ений на Юле не отвлекали вас...
   Глаз у нее был больше не хитрый и не яростный. Он  был  померкший,  с
остановившимся зрачком, как у мертвой курицы.
   - А что вы хотите? - сипло выговорила Эмма. Полк сел  на  стул  задом
наперед, облокотился на стол и, глядя ей прямо в глаза, внятно, медленно
произнес:
   - Мы хотим, чтобы вы вспомнили о  вашем  дружке  Лекаре  все...  Круг
знакомых, чем занимался, как развлекался, где бывал, с кем дружил и кого
ненавидел...
   - А вы что - из КГБ? - потрясение спросила Эмма.
   - Эмма, КГБ уже давно нет. Там, у вас, есть ФСБ. А я  из  родственной
организации - ФБР...

   ФЕДЕРАЛЬНОЕ БЮРО РАССЛЕДОВАНИЙ
   обращается к лицам, говорящим по-русски, с просьбой помочь бороться с
преступностью,  положить  конец  терроризму  и  шпионажу  в   США,   ФБР
интересуется   любыми   фактами   и   предположениями   о   деятельности
организованной   преступности,   вымогательствах,   наемных   убийствах,
мошенничестве,  незаконных  доходах,  наркотиках,  .подделках  денег   и
какой-нибудь другой криминальной деятельности в США или за  границей.  В
особенности для  защиты  национальной  безопасности.  ФБР  примет  любую
информацию в научной, военной или технической сферах,  ФБР  просит  лиц,
располагающих  вышеупомянутой  ин  формацией,   сообщить   об   этом   в
Нью-Йоркское .отделение ФБР  по  телефону:  (212)  335-2700,  добавочный
(3037) .  Вы  также  можете  .  писать  по  адресу:  Federal  Bureau  of
Investigation 26 Federal Plaza New York, New York 10278.
   Вся полученная информация будет содержаться в строгом секрете.
   ФЕДЕРАЛЬНОЕ БЮРО РАССЛЕДОВАНИЙ МИНИСТЕРСТВА ЮСТИЦИИ США

15. МОСКВА. ОРДЫНЦЕВ. ГАРАЖ

   Василий Данилыч Прусик, агент под псевдонимом  Гобей-ко,  продержался
до момента, пока Кит не примерился  к  рулевому  колесу  "хонды",  чтобы
вырвать его со всей колонкой.
   - Да  остановись  ты  зверствовать,  жопастый  баклажан!  -  закричал
Прусик, заорал по-настоящему, распялив пасть, похожую на  старую  ржавую
обойму, выкопанную из земли на местах боевой славы.  -  Поговорить,  что
ли, по-людски не можем? Будь человеком! Договоримся...
   - Конечно, договоримся, - подал я голос. А Кит заверил:
   - Ясное дело - договоримся! Обо всем договоримся! Ударим по рукам! По
ногам! По рогам! По яйцам!..
   Его усы-барометр были грозно подняты.
   - Василий Данилыч, подойдите ко мне... - сказал я негромко.
   Долговязый шестимесячный пожилой зародыш послушно просеменил ко мне и
встал так, чтобы смотреть мне в лицо, но и Кита не  выпускать  из  виду,
если тот надумает крушить его машину дальше. А Кит вздохнул тяжело,  как
пахарь у края борозды,  и  достал  из  кармана  воблу.  Для  размягчения
рыбешки он обстукивал ее  о  блестящую  полированную  крышу  "хонды",  и
выражение лица Прусика свидетельствовало, что ему было  бы  легче,  кабы
Кит обстукивал свою воблу о его плешь.
   -  Василий  Данилович,  нас  здесь  трое.  Как  вы  думаете,  чем  мы
отличаемся? - спросил я как бы загадочно.
   - Откуда мне знать? - угрюмо буркнул Прусик. - Все мы  люди.  Сегодня
ты пануешь, а завтра, может, я...
   - Э, Василий Данилыч, вы, похоже, совсем без ума! - усмехнулся  я.  -
Вы надо мной и после конца света  пановать  не  будете.  Но  это  пустой
разговор. Я вам задал вопрос...
   - Да откуда мне знать? Я вас сегодня вижу впервой! - со злобой возник
агент.
   - Хорошо, я объясню вам. Дело в том, что у  меня  мало  времени.  Мне
нужно, чтобы вы быстро рассказали всю правду. Но есть проблема - мы  все
довольно разные люди. Вот, например, мой подчиненный Кит врет  иногда  -
по необходимости.
   Я не вру никогда - из принципа, назло.  А  вы  врете  все,  всегда  и
везде. Вы не человек вовсе, а  сплев  харкотины  из  лжи,  криводушия  и
подлости... Поэтому если вы сейчас попробуете мне врать...
   - Да Боже упаси!  -  прижал  он  клятвенно  руки  к  килевой  грудине
потомственного рахитика. - Богом клянусь, правду скажу...
   Кит уже добыл из воблы вяленый пузырь  и  обжигал  спичкой,  готовясь
сожрать его, пока я отвлекся на минуту.
   - Кит, имей совесть, отдай половину обожженки, - остановил я его. - И
обращаю твое внимание, что клиент  снова  употребляет  всуе  имя  Божье.
По-моему, это грех...
   - Наверняка! -  согласился  завзятый  клерикал  Кит  Моржовый.  -  Не
нравится мне это.  Пожалуй,  погляжу,  что  у  него  там  с  габаритными
огнями...
   Последовавший  звон  разбитых  стекол  убедил  меня,  что  с  задними
фонарями у Гобейки теперь не все в порядке.
   - Да перестань, ирод проклятый! - заблажил  Гобейко-Прусик.  -  Я  же
сказал - все, что знаю, все...
   - Тогда, Василий Данилыч, не тяните резину. Расскажите, что произошло
с нашим товарищем Валерой Ларионовым?.. - попросил я.
   - Что, что! Пришили его лица черножопой национальности...
   - Кто именно?
   - Ну, командир, дорогой ты мой, подумай сам - нешто они мне  паспорта
предъявляют? Шептались у нас, будто нугзаровские бандиты,  Психа  Нарика
люди, его уделали...
   - Из джангировской группировки?
   - Как сказать ето... Псих Нарик - племяш самого Джангирова...  Братан
Нарика Ахат под вышкой сидит сейчас. Ждут  исполнения...  Вот  и  слушок
такой повеял, будто дядька с племянником поцапались крепко...
   - Я вас правильно понял - Джангаров с Психом Нариком поссорились?
   - Ну, естественно! Не со мной же... Вот я и  протелефонил  Валерке  -
приходи, мол,  пошепчемся...  Вы  ведь  в  курсе,  что  я  помогал  ему?
Исключительно по патриотическому соображению и  за  небольшую  поддержку
финансами...
   - Я в курсе. Продолжайте, Василий Данилыч...
   - Ну,  встренулись  мы,  не  очень  далеко  отсюда...  За  Курским...
Покалякали, понятное дело... Обсказал я ему ситуацию, он подался звонить
из автомата...
   - Это когда было?
   - Ну, точно не скажу, а так примерно часов после десяти... - А почему
он пошел звонить срочно?
   - Так я ж объясняю -  скандал  у  их  главного,  у  дядьки  с  Психом
приключился...
   - Ну и что? Впервые бандиты разбираются между собой? Не крутите  быку
уши, Василий Данилыч! Объясните ясно, что такого важного узнал Ларионов,
если он ночью без поддержки пошел в глубь вокзала?
   На миг он задержал свои водянистые глазные яблоки на мне, и  я  успел
уцепить плавающий в их глубине ужас. Глубже  и  острее,  чем  горечь  за
порушенную "хонду".
   - Так я же вам толкую все время, - недоуменно развел он  свои  цепкие
лапки, дивуясь на мою бестолковость, и я понял, что он решил скинуть еще
одного мусорного козырька из своей  крапленой,  "заряженной"  колоды.  -
Говорю же я, что базар У них вышел из-за компаньона джангировского,  или
кунака по-ихнему. Ну, которого Псих украл...
   - Так, так, так, - негромко бормотал я, и азарт  уже  начал  легонько
сотрясать меня, и первое предчувствие словленной, пойманной игры сводило
скулы,  как  холодной   судорогой.   -   А   кто   этот   кунак-то,   вы
поинтересовались, Василий Данилович?
   - Черт его знает! Мужики тут баяли, что, мол, америкашка какой-то...
   - Ага! Америкашка! - встрял Кит. - Слушай, недоделок  а  где  же  эти
мужики твои собираются и бают про такие  интересности?  Может,  ты  меня
отведешь туда?
   Гобейко посмотрел на него с опаской, смирно заметил:
   - Так они и не собираются нигде  -  это  ж  тебе  не  Государственная
дума...
   Бродит народ прошелыжный, перехожий - от тычка до толчка, от  палатки
до шалмана... Треплются, а ветерок разговоры носит...
   -  Продолжайте,  Василий  Данилович...   Что,   Ларионов   дозвонился
куда-нибудь, говорил с кем-то?
   - Вот это не скажу - не подслушивал, не  знаю.  Только  он  вышел  из
автомата и говорит - все! Пока, мол, друг, пока, спасибо  тебе  большое,
позвони послезавтрева... Ты, мол,  иди,  а  мне  тут  надо  еще  в  одно
местечко заглянуть...
   И зашагал на вагонную территорию, туда, меж путей... И все, не  видал
его более...
   - Все? - спросил я нестрого.
   - Все! - радостно отбил концовку урод.
   - Кит! - позвал я своего труженика металлоремонта. - Он снова врет...
   - А что я вру? - возбух Гобейко-Прусик. - Чего наврал-то?
   Я тяжело вздохнул и стал медленно объяснять ему:
   -  Вы,  Василий  Данилыч,  со   мной   неискренни.   Это   называется
"дезинформация умолчанием". Вы надеетесь, коль мы вас прихватили  здесь,
отбиться от меня крошками, объедками, слухами...  Рассчитываете,  что  я
ваших мужиков, дружков или подельников не отловлю, а они вам за  это  не
оторвут вашу многомудрую башку...
   Так вот - надеетесь зря...
   - Почему?
   - Потому что ведущий вас офицер Ларионов  убит,  и  я  допускаю,  при
вашем участии...
   - Да что вы такое говорите? - завизжал Гобейко. - Я... я...
   Кит мрачно посоветовал:
   - Замолчи, осел! Ты молчи пока и слушай...
   - Мне кажется, что вы встали на смертельный для агента путь  двойного
осведомительства: нам - про них,  им  -  про  нас.  И  подставили  вчера
Ларионова...
   - Не подставлял я никого... - слабо возразил агент.
   - Не будем сейчас  обсуждать  это...  Если  вы  действительно  больше
ничего не знаете, Василий Данилович, то вы мне больше не нужны.  От  вас
нет пользы, и я сегодня же закрою ваше агентурное дело. И вы  переживете
Ларионова на день, от силы - два...
   - Почему? - разлепил трясущиеся губы Гобейко.
   -  Потому  что  я  незамедлительно   сплавлю   информацию   о   вашей
деятельности тем самым таинственным мужикам, которые слоняются от  тычка
до толчка...
   -  У  тебя  хоть  завещание  на  все   это   добро   заготовлено?   -
поинтересовался Кит, и усы его благодушно опустились. -  Кому  перепадет
"для души", а кому "для бизнесу"?
   - Не имеете права...  по  закону...  -  обессиленно  помотал  вздутой
головой смрадный зародыш. Кит засмеялся:
   - Обрати внимание, командир Ордынцев, что эта сволота и сейчас боится
своих больше, чем нас. - И обратился к Гобейке:
   - Чего ж ты вчера не помнил про права, обязанности? Чего ж ты  только
сейчас вспомнил про закон?
   Гобейко затравленно прижмуривал свои жуткие глазные яблоки.
   - А потому ты вчера был такой смелый,  -  объяснял  ему  Кит,  лениво
пошевеливая усищами, - что поверил, будто и нас  можно  бить  влет,  как
хочешь! А тебя - нельзя! Только по закону! По  писаному!  Справедливому!
Чтобы все права твои, падаль ты этакая, были соблюдены в строгости!  Вот
мы и соблюдем все в точности! По первому закону человеческому,  красавец
ты наш писаный и каканый!
   - Это как это? - опасливо пискнул красавец. - Что-то я не слышал  про
такой закон...
   - Сегодня и услышишь, и увидишь, и прочувствуешь, - пообещал  Кит.  -
Закон-то простенький...
   Гобейко умоляюще смотрел на меня -  он  все-таки  надеялся,  что  Кит
берет его на понт. А я кивнул, подтвердил:
   - Око за око, зуб за зуб,  ребро  за  ребро.  Мы  вас  всех,  Василий
Данилыч, переколошматим. И начнем с вас...
   - Под суд пойдете... - жалобно цеплялся Гобейко.
   - Не смешите, Василий Данилыч! Мы вас сейчас заберем с  собой,  а  на
территории учиним роскошную облаву, поберем всех, кто под руку  попадет.
А вас, Василий Данилыч, к вечеру отпустим, гуляйте - от тычка до толчка,
от палатки до шалмана...
   Кит злорадно захохотал:
   - Вот они тебе и поверят, смрадная сволота, что ты у нас молчал,  как
партизан в гестапо. Ты - на воле, а они - на киче? Я  надеюсь,  что  они
тебя до ночи разберут на три кучки и разложат по полкам  -  "для  дома",
"для души" и "для бизнесу"...
   - Сейчас! Сейчас! Постойте! Я думаю, что в Валеру стрелял  Мамочка...
- заверещал Гобейко, и я понял, что запруду  из  страха,  лжи  и  дерьма
прорвало.
   - Кто такой?
   - Душегуб, бандит... Я не знаю, как его зовут по прозванию правильно,
его Псих Нарик так кликал... Я, конечно, не  знаю  -  Мамочка  напал  на
Ларионова иль кто другой... Но он Психу друган самый близкий,  такой  же
отмороженный... Как Ахатку-живореза вы замели, Мамочка стал у них  самым
первейшим, его Псих на самые крутые терки посылал...
   - Откуда он возник?
   - Так Ахат, Нарика брат, был  Китайкин  кобель,  а  потом  она  вроде
перешла по наследству к Мамочке...
   - Кто Китайка?
   - Бельдюга раскосая. Простипома валютная! Ее Мамочка  под  америкашку
подложил...  Она,  наверное,  и  подманула  к   бандюкам   этого   козла
заокеанского... А бандюки его, видать, и взяли в сачок...
   - А где держат американца? - спросил Кит.
   - Клянусь! Клянусь - не знаю! - забился, слюной  брызнул  Гобейка.  -
Мабыть,  на  товарном  дворе  Курского   вокзала...   Или   в   поездных
отстойниках... Да кто же без наводки сыщет в этом Шанхае? Там  же  жуть!
Черный город!
   - Стоп! - остановил я его сетования и сказал Киту:
   - Возьмешь его с собой.
   Отвези к Куклуксклану, пусть он с ним поработает всерьез...
   Потом обернулся к предателю агенту, взял его больно за ухо,  подтянул
к себе:
   - Слушайте внимательно, Василий Данилович. Сейчас вами  займется  наш
сотрудник-аналитик. Не вздумайте фантазировать - он будет проверять  вас
на компьютере. Вспоминайте все - важное, пустяковое, слухи и  факты.  Мы
сами отберем злаки от плевел. И помните все время - вы сейчас бьетесь за
свою никчемную и противную жизнь. Вы ведь сами сказали, что вам зачем-то
жить надо...
   Кит поднес к глазам Гобейки пятидесятикопеечную  монету  и,  медленно
сжимая большой и указательный пальцы, стал сгибать полтинник пополам.
   - Ты не верь, Иудушка, что твоей жизни  грош  цена.  Она  сейчас  вот
сколько стоит. - И Кит сунул ему в  руки  сплюснутый  латунный  диск.  -
Держи ее в кулаке на допросе крепко и молись, сука!  Может,  реформы  не
будет...

16. МОСКВА. БУТЫРСКАЯ ТЮРЬМА. ПОЛНОЧЬ

   Когда створка внутренних ворот с тихим рокотом отползала в сторону  и
машина Потапова,  выехав  из  "шлюза",  оказывалась  в  асфальтированном
просторном дворе тюрьмы, он неизменно  вздыхал  с  облегчением  -  дома,
слава Богу!
   "Шлюз" был одной из многочисленных выдумок  и  изобретений  Потапова,
имевших  целью   не   допустить   "самовольного   покидания   охраняемым
контингентом  места  пресечения"  -  как  он   изысканно   выражался   в
официальных бумагах по  поводу  извечного  стремления  своих  подопечных
выйти из руководимого им места пресечения. А говоря попросту - удариться
в побег. Потому что Иван Михайлович Потапов двадцать семь лет  руководил
"местом пресечения", широко известным под названием Бутырская тюрьма.  И
вполне справедливо гордился тем, что за все эти долгие годы  не  было  у
него ни одного случая - ни одного! - самовольного  покидания  охраняемым
контингентом "места  пресечения",  официально  именуемого  "Следственный
изолятор № 2".
   Проскочить через "шлюз"  на  волю  было  невозможно  -  ни  одинокому
беглецу, ни группе отморозков, ни даже всей тюрьме,  коли  надумала  бы,
осумасшедшив, пойти  на  приступ  ворот.  Потому  что  "шлюз"  был  ярко
освещенным каменным туннелем со смотровой траншеей на земле  и  обзорной
галерейкой под сводом, а заканчивался "шлюз" с обоих концов здоровенными
железными плитами ворот на электрической  тяге.  И  управление  их  было
включено так, что ни когда внешняя и внутренняя воротины не  могли  быть
отворены одновременно.
   Или внешняя створка - на волю, или внутренняя - в тюрьму.
   "Шлюз" возвел Иван Михайлович давно, вскоре после своего грандиозного
восхождения  к  вершине  тюремной  власти  Был   он   когда-то   молодой
капитанишка, никому не  известный  и  ничем  не  приметный,  зашарпанный
"опер" по режиму,  каких  в  безбрежной  советской  тюремной  системе  -
несчитанные легионы.
   И вдруг судьба предоставила ему  случай,  о  котором  он  сумрачно  и
тщетно томился душой в угрюмой конвойной гордыне.
   В старом корпусе тюрьмы начался бунт.
   Заключенные - особо сейсмичный материал - узнали,  что  по  огромному
следственному делу о коррупции судебно-следственных работников арестован
и начальник Бутырской тюрьмы. С воли  маляву  передали  или  надзиратели
трепанули - кто это узнает? Но к ночи тюрьму охватило пламя мятежа. Было
это на исходе летней субботы, и  замнач  по  режиму,  створожившийся  от
ужаса, тщетно дозванивался какому-нибудь начальству МВД, чтобы  получить
указания - что можно и что должно делать?
   А зэки, уже придушив и растоптав нескольких надзирателей, ломали себе
на оружие коридорные "рассекатели" - заборы из мощных  стальных  прутьев
и, сокрушая по пути замки, рвались во внутренний двор.
   Оперуполномоченный Иван Потапов, стоя на вахте,  наблюдал,  как  зэки
уже разбивают изнутри брусовые ворота корпуса. Он понимал, что если  они
вырвутся во внутренний двор - конец! Стрельба с угловых сторожевых вышек
результатов не даст - очень узкое поле поражения, напирающая сзади толпа
промчится через двор, неся убитых пред собой, как щиты. А "шлюза"  тогда
еще не было.
   И,  не  дожидаясь  разрещения  совсем  обделавшегося   замначальника,
схватил автомат Калашникова, приказал двум  конвойным  солдатам-киргизам
следовать за ним и помчался по черной запасной лестнице на  третий  этаж
главного  тюремного  корпуса.  Они  обогнули  кипящий  кратер  зэков   в
кирпичном коридоре сортировки, на первой "сборке",  и  вышли  на  них  с
тыла.
   С  верхней  поперечной  галереи  он  смотрел  на  беснующихся   внизу
стриженых черных мосластых зэков и понимал, что и  глас  архангелов  они
сейчас не услышат.
   - Огонь! - скомандовал  Потапов  своей  киргизской  армии,  конвойной
золотой орде.
   Три свинцовых струи разом плеснули в  месиво  тел,  круто  заваренное
духотой, яростью, истерикой, и, перекрывая грохот  автоматов,  полыхнули
под крышу визг, крик муки, рыдания и долгий завитой мат.
   Как  муравьи  в  развороченной  куче,  подумал   тогда   Потапов,   с
остервенением нажимая спусковую скобу. Тысяча озверевших людей  металась
под ними, давя раненых и слабосильных. В  ужасе  они  озирались  наверх,
откуда хлестали огненные плети, падали на бетонный пол,  подползали  под
сраженных.
   - Всем лечь! Лечь, я сказал! - орал Потапов и время от времени  давал
- для острастки - очередь поверх голов.
   Если бы зэки могли вырваться во двор, они бы  смели  всю  тюрьму.  Но
здесь они были упрессованы и парализованы  собственным  многолюдством  и
теснотой "сборки", простреливаемой с галереи до каждого уголочка.
   - Лежать, суки рваные! Лежать! - демоном бесновался над ними Потапов.
И  только  убедившись,  что  все  зэки,  сломленные   безвыходностью   и
кинжально-прострельным автоматным огнем, покорно лежат на бетоне, погнал
одного из киргизов за подмогой.
   Так продержал их час, крича и постреливая  иногда,  дурея  от  злобы,
напряжения и  кошмарного  смрада,  поднимавшегося  снизу.  Сладкая  вонь
густеющей крови, потная кислятина, дерьмовина забивали  привычный  запах
тюрьмы - кислой капусты и плесени.
   Потом распахнулась снаружи дверь и в  зал  пустили  конвойных  собак,
надроченных с первого слова драть зэков  на  мясо.  Псы  скорым  волчьим
махом заняли привычную позицию -  по  периметру  зэковской  толпы,  пока
никого  не  трогая,  а  только  порыкивая  с  утробным  рокотом  на  это
ненавистное стадо.
   Потапов дал короткую очередь в стену у входа радостно-зло  забился  в
руках автомат, завизжали пули  рикошетом,  кто-то  с  мукой  завопил,  и
завыла раненная случайно овчарка, и тогда Потапов заорал:
   - Пять зэков у входа! Встать! Вон ты, рыжий! Корнилов, вставай! Потом
еврей! Двигайся, пархатый! Чурка за твоей спиной! Встать, шнурок  косой!
На выход! Кто приподнимется без команды - стреляю без  предупреждения...
Следующий ты, лысый...
   Под надзором собак, под дробный пробой  автомата  он  выгонял  их  на
тюремный плац пятерками, нормальной  шеренгой  маршевой  колонны,  а  уж
там-то их мигом распихивали по боксам, карцерам, накопителям.
   Семь убито, одиннадцать ранено - массовый  побег  предотвращен,  бунт
подавлен,  прорыв  в  Москву  тысяч  опасных  преступников  не  допущен.
Тогдашний министр внутренних дел Щелоков докладывал