.
-  Когда  Сафонов  ухмылялся,  его  каленая  бурая   морда   покрывалась
трещинами, как старая глина.
   - Какая?
   - То, что наши бандюки здесь на улице вытворяют,  на  Западе  в  кино
показывают.  А  ты  не  обижайся,  Серега.  Я  -  старый,  хочу  потише,
поспокойнее. Без прыжков, стрельбы и других шумных  фокусов...  Ну  все,
иди, иди, сынок... Не дергайся - я держу территорию.
   Я прошел не спеша  через  сквер  и  остановился  у  грязного  пустого
фонтана.
   Где-то, пока не различаемые мной, в  разных  позициях  группировались
патрули наблюдения - пешие прохожие и оперативники  в  машинах,  готовые
принять меня под опеку в любой точке по всей окрестности.
   И хотя я знал, что  человек,  к  которому  я  пришел,  уже  наверняка
пасется здесь давно - взглядом щупает меня, опознает, оценивает, - а все
равно я дернулся маленько, когда коренастый здоровяк средних лет  крепко
взял меня под руку.
   - Здравствуй, Сережа, здравствуй, друг!
   Я отодвинулся на шаг, высвободил руку и лениво ответил:
   -  Здорово,  мой  дорогой,  старинный,  безымянный,  неизвестный  мне
дружбан...
   Мой новый  корешок  -  шестипудовый  комод  со  стенобитным  рылом  -
добродушно засмеялся:
   - Все смешалось в доме Обломовых! Без пол-литра не понять - кто друг,
кто враг...
   - Это точно! Упаси Господь от друзей, а от врагов сами отмахнемся...
   А друган мой новый тянул меня за руку:
   - Идем, пройдемся маленько! Чего стоять без толку?
   - Пойдем, - согласился я, понимая, что он хочет проверить мои  хвосты
в движении. Сейчас наше сопровождение