еступно  извратили  политику
партии, - сказал Чубуков. - Но делали мы это без задней мысли, то есть без
цели, потому как поддались всеобщему  настрою.  Или,  как  сказал  товарищ
Сталин, головокружению от успехов. Я клянусь перед партией, правительством
и пролетарским судом в том, что в будущем искуплю свою вину, на  какую  бы
работу меня ни послали. Что прикажут, то и сделаю.
   - Да, я действительно являюсь юристом в кавычках, - признался  Радимов,
- как обозвал меня здесь общественный обвинитель, потому как, вместо  того
чтобы  бороться  за  соблюдение  законов,  сам  их  нарушал.  Но,  дорогие
товарищи! До двадцать четвертого года я батрачил. Никакого образования  не
получил, окромя трехмесячных курсов.  Спрашивается:  разве  я  сознательно
нарушал законы? Я это сделал исключительно по усердию. Одно мое  старание,
и больше ничего. Такой был настрой.
   Весь процесс достойно завершил общественный обвинитель Филипп Абрамкин,
заведующий окружной совпартшколой.
   -  Данный  процесс  имеет  огромное  политическое  значение,  поскольку
вскрывает корни отрицательной деятельности отдельных звеньев  тихановского
аппарата. Возвышаев и Чубуков, вместо того  чтобы  признать  безоговорочно
свою вину, пытались доказать, что их преступность  в  той  или  иной  мере
базируется на законном (в кавычках) основании. Тем самым подсудимые  вновь
порочат  политику  партии  и  Советской  власти.  Нет,  действия  их  были
диаметрально  противоположны   и   политике   партии,   и   всему   нашему
законодательству.
   На том и порешили:  Возвышаеву  дать  пять  лет  исправительно-трудовых
работ, Чубукову - три года, Радимову, Билибину, Доброхотову, Алексашину  -
по одному  году.  Остальным  дали  кому  полгода  принудиловки,  кому  год
условно.
   Не обошли вниманием и секретаря райкома: "Поскольку т.Поспелов  проявил
недостойное попустительство агрессивно настроенным элементам, но  учитывая
его постоянное  отсутствие  по  причине  слабого  здоровья,  объявить  ему
выговор и перевести с понижением в должности в другой район".
   Сенечку  Зенина  для  "излечения  его   от   нанесенного   не   столько
физического,  сколько  морального  ущерба"  откомандировали  на  учебу   в
совпартшколу. Он тотчас уехал из  Тиханова,  уехал  навсегда,  оставив  на
произвол судьбы жену свою Зинку,  с  которой,  впрочем,  так  и  не  успел
расписаться.
   Наказаны были и крестьяне, замешанные  в  беспорядках.  И  только  один
Федор Звонцов ушел от возмездия. Когда конный  отряд  окружал  бунтовавшее
Веретье, он прыгнул на своего  Маяка,  стоявшего  под  седлом  на  крайнем
дворе, птицей перемахнул через прясла и пошел низом, по льду Петравки.
   За ним погнались с полдюжины вооруженных конников: но не  тут-то  было!
Маяк оказался резвее  казенных  лошадей,  и  потом  -  Петравка  сразу  за
Веретьем круто изгибалась, и не успели бойцы снять винтовки,  как  Звонцов
умчался за кривун.
   Тогда они решили скрадывать его и поскакали вперехват, чистым полем. Но
перед лесом, куда уходила Петравка и куда  мчался  по  льду  Звонцов,  они
попали в сугробы и увязли в них. Так он и ушел  в  мещерские  непроходимые
леса.
   С той поры никто не видел его в здешних местах; одни говорили,  что  он
проживал в Баку под чужой фамилией, другие - что ушел за границу.
   А жеребец вернулся... Пришел в Гордеево через неделю  такой  исхудалый,
что мослы на костреце выщелкнулись. Отыскал свою усадьбу. Тут и взяли его;
утром стоял на пепелище возле старой ветлы, понуро свесив голову.
   Ноябрь 1978 г. - март 1980 г.