ни двенадцать, просто вокруг  тебя
безмолвно восходят и заходят созвездия! И ты впервые замечал: что-то в тебе,
неведомое для тебя самого, следует за ними, словно прилив и отлив.  И  аскет
обвивал канатом свое сердце, а другой конец, захлестывал  за  самую  большую
звезду, которую видел ночью, и так пленил себя. Сыщик же  глядел  на  следы,
ему незачем обращать лицо вверх. Но мне? и тебе?  Когда  ты  искренен,  хотя
тебе внимает Мария? Ансельм, одиночка - чудак, двое - новое человечество! (В
изнеможении умолкает.)

                                   Пауза.

     Мария (наконец тоже завершив свой туалет, оживленно). Оба вы чудаки! До
меня только сейчас дошло, какие вы  упрямцы.  Вы  хоть  словечком  о  Йозефе
перемолвились?..

  Оба удивленно оборачиваются к ней, точно услыхав голос из другого мира.

(Смеясь.)  Ансельм-то  совсем  присмирел. Вам бы все же поговорить с Томасом
начистоту - тогда он откажется от своего символического сыщика!
     Томас (еще в полной растерянности). Конечно, откажусь.
     Мария (продолжая). А Ансельм обжегся. Ансельму больно.  Надо  приложить
что-нибудь холодное. (Прикидывает, из чего бы сделать повязку.)  Ты  ступай,
ступай, он скоро придет, прямо в твою комнату.
     Ансельм (с вымученной уступчивостью). То-то в нем и опасно, что он всех
убеждает.
     Томас. Так нужно, Ансельм? (Вопросительно смотрит на Ансельма,  который
заставляет себя утвердительно ответить на этот взгляд. И все же неуверенно и
горько.) Неужели? Ладно, я подожду.  Марию  ты  разочаровывать  не  станешь.
(Уходит.)

  Ансельм тотчас вырывает у Марии руку, которую она не успела как следует
                                перевязать.

     Ансельм. Я к нему не пойду.
     Мария. Что вы сказали?
     Ансельм. Что я к нему, конечно же, не пойду.
     Мария. Больше я с вами не разговариваю.
     Ансельм (беззаботно). Он еще в детстве был всезнайкой. Но  я  не  хотел
ему отвечать! Не обязан я отвечать! (Торжествующе.) Не  обязан,  Мария!!  Не
обязан. Я могу закрыть глаза, заткнуть уши, задраить все люки и  упрятать  в
потемках все, что знаю;  а  великий  взломщик  с  двумя  своими  ломиками  -
рассудком и заносчивостью - пускай беснуется и стучит снаружи...

                Мария делает недовольную мину и не отвечает.

Я скорее уеду, чем впущу его!
     Мария. Вот и уезжайте! Так будет лучше всего. Ансельм. Едемте со  мной!
Мария. Что вы сказали?
     Ансельм. Уедемте вместе.

                 Мария ошеломленно смотрит на него. Пауза.

     Мария. Вы с ума сошли! Что вы опять придумали?
     Ансельм (немного помолчав, другим тоном).  Разумеется,  вы  поняли  мое
предложение превратно, так я и думал.
     Mapия. Я даже не пытаюсь понять. Я  осталась,  потому  что  хочу  здесь
прибрать. Если желаете сказать еще что-то,  извольте;  полагаю,  у  вас  нет
намерения обидеть меня.
     Ансельм. Не знаю, обидит ли вас, если я скажу, что люблю Томаса больше,
чем вы. Ведь мы с ним очень похожи.  Теперешний  его  срыв  -  всего-навсего
подражание мне. А моя враждебность, пожалуй, идет  от  страха  за  себя.  Но
вы-то бесполезно страдаете от него и сами себе в этом не признаетесь.
     Мария. Страдает он! Это сильный человек, который всегда добивался, чего
желал, утратил уверенность в себе.
     Ансельм (ревниво). Томас все умеет, но только не страдать!
     Мария. Ужасно, когда видишь все это, а помочь ничем не можешь.
     Ансельм. Вы-то могли бы.
     Мария. Я? Ах, Ансельм, тут зоркость вас  подводит!  Я  ничегошеньки  не
понимаю в этих нечеловеческих идеях.
     Ансельм. Есть одно средство.
     Мария. Ну так говорите скорее.
     Ансельм. Я уже сказал.
     Мария (помолчав). Но это же мечтания, прожектерство.

                                   Пауза.

     Ансельм. По-вашему, я оспариваю  превосходство  Томаса,  чувствую  себя
рядом с ним умственно ущербным?
     Мария. Говорят, вам пришлось уйти из университета, из-за стычек?
     Ансельм. Я сделался невыносим. Мне бы жить  в  эпоху  инквизиции!  Если
какой-то  человек  придерживается  иного  мнения,  я  вижу  звериный   оскал
каменного  идола.  Кто  понимает,  разглядит  за  ним  бесстыдную  решимость
утопающих, которые дерутся из-за места в лодке.
     Мария. Но люди ведь не могут не иметь разных мнений!
     Ансельм. Наверно, у меня просто не хватает  терпения.  Ах,  Мария,  нам
обоим не хватает на него  терпения.  Мне  необходимо  чувствовать,  что  для
кого-то я - самое главное, решающее. А не то я  чувствую  себя  отверженным.
Томас способен обходиться без людей, но согласитесь, это же чудовищно!
     Мария.  Тут  вы,  пожалуй,  отчасти  правы;  в   Томасе   есть   что-то
нечеловеческое, я ему сто раз говорила.
     Ансельм (быстро подхватывая). Он всех презирает. И  верит  только  силе
поднятого камня, ведь именно такова сила его разума; ох уж этот  разум,  что
ныне правит миром. Силы, действующие между людьми, от  лица  к  лицу,  между
ласточками осенью, неизъяснимые силы тепла и румянца, силы доброжелательного
или  враждебного  сосуществования,  которые  есть  даже  между  лошадьми   в
конюшне...  пожалуй,  ему  знакомы...  (Насмешливо.)  конечно,  знакомы.  Но
истинам, которые можно постичь  лишь  в  секунды  потрясения,  которые,  как
искры, пробегают между двумя людьми, - этим истинам он не верит.
     Mapия. Я прекрасно понимаю, что вы имеете в виду. Но и в  ваших  словах
есть что-то неуловимое, исчезающее, как только пытаешься  вникнуть  в  суть.
Что-то нереальное, недостоверное.
     Ансельм. Именно в вас эти силы благословенно изобильны. Всякое движение
вашего тела идет от них, лучится ими. Я не преувеличиваю, Мария, порой я так
полон ими, что просто боюсь, как бы мои руки, ноги, лицо ненароком не начали
повторять ваши движения и вашу мимику, как травы, растущие на дне стремнины.
     Мария. Однако вы преувеличиваете, да еще как!
     Ансельм. Но это же самое натуральное!  Сама  человеческая  природа!  Не
принижайте себя! Вы знаете, разум вообще не может  ничего  постигнуть,  даже
лежачий камень,  зато  любовь  постигает  все.  В  анонимном  приближении  и
сродстве. А  отношения  мужчины  и  женщины  всего-навсего  частный  случай,
важность которого непомерно завышена. Но Томас отучил вас  думать  об  этом.
Признайтесь, он угнетает вас до потери сознания.  Что  значат  для  вас  его
понятия и соображения!
     Mapия. О, это всегда увлекательно и полезно!
     Ансельм. О! Правда? Но вы куда глубже,  чем  он,  связаны  с  людьми  и
вещами. Я ведь помню, какая вы были!
     Мария. Юношеские глупости.
     Ансельм. Томас терпеть не мог  эти  ваши  силы,  он  вообще  не  терпит
никакой силы, кроме своей собственной. Теперь ему их недостает. И в этом его
трагедия, причем он обо всем догадывается, мне ли не знать.
     Mapия. А чего, собственно, вы хотите?
     Ансельм. Ну что особенного, если вы вдруг уедете со мной и с Региной?
     Мария. Но зачем?
     Ансельм. Втайне. Этакий нежданный удар - единственное,  что  может  его
встряхнуть и заставить крепко задуматься. Иначе он сам себя уничтожит.
     Мария. Но что скажет Регина?  Ведь  она  мечтает,  чтобы  все  поскорее
уладилось и вы поженились!
     Ансельм. Да ничего она не скажет! Ладно, придется открыть вам еще  один
секрет, Мария: я никогда не обещал Регине чего-то большего, нежели дружба.
     Мария. Но зачем тогда было все  это  затевать?!  Разве  о  другом  хоть
когда-нибудь говорили?
     Ансельм.  Я  хотел  помочь  ей!  Знаете,  почему  Йозеф  называет  меня
обманщиком? Потому что не понимает, что, помогая Регине отойти от него, я не
люблю ее в узком, будничном смысле этого слова.
     Мария. Так ведь он и говорит: Потифар?
     Ансельм. Потому что каким-то образом догадался. А я просто хотел, чтобы
она вновь научилась жить, хотел пробудить в ней  чувства,  повесить  на  нее
тяжелые гири, вытащить из призрачного вакуума, в котором она очутилась.
     Мария. Так ведь история с  Йоханнесом  уж  и  вовсе  чистейшая  химера,
призрак?!
     Ансельм. Потому-то и Томас зовет меня обманщиком! Вынужден признаться и
в этом. Я терпел, чтобы защититься! Регина считала за  благо  понимать  меня
превратно; она дошла до предела. А мне было страшно,  что  человеческие  узы
опять обернутся этой судорогой: вот и пришлось переключить все на Йоханнеса.
Каков бы он ни был, он не я!
     Мария. Сколько вы натерпелись! Ужас!
     Ансельм. Видно, по слабости характера.  Эта  история  началась  еще  до
меня. Регина общалась с покойным Йоханнесом как с живым  святым-заступником.
Только ни от чего он ее не защитил, ни от чего! Она ведь из тех, у кого  нет
подлинных связей с другими людьми. Чувства у  нее  сидят  в  голове,  как  у
Томаса. Такие люди вечно впадают в крайности! Пожалуй,  меня  тогда  тронула
жалкая   беспомощность   этой   выдумки.   Но   я   как    раз    и    решил
потихоньку-полегоньку отучить ее от этого наркотика, а тут  Томас  возьми  и
вмешайся.  Женитьба,  письмо  Йозефу,  сыщик  -  теперь   вы   можете   себе
представить, что он натворил.
     Мария. Пока что отнюдь не полностью с  вами  согласна,  Ансельм,  хотя,
пожалуй, начинаю кое в чем угадывать логику, которой до сих пор не понимала.
     Ансельм. Во всей этой истории Томас беспощадно  рассудочен,  а  ведь  в
Йозефе он борется именно с такой беспощадной  рассудочностью,  но  только  в
Йозефе!
     Mapия. В самом деле,  отчасти  вы  правы,  чуточку  правы...  Требуется
хорошая встряска, иначе его не остановишь... А вы правда были в монастыре?
     Ансельм. Почему вы спрашиваете? Да, был.
     Мария. Потому что вы, Ансельм, всегда должны  говорить  мне  правду!  Я
умру, если теперь между нами всеми не будет полной правды!
     Ансельм. Мария, даже если б хотел, я не мог бы вам солгать; перед  вами
я как на исповеди!
     Мария. И все-таки вы должны с ним поговорить.
     Ансельм.  Не  могу!  Я  готов  пойти  навстречу   человеку,   жаждущему
понимания, но говорить с Томасом я не могу. Сами расскажите ему обо всем, а?
Вы сумеете передать ему, о чем мы с вами говорили?! Или на пути от ваших уст
к его уху слова потеряют силу?! Вы должны уехать отсюда тайком, внезапно. Он
станет вас искать. Место, которое он определил вам своей волей, опустеет. Вы
будете сами по себе. Это единственное, что способно заставить его одуматься!
     Мария. Знаете ли вы, что вам грозит опасность стать  дурным  человеком?
Желая добра, вы не ведаете сомнений в выборе средств.
     Ансельм. Какой там  выбор  средств!  Я  же  чувствую,  что  вы  отыщете
правильное решение своими внутренними силами! Выбор средств - это все  равно
что стрелять  из  пистолета  по  солнцу!  Ах,  Мария,  я  ничтожней  дурного
человека; ученый, потерявший ученость, и человек, снова и снова  ошибавшийся
в выборе средств. Только вы способны нам помочь.
     Мария. Ансельм, мы непременно поговорим об этом еще  раз.  И  о  Регине
тоже. Но вы обещаете мне после поговорить с Томасом?..

                              Ансельм молчит.

О да, обещаете! Тогда идемте в парк.

                   Ансельм поворачивается к другой двери.

Нет-нет, не туда. (Показывает на спальню.) Так ближе. Только закройте глаза,
здесь   ужасный   беспорядок.   Думаю,   поговорив   начистоту,   мы  сумеем
по-настоящему помочь Томасу.
     Ансельм (с затаенной яростью и злобой). Ах, я бы предпочел, чтобы вы  в
окно вылезли!  Не  хотите?  Вам  бы  пришлось  согнуться,  и  скрючиться,  и
подобрать юбки, так что и не поймешь, вы это или не вы, как  при  несчастном
случае! Но вы слишком прекрасны, чтобы рискнуть.
     Мария. Ну что вы опять придумали?
     Ансельм. Что вы много лет спали здесь!!
     Мария. Чепуха! Закройте глаза! Давайте мне руку!

                       Уходят. С минуту сцена пуста.

     Регина (входя). Если вы правда так думаете, идемте сюда, здесь  нам  не
помешают.
     Мертенс. О, я знаю, вы едва ли сможете довериться чужому  мужчине,  для
вас это немыслимо. Лучше, чем я, вас никто не поймет! Я-то знаю, каково  это
- замыкаться в себе, душенька моя, нежная моя святая!
     Регина. Томас, кажется,  толковал  о  сыщике?..  Ох,  мне  это  так  не
нравится!
     Мертенс. Конечно, это нехорошо, очередная холодная идея доктора Томаса!
Вы же видите!
     Регина. Устанавливать  факты!  Наблюдать!  И  что  из  этого?  Глупость
какая-то.
     Мертенс.  Может  быть,  вам  этот  человек  все   же   пригодится:   он
настоятельно требовал вас. (Делает знаки кому-то стоящему за дверью.) С виду
он весьма заурядный, но  лицо  вполне  симпатичное.  Я  оставлю  вас  одних.
(Пропускает в комнату Штадера и уходит.)

Штадеp входит - присматриваясь, прислушиваясь, принюхиваясь. Некогда это был
  миловидный юноша, теперь - деловой мужчина. Одет в строгий костюм, какие
носят состоятельные ученые, однако на шее - маленькая черная бабочка, как у
артиста. Войдя, он придает своему лицу брюзгливое, стариковское выражение и
         поправляет большие синие очки, словно только что их надел.

     Регина. Вы из... бюро? Садитесь, пожалуйста.

      Садятся. Штадер медлит, откашливается. Поскольку ему не удается
ориентировать внимание Регины в нужном направлении, он снимает очки и делает
                             естественное лицо.

     Штадер.  Все-таки  эти  ископаемые,  старомодные  средства  по-прежнему
действуют безотказно! Надел очки, чуть изменил выражение лица  -  и  все,  в
простой ситуации вполне достаточно! Итак, вы меня не узнаете.
     Peгина. Я что-то не понимаю... (Пристально смотрит на него.)

                   Штадер расплывается в широкой улыбке.

Что вы имеете в виду?
     Штадер. Не помните?
     Регина. Н-нет. Ах да... Вы служили у нас лакеем?
     Штадер. Гм... н-да, ну конечно, я служил  лакеем...  Штадер,  Фердинанд
Штадер... Фердинанд - помните? Правда, на досуге я  уже  тогда  был  кое-чем
получше - певцом и поэтом.
     Регина. Помню. Вечером вы пели в маленьких кафе, вопреки всем запретам.
Мне это нравилось.
     Штадер. Сколько раз вы посылали мне воздушные поцелуи  и  говорили:  ах
ты...
     Регина. Ой, давайте без пошлостей!
     Штадер. Без пошлостей? Зубами и всеми десятью пальцами вы теребили  мои
волосы и приговаривали: ах ты, виртуоз... ах... Господи, про виртуоза помню,
а дальше вдруг забыл! Ну, как это... ин... ин...
     Регина.  Ах,  инженю...  простая  душа...  Боже  мой!  (Закрывает  лицо
руками.) Впору сквозь землю провалиться!
     Штадер. Успокойтесь. Вы, конечно, обошлись со мной очень несправедливо,
когда вот так просто взяли и... ну, в общем, я хотел сказать "вышвырнули". Я
ведь никак не думал, что дама из общества способна поступить таким  образом.
Но я на вас не в обиде. Потому что в итоге вы направили меня на путь истины.
А как раз истине я и обязан своей успешной карьерой! Вы не ошиблись, называя
меня виртуозом, я всегда помнил эти ваши слова, они были мне опорой, и  ваши
теперешние попытки забрать их назад  будут  бесполезны.  Я  никогда  не  был
просто лакеем, да вскоре тогда  и  бросил  это  занятие.  Кем  я  только  не
работал! И препаратором,  и  тапером,  и  учителем,  и  фотографом,  и  даже
собачником; я всегда был на все руки, хоть и не предполагал, что найду  себя
в таком деле. Должен сказать, тут мало одной строгости  анализа,  необходима
еще и толика артистизма. Ведь  нынче  я  владелец  крупнейшего  современного
института расследований.
     Регина. Расследований?
     Штадер. Я имею в виду институт сыска.
     Регина. Вы хотите денег?! Сколько же? У меня ничего нет.
     Штадер (с достоинством). Умоляю  вас,  считайте  мое  отношение  к  вам
сугубо рыцарским! Я всего лишь хотел просить вас о небольшом  одолжении.  (С
мягкой снисходительностью исправляя ее ошибку.) Нет-нет, речь не об этом;  а
вы все ж таки не изменились. Мой институт  расследований  -  на  сегодняшний
день крупнейший и современнейший: "Ньютон, Галилей и Штадер". Раньше его  бы
наверняка  назвали  "Бюро  Аргус",  но,  памятуя  обо  всем,  чем  я  обязан
современной науке, я включил имена ее основоположников в название фирмы.
     Регина (растерянно). Э-э... но тогда, значит, вы  тот  самый  сыщик,  о
котором говорил мой кузен Томас?
     Штадер. Ваш кто? Кто такой Томас?!
     Регина. Мой кузен, доктор Томас... ну, вы же  сейчас  в  его  доме!  Он
говорил, что хочет пригласить сыщика.
     Штадер (очень обеспокоенно). По  делу  его  превосходительства,  вашего
супруга, и некоего доктора Ансельма Морнаса?
     Регина. Вероятно, да!
     Штадер (в чрезвычайном волнении). У него есть детектив!  И  не  я!  Это
конец!
     Регина. Но я вовсе не уверена, что он уже нанял детектива.
     Штадер. Стало быть,  пока  неясно?!  Вы  должны  немедля  устроить  мне
встречу с ним. Я - детектив его превосходительства, но я готов  продать  все
мои секреты, даже подарить, лишь бы он меня выслушал! Пожалуйста, предложите
ему мои услуги, не откажите в любезности!
     Регина. Но это невозможно.
     Штадер. Невозможно? Вы думаете, из-за... Что было, то прошло. У  мужчин
есть интересы  поважнее.  Послушайте,  мой  институт  работает  по  новейшим
научным   методикам.   Мы    обращаемся    к    графологике,    патографике,
наследственности,    теории    вероятности,    статистике,     психоанализу,
экспериментальной  психологии  и   прочая.   Отыскиваем   научные   элементы
преступления;  ведь  все  происходящее  в  мире  подчинено  законам.  Вечным
законам! Они - основа  доброго  имени  моего  института.  На  меня  работает
великое множество молодых ученых и  студентов.  Я  не  спрашиваю  о  нелепых
подробностях того или иного дела, дайте мне официальные сведения о  человеке
- и я скажу, что он должен был сделать в данных конкретных  обстоятельствах!
Понимаете?  Современная  наука  и  детективика  все  больше   сужают   сферу
случайного,  хаотичного,  якобы  индивидуального.  Случайностей  не  бывает!
Фактов тоже! Есть только научные взаимосвязи... Вот что получилось из вашего
"маленького   неаполитанца",   из    вашего    "уличного    певца"!..    Его
превосходительство, ваш супруг, привлеченный высокой репутацией,  какую  наш
институт имеет среди специалистов, оказал  нам  честь,  предложив  выполнить
некое поручение. И я почел  своим  долгом  тщательнейшим  образом  выполнить
поручение лица, занимающего столь высокое  положение  в  научном  мире:  вот
письменный отчет. (Гордо показывает толстую папку, которую не  выпускает  из
рук.)
     Регина. Отчет? Неужели вы хотите сказать, что... О ком?!
     Штадер.  Конечно,  наряду  с  упомянутыми  современными  методиками  мы
используем и  слежку,  и  подкуп,  и  женщин,  и  алкоголь,  и  прислугу,  и
выкрадывание улик - словом, все классические методы  сыскной  науки.  Хотите
взглянуть? (Открывает папку.)  Вот  почтовая  открытка,  посланная  доктором
Ансельмом Морнасом портному, речь в  ней  идет  о  заказе  зимнего  костюма.
Обратите внимание, открытка написана в августе, что подтверждается датой  на
почтовом штемпеле, а также тем обстоятельством, что  здесь  перед  нами  так
называемая прямая целевая ориентация, в чистейшем виде, и вводить портного в
заблуждение нет никакого резона.
     Регина (вконец смутившись). Не понимаю,  но  какие  же  отсюда  следуют
выводы?
     Штадер. О-о!.. Заказ зимнего костюма в августе может означать многое  -
предусмотрительность; бережливость, потому что летом зимние  ткани  дешевле;
отсутствие шика, потому что ткани следующего зимнего сезона в продажу еще не
поступили; в-четвертых, тайное намерение. Педантично предусмотрительным  его
не назовешь, бережливым - тоже, в отсутствии шика вроде бы упрекнуть нельзя,
значит, что остается? Тайна. Человек перед вами весь как на ладони!.. Анализ
содержания согласуется с анализом почерка.  Вы  только  посмотрите  на  этот
устремленный вверх  крючок:  явный  авантюризм.  Приземистое  "и"  -  тайные
страсти. О, какое удовольствие вот так играючи  "раскладывать"  перед  собою
всю сокрыт