падал  зеленоватый  свет  от  радиолы.  Она   широко
улыбнулась Ною. Он кивнул, вошел в телефонную будку  и  вынул  из  кармана
визитную карточку, полученную от  доктора.  На  ней  был  записан  телефон
похоронного бюро, открытого круглые сутки.
   Ной набрал номер. Прижав трубку к уху  и  прислушиваясь  к  гудкам,  он
подумал о другом  телефоне,  который-стоит  там,  в  похоронном  бюро,  на
полированном письменном столе из темного дерева,  освещенный  единственной
лампочкой под абажуром, и своими звонками возвещает о  наступлении  Нового
года.
   Ной уже собирался повесить трубку, когда услышал голос на другом  конце
провода.
   - Алло, - не очень внятно ответил кто-то издалека.  -  Похоронное  бюро
Грейди.
   - Я бы хотел навести справки о похоронах, - сказал Ной. - У меня только
что умер отец.
   - Имя усопшего?
   - Я бы хотел справиться о ценах. Денег у меня не так много и...
   - Мне нужно знать имя, - перебил сухой, официальный голос.
   - Аккерман.
   -  Уотерфилд?  -  переспросил  голос,  и  в  нем  внезапно  послышались
бархатистые нотки. - Как его зовут?  -  Ной  услышал,  как  его  невидимый
собеседник шепотом добавил: - Да перестань же Глэдис! - и снова  заговорил
в телефон, с трудом подавляя смех: - Как его зовут?
   - Аккерман... Аккерман.
   - Это имя?
   - Нет, фамилия. Имя - Джекоб.
   - Я бы попросил вас, - с пьяным высокомерием произнес голос, - говорить
яснее.
   - Мне нужно знать,  -  громко  сказал  Ной,  -  сколько  вы  берете  за
кремацию.
   - За кремацию? Да, да. Ну что ж, для желающих мы организуем и кремацию.
   - Сколько это будет стоить?
   - А сколько будет экипажей?
   - Что, что?
   - Сколько потребуется экипажей? Сколько будет присутствовать  гостей  и
родственников?
   - Один, - ответил Ной. - Один гость, он же родственник.
   Пластинка "И днем и ночью" с треском и шумом подошла к концу, и Ной  не
расслышал, что сказал человек из похоронного бюро.
   - Мне нужно, чтобы все было обставлено как можно скромнее, - в отчаянии
заговорил Ной. - У меня мало денег.
   -  Понимаю,  понимаю...  Позвольте  еще  один   вопрос.   Умерший   был
застрахован?
   - Нет.
   - В таком случае вам придется, сами понимаете,  уплатить  наличными.  И
вперед.
   - Сколько? - крикнул Ной.
   - Вы хотите, чтобы прах был помещен в простую картонную коробку  или  в
посеребренную урну?
   - В простую картонную коробку.
   - Самая дешевая цена у нас, дорогой друг, - человек из похоронного бюро
внезапно заговорил солидно и отчетливо, - самая дешевая цена  -  семьдесят
шесть долларов пятьдесят центов.
   - Вам придется заплатить еще пять центов за дополнительные  пять  минут
разговора, - прервала их телефонистка.
   - Сейчас. - Ной опустил в автомат монету, и телефонистка  поблагодарила
его.
   - Хорошо, я согласен, семьдесят шесть долларов и  пятьдесят  центов,  -
продолжал Ной и подумал, что как-нибудь наскребет эту  сумму.  -  В  таком
случае послезавтра в полдень, - добавил он, быстро сообразив,  что  сможет
второго января побывать в городе и продать фотоаппарат и  другие  вещи.  -
Адрес - гостиница "Вид на море". Вы знаете, как ее найти?
   - Да, - ответил пьяный голос, - договорились. Гостиница "Вид на  море".
Завтра я пришлю к вам своего человека, и вы сможете подписать контракт.
   - Хорошо, - согласился вспотевший Ной и собирался было повесить трубку,
но оказалось, что человек из похоронного бюро не кончил.
   - Еще один вопрос, любезный, - сказал он. - Как с надгробной службой?
   - А что именно?
   - Какую религию исповедовал покойный?
   Джекоб был атеистом, но Ной  не  нашел  нужным  информировать  об  этом
похоронное бюро.
   - Он был еврей.
   - Гм... - Наступило молчание, затем Ной услышал  веселый  голос  пьяной
женщины: - Давай, Джордж, хлопнем еще по рюмочке!
   - К сожалению, - снова заговорил человек из похоронного бюро, - мы не в
состоянии организовать надгробную службу по еврейскому обряду.
   - Да какая вам разница! - крикнул Ной.  -  Он  не  был  религиозным,  и
никакой службы ему не нужно.
   - Это невозможно, - хрипло, но с достоинством ответил голос.  -  Евреев
мы не обслуживаем. Я не сомневаюсь, что вы найдете другие... много  других
похоронных бюро, которые берутся кремировать евреев.
   - Но вас рекомендовал доктор Фишборн! -  в  бешенстве  заорал  Ной.  Он
чувствовал, что  не  в  состоянии  снова  вести  этот  разговор  с  другим
похоронным бюро; он был ошеломлен и сбит с толку. - Разве  вы  не  обязаны
хоронить людей?
   - Примите мои соболезнования в постигшем вас горе, любезный, но  мы  не
видим возможности...
   Ной услышал какую-то возню, затем женский голос произнес:
   - Джорджи, дай-ка я с ним поговорю!
   После короткой паузы женщина заплетающимся языком, но  громко  и  нагло
сказала:
   - Послушай, ну что ты  привязался?  Мы  заняты.  Ты  разве  не  слышал?
Джорджи ясно сказал, что жидов он не хоронит. С Новым годом!
   На том конце провода повесили трубку.
   Трясущимися руками Ной с трудом нацепил на рычаг телефонную трубку. Все
его тело покрылось испариной. Выйдя из будки,  он  медленно  направился  к
двери -  мимо  радиолы,  из  которой  теперь  доносился  джазовый  вариант
"Баллады  о  Лох-Ломонде",  мимо  моряков,   развлекавшихся   в   обществе
блондинки, и мертвецки пьяного человека.
   - Что случилось, старина? - улыбнулась блондинка. - Ее нет дома?
   Ной  промолчал.  Едва  передвигая  от  слабости  ноги,  он  подошел   к
незанятому концу стойки и сел на высокий стул.
   - Виски! - бросил он буфетчику. Он выпил вино, не разбавляя, и  тут  же
заказал новую порцию. Два стакана,  выпитые  один  за  другим,  немедленно
оказали свое действие. В затуманенном вином сознании и сам бар, и  музыка,
и люди казались Ною приятными и милыми.  И  когда  к  нему,  преувеличенно
вихляя полными бедрами, подошла блондинка, затянутая в узкое желтое платье
с цветами, в красных туфлях и маленькой шляпке с фиолетовой  вуалькой,  он
добродушно ухмыльнулся ей.
   - Ну вот, - сказала блондинка, мягко прикасаясь к его  руке,  -  так-то
лучше.
   - С Новым годом, - приветствовал ее Ной.
   - Милый... - Блондинка  уселась  рядом  и,  ерзая  на  сиденье,  обитом
красной искусственной кожей, терлась коленом о его ногу. - Милый,  у  меня
неприятность. Я присмотрелась к людям в баре и решила, что могу положиться
только  на  тебя...  Коктейль,  -  сказала  она  неторопливо   подошедшему
буфетчику. - Когда у меня неприятность, -  продолжала  она,  взяв  Ноя  за
локоть и озабоченно посматривая на него через вуалетку маленькими голубыми
подведенными глазами,  серьезными  и  зовущими,  -  меня  так  и  тянет  к
итальянцам. У них сильный  характер,  они  вспыльчивы,  но  отзывчивы.  По
правде сказать, милый, мне нравятся вспыльчивые мужчины. Мужчина, которого
нельзя вывести из себя, не может дать женщине счастья даже на десять минут
в год. Я ищу в мужчине две вещи: отзывчивый характер и полные губы.
   - Что, что? - переспросил озадаченный Ной.
   - Полные губы, - серьезно повторила блондинка. - Меня  зовут  Джорджия,
миленький, а тебя?
   - Рональд Бивербрук, - ответил Ной. - И должен  тебе  сказать...  я  не
итальянец.
   - Да? - разочарованно протянула женщина, одним глотком отпивая половину
коктейля. - А я была готова поклясться, что ты итальянец.  А  кто  же  ты,
Рональд?
   - Индеец. Индеец племени сиу.
   - И  все  равно  держу  пари,  что  ты  можешь  сделать  женщину  очень
счастливой.
   - Давай-ка выпьем, - предложил Ной.
   -  Голубчик,  -  обратилась  блондинка  к  буфетчику,  -  два   двойных
коктейля... А мне и индейцы нравятся, - снова повернулась  она  к  Ною.  -
Единственно, кто мне не нравится, - это обыкновенные  американцы.  Они  не
умеют обращаться с женщинами. Получат свое - и скорее к женам...  Золотце,
- продолжала она, допивая первый коктейль, - а почему бы тебе не подойти к
этим двум морякам и не сказать им, что ты проводишь меня домой? И прихвати
с собой пивную бутылку на случай, если они начнут спорить.
   - Ты пришла с ними? - спросил Ной. У него слегка кружилась голова,  ему
было весело. Разговаривая с женщиной, он гладил ее руку, заглядывал  ей  в
глаза и улыбался. Руки у  блондинки  были  огрубелые,  мозолистые,  и  она
стыдилась их.
   - Это от работы в прачечной, - печально пояснила  она.  -  Не  вздумай,
котик, наниматься на работу в прачечную!
   - Хорошо, - согласился Ной.
   - Я пришла вот с этим. - Женщина кивнула на  пьяного,  голова  которого
покоилась на стойке бара. От этого  движения  ее  вуалетка  затрепетала  в
зелено-багровом свете радиолы.  -  Получил  нокаут  в  первом  же  раунде.
Слушай-ка, я тебе кое-что скажу. - Она  наклонилась  к  Ною,  обдавая  его
сильным запахом джина, лука и дешевых духов, и зашептала:  -  Эти  моряки,
хотя и военные, сговариваются ограбить его, а потом  пойти  за  мной  и  в
каком-нибудь темном  переулке  отобрать  у  меня  сумочку.  Возьми  пивную
бутылку, Рональд, и пойди поговори с ними.
   Буфетчик принес коктейли.  Женщина  вынула  из  сумки  десятидолларовую
бумажку и протянула ее буфетчику.
   - Плачу я, - сказала она. - Этот  бедный  парень  так  одинок  в  канун
Нового года.
   - Ты не должна за меня платить, - запротестовал Ной.
   - За нас, котик! - Блондинка  подняла  бокал  и  через  вуаль  нежно  и
кокетливо взглянула на Ноя. - Для чего  же  нам  деньги,  милый,  если  не
угощать друзей?
   Они выпили, и женщина погладила Ною колено.
   - Какой у тебя бледный вид, мой хороший, - сказала она.  -  Надо  тобой
заняться. Давай уйдем отсюда. Мне здесь больше не нравится. Пойдем ко мне,
в мою квартирку. У меня припасена бутылочка  виски  "Четыре  розы",  и  мы
вдвоем отпразднуем Новый год. Поцелуй  меня  разок,  моя  радость.  -  Она
наклонилась и решительно закрыла глаза.  Ной  поцеловал  ее.  У  нее  были
мягкие губы, и помада на них отдавала не только джином и луком, но  еще  и
малиной. - Я не могу больше ждать. - Блондинка довольно твердо  встала  на
ноги и потянула за собой  Ноя.  С  бокалами  коктейля  они  направились  к
морякам, которые не спускали с парочки глаз. Оба они были молоды, их  лица
выражали озадаченность и разочарование.
   - Поосторожнее с моим другом, - предупредила их  женщина  и  поцеловала
Ноя в затылок. - Он индеец сиу... Я сейчас вернусь, котик. Пойду освежусь,
чтобы больше тебе понравиться.
   Блондинка хихикнула, сжала ему руку и, с коктейлем в руке, все  так  же
жеманно виляя затянутыми в корсет бедрами, направилась в дамскую комнату.
   - Что она там болтала тебе? - поинтересовался моряк помоложе. Он  сидел
без шапочки, его волосы были подстрижены так коротко, что казались  первым
пушком на голове младенца.
   - Она говорит, - заявил Ной, чувствуя себя сильным и готовым на все,  -
она говорит, что вы собираетесь ее ограбить.
   Моряк постарше фыркнул.
   - Мы - ее?! Ну и ну! Как раз наоборот, братишка.
   - Она потребовала двадцать пять долларов, - вмешался первый моряк. - По
двадцать  пять  с  каждого.  Она  говорит,  что  никогда  раньше  этим  не
занималась, что она замужем, а потому ей надо добавить за риск.
   - И вообще, что она о себе воображает? - возмутился моряк в шапочке.  -
А сколько она с тебя запросила?
   - Нисколько, - ответил Ной, ощущая прилив какой-то нелепой гордости.  -
Мало того, она еще обещала бутылку виски.
   - Как тебе нравится? - с горечью сказал старший моряк,  повернувшись  к
своему приятелю.
   - Ты пойдешь с ней? - завистливо спросил молодой.
   - Нет. - Ной отрицательно покачал головой.
   - Почему?
   - Да так, - пожал плечами Ной.
   - Э, парень, тебя, видно, хорошо обслуживают.
   - Знаешь что?  -  обратился  моряк  в  шапочке  к  своему  приятелю.  -
Пойдем-ка отсюда. Тоже мне, Санта-Моника! -  Он  укоризненно  взглянул  на
своего друга. - Уж лучше бы мы сидели в казарме.
   - Откуда вы? - поинтересовался Ной.
   - Из Сан-Диего. Вот он, - моряк постарше зло  и  насмешливо  кивнул  на
приятеля с пушком на голове, - он обещал,  что  мы  хорошо  позабавимся  в
Санта-Монике. Две вдовушки в отдельном домике... Чтоб я  еще  когда-нибудь
поверил тебе!..
   - А я-то при чем? - огрызнулся молодой моряк. - Откуда я знал, что  они
меня разыгрывают и что адрес липовый.
   - Мы часа три бродили в этом проклятом тумане, - подхватил его товарищ,
- все разыскивали этот самый отдельный домик. Вот так встретили Новый год!
Да я лучше встречал его на ферме в Оклахоме, когда мне  было  семь  лет...
Пошли... Я ухожу.
   - А как же с ним? - Ной дотронулся до мирно спавшего пьяного.
   - Пусть о нем позаботится твоя дама.
   Моряк помоложе решительно нахлобучил на голову  свою  белую  шапочку  и
вслед за приятелем вышел из бара, с силой стукнув дверью.
   - Двадцать пять долларов! - донесся голос старшего...
   Ной подождал несколько минут, потом дружески похлопал пьяного по  спине
и тоже вышел из бара. Он постоял на улице, вдыхая мягкий  влажный  воздух,
приятно  освежавший  его  разгоряченное  лицо.  Вдали  под   колеблющимся,
неровным светом фонаря он увидел две исчезающие в тумане унылые  фигуры  в
синей форме. Ной повернулся и пошел в другом  направлении.  Взбудораженная
вином кровь мелодично и приятно стучала в висках.
   Ной осторожно открыл дверь и тихо вошел в  темную  комнату,  в  которой
упорно держался прежний запах. Он уже успел забыть о нем. Спирт, лекарства
и что-то приторно-сладкое... Ной  ощупью  начал  искать  выключатель.  Все
больше нервничая, он шарил по стене, опрокинул стул и наконец зажег свет.
   Отец лежал на  кровати  вытянувшись  и  открыв  рот,  словно  собирался
беседовать с лампочкой.  Ной  посмотрел  на  него  и  покачнулся.  Глупый,
неискренний старик с нелепой бородкой,  крашеными  волосами  и  библией  в
кожаном переплете.
   "Поспеши,  владыко,   взять   меня"...   "Какую   религию   исповедовал
покойный?.."  У  Ноя  на  мгновение  закружилась   голова.   Он   не   мог
сосредоточиться, мысли,  разрозненные  и  сумбурные  обгоняя  друг  друга,
проносились у него в голове.  Полные  губы...  Двадцать  пять  долларов  с
моряков и ни цента с него. С женщинами ему никогда особенно  не  везло,  а
такого,  как  в  этот  вечер,  вообще  не  случалось.  А  может,   женщина
почувствовала, что у него  неприятности,  и  просто  хотела  утешить  его?
Конечно, она была страшно пьяна... Рональд Бивербрук... А  как  колыхались
цветы на ее платье, когда она  шла  в  туалетную  комнату...  Если  бы  он
задержался в кафе, то сейчас, вероятно, уже лежал  бы  в  ее  постели  под
теплым одеялом, уютно  пристроившись  рядышком  с  ней,  -  такой  полной,
мягкой, белой, - и снова  слышал  бы  запах  лука,  джина  и  малины.  Ной
почувствовал острое сожаление при мысли, что вместо этого он оказался  вот
тут, в голой комнате, наедине с мертвым стариком... Если бы дело  обстояло
наоборот, если бы он, Ной, был мертв, а  старик  жив  и  получил  подобное
предложение, он, конечно, нагрузился бы виски "Четыре розы"  и  уже  давно
лежал бы в постели с этой блондинкой... Но разве  можно  так  думать!  Ной
тряхнул головой. Ведь это же его отец, человек,  который  дал  ему  жизнь!
Боже мой, неужели, старея, он будет превращаться в такого же болтуна,  как
Джекоб?
   Усилием воли Ной заставил себя взглянуть на мертвого отца и с минуту не
спускал взгляда с его лица. Он думал,  что  в  новогоднюю  ночь  покинутый
всеми человек имеет право  ожидать,  что  хотя  бы  его  единственный  сын
прольет над ним слезу. Ной попытался заплакать, но не смог.
   С тех пор как он стал достаточно взрослым. Ной редко думал об  отце,  а
если иногда и думал, то  с  озлоблением.  Но  сейчас,  глядя  на  бледное,
морщинистое лицо, смотревшее на него  с  подушки,  гордое  и  благородное,
похожее на каменное изваяние (таким и представлял себя Джекоб на  смертном
одре), Ной заставил себя сосредоточиться на мысли об отце.
   Многое довелось испытать Джекобу, прежде чем он оказался в этой  тесной
комнатушке на берегу Тихого  океана.  Покинув  грязные  улицы  Одессы,  он
пересек Россию, Балтийское море, океан и попал  в  суматошный,  грохочущий
Нью-Йорк. Ной  закрыл  глаза  и  представил  себе  отца  молодым,  гибким,
стремительным, с красивым лбом и хищным носом.  Он  легко  и  свободно,  с
блеском прирожденного оратора изъяснялся  по-английски.  Его  живые  глаза
вечно что-то искали; бродя по многолюдным улицам, он постоянно улыбался. У
него всегда была наготове дерзкая улыбка - и для девушек, и для партнеров,
и для клиентов.
   Ной представил себе отца во время его блужданий по югу,  в  Атланте,  в
Таскалузе. Уверенный в себе, нечестный  и  нечистый  на  руку,  Джекоб,  в
сущности, никогда особенно  не  интересовался  деньгами:  он  добывал,  их
всякими сомнительными путями и тут же без сожаления транжирил. Посмеиваясь
и дымя дешевой сигарой, он появлялся то в одном конце страны, то в другом,
то в Миннесоте, то в Монтане. Его хорошо знали  в  кабачках  и  в  игорных
домах. Он мог  рассказать  неприличный  анекдот  и  тут  же  процитировать
что-нибудь из библии. В Чикаго,  после  женитьбы  на  матери  Ноя,  Джекоб
некоторое время был нежным и ласковым, серьезным  и  заботливым.  Возможно
даже, что в то время, заметив пробивающуюся на висках седину и прощаясь  с
молодостью,  он   всерьез   подумывал   остепениться,   стать   порядочным
человеком...
   Ной  вспомнил  и  о  том,  как  некогда  Джекоб,  сидя  после  обеда  в
обставленной плюшевой мебелью  гостиной,  сочным  баритоном  напевал  ему:
"Как-то раз, в веселый полдень мая, проходил я через парк гуляя..."
   Ной встряхнул головой. Где-то глубоко в его сознании зазвучал молодой и
сильный голос: "...в  веселый  полдень  мая",  и  он  не  сразу  смог  его
заглушить.
   По мере того как Джекоб старел, он  опускался  все  ниже  и  ниже.  Его
убогие предприятия становились все более жалкими, его очарование поблекло,
росло количество  врагов.  Казалось,  весь  свет  ополчился  против  него.
Неудача в Чикаго, неудача  в  Сиэтле,  неудача  в  Балтиморе  и,  наконец,
неудача здесь, в Санта-Монике, в его последнем жалком прибежище... "Я  жил
отвратительно, всех обманывал и вогнал в могилу жену. У меня  только  один
сын, и нет никакой надежды, что из него выйдет толк. Я  банкрот..."  Мысль
об  обманутом  брате,  испускающем  последний  вздох   в   пламени   печи,
преследовала Джекоба через годы и океаны.
   Ной уставился на отца  сухими  глазами.  Он  увидел,  что  рот  старика
открыт, словно он  вот-вот  заговорит.  Шатаясь,  Ной  подошел  к  отцу  и
попытался  закрыть  ему  рот.  Но  Джекоб,  упрямый  старик,   всю   жизнь
противоречивший своим родителям, учителям, брату, жене, компаньонам, сыну,
любовницам, и на этот раз остался верен себе и упорно не  хотел  закрывать
рот.
   Ной отошел от кровати. Бледные,  жалкие  губы  старика  под  свисающими
седыми усами так и остались полураскрытыми.
   И впервые после смерти отца Ной разрыдался.



4

   Восседая с каской  на  голове  в  маленьком  открытом  разведывательном
автомобиле, Христиан испытывал чувство неловкости, словно он  не  тот,  за
кого себя выдает. Они  весело  мчались  по  обсаженной  деревьями  дороге.
Небрежно положив на колени автомат, он ел вишни, набранные  в  саду  около
Мо. Где-то впереди, за невысокими зелеными холмами, лежал Париж.  Христиан
понимал, что в глазах французов, которые, должно  быть,  рассматривали  их
из-за закрытых ставень каменных  домов,  стоящих  у  дороги,  он  выглядел
завоевателем, суровым воином, сокрушающим все на своем пути. Между тем ему
пока еще не довелось услышать ни одного выстрела, а война  в  этих  местах
уже кончилась.
   Христиан повернулся к сидевшему позади  Брандту,  намереваясь  завязать
разговор. Брандт, фотограф одной  из  рот  пропаганды,  пристроился  к  их
разведывательному отряду еще в  Меце.  Этот  болезненный,  интеллигентного
вида человек до войны был захудалым живописцем. Христиан подружился с  ним
в Австрии, куда