с каждой минутой.


   Залитый лучами яркого осеннего солнца, Берлин  был  чудесен.  Вообще-то
Христиан не очень любил этот город, но сегодня, проходя по  его  улицам  с
чемоданом в руке, он  с  удовольствием  отметил,  что  царящая  в  столице
атмосфера какой-то уверенности и собранности, щегольская,  отлично  сшитая
форма военных и элегантные костюмы штатских, заметный во всем дух бодрости
и довольства приятно отличаются от серости и  скуки  французских  городов,
где он провел последний год.
   Христиан вынул из кармана бумажку с адресом  фрау  Гарденбург  и  вдруг
вспомнил, что забыл доложить о том небритом сапере, которого  отчитывал  в
кафе. Ну ничего, он сделает это, когда вернется.
   Христиан размышлял, как ему поступить: найти сначала место в  гостинице
или сразу же отнести сверток жене Гарденбурга. В конце  концов  он  решил,
что  в  первую  очередь  займется  свертком,  разделается   с   поручением
лейтенанта, а потом целые две недели будет сам себе хозяин и  над  ним  не
будут висеть никакие  обязанности,  связанные  с  тем  миром,  который  он
оставил в Ренне. Шагая по солнечным улицам, Христиан неторопливо обдумывал
программу своего отпуска. Во-первых, концерты и театры.  Есть  специальные
бюро, где солдатам бесплатно дают билеты: ему ведь нужно экономить деньги.
Жаль, что сейчас еще рано ходить на лыжах, это было  бы  лучше  всего.  Но
Христиан ни за что не решился бы опоздать из отпуска. Он давно уже уяснил,
что в армии всякое промедление смерти подобно и что если он  с  опозданием
вернется в полк, то  уже  никогда  не  сможет  рассчитывать  на  получение
отпуска.
   Гарденбурги жили в новом внушительного вида здании.  В  подъезде  стоял
швейцар в униформе, пол вестибюля  покрывали  толстые  ковры.  В  ожидании
лифта  Христиан  с  удивлением  спрашивал  себя,  как  это  жена  простого
лейтенанта ухитряется жить так шикарно.
   Лифт остановился на четвертом этаже, Христиан отыскал нужную квартиру и
позвонил. Дверь приоткрылась, и он увидел перед собой какую-то  блондинку.
Волосы у  нее  были  растрепаны,  она  выглядела  так,  будто  только  что
поднялась с постели.
   - Да? - сухо и неприязненно спросила она. - Что вам нужно?
   - Я унтер-офицер Дистль  из  роты  лейтенанта  Гарденбурга,  -  ответил
Христиан и подумал: "Неплохо, видно, ей живется,  валяется  в  постели  до
одиннадцати часов".
   - В самом деле? - насторожилась женщина, все еще не  решаясь  полностью
открыть  дверь.  На  ней  был  стеганый   халат   из   пурпурного   шелка.
Нетерпеливыми, грациозными движениями женщина то и дело поправляла  упрямо
спускавшиеся на глаза волосы, и Христиан не  мог  не  отметить  про  себя:
"Недурная штучка у лейтенанта, совсем недурная!"
   - Я только что приехал в отпуск, - неторопливо,  чтобы  успеть  получше
рассмотреть фрау Гарденбург, объяснял Христиан. Это была высокая женщина с
гибкой талией и пышным, красивым бюстом, выделявшимся даже под халатом.  -
Лейтенант попросил меня передать вам подарок от него.
   Несколько секунд женщина задумчиво смотрела на Христиана.  У  нее  были
большие, холодные серые глаза, взгляд которых показался Христиану  слишком
уж расчетливым и взвешивающим. Наконец она решилась улыбнуться.
   - Ах так! - воскликнула она,  и  в  ее  голосе  прозвучали  приветливые
нотки. - Я вас знаю. Вы тот серьезный, что на ступенях Оперы.
   - Что? - опешил Христиан.
   - Помните снимок, сделанный в день падения Парижа?
   - Ах, да! - вспомнил Христиан и улыбнулся.
   - Так заходите же... - Она взяла его за руку и  потянула  за  собой.  -
Возьмите свой чемодан. Как  это  мило  с  вашей  стороны  навестить  меня!
Заходите, заходите...
   В огромной гостиной с большим, зеркального стекла окном, выходившим  на
соседние крыши, царил неописуемый беспорядок. На  полу  валялись  бутылки,
стаканы, окурки сигар и сигарет, на  столе  стоял  разбитый  бокал,  а  по
стульям  были  разбросаны  различные  предметы  дамского   туалета.   Фрау
Гарденбург обвела взглядом эту картину и сокрушенно покачала головой.
   - Ужасно, не правда ли? Но сейчас невозможно держать горничную.  -  Она
переставила с одного стола на другой какую-то бутылку,  высыпала  в  камин
содержимое  пепельницы,  потом  снова  посмотрела  вокруг  и  в   отчаянии
воскликнула: - Нет, не могу! Я просто не могу! - и бессильно опустилась  в
глубокое кресло, вытянув длинные голые ноги в  красных  на  меху  домашних
туфлях с высокими каблуками.
   - Садитесь, унтер-офицер, - пригласила она, - и не  обращайте  внимания
на этот хаос. Я все время твержу себе,  что  во  всем  виновата  война.  -
Женщина засмеялась. - После войны я буду жить совсем  по-другому  и  стану
образцовой домашней хозяйкой, у которой каждая булавка  будет  иметь  свое
место. Ну, а пока... - она жестом обвела комнату, - пока лишь  бы  выжить.
Лучше расскажите мне о лейтенанте.
   - Ну что ж, -  начал  Христиан,  тщетно  пытаясь  вспомнить  что-нибудь
хорошее или забавное о Гарденбурге и  не  проболтаться,  что  у  него  две
любовницы в Ренне и что он один из наиболее крупных и  наглых  спекулянтов
во всей Бретани. - Ну  что  ж,  как  вам,  очевидно,  известно,  он  очень
недоволен...
   - Ах, да! -  оживилась  фрау  Гарденбург,  наклоняясь  к  Христиану.  -
Подарок! Где же подарок?
   Христиан неловко  рассмеялся,  подошел  к  чемодану  и  вынул  сверток.
Наклоняясь над чемоданом, он чувствовал на себе  пристальный  взгляд  фрау
Гарденбург. Христиан повернулся к ней, но она не опустила глаз, вводя  его
в смущение своим прямым, вызывающим взглядом. На  губах  у  нее  появилась
едва заметная, двусмысленная улыбка. Христиан вручил ей сверток,  но  фрау
Гарденбург даже не взглянула на него, все с тем же упорством  гипнотизируя
Христиана взглядом.  "Она  похожа  на  индианку,  -  подумал  Христиан.  -
Настоящая дикая индианка".
   - Благодарю вас, -  наконец  сказала  она  и,  отвернувшись,  быстрыми,
нервными движениями длинных пальцев с  наманикюренными  ногтями  разорвала
серую помятую бумагу. - Кружево, - равнодушно проговорила она. -  У  какой
вдовы он его украл.
   - Что?!
   - Ничего, так!  -  засмеялась  фрау  Гарденбург  и,  словно  извиняясь,
дотронулась до плеча Христиана. - Я не хочу  подрывать  авторитет  мужа  в
глазах его подчиненных. - Она набросила кружево на голову,  и  его  мягкие
черные складки красиво оттенили ее прямые светлые  волосы.  -  Ну  как?  -
спросила  она,  близко  наклоняясь  к  Христиану.  Дистль  был  достаточно
опытным, чтобы понять выражение ее лица. Он шагнул к фрау Гарденбург,  она
протянула к нему руки, и Христиан поцеловал ее.
   Женщина резко  повернулась  и,  не  оглядываясь,  не  снимая  с  головы
свисавшего до талии кружева, пошла в спальню.
   "Ручаюсь, - подумал Христиан, направляясь вслед за ней, - что эта будет
поинтереснее Коринны..."


   Постель была смята. На полу стояли  два  стакана,  а  на  стене  висела
фривольная картина: обнаженный пастушок на склоне холма  домогается  любви
мускулистой пастушки. Фрау Гарденбург  была  лучше  Коринны,  лучше  любой
другой женщины, с которой Христиан когда-либо имел связь; она  была  лучше
американских студенток, приезжавших в Австрию  кататься  на  лыжах;  лучше
английских леди, которые по  ночам  тайком  убегали  из  своих  отелей  на
свидания; лучше полногрудых девственниц его юности;  лучше  девиц  легкого
поведения  из  парижских  кафе;  лучше  всех  женщин,  которых  когда-либо
рисовало его  воображение.  "Хотел  бы  я,  -  с  мрачным  юмором  подумал
Христиан, - чтобы лейтенант поглядел на меня сейчас".
   Усталые и пресыщенные, они лежали рядом на кровати, посматривая на свои
освещенные лунным светом тела.
   - Я ждала твоего прихода с того самого дня, как увидела эту фотографию,
- заговорила фрау Гарденбург. Она перегнулась через край кровати и достала
наполовину опорожненную бутылку. - Пойди принеси из ванной чистые стаканы.
   Христиан послушно встал с кровати.  В  ванной  сильно  пахло  туалетным
мылом, на полу лежала куча грязного розового белья. Разыскав  стаканы,  он
возвратился в комнату.
   -  Дойди  до  двери  и  медленно  вернись  ко  мне,  -  попросила  фрау
Гарденбург.
   Смущенно улыбаясь, Христиан со  стаканами  в  руках  вернулся  к  двери
ванной комнаты и медленно  пошел  обратно  по  толстому  ковру,  испытывая
неловкость под испытующим взглядом женщины.
   - В Берлине так  много  толстых  старых  полковников,  -  сказала  фрау
Гарденбург, - что я уже забыла, как  выглядит  настоящий  мужчина.  -  Она
взяла с пола бутылку. - Водка. Один друг привез мне три бутылки из Польши.
   Сидя на краю кровати, он держал стаканы, пока она наливала водку. Потом
она поставила открытую бутылку на пол. Крепкая жидкость обожгла ему горло.
Женщина осушила свой стакан одним духом.
   - Ну, вот мы и ожили, - сказала она, снова  потянулась  за  бутылкой  и
молча наполнила стаканы. - Долго же ты добирался до  Берлина,  -  добавила
она, чокаясь с Христианом.
   - Я был идиотом. Я не знал, что так получится, - усмехнулся Христиан.
   Они выпили. Женщина бросила свой стакан  на  пол  и  привлекла  к  себе
Христиана.
   - Через час мне нужно уходить, - прошептала она.
   Потом, когда, все еще лежа в  кровати,  они  допили  бутылку,  Христиан
встал и отыскал в шкафу другую. Шкаф был заставлен самыми разными  винами.
Тут была водка из Польши и России, виски, захваченное у  англичан  в  1940
году, шампанское, коньяк и бургундское в соломенных плетенках, палинка  из
Венгрии и аквавита, шартрез и херес, бенедиктин и  белое  бордо.  Христиан
открыл бутылку и поставил ее на пол у кровати - женщине оставалось  только
протянуть  руку,  чтобы  взять  ее.  Она  мрачно  смотрела  на   Христиана
полупокорными, полуненавидящими глазами.
   "Самое волнующее в этой женщине, - внезапно решил  Христиан,  опускаясь
на  кровать,  -  ее  взгляд.   Наконец-то   война   принесла   мне   нечто
запоминающееся!"
   - Сколько ты намерен еще пробыть  здесь?  -  спросила  фрау  Гарденбург
своим низким голосом.
   - В постели?
   - В Берлине, - засмеялась она.
   - Я... - начал было Христиан и умолк. Он хотел сказать, что  собирается
прожить в Берлине неделю, а потом уехать на неделю домой,  в  Австрию,  но
передумал. - Я пробуду здесь две недели.
   - Хорошо, - с мечтательным видом ответила женщина и  провела  рукой  по
его коже. - Хорошо, но не совсем. Пожалуй, я переговорю кое с кем из своих
друзей в военном  министерстве.  Неплохо  будет,  если  тебя  переведут  в
Берлин. Как ты думаешь?
   - Я думаю, - с расстановкой  ответил  Христиан,  -  что  это  блестящая
мысль.
   - А сейчас давай выпьем еще. Если бы не война, я так бы  и  не  узнала,
что такое водка. - Фрау Гарденбург засмеялась и снова налила ему вина.
   - Сегодня вечером после двенадцати. Хорошо?
   - Да.
   - У тебя нет другой женщины в Берлине?
   - Нет, другой женщины у меня нигде нет.
   - Бедный унтер-офицер! Бедный лгунишка!  А  у  меня  есть  лейтенант  в
Лейпциге, полковник в Ливии, капитан в Абвиле, еще один в Праге,  майор  в
Афинах, генерал на Украине. Я уж не говорю о муже - лейтенанте в  Ренне...
Так, значит, после двенадцати?
   - Да.
   -  Война...  Она  разбросала  всех  моих  любовников.   Ты   -   первый
унтер-офицер, с которым я познакомилась во время войны. Ты гордишься этим?
   - Чепуха.
   Она захихикала.
   - Сегодняшний вечер я провожу с одним полковником. Он  должен  подарить
мне манто из соболей, которое привез  из  России.  Представляешь,  как  он
изумится, если я  вздумаю  сказать  ему,  что  дома  меня  ждет  маленький
унтер-офицер?
   - А ты не говори.
   - Я только намекну. Сначала, конечно, получу манто, а уж  потом  сделаю
маленький грязненький намек... Пожалуй, я заставлю их  произвести  тебя  в
лейтенанты. Такой способный молодой человек! - Женщина снова хихикнула.  -
Я вижу, ты смеешься. А я могу сделать это  -  нет  ничего  проще...  Давай
выпьем за лейтенанта Дистля.
   Они выпили за лейтенанта Дистля.
   -  Что  ты  будешь  делать  сегодня  днем?  -   поинтересовалась   фрау
Гарденбург.
   - Ничего особенного. Гулять, ждать полуночи.
   - Пустая трата времени. Лучше купи-ка мне маленький подарок. -  Женщина
встала, взяла со стола кружево и набросила его на голову.  -  Булавка  или
небольшая брошка будет здесь очень  хороша,  -  сказала  она,  придерживая
кружево под подбородком. - Правда?
   - Да.
   - На углу Тауентцинштрассе и Курфюрстендамм  есть  хороший  магазинчик.
Там продается гранатовая булавка. Мне кажется, она вполне подойдет. Можешь
заглянуть в этот магазин.
   - Обязательно.
   - Ну и чудесно. - Женщина,  улыбаясь,  скользящей  походкой  подошла  к
кровати и, опустившись на одно колено, поцеловала его в шею. - Со  стороны
лейтенанта было очень, очень мило послать мне кружево! - прошептала она. -
Я должна написать ему и  сообщить,  что  оно  благополучно  доставлено  по
назначению.


   Христиан отправился в магазин на  Тауентцинштрассе  и  купил  небольшую
гранатовую булавку. Он держал ее в  руке,  пытаясь  представить,  как  она
будет выглядеть на фрау Гарденбург, и ухмыльнулся, вспомнив, что не  знает
даже имени  этой  женщины.  Булавка  стоила  двести  сорок  марок,  однако
Христиан решил, что сэкономит на чем-нибудь другом. Он нашел около вокзала
маленький, дешевый пансион  и  оставил  там  чемодан.  Это  было  грязное,
переполненное солдатами заведение, но Христиан не придавал этому  большого
значения, поскольку он не собирался бывать здесь часто.
   Матери Христиан послал  телеграмму,  сообщив,  что  не  может  приехать
домой, и попросил одолжить двести марок. С тех пор,  как  ему  исполнилось
шестнадцать лет, Христиан впервые обращался к матери с подобной  просьбой,
но он знал, что в этом году его семья неплохо зарабатывает и  такая  сумма
не обременит ее.
   Вернувшись в пансион, Христиан  лег  и  попытался  уснуть,  но  тщетно:
утреннее приключение не выходило у него из  головы.  Он  встал,  переменил
белье, побрился и вышел из пансиона. Часы показывали половину шестого,  на
улице еще было  светло.  Христиан  медленно  пошел  по  Фридрихштрассе,  с
довольной улыбкой прислушиваясь к  доносящейся  со  всех  сторон  немецкой
речи. Щебетавшие на углах девицы  пытались  привлечь  его  внимание  и  не
скупились на  откровенные  приглашения,  но  он  лишь  отрицательно  качал
головой. Он не мог не заметить, как хорошо одеты  эти  особы  -  настоящие
меха, прекрасно сшитые пальто.
   "Кому-кому, - подумал Христиан, - а девицам  легкого  поведения  захват
Франции пошел на пользу".
   Не спеша, стараясь продлить удовольствие, Христиан  двигался  в  толпе,
больше чем когда-либо раньше уверенный в том, что Германия победит. Серый,
унылый Берлин сейчас показался ему веселым, энергичным и несокрушимым.
   "Улицы Лондона или Москвы, - подумал он, -  наверно,  выглядят  сегодня
совсем иначе. Каждому солдату следовало бы проводить  здесь  свой  отпуск,
это оказало бы благотворное влияние на  всю  армию.  Конечно,  -  мысленно
улыбнулся  Христиан,  -  было  бы  совсем  здорово,  если  бы  к   каждому
отпускнику,  едва  он  сойдет  с  поезда,  прикрепляли  какую-нибудь  фрау
Гарденбург и выдавали по полбутылки водки, но об этом пусть уж позаботится
интендантство".
   Христиан купил газету и зашел в кафе выпить пива.
   Он читал  газету,  и  в  ушах  его  гремела  победная  музыка  духового
оркестра. Торжествующие сообщения о тысячах русских, захваченных в плен, о
ротах, разгромивших целые батальоны на Северном фронте, о рейдах  танковых
подразделений, которые по целым неделям, не имея никакой связи с  главными
силами, громили тылы противника. Тут же была напечатана  статья  какого-то
отставного  генерал-майора,  который,  тщательно  анализируя   обстановку,
предупреждал против излишнего  оптимизма.  Ранее  чем  через  три  месяца,
заявлял он, Россия не капитулирует,  и  необоснованные  утверждения  о  ее
близком крахе только наносят вред моральному состоянию фронта  и  тыла.  В
передовой статье газета выступала с предупреждением по адресу Турции и США
и самоуверенно заявляла, что американцы не дадут  втянуть  себя  в  войну,
поскольку прекрасно понимают, что  она  их  вовсе  не  касается.  Христиан
торопливо просмотрел газету,  пробегая  только  первые  строчки  статей  и
заметок. Он в отпуске и не желает думать о подобных вещах хотя бы эти  две
недели.
   С наслаждением потягивая пиво (хотя, по правде говоря,  оно  показалось
ему водянистым), ощущая приятную  усталость  в  теле,  Христиан  время  от
времени отрывался от газеты и посматривал на оживленные пары за  соседними
столиками. За одним из них сидели хорошенькая девушка и военный  летчик  с
двумя золотыми нашивками на груди. При взгляде на летчика Христиан  ощутил
мимолетное чувство  зависти.  Насколько  же  приятнее  должны  казаться  и
отпуск, и это кафе человеку, вновь  почувствовавшему  под  ногами  твердую
землю после жарких  воздушных  боев,  чем  ему,  оставившему  позади  лишь
полицейские  казармы,  язвительные  насмешки  лейтенанта  Гарденбурга   да
двуспальную кровать Коринны, жены французского капрала.
   "Нет,  я  должен  переговорить  с  полковником  Мейстером  из  военного
министерства, - подумал Христиан без  особой,  впрочем,  уверенности,  что
выполнит свое решение. - Пусть меня переведут в действующую армию. Да, да.
Я схожу к нему через несколько дней, как только прояснится обстановка..."
   Христиан отыскал страницу, посвященную музыке. В этот вечер должно было
состояться четыре концерта. С какой-то тоскливой радостью он прочитал, что
на одном из них будет исполняться квинтет с кларнетом Моцарта.
   "Вот туда я и отправлюсь: лучший способ убить время до полуночи".
   Швейцар в вестибюле дома, где находилась квартира Гарденбургов, сообщил
ему:
   - Фрау еще не вернулась, но я получил распоряжение впустить вас.
   Они поднялись в лифте, причем оба хранили серьезный, невозмутимый  вид.
Швейцар открыл квартиру своим ключом и деловито сказал:
   - Доброй ночи, господин унтер-офицер!
   Христиан медленно вошел в квартиру. Шторы были задернуты, и горел свет.
После его  ухода  гостиную  прибрали,  и  теперь,  обставленная  по  самой
последней моде, она выглядела нарядной.
   "Глядя на Гарденбурга, - философствовал Христиан, - никак  нельзя  себе
представить, что он мог жить  в  такой  квартире.  Его  образ  связывается
скорее со старой темной мебелью, жесткими стульями, плюшем и  полированным
орехом".
   Христиан прилег на кушетку. Он чувствовал себя усталым, музыка  нагнала
на него тоску. В переполненном зале было слишком  жарко,  и  после  первых
приятных минут его стало неудержимо клонить ко  сну.  Исполнение  казалось
ему серым и безвкусным, он почти не слушал музыку: перед его полузакрытыми
глазами неотступно стоял  образ  фрау  Гарденбург,  стройной,  обнаженной.
Христиан с наслаждением вытянулся на кушетке и сразу же уснул.
   Его разбудили чьи-то голоса. Христиан открыл глаза  и  взглянул  вверх,
щурясь от яркого света. Фрау Гарденбург стояла около  кушетки  с  какой-то
женщиной и с улыбкой смотрела на него.
   - Мой бедный, усталый  унтер-офицер!  -  воскликнула  фрау  Гарденбург,
наклоняясь и целуя его. На ней было дорогое манто.  От  нее  пахло  вином.
Судя по ее потемневшим, расширенным зрачкам, она была  пьяна,  но  усилием
воли старалась не  поддаваться  опьянению.  Она  полулегла  на  кушетку  и
положила свою голову рядом с головой Христиана.
   - Дорогой, я привела с собой  приятельницу.  Элоиза,  это  унтер-офицер
Дистль.
   Элоиза улыбнулась ему. Ее глаза тоже блестели каким-то неясным,  ровным
светом. Не снимая пальто, она опустилась в большое кресло.
   - Элоиза живет очень далеко, она не поедет сегодня домой,  -  объяснила
фрау Гарденбург, - а будет ночевать здесь. Вы понравитесь друг другу.  Она
все о тебе знает.
   Фрау Гарденбург подняла руки, и мягкие, широкие рукава манто  скатились
к ее плечам.
   -