за  ремень  соседа.  Они  лежали  за  изгородью,
готовясь  пересечь  узкую  мощеную  дорогу,   когда   отчетливо   услыхали
размеренное шарканье ног приближающихся людей.
   Через  некоторое  время  показалась  колонна  американцев   человек   в
шестьдесят. Они шли медленно, вразвалку, еле волоча ноги. Их  сопровождали
шесть немцев, вооруженных автоматами. Они прошли в десяти шагах от Ноя. Он
внимательно вглядывался в лица, на которых прочел смешанное чувство  стыда
и облегчения и то ли непроизвольное,  то  ли  нарочитое  выражение  тупого
безразличия. Пленные не смотрели ни друг на друга, ни на конвоиров, ни  на
окружающую природу. Окутанные сырой предрассветной  дымкой,  они  медленно
плелись в  каком-то  тупом  раздумье,  и  негромкое,  нестройное  шарканье
ботинок было единственным звуком, сопровождавшим их шествие. Пленным  идти
было значительно легче, чем конвоирам, так как у них не было ни  винтовок,
ни ранцев, ни снаряжения. Колонна  прошла  совсем  рядом,  и  Ной  не  мог
отделаться  от  какого-то   странного   чувства   при   виде   шестидесяти
американских солдат, шагающих в некоем подобии строя  по  дороге,  засунув
руки в карманы, безоружных, не обремененных никакой ношей.
   Они прошли по дороге и  исчезли  из  виду,  звук  их  шагов  постепенно
замирал среди покрытых росой живых изгородей.
   Ной повернулся и поглядел на своих товарищей. Приподняв головы, они все
еще смотрели туда,  где  скрылись  пленные.  Лица  Бернекера  и  Каули  не
выражали ничего, кроме какой-то неясной зачарованности и любопытства. Но у
Райкера было какое-то странное выражение лица. Ной взглянул на него и  тут
же  понял,  что  на  лице  Райкера,  покрытом  грязной  щетиной,   в   его
покрасневших и опухших глазах было  то  же  смешанное  выражение  стыда  и
облегчения, которое он видел на лицах только что прошедших солдат.
   -  Я  хочу  вам  что-то  сказать,  ребята,  -  сказал  Райкер  каким-то
изменившимся, сиплым голосом. - Мы действуем неправильно. - Он не  смотрел
ни на Ноя, ни на других; его взгляд был устремлен на дорогу. - Нам никогда
не прорваться к своим, если мы  будем  держаться  все  вместе,  вчетвером.
Единственный выход - разделиться и пробираться поодиночке. - Он  замолчал.
Никто не проронил ни слова.
   Райкер пристально смотрел на дорогу. В его ушах, в его памяти  все  еще
звучало мерное шарканье ног пленных американцев.
   - Надо же понимать, - хрипло сказал Райкер. -  Четыре  парня  вместе  -
слишком уж большая мишень, а один всегда может хорошо спрятаться. Не знаю,
как вы, а я пойду своей дорогой. Райкер ждал какого-нибудь ответа, но  все
молчали. Они лежали на мокрой траве у самой изгороди,  на  их  лицах  было
написано безразличие.
   - Ну что ж, другого такого случая не будет,  -  проговорил  Райкер.  Он
встал  и  после  короткого  колебания  полез  через  изгородь.   Все   еще
полусогнувшись, он остановился на обочине  дороги,  огромный,  похожий  на
медведя. Его толстые, сильные руки с черными от  грязи  ладонями  неуклюже
свисали, доставая почти до колен. Затем он зашагал по дороге в ту сторону,
куда ушли пленные.
   Ной и остальные двое  наблюдали  за  Райкером.  По  мере  того  как  он
удалялся, его фигура распрямлялась. Было в ней что-то  необычное,  но  Ной
никак не мог понять, что именно. Потом,  когда  Райкер  был  уже  шагах  в
пятидесяти и зашагал быстро и энергично, Ной, наконец, понял в  чем  дело.
Райкер был без оружия. Ной посмотрел на то место,  где  только  что  лежал
Райкер. Его винтовка валялась на траве, ствол был забит грязью.
   Ной снова взглянул на Райкера. Большая неуклюжая  фигура  с  каской  на
голове над широченными плечами двигалась теперь очень быстро, почти бегом.
Когда он дошел до первого поворота дороги, его руки нерешительно поднялись
вверх и застыли над головой. Так он и скрылся с глаз Ноя - бегущий  рысцой
с высоко поднятыми над головой руками.
   - Одного солдата можно вычеркнуть, - сказал Бернекер. Он  дотянулся  до
брошенной винтовки, машинально вынул из нее обойму,  отвел  назад  затвор,
достал из патронника патрон и положил его вместе с обоймой себе в карман.
   Ной встал, за ним поднялся Бернекер.  Каули  колебался.  Потом,  тяжело
вздохнув, он тоже поднялся.
   Ной  полез  через  изгородь  и  пересек  дорогу.  Двое  других   быстро
последовали за ним.
   Откуда-то издалека, со стороны побережья, был  слышен  непрекращающийся
грохот орудий. "Во всяком случае, -  подумал  Ной,  медленно  и  осторожно
пробираясь вдоль изгороди, - во всяком  случае,  наша  армия  все  еще  во
Франции".


   Дом и прилегающий к нему  коровник  казались  необитаемыми.  Во  дворе,
задрав ноги, лежали две дохлые коровы, начинавшие уже раздуваться.  Однако
большое серое каменное здание, на которое они смотрели через край  канавы,
где лежали, выглядело мирным и безопасным.
   Они уже совсем обессилели-и шли  как  одурманенные,  в  каком-то  тупом
оцепенении, медленно передвигая ноги и то и дело припадая к земле. Ной был
уверен, что, если бы сейчас потребовалось бежать, он не смог бы сделать ни
шагу. Несколько раз они видели немцев, часто слышали их голоса, а  однажды
- Ной не сомневался в этом - два немца на мотоцикле заметили их как раз  в
тот момент, когда они бросились  ничком  на  землю.  Однако  немцы  только
немного сбавили скорость, посмотрели  в  их  сторону  и  продолжали  путь.
Трудно было понять,  что  именно  -  страх  или  высокомерное  безразличие
удержало немцев от того, чтобы преследовать их.
   Каули двигался с трудом, он  тяжело  дышал,  из  его  ноздрей  с  шумом
вырывался воздух. Перелезая через  изгороди,  он  дважды  падал.  Он  тоже
пытался бросить свою винтовку, и Ною с Бернекером  пришлось  целых  десять
минут уговаривать его не делать этого. С полчаса Бернекер  тащил  винтовку
Каули вместе со своей, пока тот не попросил ее обратно.
   Надо было отдохнуть. Они не спали уже  два  дня  и  со  вчерашнего  дня
ничего не ели, а коровник и дом выглядели такими надежными.
   - Снимите каски и оставьте их здесь, - сказал Ной. -  Станьте  во  весь
рост и идите не спеша.
   Чтобы  достигнуть  коровника,  надо  было  пройти  шагов  семьдесят  по
открытому полю. Если идти непринужденно, то, пусть даже их и  заметят,  их
могут принять за немцев.  К  тому  времени  уже  стало  обычным,  что  Ной
принимал  решения   и   отдавал   приказания.   Остальные   беспрекословно
подчинялись.
   Они встали  и  с  винтовками  на  ремень  двинулись  по  направлению  к
коровнику, стараясь идти как можно непринужденнее. Атмосферу  безмолвия  и
необитаемости, царившую вокруг зданий, подчеркивали доносившиеся  издалека
звуки канонады. Дверь в коровник была открыта. Они  прошли  мимо  начавших
разлагаться трупов  коров  и  вошли  внутрь.  Ной  огляделся.  Он  заметил
лестницу, которая вела сквозь пыльный мрак вверх, на сеновал.
   - Полезли наверх, - сказал Ной.
   Первым медленно полез Каули. За ним молча начал  карабкаться  Бернекер.
Ной ухватился за перекладину лестницы и глубоко вздохнул. Потом  посмотрел
вверх.  Он  насчитал  двенадцать  перекладин.  Ной  покачал  головой:  это
казалось ему непреодолимым препятствием. Но он все же  полез,  отдыхая  на
каждой перекладине. Лестница была рассохшаяся и  старая,  запах  коровника
становился все тяжелее, пыль все сгущалась по мере того, как он поднимался
наверх. Ной чихнул и чуть не  упал.  На  последней  перекладине  он  долго
отдыхал, собираясь с силами, чтобы сделать  последний  бросок  на  чердак.
Бернекер встал на колени и, подхватив его  под  мышки,  с  силой  подтянул
кверху. Ной, наконец, взобрался на сеновал и повалился на пол, благодарный
Бернекеру и удивленный его силой.  Он  сел,  потом  подполз  к  маленькому
окошку в дальней стороне чердака  и  выглянул  наружу.  Ярдах  в  пятистах
заметно было какое-то оживление: двигались  грузовики,  шныряли  маленькие
фигурки. Впрочем, сверху все это  выглядело  таким  далеким  и  совсем  не
опасным.
   В полумиле виднелось зарево пожара: медленно догорал крестьянский  дом,
но и это казалось обыденным и не имеющим значения. Ной отвернулся от  окна
и замигал глазами. Бернекер и Каули вопросительно смотрели на него.
   - Вот мы и нашли себе дом, - сказал Ной. Он глупо  заулыбался,  считая,
что сказал что-то умное и ободряющее.  -  Не  знаю,  как  вы,  а  я  думаю
вздремнуть.
   Ной осторожно положил винтовку и растянулся на полу. Он  закрыл  глаза,
прислушиваясь, как устраиваются Каули и  Бернекер.  Он  заснул,  но  через
десять секунд проснулся, почувствовав, что солома  щекочет  ему  шею.  Ной
дернул  головой,  как  будто  разучился  управлять  своим  телом.   Где-то
поблизости упали два снаряда, и ему пришла в голову неприятная мысль,  что
одному из них надо  сторожить,  пока  спят  другие.  Он  решил,  что  надо
немедленно обсудить это с Каули и Бернекером, но тут же снова заснул.
   Когда он проснулся, было почти темно. Странный тяжелый грохот  наполнял
коровник, сотрясая стены  и  пол.  Ной  долго  лежал  не  шевелясь.  Какое
наслаждение растянуться на  ворохе  соломы,  вдыхая  сухой  аромат  старых
злаков и запах дохлой скотины, не  двигаться,  не  думать,  не  стремиться
узнать причину шума, не беспокоиться о том, что ты голоден и страдаешь  от
жажды, что находишься далеко от дома. Он осмотрелся. Бернекер и Каули  все
еще спали. Каули громко храпел, Бернекер спал  тихо.  В  сумеречном  свете
сеновала его лицо казалось детским, черты его смягчились. Ной поймал  себя
на том, что с нежной улыбкой смотрит  на  спокойно  и  безмятежно  спящего
Бернекера.  Потом  он  вспомнил,  где  они  находятся,   и   шум   снаружи
окончательно  привел  его  в  себя.  Мимо  их  убежища  двигались  тяжелые
грузовики, множество лошадей тащили поскрипывающие повозки.
   Ной медленно сел. Он подполз к  окну  и  выглянул.  Мимо  шли  немецкие
грузовики, в кузовах безмолвно  сидели  солдаты.  Они  направлялись  через
пролом в изгороди на соседнее поле, где другие машины и повозки  грузились
снарядами. Ной понял, что  перед  ним  большой  склад  боеприпасов  и  что
сейчас,  в  сгущающихся  сумерках,  когда  не  угрожает  опасность  налета
авиации, немецкие артиллерийские части подвозят боеприпасы для завтрашнего
боя. Сощурившись, чтобы лучше видеть сквозь дымку в  наступающей  темноте,
он наблюдал, как солдаты поспешно и молчаливо таскают длинные, похожие  на
корзины с провизией для пикника, плетенки с 88-миллиметровыми снарядами  и
грузят их на  машины  и  повозки.  Было  странно  видеть  такое  скопление
лошадей: они казались пришельцами из прежних войн. Эти  большие,  грузные,
терпеливые животные и люди, стоящие рядом, держа их за поводья,  выглядели
старомодными и неопасными.
   "Да-а, - невольно подумал Ной, - там, в дивизионной  артиллерии  дорого
бы дали, чтобы узнать об этом складе".  Он  пошарил  в  карманах  и  нашел
огрызок карандаша. Последний раз он писал им  на  десантном  судне  письмо
Хоуп... Сколько дней назад это было? Тогда  ему  казалось,  что  он  нашел
отличный способ забыть, где он находится, забыть о снарядах, искавших  его
в волнах океана. Но он так и не закончил письма. "Моя дорогая, я  думаю  о
тебе все время... (Обычные, банальные слова; казалось бы, в  такие  минуты
надо писать о чем-то более важном, о чем-нибудь, ранее скрытом в  тайниках
души.) Очень скоро мы пойдем  в  бой,  правда,  и  сейчас  мы  уже,  можно
сказать, в бою, хотя и трудно поверить, что во время боя можно сидеть  вот
так и писать письмо жене..." Он не  закончил  тогда  письма:  рука  начала
прыгать, и пришлось отложить в сторону и карандаш и письмо. Он обшарил все
карманы, но письма так и не нашел. Тогда он достал бумажник и  вытащил  из
него фотографию Хоуп с малышом. На  обратной  стороне  фотокарточки  рукой
Хоуп были написаны слова. "Несчастная мать и беззаботное дитя".
   Ной снова выглянул в  окно.  Примерно  в  полумиле  от  артиллерийского
склада, в створе с ним, виднелся шпиль  церкви.  Ной  тщательно  нанес  на
обратную сторону карточки церковь и отметил расстояние. Ярдах в пятистах к
западу виднелось четыре домика - их он тоже нанес на  схему  и  критически
посмотрел на нее. "Сойдет", - подумал он. Если  ему  удастся  когда-нибудь
добраться до своих, она  пригодится.  Он  взглянул  на  солдат,  аккуратно
складывавших плетенки под прикрытием деревьев примерно в восьмистах  ярдах
от церкви и в пятистах ярдах от четырех домиков. По другую  сторону  поля,
где находился склад, проходила асфальтированная дорога,  которую  он  тоже
нанес на схему, тщательно отметив все ее изгибы.  Потом  сунул  фотографию
обратно в бумажник. Он с новым интересом  обозревал  местность.  Некоторые
повозки и грузовики свернули на  проселочную  дорогу,  которая  пересекала
шоссе ярдах в шестистах от места, где он находился, потом они скрылись  из
виду за небольшой рощицей, но по другую сторону ее больше  не  появлялись.
"В этой рощице должна быть батарея, - подумал Ной. - Позднее  можно  будет
пойти и проверить самому. Это тоже может представить интерес для дивизии".
   Теперь он почувствовал нетерпение и жажду деятельности. Было невыносимо
сидеть здесь, держа все эти сведения в кармане, и знать, что, может  быть,
в каких-нибудь пяти милях отсюда дивизионные пушки бьют вслепую по пустому
полю. Он отошел от окна, приблизился к спящим товарищам и наклонился было,
чтобы  разбудить  Бернекера,  но  передумал.  Пусть  отдохнут  еще   минут
пятнадцать, пока совсем стемнеет и можно будет выбраться из коровника.
   Ной вернулся к  окну.  Как  раз  под  ним  проезжала  тяжело  груженная
повозка. Солдат медленно вел под уздцы лошадей, усердно мотавших головами.
Два других солдата шли по бокам поскрипывающей повозки; они были похожи на
крестьян, возвращающихся с поля после трудового дня. Они шли, не  поднимая
головы, в раздумье уставившись в землю, прямо  перед  собой.  Один  солдат
опирался рукой о край повозки.
   Повозка проскрипела по  направлению  к  складу.  Ной  тряхнул  головой,
отошел от окна и разбудил Бернекера и Каули.


   Они находились на берегу канала. Канал был не очень широким, но  трудно
было определить, насколько  он  глубок,  а  маслянистая  поверхность  воды
зловеще блестела в лунном свете. Они лежали шагах в десяти  от  берега  за
низкими кустиками, с опаской поглядывая на  покрытую  мелкой  рябью  воду.
Было время отлива, и противоположный берег канала темной массой возвышался
над поверхностью воды. Насколько можно было судить, ночь была на исходе, и
скоро должен был наступить рассвет.
   Каули все время ворчал, когда Ной вел их мимо замаскированной  батареи,
но не отставал от товарищей.
   - Черт побери, - раздраженно шептал  он,  -  нашли  время  гоняться  за
медалями. - Но Бернекер поддержал Ноя, и Каули пришлось покориться.
   Однако сейчас, когда они лежали в мокрой траве,  глядя  на  неподвижную
полоску воды, Каули неожиданно заявил:
   - Это не для меня. Я не умею плавать.
   - Я тоже не умею плавать, - сказал Бернекер.
   Откуда-то с  другой  стороны  канала  застрочил  пулемет,  и  несколько
трассирующих пуль пролетело над их головами.
   Ной вздохнул и закрыл глаза. Ведь это был американский пулемет,  потому
что он стрелял по ним, значит, в сторону противника. Он был так близко, их
разделяло каких-нибудь двадцать ярдов воды, не  больше,  и  они  не  могли
переплыть... Его жгла  спрятанная  в  бумажнике  фотография,  на  обратной
стороне которой, поверх надписи Хоуп, была нарисована  схема  с  аккуратно
помеченным складом боеприпасов, батареей и  небольшим  танковым  резервом,
мимо  которого  они  прошли.  Двадцать  ярдов  воды!  Сколько  времени  он
пробирался к своим, каких это стоило трудов! Если он не переправится через
канал сейчас, то к своим ему  уже  никогда  не  попасть.  Можно  разорвать
фотографию и сдаться в плен.
   - Может быть, здесь не очень глубоко, -  сказал  Ной.  -  Вода-то  ведь
спала.
   - Я не умею плавать, - повторил Каули упрямым и испуганным голосом.
   - Ну, а ты, Бернекер? - сказал Ной.
   - Я попробую, - медленно произнес Бернекер.
   - Каули, а ты?..
   - Я утону, -  прошептал  Каули.  -  Перед  вторжением  во  Францию  мне
приснился сон, что я утонул.
   - Я буду тебя поддерживать, - сказал Ной. - Я умею плавать.
   - Я утонул, - твердил Каули. - Я ушел под воду и утонул.
   - Наши ведь совсем рядом, по ту сторону канала, - уговаривал его Ной.
   - Нас застрелят, - сказал Каули. - Никто не станет  задавать  вопросов,
ни свои, ни чужие. Нас увидят в воде и откроют огонь. Да к тому же  я  все
равно не умею плавать.
   Ною хотелось кричать. Ему хотелось уйти от Каули, уйти от Бернекера, от
блестевшего в свете луны канала, уйти от шальных пуль и закричать что есть
силы.
   Пулемет  заработал  снова.  Все  трое  наблюдали  за  пролетавшими  над
головами трассирующими пулями.
   - Этот сукин сын нервничает, - сказал Каули. - Такой не будет  задавать
вопросов.
   - Раздевайтесь, - сказал Ной  спокойным  голосом.  -  Снимайте  все  на
случай, если там глубоко. - Он начал  расшнуровывать  ботинки.  По  шороху
справа он понял, что Бернекер тоже начал раздеваться.
   - Я не буду раздеваться, - сказал Каули. - С меня хватит.
   - Каули... - начал было Ной.
   - Я с тобой больше не разговариваю. Достаточно я тебя наслушался. Я  не
знаю, черт возьми, что вы думаете делать, но мне с вами не по  пути.  -  В
голосе Каули зазвучали истерические нотки. - Еще там, во Флориде, я считал
тебя сумасшедшим, а сейчас, я думаю, ты еще больше сумасшедший, чем тогда.
Я же сказал, что не умею плавать, я не умею  плавать...  -  Он  уже  почти
кричал.
   - Тихо ты, - резко прикрикнул Ной. Он готов был пристрелить Каули, если
бы можно было сделать это без шума.
   Каули замолчал. Ной слышал, как он тяжело дышит в темноте.
   Ной раздевался не спеша.  Он  снял  краги,  ботинки,  куртку  и  штаны,
длинные шерстяные кальсоны, стянул сорочку и шерстяную нательную рубашку с
длинными рукавами. Потом снова надел сорочку и аккуратно застегнул ее, так
как в ней находился бумажник со схемой.
   Холодный ночной воздух охватил его голые ноги. Он начал сильно дрожать.
   - Каули, - прошептал он.
   - Убирайся к черту, - огрызнулся тот в ответ.
   - Я готов, - сказал Бернекер ровным, бесстрастным голосом.
   Ной поднялся и начал спускаться вниз к каналу. Позади  себя  он  слышал
осторожные шаги Бернекера. Трава под босыми ногами казалась очень холодной
и скользкой. Он пригнулся и пошел быстрее. Дойдя до  берега,  он  не  стал
дожидаться Бернекера, а сразу же вошел в воду,  стараясь  производить  как
можно меньше шума. Но, входя в воду, он поскользнулся,  голова  его  сразу
ушла под воду и он порядком наглотался. Плотная,  соленая  вода  попала  в
нос, он задыхался, болела голова. Ной отчаянно барахтался, пытаясь  встать
на ноги, и, когда, наконец, ему это удалось,  оказалось,  что  голова  его
остается над водой. У берега, во всяком случае, глубина была не более пяти
футов.
   Он посмотрел вверх и увидел бледное пятно - лицо Бернекера,  глядевшего
на него. Затем Бернекер соскользнул в воду рядом с Ноем.
   - Держись за мое плечо, - сказал Ной и тут же почувствовал через мокрую
ткань рубашки, как пальцы Бернекера судорожно вцепились ему в плечо.
   Они медленно двинулись по дну. Оно было вязким,  и  Ной  ужасно  боялся
водяных змей. Под ноги то и дело попадались раковины, и Ной еле удержался,
чтобы не вскрикнуть от боли, когда  порезал  палец  об  острый  край.  Они
упорно шли вперед, ощупывая ногами каждую ямку,  каждое  углубление.  Вода
доходила Ною до плеч, и он уже чувствовал слабое течение морского прилива.
   Снова застрочил пулемет, и  они  остановились.  Однако  пули  пролетали
высоко над головами и значительно  правее:  вероятно,  пулеметчик  стрелял
наобум, просто в сторону немцев. Шаг за шагом они приближались  к  другому
берегу канала. Ной надеялся, что Каули следит за ними и видит,  что  можно
пройти по дну, что ему не п