ором совести), и  во-вторых,
какое впечатление произведет он своими редкими, незаурядными качествами на
эту маленькую секретаршу из Бруклина!
   - Прошу прощения, что обманом вытащил вас под дождь, - извинился Ной.
   Девушка посмотрела по сторонам.
   - А дождя-то вовсе и нет, - деловито ответила она.
   - Да? - Ной только сейчас обратил  внимание  на  погоду.  -  Совершенно
верно. - Он чувствовал, что взял правильный тон.
   - Что же вы теперь намерены делать? - спросила девушка.
   Ной впервые в жизни пожал плечами.
   - Не знаю, - ответил он. - Прогуляюсь. (Ной подумал, что  и  говорит-то
он теперь совсем, как герои Голсуорси.) Я  часто  гуляю  по  ночам.  Очень
приятно пройтись по безлюдным улицам.
   - Но сейчас еще только одиннадцать часов! - воскликнула девушка.
   - Да? Совершенно верно, - согласился Ной и решил, что больше  повторять
это выражение не следует. - Если хотите вернуться в комнату...
   Хоуп заколебалась. С туманной реки долетел низкий,  дрожащий  гудок,  и
Ной почувствовал, как этот звук ударил по его напряженным нервам.
   - Нет, я пройдусь с вами, - ответила девушка.
   Стараясь  не  касаться  друг  друга,  они  пошли  рядом  по  обсаженной
деревьями улице вдоль реки.  Среди  берегов,  окутанных  туманной  дымкой,
мрачно чернел Гудзон, дыша весной и  солью,  принесенной  с  моря  в  часы
полуденного прилива. Далеко к северу цепочка огней,  повисших  высоко  над
водой, обозначала мост в Джерси, а крутые, каменистые берега по ту сторону
реки вздымались черными громадами, напоминая  средневековые  замки.  Улица
была безлюдна. Лишь иногда, шипя шинами, проносилась машина, и в свете фар
и ночь, и река, и сами  они,  медленно  бредущие  под  усеянными  молодыми
почками ветвями, казались какими-то призрачными и таинственными.
   Не произнося ни слова, они шли вдоль реки,  и  только  смелый  стук  их
одиноких  шагов  нарушал  тишину.  "Три  минуты  молчим,  -   думал   Ной,
рассматривая свои  ботинки.  -  Четыре  минуты...  Пять..."  Его  охватило
отчаяние. В самом их молчании заключалась греховная близость; в  их  гулко
звучавших шагах,  в  том,  как  они  старались  сдерживать  дыхание  и  не
коснуться друг друга плечом или локтем, когда спускались вниз по  неровной
мостовой, угадывались страстное желание и нежность. Молчание  превращалось
во врага, в предателя. Ной чувствовал, что если оно продлится еще хотя  бы
миг, эта спокойная девушка, которая и сейчас уже  шагает  с  ним  рядом  с
таким коварным видом, словно о чем-то догадывается, поймет все. Если бы он
сейчас взобрался на парапет, отделяющий улицу от реки, и произнес  часовую
речь о своей любви, и то она не могла бы понять его лучше.
   - Нью-Йорк должен пугать девушку из  провинции,  -  хрипло  пробормотал
Ной.
   - Нет, - отозвалась она, - меня город не пугает.
   - Все дело в том, - в отчаянии продолжал Ной, -  что  Нью-Йорк  слишком
переоценивают.  Он  подобен  человеку,  который  изо  всех  сил   пытается
изображать из себя закоренелого космополита, а на самом  деле  перманентно
остается провинциалом. - Ной улыбнулся, радуясь, что употребил это слово -
"перманентно".
   - Я с вами не согласна, - возразила девушка. - Нью-Йорк, особенно после
Вермонта, вовсе не кажется мне провинциальным.
   - О!.. - Ной покровительственно рассмеялся. - Вермонт!
   - А где вам пришлось побывать? - поинтересовалась она.
   - В Чикаго,  Лос-Анджелесе,  Сан-Франциско...  Всюду.  -  Ной  небрежно
махнул рукой с видом повидавшего белый свет человека, давая понять, что он
назвал лишь первые пришедшие ему на  ум  города,  а  если  бы  он  вздумал
привести весь список, то в  нем,  несомненно,  оказались  бы  и  Париж,  и
Будапешт, и Вена.
   - И все же, - продолжал Ной, - я должен признать, что в Нью-Йорке  есть
красивые женщины. Да, да, есть  очень  привлекательные,  хотя  держатся  и
одеваются несколько вызывающе. "Ну вот, -  удовлетворенно  подумал  он,  -
кажется, я и на этот раз неплохо сказал", -  но  все  же  с  беспокойством
взглянул на девушку.
   - Особенно интересны американки, когда они молоды. Зато с  годами...  -
Ной снова попытался пожать плечами, и снова ему это  удалось.  -  Лично  я
предпочитаю европейских женщин, не слишком молодых, но и...  Они  особенно
хороши в том возрасте, когда американки уже  превращаются  в  расплывшихся
ведьм, готовых с утра до вечера сидеть за картами.
   Ной с некоторой тревогой искоса взглянул на девушку,  но  выражение  ее
лица не изменилось. Она отломила ветку от куста и  рассеянно  вела  ею  по
каменному парапету, словно размышляя над его словами.
   - А европейская женщина в этом возрасте уже знает, как нужно обходиться
с мужчинами... - продолжал Ной. Он лихорадочно  рылся  в  памяти,  пытаясь
припомнить какую-нибудь знакомую европейскую женщину.  Вот,  например,  та
пьянчужка, которую он встретил в баре в день смерти  отца.  Возможно,  это
была полька. Правда, Польша не бог весть какая  романтическая  страна,  но
это уже Европа.
   - И как же  европейская  женщина  обходится  с  мужчинами?  -  спросила
девушка.
   - Она умеет покоряться... Женщины утверждают, что у меня  средневековые
взгляды... ("О друг, друг, сидящий сейчас за пианино! Прости меня  за  эту
кражу. Как-нибудь я возмещу ее тебе!")
   С этой минуты беседа потекла свободнее.
   - Искусство? - разглагольствовал Ной. - Я  не  согласен  с  современным
представлением о том, что тайна искусства непостижима, а  художник  -  это
ребенок,  с  которого  едва  ли  можно  что-нибудь  спрашивать.  Женитьба?
Женитьба - это печальное признание человечеством того факта, что мужчины и
женщины не знают, как им ужиться в одном мире. Театр? Американский  театр?
Конечно,  как  и  у  всякого  бойкого  ребенка,  у  него  есть   кое-какие
положительные  качества.  Но  рассматривать  театр  серьезно,  как   форму
искусства двадцатого века... - Ной надменно засмеялся. - Нет уж, подавайте
мне лучше Диснея.
   Тут обнаружилось, что они прошли вдоль мрачно катившей свои волны  реки
тридцать четыре квартала, что уже поздно и  что  снова  начал  накрапывать
дождь. Прикрыв ладонью спичку, Ной взглянул на часы. Он стоял совсем рядом
с девушкой, вдыхая аромат ее волос, смешанный с запахом  реки.  Ной  вдруг
решил не говорить больше ни слова.  Слишком  мучительно  было  вести  этот
пустой разговор, слишком противно было изображать из  себя  искушенного  в
жизни скептика-дилетанта.
   - Уже поздно, - резко сказал он. - Пора возвращаться.
   Однако Ной и тут не удержался от красивого жеста  и  подозвал  медленно
проезжавшее мимо такси. Он  впервые  брал  такси  в  Нью-Йорке  и  потому,
пробираясь на заднее сиденье, споткнулся об откинутые передние  стульчики.
Но усевшись подальше от притаившейся в углу девушки, он  показался  самому
себе настоящим джентльменом, человеком, которого не надо учить, как  вести
себя в подобных случаях.  Ной  не  сомневался,  что  произвел  на  девушку
сильное впечатление, и отвалил шоферу двадцать пять  центов  чаевых,  хотя
счетчик всего-то показывал шестьдесят.
   И вот Ной и девушка снова оказались перед дверью дома, где он жил.  Они
взглянули вверх. Из-за темных закрытых окон не доносилось  ни  разговоров,
ни смеха, ни музыки.
   - Все кончилось, - упавшим голосом сказал  Ной.  У  него  похолодело  в
груди при мысли о Роджере. Ведь Роджер теперь уверен, что он увел  у  него
девушку. - Все разошлись.
   - Похоже на то, - спокойно ответила девушка.
   - Что же нам делать? - спросил Ной, чувствуя, что ловушка захлопнулась.
   - Видимо, вам придется проводить меня домой.
   "Бруклин, - в смятении подумал Ной. - Туда и обратно  -  это  несколько
часов. А Роджер с гневом и укоризной ждет меня  в  полумраке  перевернутой
вверх дном комнаты, где  только  что  закончилось  бурное  веселье.  Ждет,
готовый беспощадно и бесповоротно изгнать за предательство. А  ведь  вечер
обещал быть таким чудесным и сулил  так  много".  Ной  вспомнил,  в  каком
радужном настроении  он  ждал  гостей  перед  приходом  Роджера,  с  какой
радостной надеждой осматривал запущенную,  заставленную  книжными  шкафами
комнату и какой уютной и нарядной казалась она ему.
   - Разве вы не доберетесь домой одна? - уныло спросил  Ной.  Она  стояла
перед ним - хорошенькая, немного бледная, капли дождя падали ей на  волосы
и пальто. В этот момент Ной ненавидел ее.
   - Не смейте  со  мной  так  разговаривать!  -  резким,  властным  тоном
ответила она. - Я не поеду одна. Пошли!
   Ной вздохнул. В довершение всего девушка еще и рассердилась на него.
   - И нечего вздыхать, как муж, которого жена держит под башмаком, - сухо
добавила она.
   "Что же произошло? - рассуждал ошеломленный Ной. - Как я попал в  такое
положение? Какое она имеет право так разговаривать со мной?"
   - Ну, я иду, - заявила девушка и, повернувшись, не спеша направилась  к
станции подземки. Ной с бессмысленным видом посмотрел на  нее  и  поплелся
следом.
   От влажной одежды пассажиров в вагонах метро пахло дождем и сыростью. В
застоявшемся, спертом воздухе ощущался привкус  железа,  в  тусклом  свете
запыленных лампочек на плакатах, рекламирующих зубную пасту,  слабительные
средства  и  бюстгальтеры,  кривлялись  пышногрудые   девицы.   Пассажиры,
возвращающиеся неведомо с какой работы и неведомо с каких свиданий,  сонно
покачивались на грязно-желтых сиденьях.
   Девушка сидела молча, поджав губы. На  пересадке  она,  по-прежнему  не
скрывая своего недовольства, встала и вышла  на  платформу.  Ной  неуклюже
поплелся за ней.
   Пришлось сделать еще несколько пересадок, и они до бесконечности  долго
ждали нужных поездов на почти безлюдных платформах, наблюдая, как сползают
по грязно-серым стенам и ржавому железу тоннелей капли воды из протекающих
труб. "И надо же, чтобы эта особа жила в самом конце  города,  -  с  тупой
враждебностью  думал  Ной,  -  в  пятистах  ярдах  от  подземки,  в  доме,
расположенном среди мусорных свалок и кладбищ. Бруклин,  Бруклин!  Как  же
огромен этот Бруклин, распростершийся под покровом ночи  от  Ист-Ривер  до
Грейвсенд-бей, от покрытых нефтью  вод  Гринпойнта  до  свалок  Кэнерси...
Бруклин, как и Венеция, почти со всех сторон окружен водой, только Большой
канал заменяет линия подземки "Четвертая авеню".
   "А  какой  требовательной  и  самоуверенной  оказалась  эта  девица!  -
продолжал размышлять Ной.  -  Подумать  только  -  тащить  с  собой  почти
незнакомого человека через этот грохочущий,  угрюмый,  наводящий  смертную
тоску лабиринт пригородной подземки. Вот было  бы  счастье,  -  иронически
скривился он, - если бы пришлось ночь за ночью  торчать  на  этих  мрачных
платформах, ночь за ночью трястись в поездах  с  запоздавшими  уборщицами,
ворами, пьяными матросами,  со  всей  этой  публикой,  заполняющей  вагоны
подземки на рассвете. Везет же мне! Миллионы женщин живут чуть не рядом, а
меня   угораздило   связаться   с   вспыльчивой,   непреклонной   девицей,
ухитрившейся поселиться в самом дальнем и  в  самом  отвратительном  конце
величайшего города мира.
   Леандр ради девушки переплыл Геллеспонт [Леандр - герой древнегреческой
легенды, возлюбленный Геро, жрицы храма  Афродиты;  для  свидания  с  Геро
Леандр каждую ночь переплывал Геллеспонт (ныне пролив Дарданеллы)], но ему
не нужно было провожать ее по вечерам домой и ждать по двадцати пяти минут
на  станции  метро  "Де  Кэлб-авеню"  среди  мусорных  урн  и  объявлений,
запрещающих плевать и курить.


   В конце концов они сошли на какой-то станции,  и  девушка  по  лестнице
повела его на улицу.
   - Наконец-то! - сказал он, и это были первые слова, которые он произнес
в течение часа. - А я уж думал, что мы будем ездить под землей все лето!
   -  А  сейчас  мы  поедем  на  трамвае,  -  холодно  сообщила   девушка,
останавливаясь на углу.
   - Боже милосердный! - воскликнул Ной  и  расхохотался.  Бессмысленно  и
неуместно прозвучал этот смех здесь,  среди  витрин  грошовых  лавчонок  и
грязно-бурых каменных стен.
   - Если вы и дальше намерены так отвратительно  вести  себя,  -  сказала
девушка, - можете не провожать меня.
   - Уж если я заехал сюда, - перестав смеяться, ответил Ной, - то поеду с
вами до конца.
   Он подошел к ней и остановился рядом.  Они  молча  стояли  под  уличным
фонарем, борясь со злобными порывами холодного, сырого ветра. Он примчался
сюда от берегов Атлантики, пролетев над грязными портами, над необозримыми
пространствами, над скученными деревянными домишками и каменными громадами
Флэтбуша и Бенсонхерста, над миллионами объятых сном людей, не нашедших на
своем тяжелом житейском пути лучшего места, чтобы приклонить голову.
   Минут через пятнадцать вдалеке показался огонек трамвая, и вскоре вагон
с грохотом  и  скрежетом  подкатил  к  остановке.  На  деревянных  скамьях
нахохлившись дремали три человека. Ной  чинно  уселся  рядом  с  девушкой.
Освещенный вагон громыхая катился по темным улицам, и Ною казалось, что он
плывет на плоту  с  незнакомыми  людьми,  уцелевшими  пассажирами  жалкого
суденышка, затонувшего  зимой  где-то  среди  северных  островов.  Девушка
сидела, чопорно выпрямившись, уставившись прямо перед собой и сложив  руки
на коленях. Ною показалось, что он совсем ее не знает и что  если  решится
заговорить с ней, она крикнет полицейского и потребует, чтобы  он  защитил
ее от Ноя.
   - Приехали, - сказала наконец девушка и встала. Ной снова  поплелся  за
ней. Трамвай остановился, дверь со скрипом открылась, они сошли на  мокрую
мостовую и направились куда-то в сторону от трамвайных  путей.  На  бедных
улицах  кое-где   попадались   деревья,   покрытые   первой   зеленью,   -
свидетельство того, что, как ни странно, весна пришла и сюда.
   Девушка свернула  в  маленький  асфальтированный  дворик  и  подошла  к
забранной железной решеткой двери  под  высокой  каменной  лестницей.  Она
вставила в замок ключ, и решетка раздвинулась.
   - Ну вот мы и дома, - сухо сказала она, поворачиваясь к Ною.
   Ной снял шляпу. Лицо девушки белело в  темноте.  Она  тоже  сняла  свою
шляпку. Ее волосы волнистой линией обрамляли щеки и лоб, словно выточенные
из  слоновой  кости.  Стоя  рядом  с  ней  в  тени  дома,  Ной  был  готов
расплакаться, будто терял все, что было у него дорогого.
   - Я... я хочу сказать... - прошептал он, - что не возражаю... Я имею  в
виду, что мне приятно... Я рад, что проводил вас домой.
   - Благодарю вас, - тоже шепотом уклончиво ответила девушка.
   - Как это сложно, - добавил Ной и недоуменно развел руками. -  Если  бы
вы только знали,  как  сложно...  Я  хочу  сказать,  что  мне  было  очень
приятно... Правда!
   Одинокая мужественная девушка, такая юная и  хрупкая,  такая  бедная  и
близкая... Он протянул руки, словно слепой, осторожно взял голову  девушки
и поцеловал ее в упругие, чуть влажные от тумана губы.
   Девушка ударила его по лицу, и эхо пощечины насмешливо  прозвучало  под
лестницей. Его щека слегка одеревенела от удара. "Такая хрупкая на вид,  а
бьет что надо", - подумал ошеломленный Ной.
   - Почему вы вдруг решили, что можете поцеловать меня? -  ледяным  тоном
спросила она.
   - Я... я не знаю. - Ной поднес было руку к щеке, чтобы успокоить  боль,
но тут же отдернул ее, стыдясь проявить  слабость  в  такой  ответственный
момент. - Я... просто поцеловал.
   - Вы можете позволять себе такие штучки с другими девушками, только  не
со мной, - сурово добавила Хоуп.
   - Да я не целую других девушек, - уныло ответил Ной.
   - Ах вот оно что! - подхватила Хоуп.  -  Значит,  вы  так  ведете  себя
только со мной? Сожалею, что показалась вам такой доступной.
   - О нет,  нет!  -  воскликнул  Ной,  мысленно  проклиная  себя  за  все
случившееся. - Я вовсе не то хотел сказать.
   "Боже мой! Как же объяснить ей все, что я чувствую!  Ведь  она  считает
меня резвящимся распутным  балбесом,  готовым  сойтись  с  любой  девицей,
которая позволит это". К его горлу подкатил комок.
   - Я очень извиняюсь, - пролепетал он.
   - Очевидно, вы считаете себя таким неотразимым, блестящим кавалером,  -
язвительно заговорила Хоуп, - что любая девушка должна чувствовать себя на
седьмом небе, когда вы ее тискаете.
   - Боже мой! - Терзаясь все больше, Ной сделал шаг назад и, споткнувшись
о ступеньки, чуть не упал.
   - Никогда в  жизни  мне  не  доводилось  встречать  такого  нахального,
самоуверенного и самодовольного субъекта.
   - Да перестаньте же! - простонал Ной. - Я не могу этого вынести.
   - А теперь пожелаю  вам,  мистер  Аккерман,  спокойной  ночи,  -  колко
добавила девушка.
   - Нет, нет! - прошептал Ной. - Погодите. Вы не можете так уйти.
   Девушка решительно потянула на  себя  решетку,  и  режущий  слух  скрип
шарниров отозвался в ушах Ноя.
   - Прошу вас, - умолял он, - выслушайте меня...
   -  Спокойной  ночи.  -  Одним   ловким,   быстрым   движением   девушка
проскользнула за решетку, которая тут же с шумом захлопнулась  за  ней  на
замок. Не оглядываясь, Хоуп открыла деревянную дверь дома  и  скрылась  за
ней. Ной тупо посмотрел на обе преграды - железную и деревянную,  медленно
повернулся и, окончательно расстроенный, побрел по улице.
   Пройдя сотню шагов, Ной остановился. Шляпу он все еще держал  в  руках,
не замечая, что  заморосивший  снова  дождь  мочит  ему  голову.  Тревожно
осмотревшись вокруг, Ной повернулся и направился обратно к дому девушки. В
окне с решеткой, находившемся на  уровне  мостовой,  горел  свет,  и  даже
сквозь задернутую штору он мог видеть передвигавшуюся по комнате тень.
   Ной подошел к окну, глубоко вздохнул и постучал.  Через  секунду  штора
отодвинулась, и он увидел Хоуп -  из  освещенной  комнаты  она  напряженно
вглядывалась в темноту. Ной как можно плотнее прижался к  окну  и,  нелепо
жестикулируя, попытался объяснить девушке, что хочет говорить с ней.  Хоуп
раздраженно покачала головой и махнула рукой, как бы отгоняя его, и  тогда
Ной, повысив голос, почти крикнул:
   - Откройте дверь! Мне надо поговорить с вами. Я заблудился,  понимаете?
Заблудился, заблудился!
   Сквозь захлестанное дождем стекло Ной заметил,  что  Хоуп  нерешительно
посмотрела на него,  потом  улыбнулась  и  исчезла.  Спустя  мгновение  он
услышал, как открылась внутренняя дверь, и почти сразу же Хоуп оказалась у
решетки. Ной с облегчением вздохнул.
   - Я так рад видеть вас! - воскликнул он.
   - Вы не знаете обратной дороги? - спросила Хоуп.
   - Я заблудился, и меня тут никто не сможет отыскать.
   Хоуп засмеялась.
   - А ведь вы ужасный дурак, правда?
   - Да, - покорно согласился Ной. - Ужасный.
   - Так вот, - стоя за закрытой решеткой и снова  принимая  суровый  вид,
сказала Хоуп. - Пройдите два квартала налево и подождите трамвая,  который
придет слева и довезет вас до метро, а потом...
   Девушка сухо перечисляла пути, которыми можно было выбраться  отсюда  и
снова вернуться в цивилизованный мир, но для Ноя  ее  слова  звучали,  как
музыка. Он заметил, что Хоуп успела снять туфли и  была  значительно  ниже
ростом, чем казалась раньше, изящнее и еще дороже ему.
   - Вы слушаете или нет? - спросила девушка.
   - Я хочу вам кое-что сказать, - почти крикнул Ной. - Я совсем не  такой
самоуверенный нахал...
   - Ш-шш!.. Тетя спит...
   - Наоборот, я очень робкий,  -  перешел  он  на  шепот,  -  и  никакого
самомнения у меня нет. Не знаю, почему я поцеловал вас... Я... я просто не
мог удержаться.
   - Не так громко, - попросила Хоуп. - Тетя же спит.
   - Я старался произвести на вас впечатление, -  снова  зашептал  Ной.  -
Никаких европейских женщин я не знаю. Я хотел  выдать  себя  за  опытного,
видавшего виды человека. Я боялся, что если буду  самим  собой,  то  вы  и
смотреть на меня не захотите. Я чувствовал себя  так  неловко  вечером,  -
отрывисто шептал Ной. - Ничего подобного  я  еще  не  переживал.  Вы  были
совершенно правы, когда дали мне пощечину. Абсолютно правы!  Это  урок.  -
Ной прижался лицом к холодному железу решетки, чтобы быть поближе к  Хоу