сной
программой и твердой линией, которая, в отличие от эсеровской, легко
корректировалась ЦК - в зависимости от постоянных изменений общественной
жизни России. Власть предержащие в Петербурге - даже если бы и решились -
просто-напросто не были готовы к диалогу с социал-демократией; что могли
противоположить эрудиции выдающихся теоретиков старые деды и молодые
волкодавы, лишенные понимания истории и страшащиеся фундаментальных основ
политической экономии как черт ладана?!
   То, что дни империи сочтены, Турчанинову стало ясным еще в девятьсот
пятом, когда он столкнулся с Дзержинским лицом к лицу; Джордано Бруно
можно было сжечь, но ведь идея не боится пламени; раз сформулированная,
она становится вечной категорией, ее торжество - вопрос времени; идиотизм
инквизиции, как бы ужасен ни был, понятие преходящее, тогда как
опережающая шаблонность представлений, бытующих в данный исторический
период, - категория постоянная; раз мысль с о с т о я л а с ь, значит, с о
с т о я л а с ь, она рано или поздно о б р е ч е н а на победу над тем,
что изжило себя.
   Просмотрев последние выпуски газет, столбовой дворянин Турчанинов еще
раз горестно подумал о несчастной России, которую ждут горькие времена;
стоять в стороне - преступно по отношению к моему доброму, доверчивому,
терпеливому, талантливому народу; единственная возможность принести ему
пользу, хоть как-то реализовав себя, - возобновить контакт с поляком
Дзержинским. Иного пути нет.
   Поляк - надежда России? Хм-хм!
   Письмо, отправленное по одному из тех адресов, что Юзеф назвал ему,
когда прощались в Варшаве, видимо, не дошло, хотя было совершенно
безобидным по содержанию. Второе также осталось безответным.
   Лишь третье письмо попало адресату; Юзеф ответил, что он тронут
весточкой от милого "Анджея", осведомлялся, как тот устроился, не нужна ли
помощь с "учебниками", советовал посещать лекции парижской профессуры,
связанные с "абстрактными науками", и сообщал, что "Мацей" ныне довольно
часто занимается "математикой" в "технологичке", прилежен точным наукам,
"вы его помните, он провожал вас на железную дорогу".
   Это "Рыдз", понял Турчанинов. Высокий парень с очень румяным лицом,
именно он отвез меня на вокзал, чтобы передать тем, которые затем
переправили через границу в Татрах. Нашел его легко, в библиотеке
"технологички", потянулся было с объятием, но Рыдз тактично уклонился;
руку тем не менее пожал крепко, дружески.
   - Юзеф сказал, чтобы я наладил с вами связь, вот я и пришел, - сказал
Турчанинов.
   - Замечательно, Анджей, - ответил поляк, собирая в потрепанную
матерчатую сумку свои книги. - Пошли выпьем кофе. Угощаю я, мама перевела
денег...
   - А я получил недельный заработок... Берегите деньги мамы, отдадите
товарищам.
   Или вернете старушке.
   Рыдз усмехнулся:
   - У старушки, которой всего сорок пять лет, мильон, Анджей. Она у меня
банкирша... Так что с ней все в порядке. Кстати, Юзеф просил вас взять еще
один псевдоним - на всякий случай. Он предложил "Ядзя". Не возражаете?
   - Конечно, нет. "Ядзя" так "Ядзя".
   - Юзеф будет использовать этот псевдоним лишь в самых крайних случаях,
когда дело особенно секретное и отлагательств не терпит.
   Они вышли на бульвар, присели за столик уличного кафе; Рыдз
поинтересовался:
   - Не голодны? А то можно спросить ветчины.
   - Ветчины? - Турчанинов улыбнулся. - От ветчины не откажусь, это стало
для меня деликатесом.
   - Скажите, Анджей, вам не приходилось встречаться с Меньшиковым или
Бакаем?
   - Разве они здесь поселились?
   - Да.
   - Я слыхал, что Бакай свободно ездит в Россию...
   - У нас нет такой информации. Нам доподлинно известно, что они сейчас
сотрудничают с Владимиром Львовичем Бурцевым... Кстати, когда вы служили в
охране, не приходилось знакомиться с его наблюдательным формуляром?
   - Что-то видел... Он ведь сам до девятьсот пятого года работал в
терроре?
   - Вроде бы так... Во всяком случае, он это утверждает...
   - Да, да, он был в терроре... Потом, после манифеста семнадцатого
октября, отошел от партии, в ЦК эсеров по этому поводу достаточно много
говорили...
   - В негативном плане?
   - Как сказать... Пытались понять побудительные мотивы... Он ведь
скандалист, этот Бурцев... Знаете, уж если есть истовые правдолюбцы, так
только в России, вроде боярыни Морозовой, - хоть на смерть, но обязательно
с двумя перстами над головой...
   - А кого в охранке знали из эсеровских лидеров?
   - Всех... Думаю, всех наиболее заметных...
   - По памяти можете перечислить?
   - Попробую... Чернов, Гоц, Авксентьев, Зензинов, Савинков, Дора
Бриллиант...
   - А еще?
   - Стеблов, Аргунов, Мякотин...
   - А еще?
   - Больше не помню...
   - Попробуйте вспомнить...
   - Нет, положительно в ум другие имена никак не идут...
   - А Евгений Филиппович Азеф? - пробросил Рыдз, отхлебывая кофе из
тяжелой чашки.
   - Эта фамилия проходила в документах?
   - Азеф? Которого Бакай и Бурцев обвиняли в провокации?
   - Не знаю... Видимо...
   - Нет, Азеф в материалах не проходил. Я достаточно много работал по
эсерам, переработал много бумаг о ЦК, но эта фамилия в документах охраны
не мелькала...
   Рыдз мягко улыбнулся:
   - Анджей, пожалуйста, не употребляйте в разговоре со мной слово
"охрана".
   В этом застенке изнасиловали мою сестру... И она сошла с ума. А когда
ее вылечили, повесилась... Будучи беременной... Для меня нет понятия
"охрана". Только "охранка". И никак иначе. Ладно?
   - Конечно, конечно, - ответил Турчанинов, ощутив тягостное неудобство.
   - Не сердитесь, если я был резок, хорошо?
   - Да разве это можно назвать резкостью? - Турчанинов пожал плечами. -
Вы сказали вполне по-европейски. Я исповедую именно такую манеру
разговора: с самого начала определить все своими именами, тогда легко
иметь дело с собеседником, ничего недосказанного.
   - Спасибо, Анджей... Теперь мне бы хотелось передать вам еще одну
просьбу Юзефа... Не сочли бы вы возможным посетить Бурцева?
   - Это нужно для вашей партии? Или для Юзефа лично?
   Рыдз закурил.
   - Неразделимые понятия.
   - Конечно, готов... Хотя, в отличие от Меньшикова и Бакая, я оказывал
такую помощь Юзефу... вашей партии, которая - по законам империи -
подлежит суду...
   Скорее всего, военному... Я ведь преступил присягу, так что охран...
   охранка, включив меня в розыскные листы, вполне может потребовать моей
выдачи и у французской полиции, если узнает о моих контактах с Бурцевым.
   - Я встречусь с Бурцевым и объясню ему вашу ситуацию... Думаю, он
отнесется к вашему особому положению с пониманием...
   - Да, такой визит был бы весьма уместен.
   - Хотя, - Рыдз снова улыбнулся своей мягкой, женственной улыбкой, - я
тоже в розыскных листах, ушел из-под виселицы...
   - Тогда не надо! Ни в коем случае, - воспротивился Турчанинов. - Я все
устрою сам, спишусь с ним, договорюсь о встрече на нейтральной почве, вам
рисковать нельзя.
   - Спасибо, Анджей, это так трогательно... Тем не менее сейчас я отвечаю
за вашу безопасность, а не наоборот... Давайте увидимся здесь же завтра, в
девять.
   Вас это время устроит?
   - В десять. Я сдаю свой пост в девять... Я теперь служу ночным портье,
смена кончается не ранее девяти пятнадцати... Пока все передашь сменщикам,
то да се...
   - Денег на жизнь хватает?
   - Вполне, благодарю.
   - А на ветчину? - Рыдз снова улыбнулся. - Юзеф уполномочил меня
передать вам некоторую сумму...
   Лицо Турчанинова замерло.
   - Видите ли, я какой-никакой, но русский дворянин... Я не умею
принимать вспомоществование от кого бы то ни было. Так что просил бы вас
более к сему предмету не возвращаться. Завтра в десять, здесь же, честь
имею.
   - Минуту, - остановил его Рыдз. - Вы напрасно сердитесь, Анджей. В
нашем обществе взаимная выручка не считается обидной... Мы живем несколько
иными, скажем так, нравственными категориями... Они основаны на абсолютном
доверии друг к другу... Вам, возможно, понадобятся деньги для работы...
Для нашей работы. Вот в чем дело. И это не есть какая-то подачка... Или,
тем более, оплата услуги...
   Рациональная оценка сложившейся ситуации, всего лишь... Ваше бывшее
звание в охранке ротмистр?
   - Точно так.
   - Никаких документов, удостоверяющих вашу личность, не сохранилось?
   - Все сохранилось, как же иначе... Иначе на острове Сен Луи полиции
Парижа] не дадут продления вида на жительство.
   - Но вы здесь обосновались не под своим именем?
   - Конечно. У меня вполне надежный паспорт, - Турчанинов усмехнулся, -
выкраден из охран... охранки...
   - До завтра, ладно?
   Турчанинов не удержался, шутливо передразнил Рыдза:
   - "Вадно". Поляка сразу можно определить по вполне французскому
звучанию:
   вместо "л" - мягкое "в"...
   Рыдз рассмеялся:
   - Падво, мыдво, пшестирадво... мыло, стирка; Рыдз произнес этот
шутливый набор фраз с французским акцентом] До встречи, Анджей.
   2
 ...Квартира Владимира Львовича Бурцева, которую он снимал на Ваграме,
являла собою Румянцевскую библиотеку в миниатюре: стены трех комнат,
широкого коридора, даже кухни были заставлены самодельными стеллажами,
набитыми книгами, журналами, большими папками с газетными вырезками,
бюллетенями заседаний Государственной думы, выпусками правительственных
вестников; запах кофе был постоянным; Бурцев варил его по-студенчески, на
спиртовке; пил из крохотной чашки, всего на два глотка; длинные зубы от
постоянного курения и крепчайшего кофея были желты; подшучивал над собою:
"Вроде старого коня, не заметил, как жизнь просквозила".
   Рыдза признал сразу же, но, однако, настоящим именем называть не стал,
осведомился, как следует обращаться; выслушав ответ - "Мацей",
удовлетворенно кивнул и, пригласив устраиваться в кабинете, где свободного
пространства почти не было, оттого что кипы новых, не проработанных еще
газет валялись на полу, между скрипучими, разностильными стульями,
отправился готовить кофе.
   Вернувшись со своей крохотной чашечкой и стаканом для Рыдза,
осведомился:
   - Чем могу служить?
   - Владимир Львович, мы получили данные, которые бы хотелось
перепроверить...
   Один наш товарищ видел, как глава боевки социалистов-революционеров
садился в экипаж некоего полицейского чина, носящего цивильную форму.
   - Это вы про Азефа?
   - Да.
   - Ну и что?
   Рыдз опешил:
   - То есть как?
   - А - так, - хохотнул Бурцев. - Для меня совершенно ясно, что Азеф
провокатор. И я про это - как вам, по-видимому, известно - неоднократно
заявлял. Но ведь ЦК
 постоянно берет его под защиту.
   - Чем вы это можете объяснить?
   Бурцев разбросал руки, словно драчливый петух крылья:
   - А вы?
   - Партия переживает кризис, - ответил Рыдз убежденно. - Мы об этом
писали.
   - Я, как бывший эсер, слушаю это с болью, но, увы, Ленин тут прав, -
вздохнул Бурцев, - именно кризис.
   - Мне тоже это больно слышать, Владимир Львович... Я имею множество
друзей эсеров, честнейшие люди, огромного личного мужества и чести...
   - Да уж, этого не занимать.
   - Однако, Владимир Львович, товарищ, получивший информацию об Азефе,
крайне щепетилен в вопросе обвинения кого бы то ни было, да тем более в
провокации.
   Этот товарищ просит вас встретиться с человеком, который бежал из
охранки после того, как оказал нам реальную помощь... вполне серьезную. Он
в розыскных листах, ему грозит военно-полевой суд. Если французы выдадут
его Петербургу, надо ждать еще одного обвинительного приговора... Мы можем
надеяться, что использование вами этого человека не нанесет ему ущерба?
   - Хотите, чтобы я встретился с анонимом?
   - Да.
   - Как правило, я работаю с теми, кто принимает на себя ответственность,
товарищ Рыдз.
   - Этот человек, возможно, еще пригодится нам для борьбы... Мы стараемся
оберечь его от провала...
   - Проверяли его? Надежен? Рыдз ответил вопросом:
   - А вы Меньшикова с Бакаем проверяли? Надежны?
   - Да.
   - Двойной игры с их стороны быть не может?
   - Нет. Ведь именно они помогли мне разоблачить провокатора Зинаиду
Жуженко...
   - Адъютанта "Казбека"?
   - Да.
   - "Казбек" - это Сладкопевцев?
   - Он же в борьбе... Я не вправе открывать псевдонимы тех, кто
продолжает бой с самодержавием.
   - Простите.
   Бурцев начал ловко лавировать между кипами газет, по-петушиному
забросив руки за голову, чудом сидевшую на тоненькой шее; остановился
перед Рыдзом, нагнулся к нему, спросил:
   - Ну хорошо, допустим, я встретился с вашим человеком анонимно... Он
дал мне новую информацию, которая понудит ЦК социалистов-революционеров
хоть как-то откликнуться на новые улики. Но ведь тогда Чернов с Савинковым
неминуемо потребуют встречи с моим... с вашим свидетелем... Как быть?
   - Давайте начнем, а? За это время я снесусь с моими товарищами.
   - Что ж, попробуем.
   - У меня, кстати, есть словесный портрет того полицейского чина,
который встречался с Азефом... Это была не случайная встреча, он его на
извозчике ждал, в экипаже...
   - Послушаем, - откликнулся Бурцев. - Давайте-ка портрет.
   - Глаза стальные, с прищуром, веки припухлые, усы, чуть правленные
вниз, нос прямой, лоб высокий; выражение лица сосредоточенное, особых
примет нет, крепкого телосложения, довольно широкоплеч, рост высокий, по
здешним меркам под метр восемьдесят пять, с аршинами я путаюсь...
   - Хм... После девятьсот пятого года новые начальники департамента и
охраны не очень-то позволяют печатать свои фотографические портреты...
   Рыдз нахмурился, покусал нижнюю губу и попросил извиняюще:
   - Владимир Львович, пожалуйста, не произносите при мне слово "охрана"...
   Вы же знаете, видимо, что с моею сестрой сделали палачи.
   - Да, да, миленький, простите великодушно, я привык говорить для
здешней прессы, не гневайтесь...
   - Спасибо.
   - Хм, - повторил Бурцев, - на Виссарионова не похож, на Комиссарова
тоже...
   - Кто из чинов полиции был на процессе депутатов Первой думы?
   - Информация не поступала, но кто-то был, вокруг здания кишели филеры,
ждали кого-то...
   - Не Герасимова?
   - У меня есть только одна его фотография... Давняя, когда он в начале
девяностых годов служил адъютантом при Самарском жандармском управлении...
Усы у него были стрельчатые, бородка клинышком, волос кучерявый, шатен,
весьма привлекателен...
   Поднявшись, Рыдз сказал:
   - Человек, который к вам придет, живет под чужим именем. Его зовут
"Федор Мокеевич". Это псевдоним. Когда соблаговолите его принять?
   - Давайте завтра, часов в девять, я птица ранняя.
   - Ему далеко добираться, живет в пригороде. Если разрешите, он будет в
одиннадцать тридцать.
   О "пригороде" сказал неспроста; Владимир Львович человек увлекающийся,
Монмартр в Париже один, а пригородов много, страховка не помешает.
 
 
   3
 
 
   - Владимир Львович? - осведомился Турчанинов, разглядывая Бурцева.
   - Именно так. С кем имею честь?
   - Я Федор Мокеевич.
   - Кто?!
   - Вчера вам говорили обо мне. Вы назначили встречу на одиннадцать
тридцать.
   Бурцев посторонился, пропуская гостя в квартиру:
   - Да, да, верно. Прошу.
   ...Вчера вечером Турчанинов спустился квартирою ниже, там жили две
проститутки, Мадлен и Мари (перекрытия потолка слабенькие, все слышно,
гостей у девушек не было), попросил утюг с угольями; Мадлен вызвалась
погладить ему пиджак и брюки:
   "Я же работала прачкой, все сделаю вмиг". Турчанинов поблагодарил,
ответив, что стеснен в средствах; лучше уж сам. "С соседей не берем, -
расхохоталась Мари, - даже за любовь не берем с соседей". Поэтому к
Бурцеву пришел выутюженный, в свежей сорочке и галстуке; военная косточка,
привычка - вторая натура.
   - Нуте-с, Федор Мокеевич, с чем пожаловали?
   Турчанинов усмехнулся:
   - С головою, Владимир Львович. В коей есть информация, которая может
помочь вашей борьбе с провокацией.
   - Ага... Ну что ж... Вы с Бакаем и Меньшиковым знакомы?
   - Шапочно. Они были в Петербурге, а я служил в Привисленском крае.
   - Вы в розыскных списках девятьсот седьмого года?
   - Да.
   - Так что ж вы и ваши польские друзья от меня конспирируете, милостивый
государь?! Вы Андрей Егорович Турчанинов, адъютант при бывшем начальнике
варшавской охраны полковнике Глазове, а затем какое-то время при Попове,
до того как он был казнен. Из привисленских только один вы и значитесь в
списках...
   Турчанинов вздохнул:
   - Ну и слава богу... Сразу легче стало с вами говорить.
   - К ликвидации Попова имеете отношение?
   - Да.
   - Чем вам это грозит?
   - Если докажут - расстрелом.
   - Тогда вернемся к "Федору Мокеевичу", дело нешуточное... Скажите,
пожалуйста, как вы относитесь к тем материалам, которые мне передали Бакай
и Меньшиков?
   - Положительно. Вы базировались на их показаниях, когда разоблачили
Жуженко?
   - На их тоже.
   - А показания об Азефе они вам давали?
   - Да.
   - У нас в варшавской охран... ке... об Азефе вообще ничего не было
известно.
   - Это и понятно... Агент такого уровня действует под руководством
непосредственно главного шефа... Но в России никогда тайн не было, на язык
горазды...
   - Потому что никогда не было свободной печати. Бурцев удивился:
   - Не вижу связи...
   - Прямая связь, - возразил Турчанинов. - Поскольку все везде закрыто,
люди стремятся утвердить себя причастностью к секретам, - проявление
обычного человеческого самолюбия, форма самовыявления...
   - Занятно, - откликнулся Бурцев, оглядев Турчанинова еще раз; глаза его
потеплели, прежней настороженности в них не было. - Вы оригинально мыслите.
   Скажите-ка, а вы с Герасимовым встречались?
   - Дважды.
   - Где?
   - В северной столице. Был командирован за дополнительными материалами
по государственной преступнице Розалии Люксембург, когда она была схвачена
в Варшаве.
   - Опишите-ка мне его, пожалуйста.
   - Извольте... Высокого роста, шатен с легкой проседью, усы подбривает,
чтобы повторяли форму рта, губы чувственные, полные, нос прямой, особых
примет на лице нет. Во время выездов на конспиративные встречи и
самоличного наблюдения за интересующими его персонами имитировал хромоту...
   - Сходится, - Бурцев даже в ладони хлопнул (пальцы длинные, как у
пианиста). - Некий охраняемый полицией чин хромал на процессе против
депутатов Первой думы.
   - Меня уполномочили попросить вас, Владимир Львович, - если почтете
возможным - передать раннюю фотографическую карточку Герасимова, поры его
службы в Самаре...
   - Передать не передам, а вот сходить в мастерскую портретов месье
Жаклюзо можем.
   Если хорошо оплатите, он сделает копию в два дня, работает виртуозно...
 
 
   4
 
 
   "Дорогой Юзеф!
   После того, как Ядзя Бурцев], выявилось множество интереснейших
подробностей.
   Начну с того, что Нэлли провокатор охранки], оказывается, передавала
дедушке Герасиму - А. В. Герасимов] про все шалости по выработке
резолюций] толстяка собирались на чай Впрочем, Влодек говорит, что Нэлли
ябедничала не столько дедушке Герасиму, сколько дяде Климу начальник
московской охранки], а тот уже передавал старику.
   Таким образом, плуты выдавали зоркому родительскому оку, каким по праву
являются дедушка Герасим и дядя Клим, все, что происходило, когда детвора
члены ЦК и делегаты эсеровских съездов] встречалась, чтобы придумать новые
проказы.
   Толстяк про Нэллечку ничего не говорил, жалел бедненькую, вот ведь
какая доброта и благородство! Только он не знал, утверждает Влодек, что
она сама шептала обо всех проделках Климу, Фотографию дедушки Герасима я
тебе отправил с Халинкой, передаст в собственные руки; постарел ли он, как
ты находишь? является агентом охранки, в то время как Герасимов не
открывал ему принадлежность Жуженко к охранке] Как поступать дальше с
нашими шалунами? Ты у меня славный и мудрый педагог, подскажи.
   Твой Големба"
 
   5
 
 
   "Дорогой Мацей!
   Спасибо за письмо. Очень рад, что твоя учеба идет так хорошо.
   Наша беда в том, что мы мало и недальновидно думаем о будущем, когда
нам понадобятся высокоталантливые исследователи. Не н