т свое кредо: радикальный классицизм. Знаменательным  образом  в
подтверждение цитирует, помимо Данте, еще и Шекспира.
     Восхваляет в Суинберне - 270 - то, что у него за  самим  художественным
выражением забываешь, почти не воспринимаешь то, что  выражается.  При  этом
само это художественное выражение описывается как  немузыкальное,  создающее
непрочные, рассыпающиеся представления.
     268: Гюго, Броунинг, Бодлер, Кардуччи -  Верлен,  Георге,  Гофмансталь,
Борхардт.

     А  что,  если  назвать  всех  этих   "совершенных"   поэтов   явлениями
периферийными и даже запериферийными?
     Чистые патетики? Еще лучше: чистые жестикулянты?
     Верно, что вся их сила свободно  (и,  что  важнее  -  не  раздробленно)
направляется на созидание образов. Но разве только эта  красота  -  красота?
Тогда не было бы красоты во всех поколениях,  а  только  на  каждые  3  -  5
столетий.
     Нет образа без содержания. Так и их образы -  они  изменяют  содержание
времени. На свой, особый, - возможно, уже чуть тронутый тленом? - лад.
     Но этот принцип - Бляя и, возможно, Борхардта -  со  всею  очевидностью
противостоит моему, представленному в речи о  Рильке,  принципу  содержания,
способного к саморазвитию, самовозвышению.
     Где у Борхардта готовое содержание? Только фиктивное, как у Георге.

     Воспоминание: как я бросил лирику, потому что мне казалось,  что  я  не
могу найти личную, то есть отвечающую складу  моего  духа  форму  выражения.
"Соединения" суть, вероятно, мыслительная лирика.
     Но моя форма нашлась бы, вероятно, не в направлении классического, а  в
области  аллитерационно-тонического  и  примитивного  стиха.   ("Уж   солнце
клонилось...",  "Изида  и  Осирис").   Борхардт,   Георге,   Гофмансталь   -
классицисты.

     В гранках статьи вычеркнул - об отношении  активиста  к  эстету.  Можно
было бы назвать это еще о писательстве поучительном и вымученном, потому как
активист пишет поучительные стихи.
     Неиспользованный пример: писатель знает, что он имел в виду, лишь когда
он это уже написал.  Все  подступы  к  размышлениям  о  языке  как  форме  -
выбросил.

     Роман

     1) Когда говорят о романе воспитания, романе  образования,  всякий  раз
неизменно и незримо присутствует "Мейстер".  Процесс  становления  личности.
См. формация.
     Однако бывает ведь становление  (воспитание,  образование)  и  в  более
узком, но одновременно и в  более  объемном  смысле:  становление  духовного
человека свершается в каждом важном переживании. Это органичная пластичность
человека.  В  этом  смысле  всякий  известный,  именитый  роман  есть  роман
воспитания.
     Можно, однако, и размежевать: вхождение в уже имеющееся воспитание (как
систему знаний) - и приключение воспитания.  "Мейстер"  был  вторым  и  стал
первым. Тут начало эклектики.
     Особую роль в понятии воспитания и образования играет интеллектуальное.
А Гете всегда и всюду подразумевает еще и - воспитание  чувств.  Сегодняшнее
словоупотребление отдает энциклопедическим словарем. См. вопрос, почему я не
так трактую психоанализ.

     2)  Роман  воспитания,  становления  одной  личности  -  это  одна   из
разновидностей романа. Роман становления идеи - это роман как таковой.
     (В "Терлесе" и то, и другое не распознали либо путали.)

     Послушание, приятие партийного мировоззрения среди прочего есть  еще  и
эрзац полностью отпущенного, инстинктивного образа действий.  Имеет  в  себе
целью: совместные автоматические реакции. Злополучная промежуточная  стадия:
действие по велениям разума или по собственному, личному решению.

     Выдумка: "Все - выдумки..." ("На дне", стр. 88)

     Выдумка, способность что-либо придумать означает на языке народа - быть
смышленым, иметь фантазию,  и  высоко  ценится.  Лишь  образованный  человек
начинает делать различия между мышлением и жизнью, а полуобразованный так  и
вовсе завел моду дискриминировать мышление.

     В каких случаях людей ведут? 1) через насилие  2)  лестью,  заговаривая
зубы или, по меньшей мере, стараясь никого  не  отпугнуть.  Пример:  большие
писатели.

     17-й и 18-й век верили: убеждениями.
     Так как же оно на самом деле?

     Как мне, писателю, быть? И еще: должно государство быть гуманным или  и
т. п.? Это  все  тот  же  самый  вопрос.  Является  ли  Томас  Манн  большим
писателем? Это, как минимум, в большой мере часть другого вопроса: хороша ли
демократия? (Вероятный ответ: демократия  хороша,  хотя  он  -  писатель  не
большой.)

     Современная   история.   Почему   предыдущее   поколение   так   любило
Стриндберга, Ведекинда? Я утверждал: само это поколение слегка декадентское.
Они сами нечто говорят о своем чувстве времени.  Например,  о  совести.  Они
себе это растолковали,  и  это  играет  свою  роль.  Точно  так  же  историк
раскапывает нечто и  кладет  в  основу.  Это  всегда  работа  со  случайными
гипотезами, и либо надо бы работать со всем их рядом и  суммой,  либо  с  их
обобщением. Тут и вправду крочва еще сгодится.

     Не являются ли Томас Манн и Р. Штраус оба маньеристами?

     Психоанализ добился того, что о сексуальном (которое прежде было уделом
романтики  или  низменного)  стало  можно  говорить:  это  его   невероятное
цивилизаторское достижение. На фоне этого даже не слишком важно, какова  его
ценность с точки зрения психологии.

     Всякая уверенность есть вещь  лунатическая.  (Лунатизм  как  первообраз
всякой духовной уверенности.)

     Вероятней всего, люди предпочитают, чтобы  их  заставляли  чувствовать,
нежели думать. Автор, напрямую апеллирующий к их мышлению, вызывает на  себя
шквал критики и сопротивления, отражающих систему личных убеждений читателя.

     Политическая история и история искусств. В связи с некоторыми нынешними
трудностями  изящных  искусств  следующее  рассуждение:  на  один  серьезный
поворот жизни приходится пять в искусстве - например, за последние сто  лет:
вся современность, как кажется, произошла из ровного, непрерывного  движения
прошлого,  тогда  как  в  литературе,  например,  мы   имеем   классическую,
романтическую, эпигонскую, им- и  экспрессионистскую  (не  считая:  Бюхнера,
Грильпарцера, Геббеля). Легче предсказать, каким будет мир  через  сто  лет,
чем то, как в этом мире через сто лет будут  писать.  Об  этом  даже  задним
числом - и то не получается пророчествовать.
     К  этому  пометка:  это  иллюзия,  что  политическая  и  общая  история
проистекают более гладко. Но она понятнее. Ибо в ней  больше  рацио,  больше
однозначности (рацио  и  насилие,  рацио  и  вожделение).  История  искусств
находится под воздействием аффекта и определяется модой.
     Политическая история содержит в себе больше бессмыслицы и состоит почти
целиком из красивых случайностей и припадков жестокости.
     Общая история более логична (последовательна),  чем  история  искусств.
Поскольку управляют ей расчет и вожделение, жажда власти  (там,  где  расчет
отказывает), ее образ несимпатично понятен, кажется даже (но только кажется)
почти  однозначно  исчислимым.  История  искусств,  напротив,  в  частностях
исполненная высокого смысла (или, по меньшей мере, высоких помыслов) в целом
становится бессмыслицей, поскольку предоставлена  неуправляемой  игре  более
высоких аффектов.

     К теории запугивания. Невзирая на возвращение смертной казни и даже  на
чрезвычайное положение - два  жутчайших  разбойных  убийства  в  один  день!
(одно, уже раскрытое, совершено двумя юношами 16-ти и 18 лет.)  Как  увязать
друг с другом: а) чувство,  владеющее  каждым,  что  над  ним  висит  угроза
сурового уголовного наказания - это должно действовать запугивающе б) с тем,
что угрозы эти не предотвращают преступлений? - Потому что преступления  эти
приходят из больших чисел. Среди стольких миллионов человек  в  любое  время
сыщутся  несколько,  на  которых  причинно-следственная  связь   угрозы   не
действует: например, необузданные подростки, а именно они такие преступления
и совершают. Запугивание существует для  нормы,  но  не  для  ненормальности
(ненормальность в данном случае не означает патологию).

     О  тщеславии  художника.  Анекдот  по   известному   образцу   ("Таг"):
знаменитый тенор замечает: "Настоящий гений  всегда  скромен.  Бывают  часы,
когда я то и дело спрашиваю себя,  действительно  ли  я  величайший  в  мире
певец".
     Так вот: быть или по меньшей мере стать (в юности)  величайшим  певцом,
поэтом и т. д. - это мысль, которая,  наверно,  затрагивает  каждого.  Когда
кто-то говорит: я всего лишь маленький человек - если  это  не  реакция,  не
обида на какую-то неудачу - то это скорее исключение, чем  правило.  Но  мне
при этом вот какая сторона вопроса бросилась в глаза:  если  ответ  заведомо
столь же бессмыслен, сколь и почти неизбежен, не следует ли  из  этого,  что
сам вопрос поставлен неверно?! То есть - что "величайший", "первейший" и  т.
п. суть всего лишь подтасовка вопроса о том, "велик" ли кто-нибудь или  нет?
Можно быть великим, но не величайшим (см. речь  о  Рильке,  скаляр  и  пр.).
Виной всему суета и прочие социальные взаимосвязи.

     И у плохих художников бывают хорошие мотивы  и  намерения.  См.  т.  1,
"Человек без свойств". Фюрст в качестве  примера  упоминал  Земпера.  Старые
заметки о Шарлемоне и об антологии - где?

     Аплодисменты. См. т. 2 "Человек без  свойств"  (Вальтер  -  Кларисса  -
Ульрих). У меня с самого начала было чувство, что аплодисменты адресованы не
мне, не имеют непосредственного отношения ко мне и тем, к кому я  обращался,
- чувство было такое, будто я нажимаю на кнопку и включаю  аплодисменты.  Во
времена Гете, скорее всего, думали так: встреча с добром, или вот встреча  с
добром, и лишь дополняли это сетованиями на нерешительность и т. п.  Сегодня
же мы видим в этом явление социальное  (правда,  не  все):  и  в  этом  тоже
выражается переход к новым взаимоотношениям между индивидуумом и массой.

     Форма для афоризмов: в иных случаях может быть и такой,
     напр.: Я и общество
          I. Художник и тщеславие
             1....
             2....
             .
             .

     А уж дальше,  в  отдельных  публикациях,  пронумерированное  (или  нет)
распределение по вопросам.

     Группы афоризмов: Раса гениальности и глупости
     Можно ли воспитать гениальность? Глупость можно.

     Вопрос: Не кроется ли проблема в том, что плохие художники одной  эпохи
в качестве образцов для подражания из  предыдущих  эпох  неизменно  избирают
хороших художников, а не плохих? Они же, впрочем, еще и знаменитые. Так  что
ученики...
     Неприязнь современников к своеобразному отпала. Желание  молодых  людей
прославиться - сильный двигатель. А формы  и  содержания  тем  временем  уже
изложены жизнью. Такими вот простыми причинами, видимо, это объясняется.
     Так что, возможно, это не проблема, а  своеобразный  и  неблагоприятный
ход истории. Утрата гениальности, которая становится знамением времени.

     Почему успех более всего привлекает слабые таланты.
     "Поколение" (?) отвергает образцы для подражания
     Великие  благодаря  законным  последователям  и  толкователям  обретают
популярность.
     Плохие привязаны к своему времени. Они  используют  все  выгоды  своего
времени, которые потом отпадают.
     Теряют (?) ли они свою славу как раз из-за того, -  что  прежде  к  ним
притягивало?
     Они величины-однодневки
     Может, глупость и злободневность в родстве
     Что должно в художнике утратиться, чтобы он стал всеобщим достоянием?

     К двум речам: Все эти болтуны как из явления  исходят  из  предпосылки,
что у нас слишком много было культуры, т.е. что  мы  находимся  уже  в  фазе
сверхкультуры и ее распада, тогда как на самом деле культуры у нас было  еще
мало.
     Вместо надругательства над женщинами можно также  привести  в  качестве
примера скверное обращение с животными, как  в  Италии.  Трудно  обосновать,
почему это должно быть препятствием культуре. Надо  попытаться  исходить  из
"целого". - Есть в этом известная бездумная наивность, как у детей, как  это
действительно имеет место в Италии; и иногда, внутри  всеобщего  культурного
состояния, это как симптом означает ведь сегодня нечто совсем  иное,  чем  в
средневековье. Нельзя огульно выносить приговор целому народу; и  у  изъянов
бывают функциональные взаимосвязи; тут обнаружится аналогия моральной оценки
отдельного человека, которая ведь по сути  никогда  не  кончается,  то  есть
никогда не может стать неопровержимой, аподиктической, а устанавливается  по
частотности и  относительно  самых  разных  вещей.  В  конце  концов  оценка
"полагается" внутри  целого.  Как,  в  таком  случае,  обстоит  с  гением  в
частности и с плодотворной революцией в целом?

     Историческая справедливость и ее спутница, которую следовало бы назвать
исторической мудростью. Последняя кажется в высшей степени таинственной,  но
отчасти  есть  не  что  иное,  как  первая.  Аффекты,  которыми  бурлила   и
окутывалась жизнь, теперь улеглись. Это-то как раз очень понятно, но тут еще
кое-что стоило бы привнести: а именно  то,  что  справедливость  и  мудрость
отваживаются судить лишь о давнем прошлом. Кто, вроде,  к  примеру,  как  я,
тщится приложить их к современникам, того тут же ославят упрямцем, бирюком и
злостным нарушителем "мировоззрения".

     Штера, Кольбенхейера недооценивают, жалуется "Фелькишер Беобахтер", все
еще читают Томаса Манна. И правильно, что читают,  комментирует  "Таг".  Обо
мне никто и не вспоминает.

     Ирреальность фильма сравнивают с ирреальностью сказки. Не  считаться  с
наинасущнейшими  вероятностями.  Это  логика  чувства,  логика  желаний,  но
сегодня это желания людей среднего сословия.

     Глубокий  и  задушевный  -  такую  похвалу  часто   доводится   слышать
(по-немецки),  при  этом  никто  не  замечает  тавтологии.  Никто  не  хочет
замечать, что нельзя быть действительно глубоким,  не  будучи  задушевным  -
равно как и наоборот.
     Дополнение: не замечая, что это по сути должно бы быть одно и то же.

     Культур-политическая деятельность - так это раньше  называлось,  когда,
например, Шляйермахер в качестве советника издавал в  прусском  министерстве
памятные записки - по  аналогии  с  церковно-политической  деятельностью,  с
организацией церковной жизни.

     Мы как народ переводчиков. Из этого выводят нашу открытость,  а  иногда
даже и мистическую психологему.  Но  нет  ли  более  наглядного  и  трезвого
объяснения,  подтверждение  которому  мы  как  раз  наблюдаем?  У   немецкой
литературы нет недостатка в значительных авторах, но их все время затирают и
затаптывают другие. Моим ровесникам и их  непосредственным  предшественникам
пришлось открывать себя в скандинавской,  русской,  французской  литературе,
потому что немецкая традиция была напрочь разрушена. И нашим  последователям
придется не легче.

     Что говорит Лихтенберг?  "Мне  кажется,  немец  особенно  силен  в  тех
оригинальных  произведениях,  где  до  него  уже   как   следует   поработал
какой-нибудь другой чудак; или, иными словами, немец в совершенстве  владеет
искусством   оказываться   оригинальным   в   подражании.   В   нем    такая
чувствительность, такая способность мгновенно  перенимать  формы,  что  враз
подхватит любую мелодию, которую наиграет ему всякий заграничный  оригинал".
Почти  полтора  века  прошло!  А  писалось  словно  специально  про  им-   и
экспрессионистов.
     Выходит, это наследственное? Я думаю, это от недостатка умения  строить
с опорой на предыдущее, от абсолютно бездуховного, бестрадиционного развития
нашей литературы. Мы значительны, но знать не знаем об этом!

     Бессмертие произведений искусства - это и есть их неперевариваемость.
     Исполни  это!  Точно  так  же  и  история   -   все   еще   на   стадии
иероглифического  письма  картинками  (ср.  сегодня  все  эти   бесчисленные
биографические романы и романизированные биографии) и сходн. из пап.  Ульрих
- Агата I в II ВЧ

     Как проще всего  стать  пророком?  (сделаться  пророком?)  Предсказывая
будущее? Нет. Хотя бы указуя пути его? Тоже нет. Просто произнося  глупости,
которые другие будут исполнять.

     Самое верное дело - говорить заведомый вздор: когда-нибудь  обязательно
исполнится! Достаточно просто выбросить глупость на рынок.

     Только для гурманов (я себя имею  в  виду!)  -  сказала  свинья  другим
свиньям, найдя буханку домашнего хлеба. (Или что-то подобное.)

     Всякое сильное художественное движение характерно еще и тем, что те или
иные произведения в нем слывут хорошими (или плохими) незаслуженно. То,  что
вызывает движение, вызывает и это. Но не есть ли это и начало конца, который
прежде времени переживает всякое движение?

     Интернационализм искусства. Так это или не так?  Что  искусство  всегда
возникало от  соприкосновения  благоприятных  национальных  обстоятельств  с
преданием,   традицией   другой   национальности?    Греция.    Возрождение.
Немецко-французская готика.  "Модерн".  Дух  (прогресс,  искусство  по  сути
своей)  только  интернациональны;  национально  же  лелеянье  и  ограничение
(обосабливание).

     Полноцветный антисемит - это совершенно параноидальное состояние  духа.
Во всем видит только подтверждения; возражать ему  бесполезно...  Нельзя  до
этого допускать! Корни  антисемитизма  суть:  незнание  понятия  объективной
реальности. Вера в то, что все высшее  -  только  ерунда  и  порча  (хамство
невежественности). Отсутствие выдержанности культурного человека...

     Все брошены на поиски идеала героического духа. Писать спокойно не дают
ни  себе,  ни  другим.  И  поистине  безграничное  бесстыдство,  с   которым
писателей, которые пишут так же, как те, другие, есть, объявляются  великими
художниками слова (творцами).

     Австрия как общество Вильдганса. Некто д-р  И.  Р.  пишет  24.05.36  об
умершем  Науме  Соколове  (Президенте  всемирной  сионистской  организации):
"Одним из первых, кто письменно  подтвердил  свое  согласие  с  образованием
(австрийского пропалестинского комитета) был великий  австрийский  писатель,
надворный советник Антон В., в ту пору директор Бургтеатра".

     Я убежден, что гусиным  пером  писали  по-немецки  гораздо  лучше,  чем
стальным, а стальным куда лучше, чем автоматическим. А уж если  когда-нибудь
и вправду изобретут парлофон, письменный литературный немецкий  язык  вообще
исчезнет.
     В дополнение к этому: о том,  как  в  наши  дни  можно  прослыть  среди
глупцов  чуть  ли  не  классиком,  если  пишешь   на   худо-бедно   связном,
постклассическом немецком языке. Примеров  называть  не  хочу,  но  если  бы
пришлось, указал бы на Штесселя, Леонгарда Франка и... на Йозефа Рота.

     Писатель  опережает  политическое   развитие.   (То,   что   составляет
литературу, позднее становится политикой.) В Германии они  еще  только  ищут
писателя, который стал бы выразителем  политических  достижений,  в  Австрии
таковой еще до всяких достижений к их услугам  -  А.  Вильдганс!  Псевдопоэт
пришедшего  к  абсолютному  регентству  среднего  человека.  Обыватели  всех
мастей, мечтающие о героическом, нашли в нем себя.

     При  чтении  Джорджа  Мередита,  "Эгоист"   (немецкий   перевод   Ханса
Райзигера, из-во Пауль Лист, Лейпциг) одно место (стр. 115): "...Как  Верной
говорит: "Некое Ничто, подхваченное стервятниками и выбеленное  пустыней"  -
бросилось мне в глаза как примета напыщенного стиля велеречивой  эпохи:  это
фраза, которая на деле ничего выразить не хочет,  то  есть  выражает  именно
"ничто" (возможно, так как подразумевается лицо совершенно никчемное,  здесь
еще и  белое,  светлое;  скорее  всего,  однако,  нет,  поскольку  изречение
цитируется  неточно);  но  фраза  эта  окутывает  "ничто",  драпирует   его,
пользуется им как предлогом, чтобы сказать нечто красивое, хотя и  почти  не
имеющее отношения к сути