ьно-романтическим направлением; пропагандировала  антисемитизм  и
замкнутый, архаический,  "здоровый"  крестьянский  быт,  противопоставленный
промышленному городу, чем "педагогически" и "политически" оказалась выгодной
для фашистов.]

                                                                 А. Науменко

                               Доклад. Париж

     Это окончательный, несколько раз редактировавшийся  Музилем  текст  его
доклада на Международном конгрессе писателей в защиту культуры, состоявшемся
в Париже 21-25 июня 1935 г. Музиль был приглашен  как  писатель,  а  не  как
представитель австрийской литературы. Доклад вызвал резкую критику  (главным
образом со стороны Эгона Эрвина  Киша);  Музиль  впоследствии  выражал  даже
сожаление, что участвовал в Конгрессе.
     Впервые  опубликован  в  Собрании  сочинений  Роберта  Музиля,  т.   2.
"Дневники, афоризмы, эссе и речи", 1955.
     На русском языке доклад  опубликован  в  сб.  "Встреча  на  Эбро",  М.,
Прогресс, 1989.

                                 О глупости

     Доклад, сделанный Музилем, как сказано в подзаголовке,  по  приглашению
Австрийского союза художественных ремесел и промышленности в Вене 11 марта и
повторенный там же 17 марта 1937 г., был в том же году  опубликован  в  виде
брошюры (48 стр.) издательством Берман Фишер.
     На русском языке печатается впервые.

                             Наброски завещаний

     Первый набросок был опубликован в  томе  "Дневники,  афоризмы,  эссе  и
речи" в 1955 г. Второй частично  напечатан  в  приложении  к  "Человеку  без
свойств" в 1952 г., полностью - в вышеупомянутом томе в 1955 г.  Третий  был
также опубликован в приложении к "Человеку без свойств" в 1952 г.
     На русском языке печатается впервые.

     ...когда я писал свою первую книгу. -  имеется  ввиду  книга  "Душевные
смуты  воспитанника  Терлеса",  которая  должна  была  стать  второй  (после
"Человека без свойств").

     Фр. Ш. и Ойг. Ш. - имеются ввиду малоизвестные  австрийские  литераторы
Шаман Фридрих (1876-1909) и Шик Ойген (1877-1909).

                                                                   Е. Кацева 



        Д.Затонский.
        Роберт Музиль и его роман "Человек без свойств"

----------------------------------------------------------------------------
     OCR Бычков М.Н.
----------------------------------------------------------------------------

     Есть художники, которые оставили в истории литературы след  в  качестве
авторов одного, самого своего выдающегося произведения. К  ним  относится  и
австриец Роберт Музиль (1880-1942).
     Он написал немало. Собрание его сочинений 1978 года  составляет  девять
томов (а ведь туда не вошли более чем тысячестраничные "Дневники" и  кое-что
из еще не разобранного наследия). Перу Музиля принадлежат и небольшой  роман
"Смятения  воспитанника  Терлеса"  (1906),  и  сборники  новелл  "Сочетания"
(1911), "Три женщины" (1924), и пьеса "Мечтатели" (1921), и фарс "Винценц  и
подруга значительных мужчин"  (1923),  и  малая  проза,  и  множество  эссе,
статей, театральных рецензий. Однако  все  это  вместе  взятое  заполняет  в
Собрании сочинений четыре тома, а колоссальный, так и не  завершенный  роман
"Человек без свойств" - пять. Суть, впрочем, не в количестве.  В  1905  году
(то есть  еще  до  издания  "Терлеса")  в  музилевском  дневнике  появляется
упоминание о замысле будущего большого романа, и  углублением,  расширением,
видоизменением, реализацией этого замысла писатель занимался всю  оставшуюся
жизнь. "Человек без свойств" - при всей сложности, при всей противоречивости
и невзирая на незавершенность - крупнейшее явление литературы XX века; это -
расчет с прошлым и поиск нового, в том числе и в области романной формы.
     Если бы Музиль написал только "Терлеса", "Сочетания", "Трех женщин", он
не получил бы места на  литературном  Олимпе;  если  бы  он  написал  только
"Человека без свойств", это - при всей первоклассности прочих вещей - ничего
не убавило бы  в  посмертной  его  славе.  Ибо  она  есть  слава  сочинителя
"Человека без свойств". И сегодня она велика: книги Музиля -  трудночитаемые
книги, никак не бестселлеры - переведены чуть  ли  не  на  тридцать  языков;
существует "Международное общество Музиля" с президентом,  членами  и  целым
штатом сотрудников; о мастере уже написаны  сотни  монографий,  диссертаций,
статей...
     Выше уже говорилось, что  "Человек  без  свойств"  -  дело  почти  всей
музилевской жизни, и, чтобы по-настоящему понять его,  следует,  хотя  бы  в
самых общих чертах, знать эту жизнь.  Ведь,  по  словам  текстолога  Адольфа
Фризе, готовившего чуть ли  не  все  посмертные  издания  Музиля,  "редко  в
литературе отдельное произведение  отражает  столь  концентрированно,  можно
Даже сказать исчерпывающе, образ самого художника, как этот роман".
     Есть и другие моменты, определяющие  характер  предисловия  к  Русскому
изданию "Человека без свойств". Не по небрежности я не  назвал  до  сих  пор
годы, в которые оригинал романа впервые  увидел  свет.  1930-1943  (а  может
быть, даже 1952-й), ибо это потребовало бы  немедленного  разъяснения.  Ведь
Музиль  скончался  еще  в  1942-м.  В  1930  году  гамбургское  издательство
"Ровольт" опубликовало первый том книги, в 1932-м  -  тридцать  восемь  глав
второго тома, в 1943-м вдова  Музиля  опубликовала  в  Швейцарии  остальные,
более или менее готовые к печати, главы этого тома. В  1952  году  А.  Фризе
осуществил переиздание всего романа, расширив его  за  счет  извлеченных  из
архива набросков, заметок, автокомментариев. Русский перевод сделан  лишь  с
текста, печатавшегося при жизни писателя, и  с  четырнадцати  опубликованных
его вдовой глав,  редакция  которых,  однако,  неокончательна,  а  нумерация
условна. С точки зрения  художественной  весомости  публикации,  это  вполне
оправданно. Но роман не закончен, роман оборван, и судить о  нем,  вовсе  не
зная, что было или, по  крайней  мере,  должно  было  быть  дальше,  трудно.
Поэтому предисловие по необходимости не  ограничивается  анализом  наличного
текста, а принимает во внимание и то, что автор не довершил - его черновики,
замыслы, его искания и сомнения. Оно по мере возможности  пытается  если  не
"достроить" здание "Человека без свойств", так хотя бы дать представление  о
проекте этого здания, в ходе строительства не раз менявшемся.

        "x x x"

     Роберт" Музиль родился 6 ноября 1880 года в Клагенфурте. Его  отец  был
инженером-машиностроителем, профессором  высшей  технической  школы  в  Брно
(тогда - Брюнне), на склоне  лет  возведенным  в  дворянское  достоинство  и
получившим чин гофрата. Следуя родительской воле, сын поступил  в  кадетский
корпус, затем в военно-инженерную академию, но  в  1897  году  бросил  ее  и
продолжал учебу в Брюннской высшей технической школе, той самой,  в  которой
преподавал отец. По окончании работал ассистентом высшей технической школы в
Штутгарте. Здесь в 1902-1903 годах начал писать роман "Смятения воспитанника
Терлеса",  однако  решение  стать  свободным  художником  пришло  к   Музилю
несколько позже;  тому  еще  предшествовала  попытка  сделать  академическую
карьеру. В 1903-1908 годах Музиль  слушал  курс  философии  и  психологии  в
Берлинском университете, там же защитил диссертацию "К оценке  учения  Маха"
(того самого Эрнста Маха, которого - за  его  "Эмпириокритицизм"  -  так  не
любил Ленин), но от оставления при университете отказался,  рассорившись  со
своими учителями. "Терлес" уже два года как вышел в  свет,  привлек  к  себе
некоторое внимание, и Музиль пожелал целиком посвятить себя  литературе.  Он
остался в Берлине, работал над рассказами и пьесой и понемногу сотрудничал в
прессе.  Но  успех  "Терлеса"  не  был  успехом  денежным,   и   почти   уже
тридцатилетний  Музиль,  все  еще  продолжавший  искать  себя,   практически
существовал на родительские средства.
     В 1911 году Музиль женился, и отец - не столько из скупости, сколько из
соображений воспитательного характера - решил, что сыну следует  подумать  о
постоянном заработке.  Отец  даже  нашел  сыну  место:  это  была  должность
библиотекаря  в  Венской  высшей   технической   школе.   Работа   не   была
обременительной, оставляла время  для  творчества,  и,  сотрудничая  в  ряде
литературных журналов, Музиль продержался на ней по  начала  первой  мировой
войны.
     На фронте он был офицером, дослужился до капитана  и  начальника  штаба
батальона, под конец редактировал солдатскую газету.
     Послевоенная инфляция лишила Музнля оставшихся после отца денег,  и  он
впервые оказался вынужденным целиком содержать себя  и  жену.  Он  служил  в
министерстве иностранных дел, потом в военном ведомстве. Там ему  предложили
высокий оклад и перспективную должность, но он отказался, не желая связывать
себя ничем, что могло бы помешать его работе писателя. Работа эта со времени
окончания войны не прерывалась. Не только  в  чиновничьей  рутине,  но  и  в
деятельности  театрального  критика,  рецензента,  журналиста  Музиль  видел
досадную помеху. И с 1923 года уже  навсегда  оставил  службу,  сократил  до
минимума побочные литературные заработки, занимаясь только  своими  пьесами,
рассказами и, разумеется, огромным, бесконечным романом. И по мере того, как
роман разрастался, как усложнялась его конструкция и  некоторые  ее  аспекты
становились неразрешимыми, он все реже и  реже  позволял  себе  отвлекаться,
чтобы зарабатывать на пропитание. А ведь он  был  немного  снобом,  которому
костюм от лучшего портного или обед  в  дорогом  ресторане  всегда  казались
вещами само собою разумеющимися.
     Музиль долгие годы существовал у самой границы  нищеты.  В  его  архиве
сохранился беспримерный по своему содержанию документ под названием  "Больше
я  не  могу".  Есть  в  нем  такие  строки:  "Думаю,  мало  найдется  людей,
пребывающих в состоянии такой же, как и я, неустроенности, если, конечно, не
считать самоубийц, участи которых мне вряд ли удастся избежать". Этот  вопль
отчаяния  все-таки  не  попал  в  газеты:  возникло  нечто  вроде   общества
добровольных  пожертвователей  (одним  из  инициаторов   был   Томас   Манн,
организатором - профессор Курт Глазер, директор  Государственной  библиотеки
искусств в  Берлине).  Материальное  положение  чуть  поправилось,  но  была
уязвлена гордость - гордость человека и художника, знавшего себе цену.
     Музиля мучили два исключающие друг друга чувства:  презрение  к  славе,
признанию и жгучая зависть к более удачливым, как ему казалось, собратьям  -
Томасу Манну, Фейхтвангеру, Леонгарду Франку, Стефану Цвейгу,  Роту  и  паче
всего Францу Верфелю и Антону Вильдгансу. Он вообще не был легким человеком,
этот Музиль, - был желчным,  измученным,  болезненным,  особенно  под  конец
жизни. Стоицизм давался ему непросто.
     Впрочем, секрет писательского успеха занимал его  и  как  теоретическая
проблема;  одно  время  он  намеревался  писать  на  эту  тему  книгу.   Его
собственная судьба могла бы служить там одним из ярких негативных  примеров.
Уже  публикация  "Терлеса",  как  мы  знаем,   принесла   Музилю   некоторую
известность. И если критика без особой доброжелательности встретила  новеллы
из  книги  "Сочетания",  то  почти  шумный   успех   "Трех   женщин"   может
рассматриваться как известная за это  компенсация.  В  1928  году  за  пьесу
"Мечтатели" Музилю была присуждена премия Клейста, в 1924-м - Художественная
премия города Вены, в 1929 году - премия Герхарта Гауптмана. После того  как
вышел в свет первый том "Человека без свойств", Музиль был признан знатоками
тем художником, который сделал для немецкой литературы не меньше, чем  Пруст
- для французской. Т. Манн назвал эту книгу "художественным начинанием,  чье
чрезвычайное значение  для  развития,  возвышения,  одухотворения  немецкого
романа не подлежит  ни  малейшему  сомнению";  Арнольд  Цвейг  написал,  что
"Музиль  был  воплощением  того  лучшего,  что  способна  дать   австрийская
литература"; Брох сказал, что "Музиль  принадлежит  к...  абсолютным  эпикам
мирового формата". Итак, он ни в малейшей мере не был обойден вниманием;  но
в узком, в самом узком кругу. При жизни он так и не стал  писателем  модным,
пользующимся расположением публики.
     Спору нет, книги Музиля не отличаются простотой и доступностью.  Однако
сложность  не  помешала  автору  "Волшебной   горы"   оставаться   писателем
широкоизвестным и высокооплачиваемым. Но между Томасом  Манне  "  и  Музилем
имеется существенное различие: Музиль, как и многие другие австрийцы, был  в
известном смысле литератором "непрофессиональным".
     В  обществе,  к  которому  принадлежали  оба  художника,  законы   моды
распространяются и на производство культурных  ценностей.  Писатель  в  этих
условиях вынужден регулярно (хотя бы каждые три-четыре года)  "обновляться",
выпуская в свет книгу. Не только из соображений финансовых, но и  рекламных:
чтобы о нем не  забыли.  Музиль  же  публиковался  мало,  потому  что  писал
медленно и трудно, по мере накопления опыта и совершенствования мастерства -
все медленнее и все  труднее:  его  требовательность  к  себе  возрастала  и
непомернее становились задачи, которые он себе ставил. Росли  и  сомнения  в
правильности избранного пути.
     Вслед за первым томом "Человека без свойств" издатель Эрнст Ровольт (по
вполне понятным коммерческим и даже дружеским соображениям) хотел как  можно
скорее  опубликовать  второй.  Однако  Музиль   никак   не   укладывался   в
обусловленные договором  сроки.  Ровольт  просил,  потом  угрожал,  прерывал
авансовые  платежи  и,  видя  бедственное   положение   автора,   снова   их
возобновлял. Ничто не помогало. Музиль хотел (ведь ему до зарезу нужны  были
деньги) работать быстрее, старался подчиниться требованиям рынка - и не мог.
Единственное, чего издатель добился, - это согласия Музиля, чуть ли не силой
у него вырванного, на выход первых тридцати  восьми  глав  второго  тома.  А
когда следующая порция глав не смогла в 1938 году выйти в Вене из-за аншлюса
{Насильственное присоединение Австрии к гитлеровской Германии  в  1938  г.},
писатель, снова оставшийся без средств к существованию, облегченно вздохнул:
он не считал эти главы вполне завершенными, да и вообще полагал,  что  роман
лучше бы издать целиком, позднее, когда он будет дописан.
     В 1936 году Музиль неожиданно получил предложение  составить  небольшую
книгу из своих ранних вещей малого жанра, разбросанных по старым журналам, а
частью и вовсе не публиковавшихся. Он назвал ее "Прижизненное наследие". Это
был намек на его положение в  литературе,  на  отношение  к  нему  прессы  и
публики, уважительное и одновременно лишенное  живого  интереса.  В  кратком
предисловии к книге Музиль писал: "Эпоха, которая породила обувь  на  заказ,
создаваемую из готовых деталей,  и  конфекционный  костюм  с  индивидуальной
подгонкой, кажется, намерена создать и поэта, сложенного из готовых  внешних
и внутренних частей. И поэт, создавший себя по собственной мерке, уже  почти
повсеместно живет в глубоком отрыве от жизни, и его искусство имеет то общее
с покойником, что оба они не нуждаются ни в крыше над головой, ни в еде,  ни
в питье".
     По  странному,  хотя  отнюдь  не  мистическому  стечению  обстоятельств
"Прижизненное наследие" - последняя книга,  которую  готовил  к  печати  сам
Музиль. Затем наступила шестнадцатилетняя пауза, во время  которой  писатель
успел незаметно скончаться в швейцарской эмиграции. Во "Франкфуртер цайтунг"
некролог состоял из двадцати одного слова, швейцарские газеты были  немногим
щедрее. Впрочем, еще в 1940 году, когда ни одна газета  не  откликнулась  на
его шестидесятилетие, Музиль сказал:  "Все  выглядит  так,  будто  меня  уже
нет..."
     Западногерманский литературовед Г. Арнтцен в статье  "Роберт  Музиль  и
параллельные акции" назвал еще одну - на этот раз идеологическую  -  причину
прижизненного забвения, которое окружало писателя.  Говорят,  такова  судьба
каждого писателя, опередившего свое время; Арнтцен с этим не согласен:  "Это
не  была   судьба,   это   были   "параллельные   акции",   так   называемые
обстоятельства. По их воле Музиль остался, в тени. И таковой была их воля не
потому, что Музиль опередил свое время, а потому, что  он  преследовал  свое
время по пятам. За это  оно  его  и  игнорировало".  Ведь  Музиль,  полагает
критик, в романе "Человек без свойств" создал, "наверное, самую значительную
эпическую сатиру в немецкой литературе нашего столетия".
     В заметке "Памятники" (она вошла  в  эссеистскую  часть  "Прижизненного
наследия") есть такие слова: "Почему памятники ставят именно великим  людям?
Это кажется особенно изощренным коварством. Поскольку  в  жизни  им  уже  не
могут причинить больше вреда, их словно бросают, с  мемориальным  камнем  на
шее, в море забвения". Это Музиль сказал  и  о  себе,  о  том,  какой  видел
посмертную свою судьбу. Он предсказал ее довольно точно.
     Однако существуют же люди, которые иначе смотрят на Музиля. Так  почему
же их нашлось так мало среди его современников?  Думается,  что  он,  как  и
некоторые другие австрийцы, все же в определенном смысле обогнал свое время.
Он сочинял громоздкий, так сказать,  совершенно  "не  сценичный"  роман  про
Габсбургскую монархию - ту, которой уже нет, которая сгинула, которая,  даже
когда существовала, была каким-то бессмысленным пережитком.  Кого  тогда,  в
тридцатые годы, перед лицом разверзшихся  пропастей  и  раскрывшихся  далей,
интересовал этот замшелый Франц-Иосиф со всем его  облупившимся  театральным
реквизитом? Среди потенциальных музилевских читателей было мало  таких,  кто
подозревал, и еще меньше таких, кто знал, что Австрия - это в чем-то пример,
это в чем-то модель их собственного прошлого, настоящего  и  даже  будущего,
что хвори, мучившие Дунайскую империю,  во  многом  станут  их  хворями,  их
живыми, неразрешимыми проблемами, что ее кризисы и  ее  беды,  развившись  и
углубившись на иной социальной почве, заведут в тупик целые державы. Сегодня
это видно если не всем, так, по крайней мере, многим. И такое видение - тоже
одна из причин музилевского ренессанса.
     В эссе "Нация как идеал и как действительность" (1921) Музиль писал: "Я
думаю, что пережитое с 1914 года научило многих,  что  человек  с  этической
точки зрения - это нечто почти бесформенное, неожиданно пластичное,  на  все
способное. Доброе и злое колеблется в  нем,  как  стрелка  чувствительнейших
весов. Предположительно в этом смысле  все  станет  еще  хуже..."  И  Музиля
раздражали Франк или Верфель, восклицавшие: "Человек добр!", раздражали тем,
что ему казалось прекраснодушием, наивностью. Но сам  он  не  был  при  этом
пессимистом, тем более мизантропом.
     В 1923 году  он  работал  над  эссе  "Немецкий  человек  как  симптом".
Полемизируя  там  с  модными  апокалипсическими  пророчествами  (первый  том
"Заката Европы" Освальда Шпенглера вышел именно в этом году), Музиль  писал:
"Сегодняшнее состояние европейского духа, по моему мнению, -  не  упадок,  а
еще не осуществившийся переход, не перезрелость, а незрелость".
     Хотя  Музиль  однажды   занес   в   свой   дневник:   "Профессиональное
представительство имеет будущее, это то прекрасное, что есть в идее Советов,
а  то,  что   сегодня   именуют   политикой,   пре-человечно   (клерикализм,
капитализм)", социализм не был его теорией.
     Вообще-то после Октябрьской революции спрос  на  коммунистические  идеи
явно возрос: разочаровавшийся в доктринах Просвещения, западный  интеллигент
охотно прислушивался к дудочке нового крысолова, в какой  уж  раз  сулившего
земной рай. Но Музиль был слишком  рассудочен  и  слишком  скептичен,  чтобы
бездумно  бежать  за  крысоловом.  "...Пролилось   много   жалоб   на   нашу
механистичность, нашу расчетливость, наше безбожие... - констатировал