ся.  Когда  Гарденбург  выпрямился,  он  тоже
разогнул спину и даже с некоторым интересом  посмотрел  на  простиравшуюся
перед подпрыгивающим мотоциклом открытую дорогу. Он чувствовал  неприятный
вкус во рту от рвоты и крови, щека ныла, так как под платок набился песок,
разъевший ссадины. Он глубоко вздохнул и почувствовал себя гораздо  лучше,
исчезла даже усталость.
   Вспышки и стрельба позади вскоре совсем стихли,  и  через  пять  минут,
казалось, они остались одни в тихой, залитой  лунным  светом  пустыне,  на
всем огромном пространстве от Судана до Средиземного моря, от Эль-Аламейна
до Триполи.
   Христиан нежно обнял Гарденбурга. Он вспомнил, что хотел что-то сказать
лейтенанту перед тем, как все это началось, но забыл, что именно. Он  снял
с лица платок, огляделся вокруг, чувствуя, как ветер  осушает  уголки  его
рта. Он был счастлив и в мире со всем миром. Гарденбург странный  человек,
но Христиан знал, что на него можно положиться, - он благополучно доставит
его в безопасное место. Когда и куда именно он его доставит,  Христиан  не
знал, но не было нужды об  этом  беспокоиться.  Как  хорошо,  что  капитан
Мюллер, который командовал их ротой, убит. Если бы он был жив,  то  сейчас
на мотоцикле сидели бы Мюллер и Гарденбург, а Христиан остался бы  на  том
холме с тремя дюжинами обреченных на смерть людей...
   Он глубоко вдохнул сухой воздух, мчавшийся  навстречу.  Теперь  он  был
уверен, что будет жить и, возможно, даже довольно долго.


   Гарденбург очень хорошо вел мотоцикл, и они проехали  уже  значительное
расстояние,  буксуя,  подпрыгивая  в  воздух,  но  неуклонно  двигаясь   в
северо-западном направлении. Позади небо осветилось розовым  светом  зари.
Пустыня и дорога оставались безлюдными,  кое-где  виднелись  обломки,  все
ценное было аккуратно подобрано  батальонами  сбора  имущества.  Время  от
времени сзади  все  еще  доносился  отдаленный  гул  стрельбы,  отраженный
многоголосым эхом пустыни.
   Взошло солнце. Гарденбург теперь, когда рассвело, увеличил скорость,  и
Христиану пришлось сосредоточить все внимание на том, чтобы не упасть.
   - Хочется спать? - громко спросил Гарденбург, обернувшись назад,  чтобы
Христиан мог услышать его сквозь шум мотора.
   - Немного, - признался Христиан, - не очень.
   - Разговаривай со мной, а то я чуть было сейчас не уснул.
   - Слушаюсь. - Христиан открыл было рот, намереваясь начать разговор, но
тут же закрыл его. Он никак не мог придумать, о чем говорить.
   - Ну давай, - раздраженно крикнул Гарденбург, - говори!
   - Слушаюсь, - повторил Христиан и беспомощно добавил: - А о чем?
   - О чем угодно, хоть о погоде.
   Христиан поглядел вокруг: погода была такая же,  как  и  все  последние
шесть месяцев.
   - Видимо, будет жаркий день, - проговорил он.
   - Громче, - крикнул Гарденбург, смотря прямо перед собой, - я не слышу!
   - Я сказал, что, видимо, будет жаркий день! - прокричал Христиан в  ухо
лейтенанта.
   - Вот так, - отозвался Гарденбург, - да, очень жаркий.
   Христиан старался найти другую тему.
   - Продолжай, - нетерпеливо крикнул Гарденбург.
   - О чем еще вы хотели бы поговорить? - спросил Христиан.
   Он был как в дурмане и не мог заставить себя сделать такое утомительное
умственное усилие.
   - Боже мой! Да о чем угодно! Ты был в том  греческом  борделе,  который
открыли в Кирене?
   - Был.
   - Ну и как там?
   - Не знаю, я стоял в  очереди,  и  за  три  человека  передо  мной  его
закрыли.
   - А кто-нибудь из твоих знакомых попал?
   Христиан мучительно думал.
   - Да, один раненный в голову ефрейтор.
   - Ну, и как ему понравилось?
   Христиан старался вспомнить.
   - Кажется, он сказал, что греческие девушки не очень хороши, в них  нет
страсти.  А  потом,  -  вспоминая,  добавил  он,  -   все   было   слишком
по-казенному.
   - Твой приятель идиот, - злобно произнес Гарденбург.
   - Так точно, - согласился Христиан и замолчал.
   - Продолжай. -  Гарденбург  резко  тряхнул  головой,  как  бы  стараясь
прогнать сон. - Продолжай говорить. Как ты провел свой отпуск в Берлине?
   - Я ходил в оперу, - быстро ответил Христиан, - и на концерты.
   - Ты тоже идиот.
   - Так точно,  -  ответил  Христиан,  с  опаской  думая,  что  лейтенант
начинает заговариваться.
   - Встречался с девушками в Берлине?
   - Да. - Христиан тщательно обдумывал ответ. - Я  познакомился  с  одной
девушкой, которая работала на авиационном заводе.
   - Было у тебя с ней что-нибудь?
   - Да.
   - Ну и как?
   - Отлично! -  громко  ответил  Христиан,  тревожно  всматриваясь  через
наклоненную голову лейтенанта в простирающуюся впереди пустыню.
   - Хорошо, - одобрительно сказал лейтенант, - а как ее звали?
   - Маргарита, - ответил Христиан после некоторого колебания.
   - Она была замужем?
   - Не думаю, она об этом не говорила.
   - Шлюхи, - выругался Гарденбург, обращаясь ко всем берлинским девушкам.
- Ты был когда-нибудь в Александрии?
   - Нет.
   - Мне так хотелось туда съездить, - сказал Гарденбург.
   - Не думаю, что теперь нам удастся туда попасть.
   - Молчать! - заорал Гарденбург. Мотоцикл резко рвануло в сторону, но он
успел его выправить. - Мы попадем туда! Слышишь? Я сказал,  что  мы  будем
там! И очень скоро! Ты слышишь меня?
   - Слышу, - крикнул Христиан навстречу ветру, через голову лейтенанта.
   Лейтенант повернулся на  своем  сиденье.  Лицо  его  исказилось,  глаза
мрачно блестели из-под черных от пыли век, рот был открыт, и зубы казались
ослепительно белыми на фоне почерневших губ.
   - Я приказываю тебе замолчать! - бешено заорал  он,  словно  обучал  на
плацу при сильном ветре целую роту новобранцев. - Заткни свою глотку,  или
я...
   В этот момент руль резко рванулся в сторону,  переднее  колесо  занесло
поперек дороги, и лейтенант выпустил рукоятки. Христиан понял, что падает,
и полетел вперед, увлекая  за  собой  лейтенанта.  Гарденбург  ударился  о
вздыбившееся переднее колесо, мотоцикл юзом  пошел  в  сторону,  продолжая
громко тарахтеть, и  опрокинулся.  Христиан  почувствовал,  что  летит,  и
закричал, но какой-то внутренний  голос  спокойно  говорил  ему:  "Это  уж
слишком". Потом он обо что-то ударился и почувствовал боль в плече, но все
же приподнялся на одно колено.
   Лейтенант лежал под мотоциклом,  переднее  колесо  которого  продолжало
крутиться, а заднее было совершенно исковеркано. Он лежал  неподвижно,  из
рассеченного лба  струилась  кровь,  нелепо  согнутые  ноги  были  прижаты
машиной. Христиан медленно подошел к нему и потряс его, но это не помогло.
Тогда он с трудом поднял мотоцикл и  перевернул  его  на  другую  сторону.
Отдохнув немного, он достал индивидуальный пакет и неумело наложил повязку
на лоб лейтенанта. Вначале казалось, что повязка сделана очень  аккуратно,
но вскоре через нее просочилась кровь, и она выглядела теперь так же,  как
все другие повязки, которые ему приходилось видеть.
   Вдруг лейтенант сел, одним взглядом окинул машину и твердо произнес:
   - Теперь пойдем пешком. - Но когда он попытался встать, у  него  ничего
не вышло. Он задумчиво посмотрел на свои  ноги.  -  Ничего  серьезного,  -
сказал он, словно стараясь убедить себя, - уверяю тебя, ничего серьезного.
А у тебя все в порядке?
   - Да, господин лейтенант.
   - Пожалуй, я отдохну минут десять, а там посмотрим. - Он лег на  спину,
прижав руками ко лбу пропитанную кровью повязку.
   Христиан присел  около  него.  Он  наблюдал,  как  все  еще  вертящееся
переднее колесо медленно останавливалось; оно негромко  гудело,  с  каждым
оборотом все тише и тише. Потом остановилось, и наступила  тишина.  Молчал
мотоцикл, молчал лейтенант, молчала пустыня, молчали армии, перепутавшиеся
друг с другом где-то позади.
   В лучах утреннего солнца пустыня  казалась  свежей  и  спокойной.  Даже
обломки мотоцикла при этом свете выглядели просто  и  безобидно.  Христиан
медленно откупорил флягу, отпил глоток воды, тщательно прополоскал  рот  и
только  тогда  проглотил  ее  с  громким,  деревянным  звуком.  Гарденбург
приоткрыл один глаз, чтобы посмотреть, что он делает.
   - Береги воду, - машинально приказал он.
   - Слушаюсь, - ответил Христиан, подумав с  восхищением:  "Этот  человек
будет приказывать самому дьяволу, когда тот станет  совать  его  в  адскую
печь. Гарденбург - это триумф немецкой военной школы. Приказы бьют из него
струей, словно кровь из артерии. Даже на смертном одре он  будет  излагать
свои планы на очередной бой".
   Наконец Гарденбург со вздохом  уселся.  Ощупав  промокшую  повязку,  он
спросил:
   - Это ты меня перевязал?
   - Я.
   - Она свалится при первом  движении,  -  сказал  Гарденбург  холодно  и
беззлобно,  как  беспристрастный  критик.  -  Кто  тебя  учил  накладывать
повязки?
   - Виноват, - смутился Христиан, - должно быть, мне тоже было не по себе
после этой встряски.
   - Вероятно, - согласился Гарденбург. - И все же глупо зря тратить бинт.
- Он расстегнул китель и достал клеенчатый планшет с  аккуратно  сложенной
картой местности. Разложив карту на песке, он сказал: - Сейчас  посмотрим,
где мы находимся.
   "Удивительно,  -  подумал  Христиан,  -  он  всегда   готов   к   любым
неожиданностям".
   Изучая карту, Гарденбург время от времени  зажмуривал  глаза,  а  когда
касался рукой повязки, лицо его искажалось от боли.  Однако  он  торопливо
что-то прикидывал, бормоча себе под нос. Затем свернул карту, быстро сунул
ее в планшет и тщательно запрятал его под китель.
   - Очень хорошо, - проговорил он, - эта  дорога  соединяется  с  другой,
ведущей на запад, километрах в восьми  отсюда.  Ну  как,  сможешь  столько
пройти?
   - Смогу, а как вы?
   Гарденбург презрительно посмотрел на него.
   - Обо мне не  беспокойся.  Встать!  -  рявкнул  он  так,  словно  опять
обращался к все той же воображаемой роте.
   Христиан медленно поднялся. Ныло плечо,  и  он  с  трудом  мог  двигать
рукой, но он был уверен, что если  не  все,  то  несколько  километров  из
восьми он сможет пройти. Он видел, как Гарденбург  с  невероятным  усилием
поднимался с песка; на лице его выступил пот, через повязку на  лбу  снова
просочилась  кровь,  но  когда  Христиан  наклонился,  чтобы  помочь  ему,
Гарденбург сурово посмотрел на него и рявкнул:
   - Уходи прочь!
   Христиан отступил назад и молча стал наблюдать, как Гарденбург изо всех
сил старается подняться; он уперся ногами в песок, как будто  приготовился
принять удар нападающего  на  него  гиганта,  затем,  опираясь  на  правый
локоть, он с невероятным усилием немного оттолкнулся от земли. Медленно, с
искаженным  от  боли  мертвенно-бледным  лицом   он   поднялся   и   встал
полусогнувшись, а затем  рывком  выпрямился.  Он  стоял,  покачиваясь,  но
совсем прямо. Пот  и  кровь,  смешавшись  с  грязью,  покрывали  его  лицо
страшной, плотной маской. "Плачет", - с удивлением заметил Христиан. Слезы
оставляли глубокие борозды на его грязных щеках. Он тяжело дышал,  из  его
горла порой вырывались  сухие  сдерживаемые  всхлипывания,  но  зубы  были
плотно стиснуты. Смешным, неловким движением он повернулся к северу.
   - Все в порядке, - сказал он, - шагом марш! И зашагал впереди Христиана
по глубокому песку, прихрамывая и чудно склонив голову на бок.
   Он упорно шел вперед, не оглядываясь. Христиан  следовал  за  ним.  Ему
страшно хотелось пить, болтавшийся за плечом  автомат  казался  невероятно
тяжелым, но он решил не пить и не просить отдыха, пока Гарденбург  сам  не
предложит.
   Они медленно шли  по  песку,  еле  переставляя  ноги,  среди  ржавеющих
обломков по направлению к дороге,  ведущей  на  север,  где,  быть  может,
другие немцы пробиваются к своим  после  боя.  А  возможно,  их  ждут  там
англичане.
   Об  англичанах  Христиан  думал  спокойно   и   бесстрастно.   Они   не
представляли для него  реальной  угрозы.  Единственными  реальными  вещами
сейчас  были  лишь  медный  вкус  во  рту,  словно  от  прокисшего  сусла,
Гарденбург, плетущийся впереди, как подбитый  зверь,  и  жестокое  палящее
солнце, поднимающееся все выше и выше. Если на дороге их  ждут  англичане,
то решение будет принято в свое время, а сейчас ему не до этого.
   Когда они во  второй  раз  присели  отдохнуть,  измученные,  изнуренные
палящим зноем, с  воспаленными  глазами,  на  горизонте  вдруг  показалась
машина. Она быстро приближалась, оставляя за собой клубы пыли. Вскоре  они
различили нарядную открытую штабную машину, а затем увидели, что она  была
итальянской.
   Гарденбург с огромным усилием поднялся и,  хромая,  медленно  вышел  на
середину  дороги.  Тяжело  дыша,  он   стал   спокойно   всматриваться   в
приближающуюся машину.  Он  выглядел  дико  и  угрожающе  с  окровавленной
повязкой на лбу, с воспаленными, запавшими глазами и  испачканными  кровью
полусогнутыми руками.
   Христиан тоже встал, но за Гарденбургом не пошел.
   Машина быстро приближалась, подавая громкие сигналы,  которые  замирали
где-то в пустыне, отдаваясь тревожным эхом. Гарденбург не  пошевелился.  В
открытой  машине  было  пять   человек.   Гарденбург   стоял   неподвижно,
хладнокровно наблюдая за ними. Христиан  был  уверен,  что  машина  собьет
лейтенанта, и только открыл было рот, чтобы предупредить его, как раздался
скрип тормозов и длинная красивая машина  остановилась  в  двух  шагах  от
лейтенанта.
   Впереди сидели два итальянских солдата, один за рулем, другой сгорбился
рядом. Позади  разместились  три  офицера.  Все  они  поднялись  и  злобно
закричали по-итальянски на Гарденбурга.
   Гарденбург по-прежнему не трогался с места.
   - Я желаю разговаривать со старшим из офицеров, - сказал он по-немецки,
сохраняя полнейшее хладнокровие.
   Они поговорили между собой по-итальянски, затем смуглый тучный майор на
ломаном немецком языке сказал:
   - Я старший. Если хотите что-нибудь сказать, подойдите сюда и говорите.
   - Будьте любезны сойти сюда, -  сказал  Гарденбург,  неподвижно  застыв
перед машиной.
   Итальянцы снова затараторили между собой,  потом  майор  открыл  заднюю
дверцу и спрыгнул;  толстый,  в  измятом,  некогда  нарядном  мундире,  он
воинственно направился к Гарденбургу. Тот  с  важным  видом  отдал  честь.
Приветственный жест со стороны такого пугала выглядел театрально в залитой
ослепительным светом пустыне. Щелкнув в  песке  каблуками,  майор  в  свою
очередь отдал честь.
   - Лейтенант, - с раздражением  заговорил  майор,  взглянув  на  нашивки
Гарденбурга, - мы очень торопимся, что вам нужно?.
   - Я имею приказание,  -  холодно  заявил  Гарденбург,  -  реквизировать
транспорт для генерала Айгнера.
   Майор с досадой открыл рот, но тут же закрыл его. Он поспешно огляделся
вокруг, словно ожидая, что генерал Айгнер внезапно появится  из  безлюдной
пустыни.
   -  Глупости,  -  наконец  проговорил  майор,  -  по  этой  дороге  идет
новозеландский патруль, и мы не можем задерживаться...
   - Я имею особое распоряжение, майор, - нараспев проговорил  Гарденбург,
- и о новозеландском патруле ничего не знаю.
   - Где генерал Айгнер? - майор снова неуверенно огляделся вокруг.
   - В пяти километрах отсюда, - ответил Гарденбург, - с  его  бронемашины
слетела гусеница, и я имею особое распоряжение...
   - Я уже слышал об этом! - воскликнул майор. -  Я  уже  слышал  об  этом
особом распоряжении.
   - Будьте настолько любезны, - сказал  Гарденбург,  -  прикажите  другим
господам выйти из машины. Водитель может остаться.
   - Уйдите с дороги,  -  закричал  майор  и  направился  к  машине,  -  я
достаточно наслушался этой чепухи.
   - Майор, - спокойно и вежливо сказал Гарденбург.  Майор  остановился  и
повернулся  к  нему;  на  лице  его  выступил  пот.  Остальные   итальянцы
беспокойно смотрели на него: они ни слова не понимали по-немецки.
   - Об этом не может быть и речи, - проговорил майор дрожащим от волнения
голосом, - это  совершенно  исключается,  машина  принадлежит  итальянской
армии, и мы выполняем задание...
   - Я очень сожалею, господин майор, - сказал Гарденбург,  -  но  генерал
Айгнер старше вас чином, и это территория немецкой армии.  Будьте  любезны
сдать машину.
   - Что за нелепость! - воскликнул майор, но уже неуверенно.
   - Имейте в виду, - продолжал Гарденбург, - что  впереди  заградительный
пункт,  который  имеет  распоряжение   конфисковывать   весь   итальянский
транспорт и, если нужно, силой. Вам придется там объяснить, что делают три
строевых офицера в такой момент так далеко  от  своих  частей.  Вам  также
придется объяснить, почему вы взяли на себя смелость  игнорировать  особое
распоряжение генерала Айгнера, командующего всеми войсками в этом районе.
   Он холодно уставился на майора. Тот поднял руку и взялся за  горло.  На
лице Гарденбурга не дрогнул  ни  один  мускул.  Оно  по-прежнему  выражало
усталость, презрение и скуку. Повернувшись спиной к майору, он  направился
к машине. Каким-то чудом ему удалось пройти эти несколько шагов не хромая.
   - Furi!  [быстрее!  (итал.)]  -  приказал  он  по-итальянски,  открывая
переднюю дверцу. -  Выходите,  водитель  останется.  -  Сидевший  рядом  с
водителем солдат умоляюще  поглядел  на  офицеров,  но  они,  избегая  его
взгляда, с тревогой смотрели на майора, следовавшего за Гарденбургом.
   Гарденбург похлопал по руке солдата, сидевшего рядом с шофером.
   - Furi, - спокойно повторил он.
   Солдат вытер лицо и, глядя под ноги,  вышел  из  машины,  с  несчастным
видом встав  около  майора.  Они  были  удивительно  одинаковые,  эти  два
итальянца, кроткие, смуглые, встревоженные, красивые и совсем непохожие на
военных.
   - Теперь, - Гарденбург недвусмысленным  жестом  пригласил  двух  других
офицеров, - вы, господа...
   Оба  офицера  взглянули  на  майора,  один  из  них  быстро   заговорил
по-итальянски. Майор вздохнул и ответил тремя словами.  Офицеры  вышли  из
машины и встали рядом с майором.
   - Унтер-офицер, - позвал Гарденбург, не оборачиваясь.
   Христиан подошел и встал по стойке смирно.
   - Освободите багажник машины, - приказал  Гарденбург,  -  отдайте  этим
господам все их личное имущество.
   Христиан заглянул в багажник: там были  жестяные  банки  с  водой,  три
бутылки кьянти и две коробки с продовольствием. Методично, одну за другой,
он достал бутылки и коробки и  поставил  их  к  ногам  майора  на  обочину
дороги. Все три офицера мрачно смотрели, как выгружают их  вещи  на  песок
пустыни.
   Христиан нерешительно дотронулся до жестянок с водой и спросил:
   - Воду тоже, лейтенант?
   - Воду тоже, - не колеблясь ответил Гарденбург.
   Христиан поставил жестянки с водой около коробок с продовольствием.
   Гарденбург подошел к задней части машины, где были привьючены скатанные
в рулоны постельные принадлежности, достал нож и тремя  быстрыми  взмахами
перерезал кожаные ремни. Брезентовые рулоны развернулись и упали  в  пыль.
Один из офицеров с раздражением заговорил по-итальянски, но  майор  резким
движением руки заставил его  замолчать.  Вытянувшись  перед  Гарденбургом,
майор сказал но-немецки:
   - Я требую расписку на машину.
   - Вполне законно, -  серьезно  ответил  Гарденбург.  Он  достал  карту,
оторвал от угла небольшой прямоугольный кусочек и начал медленно писать на
обороте.
   - Так вас устроит? - спросил он и не спеша, отчетливо  прочитал  вслух:
"Получена от майора такого-то"... я оставляю пустое место, майор,  вы  его
заполните  на  досуге...  "одна  штабная  машина   "фиат"   с   водителем.
Реквизирована по приказу  генерала  Айгнера.  Подпись:  лейтенант  Зигфрид
Гарденбург".
   Майор выхватил бумагу и внимательно прочел  ее.  Затем  размахивая  ею,
громко заявил:
   - Я предъявлю ее в должном месте и в должное время.
   - Пожалуйста, - согласился Гарденбург и уселся  на  заднее  сиденье.  -
Унтер-офицер, садитесь сюда, - приказал он.
   Христиан сел в машину рядом с лейтенантом. Сиденье было обито  красивой
рыжевато-коричневой  кожей;  в  машине  пахло  вином  и  туалетной  водой.
Христиан бесст