л:
   - А ну-ка, слезайте!
   Те слезли с круга. Прокоп взялся за деревянное водило и тихонько  повел
его, раздался тяжелый размеренный скрежет.
   - Как телега немазаная, - сказал  Прокоп.  Вел,  вел,  и  вдруг  резкий
щелчок - грох!
   - Стой! - скомандовал Прокоп сам себе, потом Лепиле: -  Леонтий,  давай
зубило! Вот гляди... зуб стронутый на большом колесе. Выбивай  его!  Потом
наклепаем...
   - Гляди-ка, ты, Прокоп вроде бы и в логун не смотрел, а нашел, - сказал
Лепило.
   - Это он по з-з-звуку ап-ап-ап... -  судорожно  забился  Иван  Заика  в
тяжкой попытке выговорить нужное слово.
   - Ладно, завтра доскажешь, - остановил его Лепило.
   - Тьфу ты, Лепило, мать твою, - облегченно выругался Заика.
   Работая, они вечно поругивались и подтрунивали друг над дружкой. Лепило
был приземистый мужик медвежьего склада,  лохматый,  рукастый,  с  тяжелой
загорбиной и мощной, в темных рытвинах шеей.  Носил  посконную  рубаху  до
колен и с широким раструбом сапоги, как конные ведра. А Иван был  высок  и
погибнет, с длинной, как тыква, лысой головой. Ходил босым  с  закатанными
выше колен портками.
   - Иван, зачем портки засучил?
   - Г-г-гвозди везде... З-з-зацепишь - п-ыарвешь еще.
   - А кожу обдерешь?
   - Зы-а-растет.
   Выбивая зубилом "стронутый" зуб, Лепило донимал Ивана:
   - Иван, а Иван? Ты бы хоть поблагодарил гостя, - он нам услугу  оказал,
зуб нашел больной, а мы сидим как немые.
   - З-з-з...
   - Хватит, он тебя понял.
   - Тьфу, Лепило! Мать твою...
   - Счас я ему розочку подарю, - отозвался от стенки Серган.
   Он встал, выбрал из ящика длинный шестидюймовый  гвоздь,  сжал  его  за
шляпку, как тисками, железной черной ладонью, а другой рукой,  ухватив  за
конец, стал легко свивать в колечки: на бицепсах, на  открытой  груди  его
заиграли, затрепетали крупные мускулы.
   - На, - подал он Прокопу скрученный розочкой гвоздь.
   - Что ж ты добро портишь? - сказал Прокоп, кидая это Серганово изделие.
- Был гвоздь, а теперь финтифлюшка.
   - Виноват, ваше-вашество! - гаркнул Серган, выпучив глаза и вытягиваясь
по швам. - Счас исправлюсь.
   Он поднял розочку, стиснул  опять  гвоздевую  шляпку  в  своей  каленой
ладони и, ухватив за конец, пыхтя и синея от натуги, вытянул гвоздь во всю
длину.
   - Ваша не пляшет, - осклабился Серган, поигрывая гвоздем.
   На дальней церковной паперти проскрежетала отворенная железная дверь, в
притвор выплыл в рясе с крестом отец Афанасий.
   - Ой, погоди-ка! - Лепило кинул зубило и бросился в кузницу.
   Через минуту он вышел,  держа  в  длинных  щипцах  разогретую  докрасна
подкову:
   - Серган, на-ка отнеси попу подарок.
   - Чаво? - Серган обалдело глядел на того, не понимая.
   - Сейчас поп двинется на кладбище, в  часовню  служить.  А  ты  вон  на
тропинке, через дорогу, положь подкову. Он ее подымет, а мы поглядим.
   - Гы-гы! - Серган ухватил щипцы с  подковой  и  в  два  прыжка  пересек
дорогу, положил горячую подкову на тропинку и моментально вернулся.
   - А теперь все в кузницу. Ну, ну, марш! - скомандовал Лепило.
   Поддавшись какому-то безотчетному озорному  искушению,  они  сгрудились
все у раскрытых  дверей,  глядя  на  неспешно  идущего  по  тропинке  отца
Афанасия. Даже Прокоп неожиданно для себя поддался игре:  подымет  подкову
или мимо пройдет?
   Отец Афанасий шел, глядя в землю.
   - Ишь, какой настырный, - сказал Лепило. - Все под ноги глядит... Поди,
клад ищет...
   - Счас найдет.
   Отец Афанасий увидел подкову,  приостановился  в  минутном  раздумье  -
брать или нет? Стоящей показалась  подкова,  нагнулся,  поднял  и  тут  же
бросил ее.
   - Ай-я-яй! - кричал он и тряс рукой.
   А от кузницы в раскрытые двери в пять глоток:
   - Гы-гы-гы!
   - Что, батя, взял? А ведь подкова чужая!
   - Опять твоя проделка, Леонтий?  Эх,  Лепило  ты,  Лепило...  Греха  не
боишься.
   Отец Афанасий заметил Алдонина.
   - И ты здесь, Прокоп Иванович? - он покачал головой и скорбно произнес:
- Не ожидал я от тебя... Вольно вам над  стариком  смеяться,  -  и  пошел,
тихий и сгорбленный.
   Прокоп весь зарделся до корней волос, отошел к машине, сел  на  круг  и
насупился.
   - Брось ты! Нашел из чего переживать, - подсел к нему Лепило.
   - Нехорошо! Старика одними налогами гнут в дугу, а мы над чем  смеемся?
Да в его положении не то что подкову, говях с дороги подберешь.
   - Нашел кого пожалеть, - сказал Лепило. - А то  он  хуже  нас  с  тобой
живет.
   - Не в том дело. Мы на вольном промысле, сами себе хозяева. А он  божий
человек, за всех за нас ответ держит.  Нехорошо  в  нашем  возрасте  да  в
положении. Я ведь не зубоскалить к тебе пришел. Я по делу.
   - Что за дело?
   - Ты мою машину для глиномялки видел?
   - Сборную, что ли?
   - Ну! Глиномялка теперь нужна, как в поле ветер, а машину  приспособить
можно.
   - К чему?
   - Мельницу паровую сделать.
   - Мельницу?! А жернова? Нужен кремень, магний...
   - Кремень у меня есть, а магний в Рязани купить можно. Жернова отолью -
будь здоров. Оковать их для тебя - плевое дело.
   - Дак ты что хочешь?
   - С тобой на паях мельницу сладить...
   - Не знаю, - тяжело выдавил Лепило.
   - А чего тут не знать? Дело само  в  руки  идет.  Машина  есть,  привод
сообразим. Я теперь свободный от  всяких  артелей.  Железо  есть.  Кузница
своя, ну? Что ж мы вдвоем ай мельницу не сладим?
   - Об чем речь!..  Сообразим...  Но  сил  хватит  ли?  Лес  нужен  и  на
постройку и на мельничный стан.
   - Я уж приглядел и дубовых  столбов  для  стана,  и  лежаков  сосновых.
Тесаных.
   - Где?
   - У Черного Барина.
   - У него, поди, не укупишь.
   - В долг отдаст...
   - Ах ты, едрена-матрена. Завлекательно. - Лепило почесал свой  лохматый
затылок и вдруг толкнул  локтем  Алдонина:  -  Смотри-ка!..  -  кивнул  на
дорогу. - Вроде к нам.
   С  дороги  свернули  к  кузнице  Кречев  и  Бородин.  На  Кречеве  была
неизменная гимнастерка хаки, с закатанными по локоть рукавами, Бородин шел
в синей рубахе, без кепки.
   Алдонин забеспокоился:
   - Насчет мельницы при них ни слова.
   - Ну, ясно дело. Вот денек, то поп, то председатель, - хмыкнул Лепило.
   Кречев и Бородин чинно поздоровались, присели на водило.
   - Чья молотилка? Твоя? - спросил Алдонина Кречев.
   - Каченина, - ответил Прокоп.
   - А  ты  чего  здесь  загораешь?  Или  новую  артель  сколачиваешь  под
названием "Чугунный лапоть"? - не скрывая раздражения, спрашивал Кречев.
   - Я пока еще не подневольный, - огрызнулся Прокоп. -  Хочу  -  дома  на
печи валяюсь, хочу - в кузнице семечки лузгаю.
   - А у тебя кроме хотения совесть есть? - накалялся Кречев.
   Андрей Иванович дернул его за рукав.
   - Да ну его к... - отмахнулся Кречев. - Он ходит по селу, лясы точит, а
мы топай за ним по жаре, уговаривай, как девку красную. Надоело!
   - А чего вы за мной ходите? Я вам не должен.
   - Ты не должен! У-у!.. Он еще смеется. А кто говорил на  собрании,  что
подпишемся на заем при расчете с артелью? Я, что ли?
   - Там много было говорунов, - ответил Прокоп. - Я их всех не упомнил.
   - Так все они подписались. Все! А ты один увильнул.
   - Я больше всех пострадал.
   - Ты пострадал? Ври, да знай меру...
   - Погоди, Павел Митрофанович, - осадил опять Кречева Андрей Иванович  и
к Алдонину: - Брось придуриваться, Прокоп. Ведь  за  тобой  как  за  малым
ребенком ходят, а у тебя все новые байки. Надоело же, пойми.
   - Какие байки? Я мотор для артельной глиномялки покупал, а теперь он  у
меня на дворе валяется. Кто мне за  него  заплатит?  -  брал  на  горло  и
Прокоп.
   - Черт-те что... Ну при чем тут мотор? - сказал Кречев.
   - При том. Заем-то у вас какой? Индустриальный? Возьмите у меня  мотор.
Отдам по дешевке. Вот вам и будет заем от меня, индустриальный.  -  Прокоп
глядел сердито и нахохленно, и не поймешь, то ли смеется,  то  ли  всерьез
предлагал свой мотор.
   - Он мне зачем, твой мотор? Баб на собрании глушить? - спросил Кречев.
   - И мне он не нужен. А я за него  заплатил  чистые  денежки  из  своего
кармана. Вот вам и заем.
   - Слушай, не фокусничай... Добром говорю, - тоскливо сказал Кречев.
   - Я фокусами не занимаюсь. Это вон Серган может вам кое-что показать.
   - А это мы всегда пожалуйста! - Серган, все еще голый по пояс,  вскочил
от стены и с готовностью подошел к начальству. - Чего желаете? К  примеру,
кирпич попробовать на голове Сергана, а?
   - Какой кирпич? - спросил отрешенно Кречев.
   - А вот хоть  этот,  -  Серган  нагнулся,  поднял  здоровенный  кирпич,
валявшийся под деревянными водилами. - Кладем его на голову...  Вот  таким
манером, и молотом аккуратно... Грох.
   - Ты чего, пьяный, что ли?
   Серган осклабился, морда чисто продувная  -  круглая,  шириной  в  таз,
блестит от копоти и пота, как сапог:
   - Был пьяный, но только вчерась... А седни я с  похмелья...  Да  вы  не
беспокойтесь, много не возьму,  по  полтиннику  с  рыла,  -  и,  не  давши
опомниться, позвал младшего Бородина: - Ваня, рубаху и молот... Живо!
   Иван одним духом приволок кувалду и  валявшуюся  под  стеной  Серганову
черную рубаху. Серган покрыл рубахой голову, положил кирпич на  затылок  и
нагнулся:
   - Бей!
   Иван ахнул изо всей силы кувалдой по кирпичу. Серган только  отряхнулся
от пыли, поднял две половины от разбитого кирпича, развел руками:
   - Алямс! Ваша не пляшет. - Потом кинул кирпичные осколки, стянул  кепку
с Ивана и подошел к Кречеву: - Прошу оказать поддержку чистому пролетарию.
   - Ну и циркач, - усмехнулся Кречев. - А ты  не  пробовал  головой  сваи
забивать вместо бабы?
   - Могу, но только чужой. Как насчет платы за представление?
   Кречев покопался в кармане, достал целковый.
   - На, заработал.
   - Премного благодарен! Следующий, - подсунул кепку Андрею Ивановичу.
   Тот кинул несколько серебряных монет.
   А Прокоп сказал:
   - Бог подаст.
   Серган покачал головой и скорбно произнес:
   - Вот что значит несознательный элемент.
   - Ладно, отойди, - сказал Сергану Лепило.
   - Ну дык как насчет подписки, Прокоп Иванович? - спросил Бородин, после
того как Серган удалился.
   - А никак, - твердо ответил тот.
   Кречев только зубами скрипнул.
   - Мотри, мужик, с огнем играешь, - сказал Андрей Иванович.  -  Придется
тебя на сходе обсуждать.
   - А вы меня не пугайте. Подписка добровольная. Мы тоже законы знаем.
   - Ну, твое дело - твой ответ.


   Сход собирался вечером в верхнем зале общественного трактира.  Любители
погутарить сходились пораньше; не успели  еще  толком  стадо  прогнать  по
селу, как они лениво побрели, волоча  ноги,  точно  притомленные  кони  на
водопой.  Толпились  у  входных  дверей,  курили,  сплевывая   на   сухую,
уплотненную до бетонного блеска базарными толкучками землю. Тут же  ребята
играли в выбитного, поставив на длинной  черте  крохотную  кучку  медяков,
кидали тяжелые, надраенные до кирпичной красноты старинные гроши.
   - Эй, Буржуй! Не заступай черту...
   - А ты его грошем по сопатке.
   - Но-но... Учи свою мать щи варить.
   - Дак это я по теории мирового пролетариата...
   - С буржуями обхождение известное.
   - Заткнись, Кабан! А ежели тебя по сурну хряпнуть?
   - А меня за что? Я ж не играю.
   - Вот и стой да посапывай.
   Ближе к дверям разговор иной:
   - На Брюхатовом поле инда бель выступила.
   - Следствия известная - сухменность.
   - Навоз не успеешь растрясти, в момент прожаривает. Ветром,  как  щепу,
гонит.
   - Я его в кучах оставлю.
   - Иван Корнев, говорят, вы с Тыраном плитняк подрядились возить?
   - С Петряевой горы... Четвертак за воз.
   - А в гору подыматься мысленно? Ась?
   - Рожь возить выгодней... Намедни в Мелянки обозом ездили...  По  наему
товарищества.
   - Это с Колтуном, что ли?
   - Ну... В Щербатовке остановились на постоялом дворе. Скинулись выпить.
Вот тебе, сели за стол и сцепились. Дядя Вася Тарантас и говорит: "У  меня
сыны, мил моя барыня, офицерами вернулись. Один с именной  саблей,  а  вы,
мол, и в армии не служили". - "Как не служили?  Ах  ты,  Тарантас,  кривые
ноги!" - "Расшибу!" Колтун как  ахнул  кулаком  по  столу,  так  чайник  с
самовара подпрыгнул и упал. Все и  разбежались.  А  при  расчете  мириться
стали. Колтун пыхтел, пыхтел, вынул из кошелки мешок с  салом  и  говорит:
"Ешьте, ребята, свинину..." Мы так и покатились.
   - А я двенадцать целковых привез деду из той поездки. Он говорит:  "Эх,
теперь мы и сошники оттянем, и колеса купим, и дегтю".  А  я  ему:  "Деда,
купи мне новую косу".
   - Дождя не выпадет, и косить нечего.
   - А в Веретье, говорят, был дождь, и в Степанове... Только нас обходит.
   - Место у нас такое - притяжения нет.
   - Яблок ноне много... Вот удержать бы их.
   - Ветер сшибет.
   - Ну не скажи... Ежели стихии не будет - устоит яблок.
   - Э-э, как она... как ее, причина понятная.
   - Дядь Андрей, как думаешь - дождь будет?
   - Э-э, как она... как ее, наверно, будет, наверно, нет.
   - Гы-гы-гык!
   А  народ  все  подходит,  наваливает,  прижимает  передних   к   двери,
подталкивает.
   - Что у тебя за мослы? Как оглоблей пыряешь.
   - Всю мякоть бабе отдал...
   - Ты не гляди, что он кость. Но обширность большую имеет.
   - Тесна рубаха-то?
   - Да, щадна, щадна.
   Кто-то из ребят, играющих в выбитного, заголосил петухом.
   - Ребята, Кукурай плывет!
   Через площадь к трактиру шел церковный звонарь Андрей Кукурай, шел  как
всегда неуклюже, кидая с носка на пятку негнущиеся ноги, точно пихтелями в
ступе толок.
   Он был подслеповат, глух, и оттого ребятишки вечно вились  вокруг  него
стаей, как стрижи возле немощного коршуна, и донимали озорными выходками.
   Вот и теперь, завидя его, они закружились, завьюнили, приговаривая:

   Кукурай, Кукурай.
   Скинь портки и загорай...

   - Вота скаженные... Нету на вас угомона,  прости  господи...  -  ворчал
себе под нос Кукурай и топал к трактиру.
   Худой  и  верткий  подросток,  по  прозвищу  Колепа,  с  засиненной  от
пороховой вспышки  рожей,  бросив  свой  грош  у  черты,  на  четвереньках
поскакал на Кукурая и хрипло затявкал:
   - Гав-гав-гав!
   - Кто тут собак распустил? Пошла, окаянная! Позовитя ее, позовитя...
   А от трактира несется дружный гогот:
   - Гыр-гыр-гыр...
   - Хо-хо-хо!
   - Эх-хе! Вот это вызвездил...
   Наконец появился председатель Кречев, он шел на  манер  командующего  в
окружении своего боевого штаба; слева семенил возле него и  подобострастно
закидывал кверху голову секретарь Левка,  справа  Бородин,  с  независимым
видом, как будущий тесть, а по пятам  табунились  Якуша,  Федот  Иванович,
Санек Курилка, Кабан и даже Тараканиха. Весь сельсовет в полном  сборе.  А
ребятишки  перекинулись  от  Кукурая  к  сельсоветчикам  и,  разинув  рты,
вытянулись за ними целой шеренгой.
   - Куда попы, туда и клопы, - ухнул кто-то басовито у дверей.
   И вся мужицкая орава загрохотала, встречая свое высокое начальство.
   Поднимались по винтовой лестнице долго, грохали сапогами,  гудели,  как
потревоженный улей.
   На втором этаже четыре столика были составлены в большой стол - это для
президиума; остальные были стасканы в кучу в передний угол.  Рассаживались
на табуретках,  скамьях,  на  подоконниках  или  просто  присаживались  на
корточки вдоль стен. А то стояли кучками и в дверях,  и  у  стенок,  и  на
лестничной площадке толпились, курили.
   - Макар, ты чего на порог выпер? Тебе и так - плюнуть, не  достанешь  в
задницу, - это опоздавший Биняк рвется в залу.
   - А ты что, на  Тараканиху  поглядеть  хочешь?  -  сипит  Макар  Сивый,
загородивший, как бугай, весь проход.
   - Он ей шепнуть не успел, под  каким  забором  ждать  будет,  -  бабьим
голосом звенит Сенька Луговой.
   - Эй, православные! Которые впереди... Молебен скоро начнут?
   - Счас... Левка Головастый Евангелию раскрыл.
   - Пропустите Василия Ольпова! Он гороху поел - выражаться хочет...
   - Эй, ущемили, дьяволы!
   - Ходи промеж ног, блоха.
   А в президиуме Левка Головастый уже раскрыл во весь стол свою картонную
папку с делами, вынул из кармана шкалик с чернилами,  навострился  писать.
Кречев долго тряс над головой школьным звонком, а сам глядел  в  Лев  кину
раскрытую  папку,  остальной  президиум  облепил  стол  со  всех   сторон,
облокотились, подперев челюсти кулаками, как обед ждали.
   Наконец шум затих. Кречев ухватил за кольцо звонок, оперся на стол:
   - Сход  объявляется  открытым.  Значит,  по  первому  вопросу  исполком
сельсовета вынес такое решение:  с  завтрашнего  дня  приступить  к  рубке
кустарника в Соколовской засеке. Возить будем через десять ден, после того
как с навозом управимся. Возить, значит, в такие гати: к  Волчьему  оврагу
по главной дороге на Богачи, к Святому болоту по дороге на Тимофеевку и на
луга в конец  озера  Долгое.  Какие  вопросы  имеются?  Кто  желает  слово
сказать? - Кречев крутит головой, словно вывинтить  ее  хочет  из  тесного
ворота гимнастерки.
   - Может, до осени отложим с гатями?  -  крикнул  от  дверей  Биняк,  он
все-таки и на этот раз обошел Макара Сивого.
   - А в луга ехать тоже на осень отложим? -  спросил  его  из  президиума
Федот Иванович.
   - А что Биняку луга? У него мерин и на базаре прокормится.
   - По чужим кошевкам...
   - Гы-гык!
   - Между прочим, озеро Долгое  гатить  зимой  надо.  А  теперь  туда  не
сунешься. В тине потонешь с головкой... - Вася Соса  приподнялся  во  весь
свой саженный рост и даже руки над головой поднял.
   - Гатить Маркел будет, - сказал Андрей Иванович. - Ему  известка  и  то
нипочем. Море по колена.
   - Га-га-га!
   - Ты зачем в президим сел? Вякать? - крикнул Маркел от двери. -  Мотри,
сам не дотянусь, сапогом достану.
   - Макар, посади его на ладонь, он разуется.
   - Товарищи, давайте без выпадов на оскорбления!
   - По скольку кубов хворосту на семью?
   - Пять кубометров, - ответил Кречев и добавил: - Безлошадники  и  вдовы
исключаются.
   - Интересуюсь, как насчет маломощных хозяйств и престарелых лошадей?  -
спросил Максим Селькин. - Скостить то ись можно?
   - При выдаче заданий будем учитывать, - ответил Кречев.
   - Ладно, а как насчет дров? Решение будет ай нет? Где  наши  деляны?  -
спрашивали опять от дверей из толпы.
   - При чем здесь дрова? - спросил Кречев.
   Но зал уже гудел, растревоженный, как насест ударом палки.
   - При том... Линдеров лес назаровским отдали...  Лес  Каманина  Климуша
вырезала.
   - А нам опять в Веретье да Починки?
   - Двадцать верст киселя хлебать...
   - Дак мы хозяева иль работники?
   - Тиш-ша! - Кречев опять схватил звонок и затрепал им над головой.
   - Вопрос с  дровами  поднят  несвоевременно,  поскольку  подобные  дела
решаются осенью  в  общем  порядке.  Все.  Перехожу  ко  второму  вопросу.
Товарищи! Я не стану говорить насчет  важности  заема.  На  этот  счет  мы
провели два схода. И что же выяснилось? К нашему стыду, отдельные товарищи
злоупотребляют доверием партии и всего народа. А именно? Не будем касаться
некоторых бедняков и маломощных.  С  ними  вопрос  остается  открытым.  Но
нельзя терпеть дальше увиливание  зажиточных  хозяйств.  Возьмем  того  же
Косоглядова и Алдонина. Сколько можно их уговаривать? Видимо,  всему  есть
предел. Ежели они и дальше будут злостно  упираться,  применим  оргвыводы.
Косоглядов, встаньте! Поясните нам, почему вы отказываетесь от подписки?
   Бандей встал с табуретки, поглядел исподлобья на Кречева:
   - Ну, встал... Давно не видели меня?
   Дремавшая все время  Тараканиха  качнулась,  как  будто  ей  под  ребро
ткнули, сердито вскинула на Бандея мутные глаза, колыхнула полным телом:
   - Ты чего это спрашиваешь? Тебе  что  здесь  -  посиделки?  Отвечай  на
поставленный вопрос!
   - Что, очнулась? Черти, поди, приснились. За подол хватали?
   Кто-то рассыпал реденький козлиный смешок.
   Кречев ахнул ладонью об стол так, что Левка вскинул голову.
   -  Вы  что,  издевательство  пускаете  с  чуждой  позиции?  Или  хотите
подорвать  идею  индустриализ