пропылившуюся, пожухшую зелень в сквере напротив,
клубящуюся вокруг статуи вождя  расхристанную  стаю  костистых  бабок  с
жестяными  прическами  и  транспарантами  сочно-мясного   цвета,ерзливую
суетумашини целеустремленно-бессмысленную пробежку пешеходов.  Я  слушал
насвистываемую Любчиком мелодию, которую так часто напевал  Ларионов,  а
перед глазами неотступно стояла грязная зассанная  телефонная  будка  на
задворках Курского вокзала  и  лежащий  на  полу  съежившийся  маленький
Ларионов, с серым, будто замурзанным лицом.  Я  подумал,  что  это  я  и
раньше видел много раз, у убитых - несчастные, обиженные лица. Но как-то
не доходило до сердца, пока не увидел Валерку.
   - Сколько лет ему было? - спросил К. К. К.
   - Двадцать четыре, - не оборачиваясь ответил я и кинул Любчику:
   - Заткнись...
   Потом прошел к своему столу, уселся на место, сильно  потер  ладонями
лицо и медленно сказал:
   - Вчера вечером, когда его убивали, я был у Келарева.  Он  мне  велел
подать докладную... Управление безопасности требует уволить Ларионова...
Вот...
   Освободил меня Валерка от этой работы.
   - И начальству приятнее - не какого-то там  нарушителя  и  разгильдяя
гнать с треском, а печально и гордо  исключить  из  органов  в  связи  с
гибелью на боевом посту. Всем хорошо... - заметила Ростова.
   Любчик беззаботно махнул рукой:
   - А нас всех - кого, не застрелят - или посадят, или выгонят!
   - Но нас пока, слава Богу, не застрелили, не посадили и  не  выгнали.
Какой отсюда вывод? - спросил я..
   - Расквитаться со  всей  джангировской  бандой,  -  спокойно-уверенно
сказал Любчик.
   - А ты думаешь, что это они? - Я внимательно посмотрел на него.
   - Я тоже в этом не сомневаюсь, - вмешался Кит  Моржовый.  -  Ларионов
кричал по телефону: "Они захватили американца!"
   - Они! - повторил К.К.К. - Ларионов уходил от погони, у него не  было
времени объяснять, он кричал как  о  само  собой  разумеющемся  -  кроме
Джангирова с компанией, он ничем не занимался сейчас!..
   - Погоди, не бухти... -  остановил  я  его.  -  Келарев  сказал,  что
несколько дней  назад  бесследно  пропал  американский  гражданин  Левой
Бастанян. Ушел из гостиницы и сгинул.  Может  быть,  это  о  нем  кричал
Валерка?
   - У Джангирова от безнаказанности совсем стерлись тормозные колодки -
делает что хочет, - эпически вздохнул К. К. К.
   И Кит Моржовый согласился:
   - Непонятно зачем, но нахальства  украсть  американца  у  них  вполне
достанет.
   Гордон Марк Александрович поправил на носу золотые очки:
   - Могу засвидетельствовать, как бывший доктор,  что  сдобное  холеное
тело мира быстро покрывает российская криминальная сыпь. Ждем-с рожистых
воспалений, экзем, гнойных пролежней...
   - Дождетесь, - пообещал я.
   - Ах, если бы можно было узнать, с кем вчера встречался Валера!  -  с
досадой стукнула кулаком в кулак Ростова.
   - Невозможно, - покачал головой Любчик. -  Агент  наверняка  позвонил
внезапно, что-то  важное  посулил,  он  и  помчался,  никому  ничего  не
сказав... А смотреть его агентурное досье - пустое дело! Он, кроме  нас,
никому уже не доверял и попросту не вносил данные агентов в картотеку.
   - И не сказал ни единого слова... - пробормотал Гордон.
   - Что? - удивился Кит Моржовый.
   - Роман был такой хороший, - пояснил ему К.К.К. и повернулся ко  мне.
- Шеф, хочу напомнить  пункт  двадцать  два  из  инструкции  по  системе
эффективного управления...
   - Началось...  -  махнул  рукой  Любчик.  Гордон  Марк  Александрович
улыбнулся.
   Кит Моржовый покрутил пальцем у виска.
   Я согласно кивнул.
   - Руководитель, созвав сотрудников и выяснив их мнение по обсуждаемым
вопросам, должен дать понятные и четкие распоряжения  по  исполнению,  -
продекламировал К.К.К.
   - Хорошенькое время ты нашел для шуток, - сердито бормотнул Любчик.
   - А я не шучу, - спокойно ответил К.К.К. и снова обратился ко мне:
   -  Пункт  девятнадцать  -  "не  прибегай  к  заседаниям  как  способу
коллективной защиты от индивидуальной ответственности"...
   - Спасибо, Куклуксклан, пошел в жопу, -  оприходовал  я  рекомендацию
аналитика. - Вытряси из своих компьютеров  все  мыслимые  комбинации  их
связей.
   Показал пальцем на Любчика:
   - Насчет агентуры ты прав только частично... У меня на этот счет есть
соображения... Ладно, вы  с  Ростовой  знаете,  чем  заниматься...  Марк
Александрович представит все соображения к вечеру... А с тобой, Кит,  мы
сейчас прошвырнемся кое-куда...
   Все встали, но Любчик еще успел возникнуть:
   - Имею вопрос! Командир Ордынцев, прикажите, пожалуйста, Куклуксклану
покопаться в компьютере... Нужен ответ...
   - Что нужно?
   - Почему мафиознику, попавшему на цугундер, вся их  система  помогает
любыми средствами, а у нас в конторе - как раз наоборот? Почему?..
   - Любчик, у тебя компас есть? Иди по нему, иди...

6. НЬЮ-ЙОРК. АЭРОПОРТ ДЖ. Ф. КЕННЕДИ - МАГИСТРАЛЬ ВАН-ВИК

   Для пассажиров, глазеющих из окошек самолетов на подлете к  аэропорту
Кеннеди,   терминал   "Дельта",   наверное,   выглядит   как    кастрюля
циклопических  размеров:  к  громадному  стеклянному  цилиндру  главного
аэровокзала пристроена длинная четырехэтажная "ручка" - в ней бессчетная
текучая армия пассажиров рассасывается  по  кассовым  залам,  посадочным
стойкам, холлам-накопителям, магазинам и ресторанам. А на крыше  "ручки"
ползают муравьями по стоянке автомобили.
   По бескрайней  кровле-паркингу,  где  медленно  плавились  в  палящем
солнечном  мареве   эти   сотни   автомобилей,   Лекарь   бежал   словно
рэгбист-нападающий - корпус наклонен вперед, кейс, как мяч, прижат левой
рукой к животу, весь в  атаке  -  и  весь  в  ожидании  бокового  удара.
Издалека нажал кнопку  электронной  секретки,  и  его  "мерседес"  подал
знакомый голос - "пик-так-тик-су-у!", приятельски мигнул фарами: тут  я,
босс, тут, дожидаюсь.
   Рванул дверь, чемодан - за спинку между сиденьями, ключ  -  в  замок,
рявкнул мотор-зверюга, глухо и грозно заурчал под  капотом.  Включил  на
всю мощь кондиционер, задний ход, баранку налево  -  и  погнали!  Давай,
приятель, давай, покажи себя!
   Еще полминуты из жизни украл билетер на выездной  платежной  будке  -
ленивый жирный индус, похожий на усатую матрешку. Кинул  ему  пятерку  -
"абрашу" и, не дожидаясь сдачи, рванул во всю мочь,  вихрем  скатился  с
пандуса, через  гулкий  короткий  туннель  ухнул  на  площадь.  Светофор
сморгнул зеленую каплю света, вспыхнул жидким йодом  желтый  сигнал,  но
тут уж Лекарь не дал этим вареным фраерам ни единого  шанса  -  прорезал
тронувшийся с места поперечный поток,  нагло  выскочил  на  перекресток,
довернул  руль  до  упора  налево  -   задние   баллоны   злобно-жалобно
взвизгнули,  и  помчался  серебристо-стальной  "мерседес"  из  аэропорта
навылет.
   Петли  дороги,  разнесенные  эстакадами  на  разные   уровни,   витки
вздымающихся  и  опадающих  разводок,  как  вывороченные  наружу  кишки,
мелькающие зеленые и оранжевые указатели на решетчатых консолях, бликуют
стеклянные  сводчатые  купола,  плывут  стрелы  кранов,   струящиеся   в
поднебесье алюминиевые трубы, навигационные башни, пульсирующие  красные
огни на  мачтах,  выползающий  из  ангара  сверхзвуковой  хищно-горбатый
"конкорд". Все быстро и непрерывно движется. И ни одного человека.
   Когда-то в детстве Лекарь видел такое на рисованных обложках  журнала
"Техника - молодежи":  фантастика,  мол,  космопорт  на  Марсе.  Тот  же
ослепительный свет, багровая воспаленность. Машинное безлюдье.
   В боковом  зеркальце  Лекарь  рассмотрел  далеко  позади  полицейскую
машину.
   Лекарь косился на нее время от времени, пытаясь угадать - просто едет
в том же направлении? Или за ним? Обычный патрульный коп? Или это дружки
Сеньки Дриста за ним топают?
   Не важно! Не возьмут они его тут. Сейчас с  Ван-Вика  съезд  направо,
оттуда  на  Белт,  сейчас  надо  затесаться  в  лабиринт  улочек  вокруг
Рокавей-бульвара.
   Полицейский включил световую рампу на крыше  -  полыхнули,  забегали,
заметусились всполохи тревоги, и шакальим воем заголосила сзади  сирена.
Лекарь взглянул на спидометр - стрелка уперлась в багровую цифру  "115".
Лекарь успел подумать:  "Жлоб  сказал  бы  -  по-нашему  это  почти  сто
девяносто выходит", но потом он сразу забыл о нем. Сейчас коп  по  радио
вызовет подмогу в зону, надо уходить с трассы.
   Лекарь крутанул машину - вразрез  двигающимся  рядам,  резко  направо
помчался на рэмп - выходной пандус с магистрали. Пронзительно  завизжали
тормоза отсеченных его рывком машин, что-то  сзади  тяжело  грохотало  и
ухало, истерически завывала полицейская сирена.
   "Может, это я зря делаю?  -  подумал  Лекарь.  -  Может,  это  просто
патрульный дурак за мной увязался? Нет! Я моим  чемоданом  рисковать  не
могу!"
   Выжженное злобой сердце Лекаря не знало  страха.  Оно  ведало  только
чувство опасности, горечь подступающей беды. А подсказать,  откуда  она,
эта черная беда, не могло. И поэтому он все время косился  назад,  уходя
от надрывающейся воем, заходящейся в зверином азарте погони  полицейской
машины...
   Лекарь взглянул направо - в створ перпендикулярной  Атлантик-авеню  и
увидел  прямоперед  собой  необъятный  хромированный  бампер  громадного
грузовика-трассохода "Кенворс". Он двигался беззвучно и неотвратимо,  он
плыл легко и плавно, и наверняка, если бы можно было на  миг  закрыть  и
снова открыть глаза, трассоход исчез бы, как в просоночном кошмаре.
   Но этого мига не осталось.
   Эх, глупость-то какая - всю жизнь прожил не оглядываясь!
   А тут! Зря смотрел назад...
   И навалился на него грузовик, как рухнувшая железная гора.

7. БУДАПЕШТ. РЕЧНОЙ ВОКЗАЛ "МАРГИТ". ХЭНК АНДЕРСОН

   Хэнк Андерсон затянулся  последний  раз,  потом  зажал  окурок  между
пальцами, щелкнул, и белый столбик фильтра, протягивая за собой  хвостик
синего дыма, описал долгую траекторию и упал  в  воду.  Вода  в  голубом
Дунае была мучительно-коричневого цвета. Андерсон хмыкнул -  люди  полны
вздорных нелепых предрассудков. Почему именно Дунай называется  голубым?
Нормальная сточная канава Европы. Цветом и  скверным  запахом  она  мало
отличалась от Меконга, который бы никто спьяну и в бреду  не  назвал  бы
голубым. Меконг был последней рекой, в которой купался Андерсон. Ну,  не
то чтобы купался...
   Тогда, незапамятно давно, он плыл на восточный берег, сочась  кровью,
задыхаясь  от  усталости;  сквозь  тяжелый  трескучий   гул   вертолетов
прикрытия  он  слышал  позади   визгливое   вяканье   преследующих   его
вьетконговцев. Кто знает, если бы Меконг не был таким грязным,  страшным
бульоном бактерий, может быть, в ране не началось тогда воспаление и  не
пришлось резать до локтя руку. Сейчас этого уже не узнать. Да и не имеет
это значения.
   Тогда они вырвались из лагеря всемером.  И  пятьдесят  миль  за  ними
неукротимо шла  погоня.  Поплыли  через  реку  они  втроем.  С  тех  пор
регулярно преследует кошмар, или сон, или наваждение, приходящее наяву и
во сне: виден близкий берег, он плывет один, загребая  правой  рукой,  и
ясно, что сил осталось только на один взмах, а дна под ногами нет. Берег
- рядом, но дно - еще ближе...
   Андерсон посмотрел вниз на набережную. По широкой сходне скатывали  с
борта теплохода его вэн, маленький удобный автобус "плимут". Тихо  урчал
мотор, галдели матросы, хэнковский экипаж пошучивал с  ними.  А  капитан
теплохода, усатый удалой болгарин Ангелов,  перегнувшись  через  поручни
мостика, кричал им на  сносном  английском:  "Смотрите  не  опаздывайте,
отходим ровно в полночь".  В  крышный  багажник  уже  была  уложена  вся
съемочная телевизионная аппаратура: камеры, лампы, огромные  алюминиевые
чемоданы. Съемочная группа -  двое  парней  и  некрасивая  тощая  девка,
похожая на колли, устраивались в автобусе и махали снизу рукой Андерсону
- мол, мы готовы.
   Андерсон  поставил  на  мраморный  столик  недопитую   наполеонку   с
коньяком, рука ощутила нежный холод камня. По  трапу  спустился  к  нему
капитан, козырнул и открыл рот, чтобы что-то  сообщить  -  скорее  всего
какую-нибудь глулость.
   Андерсон  знал  -  для  того  чтобы   командовать   речным   круизным
теплоходом,   вовсе   не   надо   быть   Генрихом   Мореплавателем.   Но
доброжелательно-веселая дурость капитана Димитра Ангелова его  удивляла.
От разговоров с ним Андерсон испытывал мазохистское удовольствие.
   - Хай, кэп! Ты хотел  меня  предупредить,  чтобы  мы  не  опаздывали.
Угадал?
   - Точно! - восхитился Ангелов. - Откуда вы догадались?
   - Пока не могу сказать. Это секрет. Ты мне лучше ответь - из-за  чего
вы, болгары, русских не любите?
   -  Почему?  -  удивился  капитан.  -  Мы  их  любим.   Как   братьев.
Двоюродных...
   - Тогда  объясни,  почему  на  теплоходе  все  объявления  так  хитро
составлены - все, что пассажирам разрешено, написано по-английски, а все
запрещенное - по-русски?
   Капитан Ангелов, не задумываясь, быстро ответил:
   - Потому что они богатые!
   Андерсона это развеселило - он давно заметил, что глупые люди  быстры
на ответ, поскольку им легко думать.
   - Не вижу логики, - строго сказал он.
   - Видите ли, мистер Андерсон, у нас довольно дорогой  круиз.  Обычные
русские сюда не попадают. А те,  что  путешествуют  с  нами,  напиваются
каждый день и обязательно пытаются отнять у рулевого штурвал. Когда я не
допускаю этого, они предлагают выкупить теплоход.
   - А что они будут делать с ним? - заинтересовался Андерсон.
   - Один мне сказал, что он перегонит его в Москву и поставит  напротив
Кремля. Бордель, ресторан, казино, на верхней палубе - дискотека.  Может
быть, он шутил?
   - Не думаю! - восхищенно покачал головой Андерсон.
   - Если бы теплоход был мой, я бы продал, - вздохнул Ангелов.  -  Этот
русский обещал меня и в Москве оставить капитаном на судне...
   -  А  что?  -  Присвистнул  Андерсон.  -  Замечательная  должность  -
флаг-капитан бардака...
   - В Болгарии сейчас жизнь тяжелая, - пожал плечами Ангелов. - И очень
ненадежная...
   - А в Москве? - спросил Андерсон. - Надежная?
   - Не знаю... Я там не был, - сказал Ангелов.  -  Я  в  Одессе  был...
Давно...
   Я тогда на пароме Одесса - Варна плавал... А в Москве не был...
   - И я не был, - успокоил его  Андерсон.  -  Может  быть,  вместе  еще
поплывем, кино снимем...
   - С вами, мистер режиссер, хоть в Австралию, - заверил капитан.
   Чистая душа. И разговор их прост,  как  треньканье  на  банджо.  Пару
недель  назад  доброжелательно-дурацкие  рассказы  капитана   и   навели
Андерсона на мысль об этом  круизе.  Совершив  приятное  путешествие  по
Дунаю через шесть стран, он вместе со  своими  ребятами  не  оставит  ни
одного  следа,  ни  единой  отметки  о  своем  пребывании  там.   Ладно,
посмотрим, как это получится...
   Андерсон встал, похлопал приятельски капитана по крутой спине, твердо
пообещал:
   - Не тревожься, мы вернемся до полуночи... Нам осталось снять  только
вечернюю панораму города...
   - Желаю удачи! - еще раз козырнул капитан Ангелов.
   Андерсон спускался по трапу на набережную и удивлялся, что нет в  нем
ни возбуждения, ни страха, ни ощущения чего-то необычного.  Шел  как  на
скучную работу. Белые стены кру-изного теплохода, алая ковровая  дорожка
на трапе, латунные поручни  и  ободки  иллюминаторов.  Духота  и  скука.
Спустился на набережную, сел в автобус, оглядел команду и сказал:
   - Ну что? Поехали?

8. ФРАНЦИЯ. ЛИОН. РЮ ШАРЛЬ ДЕ ГОЛЛЬ, 200 ШТАБ-КВАРТИРА ИНТЕРПОЛА

   ИЗВЕЩЕНИЕ О РОЗЫСКЕ - "КРАСНАЯ КАРТОЧКА" Хэнк Мейвуд Андерсон,  живет
под другими фамилиями, гражданин  США.  Родился  в  Норе  Шор,  графство
Нассау, штат Нью-Йорк, 1 апреля 1949 г.
   Окончил колледж в Хьюстоне, военно-воздушное  училище  в  Аннаполисе,
принимал участие в военных действиях во Вьетнаме с 1972 по 1975  г;  Был
сбит и взят в плен в 1974 г. Бежал из плена. Был тяжело  ранен,  потерял
левую руку.
   Награжден медалью Конгресса, медалью "За храбрость",  двумя  орденами
"Пурпурное сердце".
   Лишен воинского звания  "майор"  и  уволен  из  армии  за  поведение,
несовместимое с честью американского офицера.
   Разыскивается за совершение ряда дерзких и, тяжелых преступлений.
   Предполагается,   что   связан   с   организованной    преступностью,
экстремистскими  военизированными  структурами   в   США   и   остатками
террористической группировки "Красные бригады"...
   Всегда вооружен. Признан очень опасным и в любой  момент  склонным  к
агрессии.

9. НЬЮ-ЙОРК. СТИВЕН ДЖ. ПОЛК

   Доктору Кеннету Полку, кафедра славистики,  Гарвардский  университет,
Бостон, Массачусетс
   Здравствуй, мой дорогой старик!
   Я подумал сейчас, что мои письма являются хрониками  -  не  было  еще
случая, чтобы я сел за стол, начал и закончил письмо. Обычно мои письма,
как и  полагается  историческим  хроникам,  охватывают  целый  период  -
недельный, иногда месячный. Я начинаю письмо в понедельник, потом дела и
обстоятельства отрывают, я продолжаю его в среду, дописываю в субботу, в
воскресенье забываю отправить, а в следующий вторник  происходит  что-то
важное или любопытное - я делаю дописки к письму, и длится  это  до  тех
пор, пока не приходит пора срочно рассылать чеки-платежи, и  тогда  я  в
произвольном месте обрываю послание, заклеиваю конверт и со всей деловой
почтой опускаю в ящик. Из-за всего этого ты получаешь мои письма  крайне
нерегулярно, но зато, как ученый,  ты  можешь  изучать  не  разрозненные
клочья-эпизоды бытовой информации, а целые системные периоды, и  картина
моей жизни для тебя выглядит более убедительно и впечатляюще.
   Я надеюсь, что этим вступительным пассажем я выпросил у тебя прощение
за долгое молчание. Простил? И кроме того, ты виноват сам - я не знаю ни
одного человека, который в  наш  век  Интернета,  е-мэйла,  телефонов  и
факсов пишет своим  родителям  письма.  Но  я  всегда  был  послушным  и
исполнительным сыном  и  уже  много  лет  выполняю  твою  категорическую
просьбу-требование - писать письма. И не на машинке, не на компьютере  -
рукой! Спасибо, что ты не взял с меня клятвы писать гусиным пером.
   Верю тебе на слово, что это зачем-то надо. И как ты любишь говорить -
мне это нужнее, чем тебе.
   О моих последних подвигах ты наслышан, наверное, по  радио  и  ТВ.  И
газеты побаловали вниманием, хотя в их изложении,  как  и  требует  того
всякая  коммерческая  реклама,  было  гораздо   больше   героической   и
драматической чепухи, чем на самом  деле.  Поскольку  в  жизни  это  все
скучнее, утомительнее, грязнее.
   Вообще  сложность  нашей  работы  состоит  в  том,  что  для  русских
мафиозников  характерна  чрезмерная  готовность  к  немедленному  бою  -
итальянцы до последнего момента пытаются решить  вопрос  тихо  и  только
потом стреляют. А русские сначала стреляют,  а  потом  готовы  обсуждать
накопившиеся проблемы.
   Кстати, можешь меня поздравить с крупным  служебным  повышением  -  я
теперь "старший специальный  агент  ФБР".  Мои  коллеги  говорят  -  кто
весело, кто завистливо, - что я теперь самый молодой ССА-джи-мэн во всей
конторе. Я должен гордиться и радоваться.
   А я - в грусти  и  растерянности.  Дело  в  том,  что  мое  служебное
повышение - это взятка начальства мне,  это,  так  сказать,  руководящий
аванс за мою будущую работу на фронте  борьбы  с  растущей  и  крепнущей
русской преступностью, это захлопнувшаяся дверца мышеловки. Ибо  если  я
сейчас  захочу   уйти   из   конторы,   это   будет   выглядеть   черной
неблагодарностью,   мрачным   свинством,   предательством    гражданских
интересов и оскорблением так сильно верящего в меня начальства,  которое
настолько высоко ценит меня и досрочно поощряет.
   Если судить по справедливости, то, наверное, поощрять начальству надо
не меня, а тебя -  это  ведь  ты  с  малолетства  заставлял  меня  учить
русский, соблазнял его прелестями, объясняя его  великолепие,  наказывал
за нерадивость, внушал мне неутомим