лдаты, находившиеся с этой стороны, немедленно открывали огонь и тут
же снова бросались на пол, спасаясь от пуль.
   В столовой, за тяжелым дубовым столом, положив голову  на  руки,  сидел
капитан Колклаф. Он был в каске, сбоку в блестящей кожаной кобуре болтался
украшенный перламутром пистолет. Капитан был  бледен  и,  казалось,  спал.
Никто с ним не  заговаривал,  он  тоже  молчал.  Только  один  раз,  когда
лейтенант Грин зашел проверить, жив ли еще капитан, он заговорил.
   - Мне понадобятся ваши письменные показания, - заявил он. - Я  приказал
лейтенанту Соренсону поддерживать непрерывную связь с двенадцатой ротой на
нашем фланге. Вы присутствовали, когда я отдавал ему этот приказ, вы  были
при этом, не так ли?
   - Да, сэр, - ответил лейтенант Грин своим высоким голосом. - Я  слышал,
как вы отдавали приказ.
   - Мы должны засвидетельствовать это на бумаге, - сказал Колклаф,  глядя
на старый дубовый стол, - и как можно скорее.
   - Капитан, - сказал лейтенант Грин, - через час будет уже темно, и если
мы намерены когда-либо выбраться отсюда, то сейчас самое время...
   Однако капитан Колклаф уже погрузился в свои  грезы,  уткнув  голову  в
крестьянский обеденный стол, и ничего не ответил. Он даже не  взглянул  на
лейтенанта Грина, когда тот сплюнул на ковер у его ног и  пошел  в  другую
комнату, где капралу Фаину только что прострелили легкие.
   Наверху, в спальне хозяев, Рикетт, Бернекер и  Ной  держали  под  огнем
проулок между амбаром и сараем, где хранились  плуг  и  телега.  На  стене
спальни висело маленькое деревянное  распятие  и  фотография  застывших  в
напряженных позах фермера и его жены, снятых в  день  свадьбы.  На  другой
стене в рамке висел плакат французской пароходной компании с  изображением
лайнера  "Нормандия",  рассекающего  воды  спокойного  ярко-синего   моря.
Массивная кровать с пологом была  накрыта  белым  вышитым  покрывалом,  на
комоде были разбросаны кружевные салфеточки, а на камине стояла фарфоровая
кошка.
   "Хорошенькое местечко для первого  боя!"  -  подумал  Ной,  вставляя  в
винтовку очередную обойму.
   Снаружи послышалась длинная очередь. Рикетт, стоявший около  одного  из
двух  окон  с-автоматической  винтовкой  Браунинга  в  руках,  прижался  к
оклеенной  цветастыми  обоями  стене.  Стекло,  покрывавшее   "Нормандию",
разлетелось на тысячу осколков, Картина закачалась, но  продолжала  висеть
на стене; на ватерлинии огромного корабля зияла большая пробоина.
   Ной взглянул на большую, опрятно убранную кровать. Он  испытывал  почти
непреодолимое желание нырнуть под нее. Он даже сделал было  шаг  от  окна,
где стоял согнувшись в три погибели. Ной весь  дрожал.  Когда  он  пытался
двигать руками, они ему не повиновались и описывали нелепые широкие круги.
Он задел и сшиб на пол маленькую голубую  вазочку  с  накрытого  скатертью
стола, стоявшего посреди комнаты.
   Только бы забраться под кровать, и он был бы спасен.  Он  бы  тогда  не
погиб.  Ной  был  готов  зарыться  в  пыль,   покрывавшую   потрескавшийся
деревянный пол. Все происходившее казалось ему бессмысленным. Какой  смысл
стоять во весь рост в этой маленькой, оклеенной обоями  комнатке  и  ждать
своего конца, когда вокруг него чуть не половина всей немецкой армии? Ведь
он оказался здесь не по своей вине. Ведь это не он повел  роту  по  дороге
между изгородями, не он потерял связь с  двенадцатой  ротой.  Ведь,  когда
полагалось, он останавливался и окапывался. Так почему же он должен стоять
здесь у окна рядом с Рикеттом и ждать, пока пуля размозжит ему голову?
   - Переходи к тому окну! - крикнул Рикетт, свирепо  указывая  на  другое
окно. - Быстрее, черт тебя побери! Фрицы приближаются...
   Не думая об опасности, Рикетт встал во весь рост и, уперев  винтовку  в
бедро, стрелял короткими очередями;  его  руки  и  плечи  дрожали  в  такт
стрельбе.
   "Сейчас, - хитро подумал Ной, - он не смотрит. Я заберусь под  кровать,
и никто меня не найдет".
   Бернекер находился у другого окна, он стрелял и громко звал Ноя.
   Ной бросил последний взгляд на кровать. Она  была  такая  прохладная  и
опрятная, совсем как дома. Распятие,  висевшее  над  кроватью,  неожиданно
сорвалось  со  стены,   изображение   Христа   разлетелось   на   кусочки,
рассыпавшиеся по покрывалу.
   Ной перебежал к окну и пригнулся рядом  с  Бернекером.  Не  целясь,  он
дважды выстрелил в окно. Потом он присмотрелся. Серые  фигурки  небольшими
группами, пригибаясь, с бешеной скоростью неслись по направлению к дому.
   "Эх, разве так атакуют, разве можно сбиваться всем в  одну  кучу..."  -
думал Ной, прицеливаясь (помни: целиться в середину мишени, держать ровную
мушку,  и  тогда  даже  слепой  ревматик  не  промахнется)  и  стреляя   в
сгрудившиеся фигурки. Он стрелял и  стрелял.  Рикетт  стрелял  из  другого
окна. Рядом с Ноем  стрелял  Бернекер;  тщательно  прицеливаясь  и  затаив
дыхание, он спокойно нажимал  на  спусковой  крючок.  Ной  услышал  резкий
скулящий крик. "Кто бы это мог кричать?" -  мелькнуло  у  него  в  голове.
Прошло некоторое время, пока он понял, что кричит сам. Тогда он замолчал.
   Снизу, с первого этажа,  тоже  слышалась  интенсивная  стрельба.  Серые
фигуры падали и поднимались, ползли и снова падали.  Три  немца  подползли
совсем близко и пустили в ход ручные гранаты, однако они  не  долетели  до
окна и разорвались у  стены  дома,  не  причинив  никакого  вреда.  Рикетт
подстрелил всех троих одной очередью.
   Остальные серые фигурки,  казалось,  застыли  на  месте.  На  мгновенье
наступила тишина, неподвижные,  как  бы  задумавшиеся  над  чем-то  фигуры
замерли посреди двора. Потом они повернули и побежали прочь.
   Ной с удивлением наблюдал за ними. Ему никогда не приходило  в  голову,
что они могут не добежать до дома.
   - Давай, давай! - кричал Рикетт, судорожно перезаряжая винтовку. -  Бей
фрицев! Бей их!
   Ной взял себя в руки и  тщательно  прицелился  в  одного  из  вражеских
солдат,  бежавшего  как-то  странно,   неуклюже   прихрамывая.   Сумка   с
противогазом била его по  бедру,  винтовку  он  отбросил  в  сторону.  Ной
зажмурился и в тот момент, когда солдат заворачивал за сарай, мягко  нажал
на спусковой крючок, чувствуя тепло металла под пальцем.  Солдат  неуклюже
взмахнул руками и упал. Он больше не двигался.
   - Так их, Аккерман, так их! - радостно закричал Рикетт. Он был снова  у
окна. - Вот как надо действовать!
   Проход между сараями опустел, если  не  считать  серых  фигур,  которые
больше уже не двигались.
   - Они отступили, - тупо сказал Ной. - Их  больше  там  нет.  -  Тут  он
почувствовал, как что-то мокрое прильнуло к его щеке. Это Бернекер целовал
его. Он плакал, смеялся и целовал Ноя.
   - Ложись! - закричал Рикетт. - Прочь от окна!
   Они  нырнули  вниз.  Через  какую-то  долю  секунды  над  их   головами
послышался свист. Пули застучали по стене, ниже "Нормандии".
   "Очень мило со стороны  Рикетта,  -  спокойно  подумал  Ной,  -  просто
удивительно".
   Открылась дверь, и вошел  лейтенант  Грин.  У  него  были  воспаленные,
красные глаза, а челюсть, казалось, отвисла от усталости. Он медленно,  со
вздохом  сел  на  кровать  и  положил  руки  между  колен.  Грин  медленно
раскачивался взад и вперед, и Ной боялся, что он вот-вот упадет на кровать
и заснет.
   - Мы остановили их, лейтенант, - радостно закричал Рикетт. - Мы здорово
им всыпали. Так им, собакам, и надо.
   - Да, - сказал лейтенант Грин своим  пискливым  голосом,  -  мы  хорошо
поработали. У вас никого здесь не задело?
   - Нет, в этой комнате никого, -  ухмыльнулся  Рикетт.  -  Здесь  у  нас
бывалые ребята!
   - А в другой комнате Моррисон и Сили, - устало сказал Грин.  -  А  там,
внизу, Фаину прострелили грудь.
   Ной вспомнил, как Фаин, огромный детина с бычьей шеей,  говорил  ему  в
госпитальной палате во Флориде: "Война не будет длиться вечно, и потом  ты
сможешь подобрать себе друзей по вкусу..."
   - Однако... - Грин внезапно оживился, словно готовясь произнести  речь.
- Однако... - Он мутными глазами обвел комнату. - Ведь это "Нормандия"?  -
спросил он.
   - Да, "Нормандия", - ответил Ной.
   Грин глупо улыбнулся.
   - Я, пожалуй, закажу на нее билет, - сострил он.
   Никто, однако, не засмеялся.
   - Между прочим, -  сказал  Грин,  протирая  глаза,  -  когда  стемнеет,
попытаемся отсюда прорваться. Внизу почти не осталось  патронов,  и,  если
они опять полезут, мы погибли. Они сделают из нас жаркое  с  подливкой,  -
добавил он тихо. - Как стемнеет, действуйте  самостоятельно.  По  два,  по
три, по два, по три, - визгливо пропел он, - рота будет выходить  группами
по два-три человека.
   - Лейтенант, это приказ капитана Колклафа? - спросил  Рикетт,  все  еще
стоявший у окна, откуда он, чуть высунувшись, вел наблюдение.
   - Это приказ лейтенанта Грина, - ответил лейтенант. Он хихикнул, но тут
же опомнился и снова придал своему лицу  строгое  выражение.  -  Я  принял
командование, - объявил он официальным тоном.
   - Разве капитан убит? - спросил Рикетт.
   - Не совсем так, - ответил Грин. Он вдруг повалился на белое  покрывало
и закрыл глаза, но продолжал говорить. - Капитан временно ушел в отставку.
Он будет готов к вторжению в будущем  году.  -  Грин  снова  хихикнул.  Он
продолжал лежать с закрытыми глазами на неровной перине. Затем он внезапно
вскочил на ноги. - Вы что-нибудь слышали? - спросил он возбужденно.
   - Нет, - ответил Рикетт.
   - Танки, - сказал Грин. - Если до наступления темноты они пустят в  ход
танки, жаркое с подливкой обеспечено.
   - У нас есть "базука" и два снаряда, - сказал Рикетт.
   - Не смеши меня. - Грин отвернулся и стал  глядеть  на  "Нормандию".  -
Один мой приятель как-то плавал на "Нормандии", -  сказал  он.  -  Он  был
страховым  агентом  из  Нового  Орлеана  в  Луизиане.  Между  Шербуром   и
Амброзским маяком его по очереди обработали  три  бабы...  Обязательно,  -
серьезно добавил он, - пустите в ход "базуку". Ведь она именно для этого и
предназначена, не так ли? - Он опустился на четвереньки и пополз  к  окну.
Потом осторожно приподнялся и  выглянул  наружу.  -  Я  вижу  четырнадцать
убитых фрицев. Как вы думаете, что  затевают  оставшиеся  в  живых?  -  Он
горестно покачал головой и  отполз  от  окна.  Ухватившись  за  ногу  Ноя;
лейтенант медленно поднялся. - Целая рота, - оказал он,  и  в  его  голосе
прозвучало удивление, - целая рота погибла за один день. За один день боя.
Невероятно, а? Вы, конечно, думаете, что это можно было предотвратить, да?
Помните же, как только стемнеет, действуйте самостоятельно и  постарайтесь
прорваться к своим. Желаю удачи.
   Он пошел вниз. Оставшиеся в комнате переглянулись.
   - Ну что ж, хорошо, - угрюмо сказал Рикетт. - Мы еще  пока  не  ранены.
Вставайте к окнам.


   Внизу, в столовой, Джеймисон стоял перед капитаном Колклафом  и  кричал
на него. Джеймисон находился рядом с Сили, когда того ранило в  глаз.  Они
были земляками из небольшого городка в штате Кентукки, дружили с детства и
вместе вступили в армию.
   - Я не  позволю  тебе  этого,  проклятый  гробовщик!  -  бешено  кричал
Джеймисон на капитана, который сидел за  темным  столом  в  прежней  позе,
безнадежно опустив голову на руки. Джеймисон только что услышал, что  если
ночью они попытаются вырваться из  окружения,  Сили  придется  оставить  в
подвале вместе с другими ранеными. -  Ты  завел  нас  сюда,  ты  и  выводи
отсюда! Всех до единого!
   В комнате было еще трое солдат.  Они  тупо  смотрели  на  Джеймисона  и
капитана, но не вмешивались.
   - Да вставай же ты, сукин сын, полировщик  гробов!  -  орал  Джеймисон,
медленно раскачиваясь взад и вперед над столом. - Какого  черта  ты  здесь
уселся? Вставай, скажи что-нибудь. Ведь  ты  здорово  разглагольствовал  в
Англии! На словах-то ты был герой, когда никто в тебя не стрелял, паршивый
бальзамировщик трупов! А еще собирался стать майором к четвертому июля! Эх
ты, майор с пугачом!.. Да сними ты эту чертову  игрушку.  Видеть  те  могу
твоего разукрашенного пистолета!
   Не помня себя от гнева, Джеймисон перегнулся через  стол,  выхватил  из
кобуры капитана украшенный перламутром пистолет и швырнул его в  угол.  Он
попытался сорвать и кобуру, но она не поддавалась. Тогда он выхватил  штык
и свирепыми, неровными ударами отрезал ее от ремня.  Он  бросил  блестящую
кобуру на пол и стал ее топтать. Капитан Колклаф не пошевелился. Остальные
солдаты продолжали безучастно стоять у резного дубового буфета.
   - Мы должны укокошить больше фрицев, чем  кто-либо  другой  в  дивизии,
ведь так ты нам говорил, кладбищенская собака? Ведь за этим мы и прибыли в
Европу? Ты ведь собирался заставить всех нас внести свой вклад, не так ли?
А сколько, немцев ты сам убил сегодня, сукин ты сын? А  ну,  давай,  давай
поднимайся, поднимайся! - Джеймисон схватил Колклафа за плечи  и  поставил
на ноги.  Капитан  продолжал  оцепенело  смотреть  вниз,  на  стол.  Когда
Джеймисон отступил  назад,  -  Колклаф  медленно  соскользнул  на  пол.  -
Вставай, капитан! - в исступлении кричал Джеймисон, стоя над  Колклафом  и
изо всех сил пиная его ногой. - Произнеси речь. Прочитай нам лекцию о том,
как можно потерять целую роту за один день боя. Произнеси речь о том,  как
оставлять раненых немцам. Расскажи, как  надо  читать  карту,  поболтай  о
воинской вежливости. До смерти хочется тебя послушать. Иди-ка в  подвал  и
прочти Сили лекцию о первой помощи, а заодно посоветуй  ему  обратиться  к
священнику насчет осколка в глазу. А ну, давай говори, расскажи  нам,  как
обеспечивать  фланги  в  наступлении,  расскажи   нам,   как   мы   хорошо
подготовлены, расскажи нам, что мы экипированы лучше всех в мире!
   В комнату вошел лейтенант Грин.
   - Убирайся отсюда, Джеймисон, - сказал он спокойно. - Возвращайтесь все
на свои места.
   - Я хочу, чтобы капитан произнес речь, - упрямо  твердил  Джеймисон.  -
Одну небольшую речь для меня и для ребят, что там, внизу.
   - Джеймисон, - повторил лейтенант Грин пискливым, но властным  голосом,
- возвращайся на свое место. Это приказ.
   В комнате воцарилась тишина. Снаружи застрочил немецкий пулемет; и было
слышно, как пули с жалобным свистом застучали о  стены.  Джеймисон  ощупал
предохранитель своей винтовки...
   - Ведите себя как подобает, -  сказал  Грин  тоном  школьного  учителя,
обращающегося к ученикам. - Идите и ведите себя прилично.
   Джеймисон медленно повернулся и вышел. Трое других последовали за  ним.
Лейтенант равнодушно взглянул на неподвижно  лежавшего  на  полу  капитана
Колклафа. Он не помог капитану подняться с пола.


   Уже почти стемнело, когда  Ной  увидел  танк.  Он  грозно  двигался  по
проулку, слепо тыча выставленным вперед длинным стволом орудия.
   - Ну вот, ползут, - сказал Ной, выглядывая из-за подоконника и стараясь
не двигаться.
   Танк вдруг замер, словно  его  пригвоздили  к  земле.  Гусеницы  начали
медленно разворачиваться,  зарываясь  в  мягкую  глину,  стволы  пулеметов
бестолково заходили в  стороны.  Ной  никогда  раньше  не  видел  немецких
танков, и этот первый танк словно загипнотизировал  его.  Танк  был  такой
огромный, такой непроницаемый, такой злобный... "Теперь все, - думал  Ной,
- ничего не поделаешь". Он был в  отчаянии  и  в  то  же  время  испытывал
чувство облегчения. Теперь уже все равно ничем не поможешь. Танк освободил
его от всего: от необходимости принимать решения, от ответственности.
   - Иди сюда, - позвал Рикетт. - Я тебе говорю, Аккерман.
   Ной бросился к окну, где стоял Рикетт с "базукой" в руках.
   - Сейчас попробую, - сказал Рикетт, - стоит ли чего-нибудь эта  чертова
штука.
   Ной пригнулся около окна, а Рикетт положил ствол "базуки" на его плечо.
Голова и плечи Ноя  возвышались  над  подоконником,  но  у  него  возникло
какое-то странное чувство легкости, теперь  ему  было  на  все  наплевать.
Когда танк был так близко от дома, все его  защитники  были  в  одинаковой
опасности. Ной ровно дышал, терпеливо перенося  все  манипуляции,  которые
проделывал Рикетт, устанавливая "базуку" на его плече.
   - За танком прячутся несколько пехотинцев, - спокойно сказал Ной. -  Их
там человек пятнадцать.
   - Сейчас мы им сделаем небольшой  сюрприз,  -  сказал  Рикетт.  -  Стой
спокойно.
   - А я и стою спокойно, - с раздражением ответил Ной.
   Рикетт продолжал возиться с механизмом "базуки". До  танка  было  около
восьмидесяти ярдов, и Рикетт тщательно прицеливался.
   - Не стреляй, - сказал он Бернекеру, стоявшему у другого окна. -  Пусть
думают, что здесь никого нет. - Он захихикал, однако Ноя не  очень  удивил
его смех.
   Танк снова начал двигаться. Он грозно полз  вперед,  не  считая  нужным
стрелять, словно был уверен  в  своей  силе,  парализующей  дух  вражеских
солдат, и знал, что достигнет своей цели и не  стреляя.  Пройдя  несколько
ярдов, танк снова остановился.  Немцы,  наступавшие  под  его  прикрытием,
прижались к нему вплотную, чуть не к самым гусеницам.
   Позади танка застрочил пулемет, беспорядочно поливая огнем  весь  фасад
здания.
   - Ради бога, стой спокойно, - сказал Рикетт Ною.
   Ной с силой уперся в оконную  раму.  Он  был  уверен,  что  его  сейчас
непременно подстрелят. Вся верхняя часть его тела  по  пояс  виднелась  из
окна, ничем не защищенная. Он смотрел вниз, на качающиеся стволы пулеметов
танка, который неясно вырисовывался в сгущающихся сумерках.
   Наконец Рикетт выстрелил. Медленно рассекая воздух,  снаряд  полетел  в
цель. Раздался взрыв. Ной наблюдал из окна, забыв даже пригнуться. Сначала
казалось, что ничего не произошло. Потом пушка начала медленно  опускаться
и замерла, уставившись в землю. В танке раздался взрыв, глухой и глубокий.
Несколько струек  дыма  прорвалось  через  смотровые  щели  и  люк.  Затем
послышалось еще несколько взрывов. Танк  качнулся  и  задрожал.  Наступила
тишина. Танк все еще выглядел злобным и грозным, но  больше  не  двигался.
Ной видел, как прятавшиеся за танком пехотинцы побежали назад. Они  бежали
по проулку; никто по ним не стрелял, и они успели скрыться за углом сарая.
   - Пожалуй, эта штука  неплохо  работает,  -  сказал  Рикетт.  -  Думаю,
мы-таки подбили танк. - Он снял базуку с плеча Ноя и прислонил ее к стене.
   Ной продолжал смотреть в проулок между сараями. Казалось, что ничего не
произошло и танк уже много лет был неотъемлемой частью пейзажа.
   - Ради бога. Ной, - кричал Бернекер. Тут Ной понял,  что  Бернекер  уже
давно зовет его. - Ради бога, отойди, наконец, от окна.
   Внезапно осознав страшную опасность, Ной отпрянул от окна.
   Его место занял Рикетт, снова с автоматической винтовкой в руках.
   - Чепуха, - сердито сказал Рикетт, - совершенно незачем  оставлять  эту
ферму. Мы бы могли здесь продержаться  до  рождества.  У  этого  паршивого
торговца пеленками Грина мужества, как у клопа. - Он выстрелил с  бедра  в
сторону проулка. - Эй, вы там, убирайтесь вон, - бормотал он про  себя.  -
Держитесь подальше от моего танка.
   В комнату вошел лейтенант Грин.
   - Спускайтесь вниз, - сказал он. - Уже темнеет. Через пару минут начнем
выходить.
   - Я останусь здесь ненадолго, - пренебрежительно заявил Рикетт, - чтобы
держать фрицев на расстоянии. - Он помахал Ною и Бернекеру.  -  А  вы  все
двигайте вперед и, если они вас заметят, драпайте как толстозадые птицы.
   Ной и Бернекер переглянулись. Им хотелось что-нибудь  сказать  Рикетту,
который стоял у окна с презрительной гримасой на лице,  держа  винтовку  в
своих огромных ручищах, но они  так  и  не  нашли  слов.  Рикетт  даже  не
взглянул на них, когда они пошли  вслед  за  лейтенантом  Грином  вниз,  в
большую комнату.
   В комнате пахло потом и  порохом,  на  полу  валялись  сотни  стреляных
гильз, раздавленных ногами осажденных. В этой  комнате  боевая  обстановка
чувствовалась сильнее, чем в спальне, там, наверху.  Мебель  была  свалена
перед окнами, деревянные стулья поломаны  и  разнесены  в  щепки,  а  люди
стояли на коленях