их веру, который был щедрым по отношению  к  ним  и  безгранично
уважал все их нравы и обычаи, дед которого построил для них школу  и  мать
которого  подарила  им  набор  риз,   украшенных   вышивкой,   выполненной
королевской школой рукоделия, для ежегодных выносов на улицы костей святой
Дульчины, - только Гай неизменно оставался для них чужестранцем.
   - Вы надолго уезжаете? - спросил фашист-чернорубашечник.
   - На все время, пока будет война.
   - Войны не будет. Никто не хочет войны. Кто в ней выиграет-то?
   Со всех стен без окон, мимо которых  они  проезжали,  на  них  смотрело
хмурое, нанесенное по трафарету лицо Муссолини с надписью под ним:  "Вождь
всегда прав". Фашистский секретарь снял руки с руля,  закурил  сигарету  и
после этого увеличил скорость. "Вождь всегда прав", "Вождь всегда прав"  -
то и дело мелькали надписи и скрывались в поднятой машиной пыли.
   - Война - это сплошная глупость, - снова  начал  недоученный  сторонник
фашизма; - Вот увидите. Все будет упорядочено и улажено.
   Гай не  стал  оспаривать  этих  утверждений.  Он  не  проявил  никакого
интереса к тому, что думал или говорил водитель  такси.  Миссис  Гарри  на
месте Гая наверняка начала бы спорить.  Однажды,  когда  ее  вез  этот  же
водитель, она заставила его остановить машину и пошла домой пешком  -  три
довольно  трудные  мили  пешком,  -  чтобы  доказать  свое  отвращение   к
политическим взглядам фашистского  секретаря.  Гай  же  не  имел  никакого
желания ни внушать, ни убеждать, ни делиться своими взглядами и мнениями с
кем бы то ни было. Он не дружил ни с кем даже на почве  своих  религиозных
убеждений. Он часто жалел, что живет не во времена действия законов против
папистов и нонконформистов,  когда  Брум  был  одиноким  передовым  постом
католической  веры,  окруженным  чуждыми  этой  вере  людьми.  Иногда   он
воображал себя отправляющим в  катакомбах  перед  концом  света  последнюю
мессу для последнего папы. Гай никогда не  ходил  к  мессе  по  воскресным
дням; вместо этого он посещал церковь в ранние часы обычных  дней  недели,
когда людей там было совсем немного.  Жители  Санта-Дульчины  предпочитали
ему "чудовище Масгрейв". В первые годы после  развода  с  женой  Гай  имел
несколько мимолетных, низкопробных любовных связей, но он  всегда  скрывал
их от жителей Санта-Дульчины. В последнее время он приучил себя к  полному
воздержанию, что даже священники считали  неназидательным.  Как  на  самом
низком, так и на самом высоком уровнях между ним и окружавшими его  людьми
не проявлялось никаких симпатий, и он не  имел  никакого  желания  слушать
болтовню водителя такси.
   - История - это живая сила, -  нравоучительно  продолжал  тот,  приводя
слова из недавно прочитанной статьи. - Никто  не  может  остановить  ее  и
сказать: "Отныне не будет происходить никаких перемен".  Страны,  так  же,
как и люди, стареют. Одни владеют очень  многим,  другие  очень  немногим.
Отсюда вытекает необходимость перераспределения. Но если  дело  дойдет  до
войны, то все окажутся владеющими очень немногим. Они знают  это.  Они  не
допустят войны.
   Гай слышал голос водителя,  но  никак  не  воспринимал  того,  что  тот
говорил. Гая беспокоил лишь один маленький вопрос: как поступить с тортом?
Он не мог оставить его в машине. Бианка и Жозефина, несомненно, узнают  об
этом. В поезде торт тоже будет досадной помехой. Гай  пытался  припомнить,
есть ли дети у  вице-консула,  с  которым  он  должен  обсудить  и  решить
некоторые детали в связи с выездом из своего кастелло. Если есть, то  торт
можно будет отдать им. Кажется, дети у вице-консула есть.
   Если не считать  этой  единственной  сладкой  ноши,  ничем  другим  Гай
обременен не был; ничто не повлияло  бы  теперь  на  вновь  обретенную  им
удовлетворенность, как ничто  в  прошлом  не  повлияло  на  испытанную  им
безысходность. Sia lodato Gesu Cristo.  Oggi,  sempre.  Сегодня  особенно.
Сегодняшний день - всем дням день.



2

   Семья Краучбеков, до недавнего времени богатая и многочисленная, теперь
заметно победнела и уменьшилась. Гай был самым младшим  в  ней  и,  вполне
вероятно,  будет  последним.  Его  мать  умерла,  а  отцу  перевалило   за
семьдесят. В семье было четверо детей. Анджела - самая старшая; за  пей  -
Джервейс, который прямо из Даунсайда попал в ирландский гвардейский полк и
в первый же день своего  пребывания  во  Франции  был  скошен  снайперской
пулей: свеженький,  чистенький,  неутомленный,  в  момент,  когда  шел  по
дощатому настилу над грязью с терновым стеком в  руке  доложить  командиру
роты о своем прибытии. Третий, Айво, был всего на год старше Гая,  но  они
никогда не дружили. Айво всегда были свойственны странности.  С  возрастом
странности усиливались, и наконец, когда ему  исполнилось  двадцать  шесть
лет, он исчез из дому. Несколько месяцев о нем ничего  не  было  известно.
Затем его  обнаружили  забаррикадировавшимся  в  меблированной  комнате  в
Криклвуде, где он решил довести  себя  до  смерти  голодом.  Его  вытащили
оттуда истощенным, в бреду, и через несколько дней после  этого  он  умер,
совсем лишившись ума. Это  произошло  в  1931  году.  Смерть  Айво  иногда
представлялась Гаю ужасной карикатурой на его собственную  жизнь,  которая
как раз в это время дала огромную трещину.
   Еще до того как странности Айво начали вызывать серьезную озабоченность
окружающих,  Гай  женился  не  на  скромной   католичке,   а   на   яркой,
фешенебельной девушке, совсем не на такой, какую ожидали увидеть его женой
друзья или члены семьи Краучбеков. Он  взял  из  уменьшившегося  состояния
семьи долю, положенную младшему сыну, и обосновался в Кении, где вел,  как
ему думалось позднее, спокойную,  ничем  не  омрачаемую  жизнь  на  берегу
горного озера, где воздух был всегда чистым и свежим и где  взлетавшие  на
рассвете фламинго казались сначала белыми, потом становились  розовыми,  а
затем превращались в вихрящуюся тень на  фоне  яркого  неба.  Гай  усердно
занимался там фермерскими делами и уже начал было получать доходы.  Затем,
по необъяснимым причинам, его жена  заявила,  что  состояние  ее  здоровья
диктует ей необходимость провести годик в Англии. Она регулярно  присылала
ему нежные письма до тех пор, пока в один прекрасный день, все  с  той  же
нежностью, не сообщила ему, что сильно полюбила  их  общего  знакомого  по
имени Томми Блэкхаус, что Гай не должен вставать им поперек дороги  и  что
она хочет развода. "И пожалуйста, - заканчивалось ее письмо, - без  всяких
глупых рыцарских выходок, не вздумай приехать в Брайтон и  разыгрывать  из
себя "виновную сторону". Это привело бы к шестимесячной разлуке с Томми, а
я не хочу упускать этого проказника из-под своего наблюдения даже на шесть
минут".
   Гай уехал из Кении, а вскоре после этого его отец  овдовел  и,  потеряв
надежду на наследника, покинул Брум. Сократившиеся владения отца  состояли
к тому времени из дома, парка и приусадебного участка.  В  последние  годы
эта усадьба приобрела своеобразную известность. Она была одной из немногих
в современной Англии,  во  владение  которыми  со  времен  короля  Генриха
Первого неизменно вступали  только  мужчины.  Мистер  Краучбек  не  продал
усадьбу. Вместо этого он сдал ее в аренду монастырю, а сам  отправился  на
близрасположенный морской курорт Мэтчет. Лампады в часовне  Брума  горели,
как в старые времена.
   Никто так не почувствовал на себе упадок дома Краучбеков, как зять  Гая
Артур Бокс-Бендер, который женился на Анджеле в 1914 году, когда усадьба в
Бруме, казалось, стояла незыблемо на тверди небесной, была этаким неземным
телом,  излучающим  традиции  и  ненавязчивый  авторитет.  Бокс-Бендер  не
принадлежал к семье Краучбеков, но весьма уважал родословную Анджелы. Одно
время он даже  задумывался  над  тем,  чтобы  дополнить  свое  имя  именем
Краучбек, заменив им или Бокс, или Бендер, благо, что и без  того,  и  без
другого можно было легко обойтись, однако прохладное  безразличие  мистера
Краучбека и насмешки Анджелы по этому поводу быстро отбили у него охоту  к
таким изменениям. Бокс-Бендер не был католиком, и, по его мнению, Гаю,  не
раздумывая,  надо  было  снова  жениться,  предпочтительно  на  женщине  с
состоянием,  чтобы  продолжить  свою  родословную.  Он  был  не   очень-то
чувствительным человеком и поэтому никоим образом не одобрял того, что Гай
замкнулся в себе  и  от  всего  устранился.  Он  считал,  что  Гай  должен
вернуться в усадьбу Брум и даже заняться политикой. Такие люди,  как  Гай,
беспечно заявлял он, находятся кое в  каком  долгу  перед  своей  страной.
Однако, когда в конце августа 1939 года Гай прибыл в Лондон  как  раз  для
того, чтобы заплатить свой долг стране, Артур Бокс-Бендер отнесся к  этому
весьма пессимистично.
   - Дорогой Гай, - сказал он, - не будь ребенком.
   Бокс-Бендеру  исполнилось  пятьдесят  шесть  лет,  и  он   был   членом
парламента. Много лет назад он служил,  и  весьма  успешно,  в  стрелковом
полку. Теперь в армии служил его  сын.  Бокс-Бендер  считал,  что  военная
служба - это обязанность молодых людей, она принадлежит  им  так  же,  как
ириски и рогатки. Гай в свои тридцать пять - скоро даже тридцать  шесть  -
лет все еще считал себя молодым человеком. Время в  последние  восемь  лет
для него, видно, стояло без движения. Для Бокс-Бендера оно пролетело очень
быстро.
   - Неужели ты серьезно можешь представить себя бегущим в атаку во  главе
какого-нибудь взвода? - спросил он.
   - А почему бы и нет? - ответил Гай. - Это как раз то, что я себе  очень
хорошо представляю.
   Когда Гай приезжал в  Лондон,  он  останавливался  у  Бокс-Бендеров  на
Лоундес-сквер. Он приехал сюда к нему прямо с Виктории, но обнаружил,  что
его сестра Анджела выехала в провинцию, а половина имущества из  дома  уже
вывезена. Нетронутым остался лишь кабинет Бокс-Бендера. Они и сидели в нем
теперь, ожидая, когда наступит время обеда.
   - Боюсь, что ты не встретишь особой поддержки, - продолжал Бокс-Бендер.
- В тысяча девятьсот четырнадцатом году все это происходило точно так  же:
отставные полковники красили волосы и поступали на службу.  Я  помню,  как
это было. Я сам был там. Все это очень благородно, конечно, но на этот раз
ничего не получится. Сейчас все делается по  плану.  Правительство  хорошо
знает, сколько людей должно быть в  армии;  оно  знает,  откуда  их  нужно
брать; и они будут призваны в свое время. А сейчас у нас нет ни помещений,
ни снаряжения для большого увеличения армии. Конечно,  у  нас  могут  быть
потери, но лично я  даже  не  представляю  себе  истинной  войны.  Где  мы
собираемся воевать? Ни один  здравомыслящий  человек  не  станет  пытаться
прорвать линию Мажино или линию  Зигфрида.  По-моему,  обе  стороны  будут
торчать на одном месте до  тех  пор,  пока  их  не  прижмут  экономические
трудности.  Немцы  испытывают  острый  недостаток  почти  во  всех   видах
продукции. Как только они поймут, что мистер Гитлер жестоко обманул их, мы
не услышим о нем больше ни слова. Разобраться в этом - дело самих  немцев.
Мы, конечно, не можем вступать в переговоры с этой шайкой, но, как  только
в Германии будет создано респектабельное  правительство,  у  нас  появится
возможность сгладить все противоречия.
   - Это очень похоже на то,  что  вчера  говорил  мне  водитель  такси  в
Италии.
   - Конечно. Всегда обращайся к таксисту, если хочешь  узнать  здравое  и
независимое суждение. Я сегодня тоже  разговаривал  с  одним.  Он  сказал:
"Когда мы начнем воевать, тогда и будет время говорить о войне.  А  сейчас
мы не воюем". Очень правильно сказал.
   - Однако я вижу, вы приняли все меры предосторожности.
   Своих  трех  дочерей  Бокс-Бендер  отправил  жить  в   Коннектикут,   к
коммерческому компаньону. Из  дома  на  Лоундес-сквер  все  вывозилось,  и
комнаты  в  нем  закрывались  одна  за  другой.  Часть  мебели  увезена  в
провинцию, остальная пойдет на склады.  Бокс-Бендер  снял  часть  большой,
совершенно новой квартиры по довольно низкой цене для  этого  беспокойного
времени. Он и два его коллеги по палате общин будут жить в  этой  квартире
вместе. Хитрейшая уловка Бокс-Бендера состояла  в  том,  чтобы  предложить
свой  дом  в  избирательном  округе  в  качестве  хранилища  "национальной
сокровищницы  искусств".  Это  избавит  владельца  от  всяких  хлопот   по
расквартированию офицеров,  солдат  и  гражданских  чиновников.  Несколько
минут назад Бокс-Бендер не без гордости поведал все  это  Гаю.  Теперь  он
повернулся к радиоприемнику и спросил:
   - Ты не очень возражаешь, если я включу эту штуку на  несколько  минут,
чтобы послушать, что там говорят? Может быть, скажут что-нибудь новое.
   Однако нового ничего не сказали. И о  мире  тоже  не  было  сказано  ни
слова. Эвакуация из густонаселенных районов проходит строго в соответствии
с графиком; радостные группы  матерей  и  детей  пунктуально  прибывают  в
распределительные центры, и их тепло встречают в  новых  домах.  Прослушав
это сообщение, Бокс-Бендер выключил приемник.
   - Ничего нового по сравнению с утренними известиями. Забавно, но теперь
многие сидят и подолгу крутят ручки радиоприемника.  Я,  например,  раньше
почти совсем не слушал его. Между прочим. Гай,  это  такая  вещь,  которая
может пригодиться тебе, если ты действительно  хочешь  оказаться  полезным
стране. Би-Би-Си усиленно ищет людей, владеющих иностранными языками,  для
радиоперехвата, подслушивания, пропаганды и подобной чепухи.  Не  очень-то
захватывающая работа, конечно, но кто-то ведь должен  ее  выполнять,  и  я
думаю, что твой итальянский был бы им очень даже кстати.
   Большой  привязанности  между  Гаем  и  его   зятем,   разумеется,   не
существовало. Гаю никогда не приходило в  голову,  что  Бокс-Бендер  может
как-то думать о нем, что Бокс-Бендер может воспринимать его, Гая, в  каком
бы то ни было определенном плане. В действительности, однако,  Бокс-Бендер
в течение  нескольких  лет  ожидал  -  и  непринужденно  поделился  своими
ожиданиями с Анджелой, -  что  Гай  сойдет  с  ума.  Нельзя  сказать,  что
Бокс-Бендер был одарен богатым воображением; в равной мере он не относился
и к излишне впечатлительным людям,  но  он  принимал  живейшее  участие  в
поисках и кошмарном обнаружении Айво.  Случай  с  Айво  произвел  на  него
неизгладимое впечатление. Гай и Айво были примечательно схожи. Бокс-Бендер
помнил взгляд Айво в те дни, когда его  чрезвычайные  странности  все  еще
нельзя было квалифицировать как помешательство, - взгляд Айво вовсе не был
диким, он был скорее самоуверенным и  целеустремленным,  в  какой-то  мере
"посвященным", фактически чем-то очень похожим на взгляд Гая сейчас, когда
он так неуместно  появился  на  Лоундес-сквер  и  спокойно  рассуждает  об
ирландской гвардии. Это может оказаться нехорошим предзнаменованием.  Надо
поскорее отправить его куда-нибудь - лучше всего, пожалуй, в Би-Би-Си -  и
уберечь таким образом от грозящей опасности.
   Они обедали в этот вечер в клубе "Беллами". Краучбеки были  постоянными
членами этого клуба. Имя Джервейса числилось в почетном  списке  1914-1918
годов, вывешенном в парадном зале. Сумасшедший бедняга Айво часто  сиживал
здесь в эркере, вызывая тревогу прохожих своим пристальным  взглядом.  Гай
стал членом клуба еще в раннем зрелом возрасте, но в последние годы  бывал
здесь очень редко и тем не менее  оставался  в  списках.  Место  это  было
историческое. Когда-то но  ступенькам  этого  здания  спускались  к  своим
каретам в сопровождении факельщиков подвыпившие азартные игроки. Теперь по
этим же ступенькам, но в  полной  темноте  поднялись  Гай  и  Бокс-Бендер.
Первые  застекленные  двери  были  закрашены  темной  краской.   Небольшой
вестибюль  за   ними   освещался   едва   различимым,   наводящим   уныние
фосфоресцирующим светильником. Зато за  следующими  дверями  царили  яркий
свет, шум и густой застоявшийся сигарный дым, смешанный с парами виски.  В
эти первые дни затемнения в  Лондоне  проблема  вентиляции  помещений  еще
ждала своего решения.
   Клуб в этот день только что снова открыли после  ежегодного  ремонта  и
уборки. В обычное время в этот осенний сезон клуб пустовал бы.  Сейчас  он
был набит битком. Гай заметил много лиц знакомых, но не друзей. Когда  Гай
прошел мимо кого-то, кто поприветствовал  его,  сосед  того  повернулся  и
спросил:
   - Кто это? Какой-нибудь новичок?
   - О нет, это наследственный член. Ты ни за что не угадаешь, кто он. Это
первый муж Вирджинии Трой.
   - В самом деле? А я думал, что ее первым мужем был Томми Блэкхаус.
   - Нет, этот был до Томми. Не могу вспомнить его имя. Он, кажется, живет
в Кении. Томми отбил ее у него, потом некоторое время с ней жил  Гэсси,  а
когда она снова стала свободной, ее подхватил Берт Трой.
   - Роскошная женщина. Я и сам не отказался бы попытать с ней счастья.
   В этом клубе не существовало никаких  правил,  ограничивающих  открытое
обсуждение женских имен.
   Бокс-Бендер и Гай обедали и  выпивали  в  компании,  состав  которой  в
течение вечера все  время  менялся:  уходили  одни,  приходили  другие.  В
разговорах обсуждались весьма актуальные  вопросы,  и  Гай  воспользовался
возможностью завести новые  знакомства  в  изменившемся  обществе  города.
Многие говорили о приготовлениях к  новой  обстановке  в  своих  семьях  и
домах. Казалось, все лихорадочно стремились освободить  себя  от  излишних
забот и обязанностей.  То,  что  уже  сделал  в  этом  плане  Бокс-Бендер,
представлялось мизерным по сравнению с тем, что происходило в национальном
масштабе. Дома повсюду закрывались, мебель  и  имущество  отправлялись  на
склады,  дети  вывозились  в  провинцию,  прислуга   увольнялась,   газоны
вспахивались, вдовьи поместья и охотничьи домики  заселялись  до  предела,
хозяйками везде становились тещи и няни.
   Некоторые рассказывали о происшествиях и  преступлениях  в  затемненном
городе. Такая-то леди, попав в аварию на такси, лишилась всех своих зубов.
Такого-то джентльмена оглушили на Хей-хилл мешком с песком  и  вытащили  у
него все, что он выиграл в покер. Такой-то  джентльмен  был  сбит  машиной
"скорой помощи" и оставлен на улице умирать.
   Другие рассказывали о различных видах военной службы. Большинство  были
одеты в военную форму. Повсюду  собирались  небольшими  группками  близкие
друзья и договаривались о том, чтобы провести всю войну вместе.  Например,
один  прожекторный  дивизион  территориальной  армии   был   укомплектован
исключительно  светскими  эстетами  и  получил  название   "необыкновенная
команда  джентльменов".  Биржевые  маклеры  и  торговцы  вином  оседали  в
канцеляриях штаба Лондонского военного округа. Кадровые военные находились
в двенадцатичасовой готовности к службе  в  действующих  частях.  Яхтсмены
надели форму добровольческого  резерва  военно-морских  сил  и  отращивали
бороды. Для Гая возможность попасть в любую из  этих  служб,  по-видимому,
была исключена.
   - Мой шурин хотел бы поступить на службу, - сказал Бокс-Бендер.
   - Э, друг мой, об этом надо было подумать раньше. Все уже  давным-давно
устроились. Конечно, когда лед тронется и все  это  начнется,  потребуются
новые люди. Но пока придется подождать.
   Они засиделись допоздна, ибо никому  не  хотелось  выходить  на  темную
улицу. Вести машину никто  не  рисковал.  Такси  было  очень  мало.  Домой
отправлялись группами. Наконец и  Гай  с  Бокс-Бендером  присоединились  к
компании, отправлявшейся в сторону Белгрейв-сквер. Спотыкаясь, они  вместе
сошли по ступенькам и  окунулись  в  обескураживающую  полуночную  пустоту
затемненного города. Мир, казалось, возвратился назад на две тысячи лет, к
временам, когда Лондон был огражденной частоколом кучкой домишек на берегу
реки, а улицы, по которым они теперь шли, - поросшим осокой болотом.
   Большую часть дня  в  последующие  две  недели  Гай  проводил  в  клубе
"Беллами". Он перебрался в отель и ежедневно, сразу же по