оссии, но при этом не мешал английским промышленникам
оказывать незримую помощь Николаю Кровавому вместо того, чтобы понудить
кабинет его величества пересмотреть свои отношения с венценосным русским
братцем...
   Ф р и ц. - Напиши об этом для нашей газеты, Юзеф! Такой аспект нов, он
заинтересует немецкого читателя.
   Й о з е ф. - Меня сейчас волнует польский, литовский, русский,
украинский, белорусский и еврейский читатель, Фриц... А потом я непременно
напишу для вас...
   Все, что публикуется у вас, - далеко от нашей борьбы, понимаешь? Это
роскошь - публиковаться у вас в такое время... Публиковаться надо здесь,
чтобы это доходило - в любом виде - до наших людей.
   Ф р и ц. - Объясни мне суть споров о Думе между с в о и м и -
большевиками и меньшевиками...
   Й о з е ф. - Большевики предлагали игнорировать выборы в Думу,
продолжать борьбу за свержение монархии, ибо она не намерена сдавать свои
позиции.
   Меньшевики, наоборот, требовали участия в работе Думы, полагая, что она
станет трибуной для легальной агитации против тирании. Правоту большевиков
доказала история:
   через несколько месяцев после выборов, когда царь уволил
премьер-министра Витте, который показался ему либералом, Дума была
беззаконно распущена, депутаты выброшены вон, часть арестована. Пришел
Столыпин. Этого не устроила и Вторая дума - прошло слишком много левых
кадетов и социал-демократов; центристско-правое большинство Гучкова и
Пуришкевича оказалось зыбким.
   Тогда Столыпин разогнал и Вторую Государственную думу, бросив в
Петропавловскую крепость депутатов от социал-демократии, обвинив их в
военном заговоре, что есть ложь, провокаторский повод властям расправиться
с неугодными... Я, кстати, тороплюсь в Петербург, чтобы послушать процесс
над депутатами Первой думы...
   Ф р и ц. - Второй...
   Й о з е ф. - Нет, именно Первой... Социал-демократов Второй думы уже
отправили в каторгу... А вот депутатов Первой думы, подписавших в Выборге
беззубое воззвание против произвола, до сих пор не судили. Почему?
   Ф р и ц. - Это я тебя должен спросить "почему", Юзеф.
   Й о з е ф. - Видимо, власти готовят какой-то сюрприз... Это игра,
Фриц...
   Игра в кошки-мышки... Я думаю, после скандала с фарсом суда против
социал-демократических депутатов Второй думы сейчас Столыпин будет делать
хорошую мину при плохой игре: вполне либеральный процесс в открытом
заседании...
   Ф р и ц. - А как ты вообще относишься к Столыпину?
   Й о з е ф. - Недюжинный человек. Именно этого царь и бюрократия ему и
не простят...
   Ф р и ц. - Но ведь на всех фотопортретах он вместе с государем...
   Й о з е ф. - Веришь спектаклям? Странно, я считал, что ты больший
прагматик...
   Прежде чем мы вернемся к исследованию царской камарильи, закончу
изложение моей концепции Думы... При выборах в Третью думу большевики
сняли лозунг бойкота. И не потому, что партия переменила свое отношение к
этому органу; мы поняли, что вооруженное столкновение с самодержавием
проиграно, революция - временно - пошла на убыль, империя покрыта
виселицами, работают военно-полевые суды, царствует страх, - это у нас
быстро реанимируется., - значит, сейчас надо переходить к легальным
методом борьбы, то есть использовать Думу. Есть вопросы?
   Ф р и ц. - Костяч четок. Спасибо. А теперь про тех, кто противостоит
прогрессу...
   Й о з е ф. - Сколько времени до отхода поезда?
   Ф р и ц. - Полтора часа.
   Й о з е ф. - Тебе придется поменять билет на завтра, если я стану
рассказывать обо всех противниках прогресса в России; у нас накопилась
достаточно серьезная картотека не только по северной столице и Москве, но
и по крупнейшим центрам империи... Ладно, остановимся на узловых фигурах...
   Ф р и ц. - Кстати, ты запомнил просьбу Розы о господине Родэ?
   Й о з е ф. - Да, конечно... Только, пожалуйста, впредь никогда не
называй имен товарищей в публичных местах...
   Ф р и ц. - Неужели ты думаешь, что эти гуляки финны слушают нас?
   Й о з е ф. - Я допускаю такую возможность.
   Ф р и ц. - Тогда зачем говоришь со мною?
   Й о з е ф. - Во-первых, сейчас не девятьсот четвертый год, а седьмой,
сил у нас побольше. А во-вторых, я говорю о проблемах общего плана, это не
может причинить вреда никому из товарищей, кроме что, пожалуй, меня.
   Ф р и ц. - Понял, учту, едем дальше.
   Й о з е ф. - Итак, наши противники. Как ты понимаешь, ведущей силой в
борьбе с революцией является охранка, департамент полиции, министерство
внутренних дел.
   Армию царь боится, он не очень-то верит своим войскам, особенно после
краха на Востоке и восстания на "Потемкине". Самой заметной фигурой
политического сыска империи был директор департамента полиции Лопухин. Но
его, как человека, близкого министру Плеве, убитого эсерами, сняли, - в
России каждый новый министр набирает своих людей, прежних - гонит... На
его место сел Трусевич и его заместитель Зуев. Эти особого веса не
представляют в силу того, что свои позиции очень укрепил полковник
Герасимов, шеф петербургской охранки, работающий непосредственно на
Столыпина... Эту фамилию запомни непременно...
   Безусловно, тебе следует знать, кто такой Петр Рачковский. Хотя он
сейчас активной роли не играет, но именно он был создателем русской
заграничной агентуры, работал в Париже, воевал против народовольцев, потом
попал в немилость к Плеве, бывшему тогда министром внутренних дел, и был
уволен в отставку. Однако, как только Плеве убили эсеры, военный диктатор
Петербурга генерал Трепов вернул Рачковского, сделав директором
политической части департамента полиции.
   Говорят, Герасимов поначалу попал под его начальство. Это мы еще не
проверяли. Но ясно то, что сейчас верховодит именно Герасимов, а
Рачковский ушел на второй план, если вообще не готовится к отставке, хотя,
говорят, его пытался защищать директор полиции Трусевич, активный
противник Герасимова...
   Ф р и ц. - Ничего не понимаю! Революция еще до конца не окончена,
страна разорена, а те, которые держат власть, - Герасимовы, Трусевичи,
Рачковские -
 грызутся между собою! Как это объяснить?
   Й о з е ф. - Во-первых, почитай книгу "История русской смуты", это
весьма поучительно для каждого, кто пытается писать об империи. А
во-вторых, где и когда ты встречал единение среди тех, кто лишен
общественной идеи?! Каждый из названных мною думает о себе, Фриц, о своей
карьере, своем имени, своем будущем.
   С в о е м! Вот потому мы убеждены в победе! Мы же думаем о благе
народа, л и ч н а я выгода от революции - это бред, термидор, а не
революция! Ф р и ц. - Ты не мог бы помочь мне...
   Й о з е ф. - В чем?
   Ф р и ц. - Я бы очень хотел побеседовать с Карповым и Астрономом
являются членами ЦК социал-демократов. И с "Дедом" Литвинова], который
транспортирует литературу в Россию из Берлина.
   Й о з е ф. - Вряд ли, Фриц. Еще вопросы?
   Ф р и ц. - Почему среди социал-демократов по-прежнему так сильны
расхождения?
   Они, говорят, бьются, как и сановники в Петербурге.
   Й о з е ф. - Эти расхождения носят, как понимаешь, совершенно иной
оттенок, чем драка в Петербурге. Ленин отстаивает одну точку зрения, Федор
Дан - другую, но тут вопрос талантливости, провидения даже, сказал бы я...
Дан ведь, выступая за блок с кадетами, не о себе думал, он был искренне
убежден, что так будет лучше революции, то есть народу. Это турнир
талантов, Фриц, в котором победит наиболее талантливый.
   Ф р и ц. - Кто же?
   Й о з е ф. - Ленин.
   Ф р и ц. - Это псевдоним?
   Й о з е ф. - Видимо.
   Ф р и ц. - А подлинная фамилия тебе неизвестна?
   Й о з е ф. - Далее если бы я ее и знал, я не вправе открыть ее, закон
конспирации... Ленин лишен н е п о д в и ж н о с т и, чем грешит Дан, в
нем нет догматизма, он легко отказывается от того, на чем настаивал вчера,
если видит, что жизнь вносит свои коррективы, он следует не идолу буквы,
он держит руку на пульсе жизни... Беда многих товарищей меньшевиков в том,
что они страшатся отступить, признать свою неправоту, выработать новый
курс, публично отказавшись от прежнего... Вот этого, страшного, что держит
мысль в кандалах, в Ленине нет, в этом залог того, что он...
   Ф р и ц. - Почему ты не закончил?
   Й о з е ф. - А разве так не ясно?
   Ф р и ц. - Хорошо, давай перейдем к камарилье, к царю и его семье.
   Й о з е ф. - Там такой же раскордаж, как среди полицейских чиновников...
   Между царем и великим князем Николаем Николаевичем существуют
расхождения.
   Дмитрий Константинович, внук императора Николая Первого, и Дмитрий
Павлович, внук императора Александра Второго, двоюродный дядя Николая
Второго, тянут свою линию, посещают салоны, где царя и царицу нескрываемо
бранят как людей темных, неспособных к е в р о п е й с к о м у решению
русской трагедии. Елизавета Федоровна, вдова великого князя Сергея,
убитого Яцеком Каляевым, не встречается со своей сестрой, царицей
Александрой Федоровной. Да, да, сестры, родные сестры, принцессы
Гессенские и Рейнские, не разговаривают, глядят врагами...
   Великий князь Кирилл Владимирович исключен из службы и лишен звания
флигель-адъютанта за то, что вступил в брак со своей двоюродной сестрой, а
ведь, пожалуй, единственный из Романовых, кто видел войну воочию: был на
броненосце "Петропавловск" во время боя с японцами, чудом спасся, когда
случилась трагедия... Царь и Александра Федоровна живут замкнуто, под
охраной генералов Дедюлина и Спиридовича, закрытое общество, тайна за
семью печатями, - в театрах не бывают, вернисажах тоже; специальный поезд
мчит их в Крым, в Ливадию, мчит без остановок, только чтоб мимо страны,
мимо, мимо, мимо...
   Ф р и ц. - Странно, отчего же все-таки Россия до сих пор не развалилась?
   Й о з е ф. - Россия не развалится, Фриц. Развалится империя. А Россия и
романовская империя - понятия взаимоисключающие.
   Ф р и ц. - Слишком красивая фраза, чтобы убеждать в своей истинности.
   Правда, звучит проще.
   Й о з е ф. - Ты, кстати, сформулировал свою позицию красивее, чем я. Но
тем не менее я тебя в неправде не упрекаю. Действительно, правда должна
звучать просто.
   Тот, кто мечтает о возвращении прошлого, - дурак; уповающий лишь на
современное - заземленный мышонок; надеющийся на одно лишь будущее -
прожектер... Прав лишь тот, кто объединяет в себе все эти три ипостаси.
   Ф р и ц. - Тоже красиво, но возразить не могу, согласен. Как я могу
тебя найти, Юзеф? Если мне понадобится встреча? Через Розу?
   Й о з е ф. - Мы же уговорились - без имен. Ладно? Я сам найду тебя,
Фриц, Я
 скоро буду в твоих краях.
   Ф р и ц. - Теперь последнее... Отчего ваш парламент назван Думой? На
Западе этого никто не понимает.
   Й о з е ф. - Дума - это не парламент. У нас по-прежнему нет конституции.
   Дума - это место, где говорят, Фриц, отводят душу, но не решают. Дума -
от слова "думать", а не "решать", то есть "властвовать". Царь создал
именно такой орган, где можно облегчить гнев, поговорить, но не делать..."
   Буду рад, милостивый государь, Нил Петрович, ежели Вы поручите
соответствующим сотрудникам навести справки о "Фрице" и "Йозефе", а также
о тех, кого они упоминали в своем собеседовании.
   Остаюсь Вашего Высокоблагородия покорнейшим слугою ротмистр Кузнецов,
помощник начальника Гельсингфорского представительства Департамента
Полиции".
   Зуев усмехнулся, подумав, что обо всех тех, кого упоминали "Фриц" и
"Йозеф", справки навести невозможно. Как их наведешь в салоне вдовствующей
императрицы Марии Федоровны или замке Кирилла Владимировича?!
   Зуев перечитал письмо еще раз; опасный документ; от себя запускать в
работу нельзя, священные особы государя и государыни затронуты в таком
контексте, который не может не вызвать гнев в с ф е р а х; довериться
некому:
   директор департамента Трусевич - хоть и работали в прошлом веке по
судебному ведомству - не моргнет глазом, отдаст на закланье, а уж о
поддержке и думать нечего.
   Каждый первый боится своего второго, а посему норовит этих вторых
менять почаще; меня столкнуть нетрудно, - был выдвинут Плеве, сотрудничал
с Лопухиным, уволенным в позорную отставку; конечно, я тут как бельмо на
глазу, человек старой команды, таким не верят; если б не трусость, страх д
в и ж е н и я, давно б вышвырнули, а так, затаившись, ждут неверного шага;
дудки; говорить, что все, молчать, когда другие молчат, и дел не делать -
тогда не подкопаются; у нас жрут только тех, кто высовывается, самость
свою выказывает...
   Тем не менее Зуев понимал, что полученная информация таит в себе
возможность интереснейшей комбинации, найди он этих самых "Фрица" и
"Йозефа".
   Поэтому, выписав имена и фамилии, его заинтересовавшие, на отдельные
карточки, Зуев попросил своего помощника запустить "материал" в работу.
   Ответы, полученные через три недели, заставили его еще раз задуматься
над документом из Гельсингфорса; дело того стоило.
   "На Ваш запрос ј542-2-11-07 сообщаю:
   1. "Роза" - речь идет о Розе Люксембурговой, одном из лидеров польской
социал-демократии.
   2. "Родэ". - Видимо, эта фамилия упоминается в связи с Розой
Люксембурговой, поскольку именно она посетила дом Александра Родэ на
Крестовском Острове, набережная Средней Невки, 6, где проходила встреча
руководящих деятелей соц.-демократии большевистского направления,
посвященная тактике партии в июле девятьсот шестого года. Она прибыла
туда, сопровождаемая Феликсом Доманским, он же Астроном, Переплетчик,
Юзеф, Дзержинский. Здесь же состоялось ее совещание с Лениным после того,
как были исчерпаны вопросы тактики большевиков.
   3. Ленин, он же Фрей, Карпов, Винтер, является Владимиром Ильичем
Ульяновым, лидером большевизма.
   4. Доманский, он же Астроном, Юзеф, Ржечковский, Дзержинский, является
одним из руководителей польской социал-демократии, по предложению Ленина
якобы избран в Лондоне членом ЦК РСДРП.
   5. "Дед", "Литвинов Максим Максимович" - Меир Баллах, из Киева, после
побега из централа, где ему грозила смертная казнь, находится в эмиграции,
чаще всего появляется в Берлине, дружен с Розалией Люксембурговой и
Карелом Либкнехтовым, отвечает за транспортировку литературы и оружия в
пределы империи.
   6. "Фриц" - в картотеке не значится.
   7. "Йозеф" - в картотеке не значится.
   8. "Юзеф" - один из псевдонимов Астронома, Дзержинского, Переплетчика.
   Делопроизводитель Опрышкин".
   Зуев внимательно прочитал дельный ответ Опрышкина, подумал, что
человека этого надо будет пригласить для беседы, и отдал распоряжение о
немедленном установлении места пребывания Юзефа Доманского-Дзержинского,
где бы он ни проживал в настоящее время.
   Однако через семь дней пришел ответ, что такого рода указания были
отданы директором департамента Трусевичем, начальником варшавской охраны
Заварзиным, а также всесильным главою петербургской секретной полиции
полковником Герасимовым еще осенью, однако до сих пор член ЦК обнаружен не
был, будто сквозь землю провалился.
   - Видимо, скрывается в Финляндии или Польше, - пояснил
делопроизводитель Опрышкин (действительно думающий человек, но чрезмерно
пугливый). - Там нам трудно, Нил Петрович, особенно у финнов, - местные
органы управления покрывают революционеров... Тем не менее я стану следить
за этим самым "Юзефом"
   особенно пристально - с вашего разрешения...
   Зуев повертел в руках фотографическое изображение Дзержинского:
истощенное лицо, провальность щек; явно чахоточный, да и скулы торчат;
высоченный лоб, несколько раскосые глаза; бушлат сидит к о л о м; бедные
люди, их же определишь сразу по какой-то к у р г у з о с т и; во имя чего
лишают себя мало-мальски приличного существования, которого нам и так
отпущено с гулькин нос?! Что изменится?!
   Галерка периодически захватывает кресла партера, но ведь на сцене
продолжает идти все та же пошлая драма, имя которой жизнь...
   ...Перед выездом из Гельсингфорса Дзержинский зашел в филиал
английского "Селфриджес"; только здесь продавали самые изысканные костюмы
и пальто; выбрал черную касторовую пелерину, подбитую серо-красным
клетчатым шерстяным материалом; купил темно-серый английский костюм
(наставлял молодых членов партии: "Организовывать вам побег из тюрьмы
значительно дороже, чем оплатить расходы на приобретение элегантного
костюма, - русская полиция чтит тех, кто дорого одет"), теплые башмаки с
гетрами и свитер ручной работы; после этого отправился в парикмахерский
салон Ханса Парвинайнена и лег в его удобное кресло - на полчаса.
Поднялся, глянул в зеркало и не узнал себя: усы и бородка были сделаны
а-ля Ришелье, волосы подстрижены коротко, по последней моде, ни дать ни
взять богатый английский коммерсант; ну, ловите меня, жандармы, смотрите в
оба, не пропустите - медали лишитесь!
   ...Через полчаса был на вокзале, пройдя сквозь посты полиции как нож
сквозь масло...
   Вот почему полковник Герасимов встречал Азефа самолично Дзержинский
спешил в Петербург потому, что там начинался суд над депутатами
разогнанной Столыпиным Первой Государственной думы.
   В поезде, прижавшись головою к холодному стеклу, по которому ползли
крупные капли дождя, Дзержинский читал корреспонденцию в черносотенном
"Русском знамени"
   о выступлении председателя "Союза русского народа" доктора Дубровина
перед "союзниками" в Вологде:
   "Наш народ не принимал и не примет Думу, поскольку она есть не что
иное, как порождение сил, чуждых русской национальной идее, которая была,
есть и будет идеей самодержавной, персонифицированной в образе вождя,
неограниченного монарха, принимающего решения, неподвластные ничьему
обсуждению. Пусть Запад, прогнивший в конституционном разврате, называет
Русь-матушку "державой рабов", пусть! Это от страха перед нашей могучей
силой, раскинувшейся от Варшавы до Владивостока! Какая еще в мире держава
может сравниться с нашей силою и раздольем?! Заговор иноземных сил против
русского духа - вот что такое Дума!
   "Хотим дать русскому народу демократию и парламент!" - возглашают
бойкие еврейчики и надменные ляхи. А они спросили наш народ, хочет ли он
этой самой "демократии и парламента"?! Замах на общинный наш уклад,
единственный в мире, есть заговор недругов России, ее традиционных врагов,
алчущих нашего государственного падения. Не позволим! Сходы, проводимые
нашим народом повсеместно, говорят единодушное "нет" западным
заговорщикам. Не давали и не дадим нашу седую старину на заклание
чужеземцам, которые только и ждут, чтобы наша вековая мощь оказалась
подточенной изнутри..."
   Дзержинский сунул газету в карман, недоуменно пожал плечами; неужели
этот самый доктор не видит, что Россия отстала от Запада по всем
направлениям?
   Неужели национализм может сделать человека полубезумным? Неужели не
ясно, что община обрекает народ на сонное прозябание в ожидании приказа на
поступок, моральную деградацию, постоянный страх?
   Кадеты в своих газетах прекраснодушничали, упоенно писали о новой поре,
когда исполнительная и законодательная власть найдут в себе мужество
завершить под скипетром государя то, что началось в стране после того, как
завершилась революция. А что началось? Отчаянье, неверие в способность
сановников и молодящихся приват-доцентов с д е л а т ь хоть что-нибудь;
салонное сотрясение воздуха, пустая болтовня, страх перед кардинальным
решением.
   Правоцентристская партия "17 октября", тучковские октябристы (ах,
Кирилл Прокопьевич Николаев, не к тем вы примкнули, жаль, голова светлая,
болезнь страны видели еще в девятьсот втором, отчего же эдакий пируэт?!)
бранили кадетов за левизну, социал-демократов за бунтарство, "Союз
русского народа" за негибкость; на одной только первой полосе сорок семь
раз повторено:
   "патриотизм и национализм" - крылатый лозунг Александра Ивановича
Гучкова; не это ли породило презрительное замечание Льва Толстого:
"Патриотизм - последнее прибежище негодяя"; десять процентов грамотных на
всю страну, про метрополитен знают пятьдесят тысяч, имеющих деньги на
выезд в Берлин или Париж; махонькая Англия льет чугуна в три раза больше
России, а уж сколько парохо