-  его  и  мое  -  превратится  в
слоеный пирог.
   Мы вразвалку прошли переход к станции метро "Охотный  ряд",  миновали
ее, пересекли Дмитровку и лениво шествовали мимо Государственной Думы  -
в сторону Тверской.
   - Расскажи, как дела... Что слыхать? - доброжелательно предложил этот
гусь и улыбнулся неосторожно - растянул сухие пленки губ и  обнажил  две
желтоватых костяных пилы.
   - А не твое это дело, не касаются тебя мои дела, - ответил я ему тоже
доброжелательно, с улыбкой. - Я жене  и  начальству  про  свои  дела  не
докладываю, а уж тебе-то...
   - Так это ж ты мне звонил, а не я тебе! -  обиделся  этот  брутальный
кабан.
   -  Я  не  тебе  звонил,  а  Коту  Бойко.  Ты  предложил  встретиться,
посмотреть на меня. Посмотрел?
   - Посмотрел!
   - Доволен?
   - Не сильно как...
   - Это твои проблемы. Можешь связать с Котом?
   - Зависит от обстоятельств... - неопределенно сказал он.
   - Например?
   - Хочу знать, например, зачем Кота ищешь. Ты  ведь  от  Серебровского
притопал?
   - Так! В общем, с тобой понятно, боле-мене. Ты Коту сказал, что я его
ищу?
   -  Сказал,  -  не  моргнув  ответил  диспетчер.  -  Просил   выяснить
обстановку...
   - Что ты мне лечишь мозг этой чепухой? Что ты мне пар продаешь?
   - Как просил Кот - проясняю ситуацию.
   - Ты меня за кого принимаешь? Ты со мной не боишься  играть  в  такие
игры? - спросил я по возможности внушительнее.
   - Не боюсь, - усмехнулся нахально мой приятный спутник.
   - Зря...
   - Коли ты такой грозный, что же ты такой нервный?
   - Оттого, что не могу пока сообразить - что у Кота с тобой общего?
   А он печально сказал:
   - Кот вчера  по  глупости  человека  замочил.  Я  ему  сейчас  помочь
стараюсь...
   В этот момент у него в кармане раздался звонок сотового телефона,  он
вынул трубку и нажал кнопку.
   - Слушаю... Да... Ага, понял... Повтори это снова,  -  и  протянул  к
моему уху трубку, из которой внятно раздавался быстрый сиплый голосок:
   - ...Повторяю... За вами идет наружное наблюдение...
   Мой обормот проговорил в микрофон:
   - Понял тебя, понял... Продолжай работу... - выключил телефон,  убрал
в карман и сказал огорченно:
   - Неискренний ты человек, Сергей! Я к тебе с  сердечной  просьбой  от
друга, а ты наружку за собой тянешь.
   - Ну да, это ты меня ловко ущучил! - захохотал я.  -  Ты  ко  мне  на
свидание с цветами, а я с охраной. Просто срам...
   - Нехорошо, Сережа, - удрученно покачал он головой. - Эх, беда нам  с
нами, трудный мы народец...
   Я похлопал его по плечу:
   - Слушай, новоявленный друг, до того как тебя вышибли из Конторы,  ты
наверняка в идеологическом управлении служил. Там полно было  вот  таких
мокрушников-моралистов... Значит, хочешь помочь Коту?
   - Хочу, - кивнул сентиментальный хмырь.  -  С  твоей  помощью.  Надо,
чтобы Кот тебе поверил... Надеюсь, не сдашь друга  за  сдобные  коврижки
серебровские?
   - Не сдам, - пообещал я. Потом нагнулся и  стал  мерить  по  асфальту
раздвинутыми пальцами - вершками - длину башмака этого урода.
   Он отодвинулся и настороженно спросил:
   - Ты чего?
   - Размер белых  тапочек  прикидываю.  У  нас  -  по  предварительному
заказу... А связи с Котом у тебя нет, ты его сам ищешь.

АЛЕКСАНДР СЕРЕБРОВСКИЙ:

РЕКЛАМНЫЙ БРЕНТ

   В переговорный офис мой помощник Кузнецов привел ко  мне  на  встречу
избирательную  команду  имиджмейкеров  -   толпу   разношерстных   людей
неопределенных возрастов, полов и внешностей. Их  руководитель  Краснов,
молодой, длинный, лысый парень в небрежно дорогой одежде, ласковый нахал
и въедливый шут, комментировал задачу:
   - Я надеюсь, Александр Игнатьич, вы  представляете  объем  затрат  на
такую кампанию...
   Он смотрел на меня с жадным взволнованным вниманием, он ловил  флюиды
моей реакции, пытаясь точно определить денежную щель, через которую надо
юркнуть, - не продешевить, но и не разозлить  меня  дороговизной  своего
дурного товара - ассорти из говна с запахом весенних фиалок.
   Я кивнул наконец, и он бросился:
   - Сейчас эта сумма превышает  10  миллионов  долларов.  Она  включает
расходы   на   связь,   транспорт,   гостиницы,   избирательные   офисы,
вознаграждения  полезным  людям  и  оплату  медиа-звезд,  сценаристов  и
режиссеров массовых действ, гонорары журналистам и  главным  редакторам,
оплату газетных  полос  и  телевизионного  времени,  зарплату  и  бонусы
создателям основного рекламного мифа - брента...
   - Я вас понял, - перебил  я  Краснова.  -  Проект  сметы  представьте
финансовому директору Палею. Курировать вашу  деятельность  будет  Павел
Сергеевич Кузнецов. Вы подчиняетесь ему безоговорочно...
   Вдохновленный Краснов ощутил точку опоры и запел:
   - В рамках продуманного нами брента - мифологической программы  вашей
жизни и деятельности - аналитики, социологи, имиджмейкеры и  спичрайтеры
предложат вам  беспроигрышную  модель  поведения.  Вы  будете  говорить,
выглядеть, поступать как политик следующего тысячелетия,  но  знающий  и
болеющий о сегодняшних нуждах народа...
   Команда  алчных  проходимцев   возбужденно-восхищенно   гудела,   как
привлеченный сладким ароматом рой. Они уже обоняли запах денег.
   Мой будущий брент -  выдуманная  чепуха,  пустое  колебание  воздуха,
гнилой пар истертых слов - явился для каждого из них  сотворением  своей
маленькой, но совершенно реальной мечты.  Жратва  в  ресторане  "Царская
охота", автомобиль "ссань"", длинноногая лярва из  топ-модельной  фирмы,
отпуск на Канарах. Что там еще их занимает? Что еще они мечтают получить
за эти копеечки? Ах, эти соблазнительные копеечки!
   Конечно, деньжата - очень нужная  штука  и  чертовски  приятная!  Это
вкусная еда  и  красивая  одежда,  нормальная  лечеба  для  родителей  и
разумная учеба для детей. Это развлечения, увлечения, удовольствия.
   Им невдомек, что это не деньги,  а  потребительские  средства.  Нечто
совсем иное.
   Они пока не знают, что такое настоящие деньги.
   Они не ведают, что деньги - величайший дар Господен, который  он  дал
нам в утешение за то, что смешал языки на Вавилонской стройке и разобщил
нас навсегда. Это был дар-утешение, которое должно было соединить  одним
интересом разных людей.
   Те, кому судьба вручила настоящие большие деньги, сделав  их  жрецами
вечного служения, удивительными художниками - творцами денег, вот они-то
знают, повседневно чувствуют величие, неповторимость  этого  магического
дара, следующего сразу после выпавшего счастья родиться на свет.
   Они  -  мудрецы  и  дураки,  великие  и   ничтожные,   прекрасные   и
отвратительные  -  окружили  деньги  легендами,  предрассудками,  жгучим
презрением и страстным вожделением. Для  тех,  у  кого  нет  денег,  они
наняли нищих гениев -  ученых  и  поэтов,  которым  поручили  воспеть  и
разоблачить мистическую власть денег.
   Деньгами - как архангеловской дланью - они разжигают войны и  создают
миры, возводят города и стирают государства.
   Деньги - это сладость власти.
   Острое счастье любви.
   Сумасшедший полет творчества.
   Злой азарт боя.
   Чудотворная, опасная кисть.
   Мы рисуем ею будущее мира на пустом холсте жизни.
   Вообще, иметь деньги - это как обладать прекрасной  женщиной.  Только
это ощущение больше и острее, чем факанье.
   К сожалению, у денег есть одно опасное свойство - как женщина, они  в
любой момент могут почему-то разлюбить тебя. И уйти к другому.
   Я придвинулся к Кузнецову и тихо сказал ему:
   - Паша, подумай и вечером ответь мне...  Кузнецов  сразу  же  раскрыл
блокнот, взял со стола ручку, приступил к своему жизненному призванию  -
исполнению моих указаний.
   - Они действительно такие умные и умелые? - спросил я.
   - Так считается, - развел он руками. -  Говорят,  они  -  лучшие.  Их
называют конструкторами успеха.
   - Тогда почему богатый - я?

КОТ БОЙКО:

БОМБА

   Мы с Лорой сумерничали, тихо гасили вечер,  как  настоящие  приличные
люди: она что-то быстро стучала на киборде своего компьютера, а я  лежал
на  тахте   и   с   интересом   листал   очень   содержательную   газету
"СПИД-инфекция".
   Замечательное издание! Только за него имело смысл  разрушить  Империю
зла!
   Слава  Богу,  духовный  подвиг  оппозиции  не  пропал  зря  -  читаем
совершенно свободно,  отвязанно,  без  страха  и  упрека.  А  по  радио,
постепенно затухая,  орала  что-то  свое  сексуально-бессмысленное  Маша
Распутина. Ди-джей на остатках ее эротических воплей оповестил мир:
   - Вы слушаете радио "На семи холмах"! В Москве - девятнадцать  часов.
В новостях этого часа...  Один  из  крупнейших  российских  бизнесменов,
Александр   Серебровский,   объявивший   недавно   о    своем    решении
баллотироваться в губернаторы, подготовил  грандиозный  проект  создания
глобальной коммуникационной сети...
   - Ага! Сети на ловца! - рассмеялся я неодобрительно.
   Лора  оторвалась  от  компьютера,  пристально  посмотрела  на   меня,
неуверенно спросила:
   - Кот, ты от кого скрываешься?
   - Я? Скрываюсь? - удивился я. - Лора, вспомни - есть время раскрывать
объятия, а есть время уклоняться от объятий! Я уклоняюсь...
   - А почему ты уклоняешься от их объятий?
   -  Подозреваю  в  неискренности!  Сначала  -  объятия,  потом  обиды,
претензии, и почти сразу станут долго и больно  портить  мне  лицо.  Они
захотят менягь его цвет, форму и выражение. Зачем?! Взгляни  на  него  -
вроде бы неказистое, но  такое  родное,  привычно-близкое!  Мы  с  тобой
сжились с моим лицом, пускай будет как есть...
   - А за что они хотят портить твой неказистый, но родной нам  фейс?  -
настойчиво расспрашивала Лора.
   - От глупого стремления идти в ногу со  временем.  Я  тебе  не  успел
рассказать - пишу сейчас философский роман  "Идиотина".  Знаешь,  так  -
взгляд  на  демократический  процесс  в  стране.  За  эти  годы  приятно
упростились нравы и сблизились люди...
   - Ты думаешь?
   - И не сомневаюсь! - жарко заверил я. - Естественно, как это  водится
среди близких людей - бурный рост числа набитых рож. По сравнению с 1913
годом, когда отчуждение в народе было еще громадно, оно  выросло  в  946
раз - я точно подсчитал...
   - Кот, тебе не надоело?
   - Да нисколечко! Поэтому и живу тихой жизнью обывателя-домоседа. Я, с
моей мягкой смиренностью и смиренной мягкостью, выйду на  улицу  -  там,
как пить дать, набьют мне баки. Представь, возвращаюсь  и  приношу  тебе
деликатес - баки отбивные! Ты такого сроду не пробовала!..
   По радио какой-то кретин завопил, будто ему в  турникете  метро  яйца
защемили: "...и Леонид Агутин!"  Все-таки  правильно  коммуняки  назвали
какое-то свое постановление "Какофония вместо музыки". В этом вопросе  я
их поддерживаю. Не помню только, про кого было постановление - не то про
Агутина, не то про Шостаковича...
   Лора подперла голову ладонью, долго смотрела на меня,  потом  сказала
мягко:
   - Кот, мне боязно... Я люблю тебя...
   Я бросил на пол этот  самый  "СПИД"  -  хрен  его  знает,  может,  им
заражаются внеполовым путем, слез с тахты, подошел к ней,  обнял,  нежно
поцеловал.
   - Я не боюсь, что тебе набьют баки, - шепнула Лора.  -  Ты  сам  кого
хошь исколотишь. Я боюсь, тебя убьют...
   - Типун тебе на язык! Я, как  праведный  Иов,  проживу  век  и  умру,
насыщенный днями. В твоих объятиях...
   - Кот, давай уедем! Столько денег есть, ничего не держит  -  поехали?
А?
   Я отрицательно помотал головой:
   - Не могу. Вообще-то мы уедем. Обязательно! Только не сейчас... В рай
на Кипре грехи не пускают. Подожди, яблочко мое  Теслимовка.  С  долгами
рассчитаюсь, и уедем...
   - Давай отдадим все деньги - неужто не хватит?
   Я засмеялся:
   - Всех денег мира не хватит! Послушай меня,  подруга,  это  я  говорю
серьезно. - Я протянул ей компьютерную дискету. - В  этой  дискеточке  -
энергия  атомной  бомбы.  На  земле  нет  человека,   которого   бы   не
заинтересовало ее содержание.
   - Что это?
   - Здесь отчет  о  возникновении  огромной  финансовой  структуры,  ее
криминальных истоках, о  старых  и  нынешних  связях,  номера  счетов  в
оффшорных банках, указатель  зарубежного  движения  капиталов,  перечень
вмазанных  правительственных  чиновников,  имена  и  должности  стрюцких
генералов, которые были крышей. Все - трехлетней давности, но  если  это
станет известно - всю страну содрогнет...
   Лора с испугом посмотрела на меня:
   - Ты хочешь это обнародовать?
   - Что я, с ума сошел? Тоже мне, нашла Робин Гуда среди этих уродов!
   Вурдалаки, молозивом вспоены, беленой вскормлены! Это  мой  страховой
полис... Гарантия относительной безопасности...
   - А что ты с этим собираешься сделать?
   - Не я, а ты. Ты!
   Я уселся на стул напротив Лоры и не отрываясь смотрел ей в  глаза.  Я
держал ее за руки, я хотел перелить в нее свою уверенность.  Я  понимал,
что ей страшно. И я сейчас не похож на того веселого прикольно-отвязного
фартового мэна, каким привыкла меня видеть Лора.
   - Ты введешь информацию с дискеты на анонимный компьютерный  адрес  в
Интернет и подвесишь  этот  файл  на  стопоре  -  раз  в  неделю  будешь
подтверждать режим ожидания. Если, не приведи Господь, с нами что-нибудь
случится, через неделю стопор снимается автоматически, бомба вылетает  в
Интернет и становится достоянием мира... Поняла?
   - Поняла, - дрожащими губами сказала Лора.
   - Введи дискету и забудь об этом навсегда...

СЕРГЕЙ ОРДЫНЦЕВ:

ПИР В ЛЕТНЮЮ НОЧЬ

   - Нет, Серега, тут и спорить нечего  -  у  сыщика,  как  у  балерины,
короткий век. Тридцать шесть - порог! Или иди  в  начальники,  или  -  в
жопу, туши свет, меняй работу, - говорил Сафонов.
   Мы сидели с Кузьмичом за столиком уличного кафе  на  Тверской,  прямо
под зеленым бронзовым хвостом мерина по имени Юрий Долгорукий,  пили  из
высоких запотевших стаканов ледяное пиво "Бек'с" и  трепались  о  жизни,
дожидаясь, пока вернутся люди Сафонова с информацией.
   Мимо нас текла по тротуару вечерняя праздная  толпа,  я  с  интересом
глазел на прохожих и вдруг понял, чего мне не хватает в этом многолюдном
потоке.
   Красивых девок!
   Странное дело, шастала тьма баб - молодые, стильные,  примакияженные,
модные, в мини-юбочках и джинсах, в обтягивающих блузках или с  сиськами
наголо, толстоватые и тощие, - а красивых не было!
   Как же так?
   Раньше я нигде, никогда, ни в одном городе мира не  видел  на  улицах
столько красивых  женщин  -  красоток,  симпатяг,  прелестных  мордочек,
замечательных рожиц, восхитительных личиков! Куда же вы подевались? Или,
может, дело во мне? Вдруг это я резко, рывком постарел? Не могли же вас,
мои любимые, как рубли, деноминировать? Или разобрать замуж  в  Америку?
Или развезти по бардакам всего мира?
   Слева,  у  дверей  ресторана  "Арагви",  полыхнули  гортанные  крики,
плюхнули тяжелые шлепки ударов, донеслось до нас громкое  злое  сопение,
булыжный мат, звон стекла, и почти сразу все стихло. Там  еще  толпились
какие-то люди, но драка уже была задушена. Кузьмич и головы не повернул.
   А я вспомнил, как множество лет назад мы все гуляли в этом  кабаке  -
Кот впервые пришел  с  Мариной.  Они  опоздали  немного,  вошли  в  зал,
разыскали стол, за которым мы с Хитрым Псом и девками уже  пировали,  на
миг  остановились  -  явились  нам.  Мы  смотрели  на  них  в  некотором
оцепенении.
   Ей-богу, было на что посмотреть - на них народ оглядывался!
   У Кота был вид космонавта, спасшегося при взрыве посадочного модуля.
   Жесткий,  героический  мэн,  оглушенный  и   притупленный   безмерным
счастьем второго рождения. Не знаю, как это объяснить, не понимаю  даже,
из чего это складывается, но Кот тогда  смотрелся  так,  что  все  бабы,
наверное, хотели ему отпустить немедленно.
   Одного взгляда было достаточно,  чтобы  объяснить  счастливую  ошибку
природы при конструировании Кота - в нем были  минералы,  белки,  может,
капля углеводов и ни одной  граммулечки  жира.  Сажень  гибких  канатов,
пластично скрученных в стройную  прямоходящую  композицию  -  подставку,
приспособление,  ложемент  для  нахально-горделиво  сидящей   головы   с
загорелым лицом шкодливого ангела-проходимца.
   Ну и экипирован он был соответственно, с ума можно было сойти от  его
прикида - светло-коричневые туфли "Кеннет Коул", фланелевые серые  брюки
и фантазменный белый пиджак в очень  крупную  синюю  клетку  с  шелковым
платочком в верхнем кармане.
   Нет, ни  одна  баба  не  смогла  бы  отказать  ему.  А  Марина  и  не
собиралась. Она держала его за руку, пока они шли к нам между столиками,
смеялась  -   будто   зубную   пасту   рекламировала,   светила   своими
забавно-разными глазами, и, когда  она  смотрела  на  Кота,  ее  тубы  с
чувственно-нежным разрезом были как бы всегда приоткрыты для поцелуя.
   А в руках держала свежую, только распустившуюся чайную розу.
   Они стояли около нашего стола - наверное,  это  длилось  миг,  -  Кот
бессмысленно-счастливо ухмылялся, и Марина молча прислонила голову к его
умопомрачительному пиджаку, а  мы  дураковато-обескураженно  глазели  на
них, обуянные восторгом и завистью. Потому  что  наши  девушки  -  очень
пригожие барышни, вполне секси - показались нам  с  Хитрым  Псом  совсем
линялыми и жалковатыми рядом с Мариной. У  меня  это  постыдное  чувство
прошло минут через десять, а Хитрый Пес заболел им навсегда.
   А тогда Марина засмеялась, разрушила эту  мгновенную  паузу  -  никто
ведь не мог предположить, что этот миг  молчания,  секундная  остановка,
как аритмичный перебой в сердце, изменит всю нашу жизнь. Засмеялась она,
вспыхнули ее удивительные глаза, и сказала, еле  заметно  дробя  во  рту
букву "р", словно серебряный шарик языком катала:
   - Привет, девочки! Здравствуйте,  ребята!  Мне  ваш  милый  лжец  всю
дорогу рассказывал, какие вы гении!..
   Оторвалась от Кота и  неожиданно  поцеловала  нас  -  Хитрого  Пса  в
макушку, а меня в щеку. Нашим подругам - не замечая - сунула руку. А  мы
с Санькой от ее поцелуя просто скукожились в своей ревности, потому  что
означал он только подачку со стола их шикарного  любовного  пиршества  с
Котом.
   - Вы послушайте только, послушайте! - ликовала и веселилась Марина. -
Про себя он наврал, что он  олимпийский  чемпион  и  заслуженный  мастер
спорта. А ты, Саша, - академик математики и без пяти минут миллионер.  А
ты, Сережа, - старший следователь уголовного розыска по делам ОБХСС  при
17-м отделении милиции. Да! И есть секретное постановление о том,  чтобы
сделать тебя полковником!
   Когда она целовала меня, я уловил еле заметный  запах  хмеля.  Видно,
они уже где-то лакировались шампанским.
   Сашка рассаживал их, Кот разливал по бокалам выпивку и орал:
   - Выпьем! Выпьем! Тост! За нас! За  любовь!  За  жизнь!  За  жизнь  -
всегда!
   Мы пили, как водится, из фужеров, а Кот, естественно,  демонстрировал
свой рекордный трюк:  не  отрываясь  выцедил  из  горла  полную  бутылку
шампанского - я никогда  не  видел,  чтобы  этот  номер  мог  кто-нибудь
повторить. Бутыляку водки из горла - это сколько угодно, а шампанского -
никто. Дыхалки не хватает.
   Слизнул Кот с горлышка последнюю каплю и обнял Марину:
   - За жизнь!
   - За жизнь! - сказала она. - Никакой нет  смерти,  мой  замечательный
прохвост! Мы не умираем...
   И он ответил:
   - Мы просто перевоплотимся... Мы будем с тобой всегда!
   - Мы будем странствовать из рождения в рождение, - сказала она ему, и
я видел, как Сашка Серебровский смотрит на ее пухлые,  чувственно-нежные
губы, всегда приоткрытые для поцелуя, и я  боялся,  что  у  него  сейчас
остановится сердце.
   А я? Под страхом смерти я не смогу  сейчас  вспомнить  лицо  девочки,
которая была со мной в тот вечер.
   Может быть, это была моя нынешняя жена?
   Во всяком случае, я не много уделил ей внимания, той девушке.
   Я глазел с завистью на Марину - уже душно пьяную, а все равно свежую,
как утренний  ветер.  Была  в  ней  неестественная  смесь  распутства  и
целомудрия, ей было все можно.
   Из-за грохота муз