самозащиты я постараюсь пережить эти времена один.  Да  наплевать  мне  на
все, - подумал Майкл, - есть тут генералы, нет ли  их  -  все  равно".  Он
решительно и быстро пересек комнату и направился к стойке.
   - Виски с содовой, пожалуйста, - бросил он буфетчику. С наслаждением он
сделал первый большой глоток.
   Рядом с  Майклом  какой-то  английский  полковник  транспортной  службы
разговаривал с английским подполковником авиации. Они не обращали на  него
никакого внимания. Полковник был слегка пьян.
   - Герберт, старина, - говорил полковник своему собеседнику, - я  был  в
Африке и могу сказать тебе совершенно авторитетно. Американцы сильны  лишь
в одном деле. Нет, скажу больше, они просто великолепны. Я  не  стану  это
отрицать. Они великолепны по части снабжения. Грузовики, склады  горючего,
служба движения - все  это  великолепно.  Но  давай  говорить  откровенно,
Герберт, - воевать они не могут. Если  бы  Монтгомери  трезво  смотрел  на
вещи, он  бы  просто  сказал  им:  "Ребята,  мы  передадим  вам  все  свои
грузовики, а вы передайте нам все свои танки и орудия. Вы, ребята,  будете
перевозить грузы, потому что в этом деле вы вне всякой конкуренции,  а  мы
уж как-нибудь с божьей помощью будем воевать, и тогда все мы будем дома  к
рождеству".
   Подполковник авиации торжественно поклонился в знак согласия, затем оба
офицера армии его величества заказали еще по одной порции виски.
   "Бюро военной информации, - подумал с горечью Майкл, глядя  на  розовый
затылок  полковника,  просвечивающий  через   редкие   седые   волосы,   -
несомненно, бросает деньги налогоплательщиков на  ветер,  расходуя  их  на
таких вот союзников".
   Тут он увидел Луизу, входившую в комнату,  в  сером  пальто  свободного
покроя. Он поставил свой стакан и поспешил ей навстречу. Ее  лицо  уже  не
было таким серьезным; на нем играла обычная слегка вопросительная  улыбка,
как будто она и наполовину не верила  тому,  что  говорят  ей  окружающие.
"Наверно, войдя в гардеробную, - подумал Майкл, беря ее под  руку,  -  она
взглянула на себя в зеркало и сказала себе, что на сегодня хватит,  больше
она ничем не выдаст себя, и после этого ее лицо автоматически приняло свое
прежнее выражение, сделав  это  также  легко  и  плавно,  как  она  сейчас
натягивает перчатки".
   - О боже, - засмеялся Майкл, ведя ее к выходу, - какая же мне  угрожает
опасность!
   Луиза взглянула на него и, наполовину  угадав,  что  он  имел  в  виду,
задумчиво улыбнулась.
   - Да, не думай, что ты в безопасности, - сказала она.
   - О господи, конечно, нет, - в тон ей ответил Майкл.
   Они оба рассмеялись и вышли  на  улицу  через  холл  "Дорчестера"  мимо
пожилых  дам,  пьющих   чай   со   своими   племянниками,   мимо   молодых
капитанов-летчиков с их хорошенькими подругами, мимо ужасного  английского
джаза, который так много терял от того, что в Англии не было негров, чтобы
вдохнуть в него жизнь и сказать саксофонистам и барабанщикам: "Эй, мистер,
давай начинай!  Послушай,  мистер,  это  делается  вот  так!  Обращайся  с
инструментом свободней, что ты вцепился в эту чертову  трубу..."  Майкл  и
Луиза шли, весело улыбаясь, взявшись за руки, снова вернувшись, быть может
лишь на одно мгновение, к своей непрочной счастливой любви.  За  парком  в
свежем  прохладном  вечернем  воздухе  догорали  после   налета   немецких
самолетов пожары, отбрасывая в небо какой-то праздничный отблеск.


   Они медленно направились в сторону Пиккадилли.
   - Сегодня вечером я кое-что решила, - сказала Луиза.
   - Что именно? - спросил Майкл.
   - Я должна  добиться,  чтобы  тебя  произвели  в  офицеры.  Хотя  бы  в
лейтенанты. Глупо оставаться всю жизнь рядовым. Я хочу  поговорить  кое  с
кем из моих друзей.
   Майкл рассмеялся.
   - Побереги свою энергию, - сказал он.
   - А разве ты не хотел бы быть офицером?
   - Может быть. Я как-то об этом не думал. Во  всяком  случае,  не  трать
понапрасну свои силы.
   - Почему?
   - Они не смогут этого сделать.
   - Они могут сделать абсолютно все, - сказала  Луиза.  -  И  если  я  их
попрошу...
   - Ничего из этого не выйдет. Дело пойдет в Вашингтон, а там откажут.
   - Почему?
   - Потому что в Вашингтоне сидит  человек,  который  утверждает,  что  я
коммунист.
   - Чепуха.
   - Чепуха-то чепуха, но дело обстоит именно так.
   - А ты в самом деле коммунист?
   - Примерно такой же, как Рузвельт, - ответил Майкл. - Его тоже  они  не
произвели бы в офицеры.
   - А ты пытался?
   - Да.
   - Ах, боже мой, - воскликнула Луиза, - какой глупый мир!
   - Это, в конце концов, не так важно, - сказал Майкл.  -  Мы  все  равно
выиграем войну.
   - И тебя все это не взбесило, когда ты узнал? - спросила Луиза.
   - Разве лишь самую малость, - ответил Майкл. - Я скорее  был  опечален,
чем взбешен.
   - Неужели тебе не хотелось бросить все к чертям?
   - В течение первого часа или двух. Потом я решил, что это ребячество.
   - Ты чертовски благоразумен.
   - Возможно. Впрочем, это не совсем верно, не так уж я  благоразумен,  -
возразил Майкл. - Все равно ведь я не ахти какой солдат.  Армия  не  много
теряет. Когда я пошел в армию,  я  решил,  что  отдаю  себя  в  полное  ее
распоряжение. Я верю в войну. Это не означает, что я верю в  армию.  Я  не
верю ни в какую армию. Нельзя ждать справедливости от  армии,  и  если  ты
здравомыслящий взрослый человек, то ждешь от нее только победы. И если  уж
вопрос стоит именно так, то наша армия, вероятно,  самая  справедливая  из
всех когда-либо существовавших. Я надеюсь, что армия позаботится  обо  мне
настолько, насколько это возможно, что она не допустит, чтобы меня  убили,
если сумеет, и что в конце  концов  она  победит  настолько  малой  ценой,
насколько предвидение и искусство человека могут это обеспечить. "Довольно
для каждого  дня  своей  победы"  [перефразировка  библейского  изречения:
"Итак, не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться
о своем: довольно для каждого дня своей заботы", (Матфей, VI, 34)].
   - Это цинизм, -  сказала  Луиза.  -  Бюро  военной  информации  это  не
понравилось бы...
   - Возможно, - сказал Майкл. - Я считал, что в  армии  царит  коррупция,
жестокость, расточительство, непроизводительная трата  сил,  и  оказалось,
что она действительно страдает всеми этими  пороками,  как  и  все  другие
армии, только в значительно меньшей мере, чем мне  казалось.  В  ней  нет,
например, такой коррупции, как  в  немецкой  армии.  Тем  лучше  для  нас.
Победа, которую мы одержим, не будет такой блестящей, какой она  могла  бы
быть, если бы армия была иной, но это будет наилучшая победа,  на  которую
можно рассчитывать в наше время, и я благодарен ей за это.
   - Что ты собираешься делать? - властно спросила Луиза. - Торчать в этой
дурацкой конторе и всю войну похлопывать хористок по заду?
   - Другие и не так еще живут во время войны, - усмехнулся Майкл. - Но  я
не думаю заниматься только этим. Так или иначе, - проговорил он задумчиво,
- в конце концов меня переведут куда-нибудь в другое место, где  я  должен
буду отработать свой хлеб, где я должен буду убивать и где могут  убить  и
меня.
   - И как же ты смотришь на такую перспективу? - спросила Луиза.
   - Мне страшно.
   - Почему ты так уверен, что это случится?
   - Не знаю, - ответил он. - Просто  предчувствие.  Какое-то  мистическое
чувство,  что  я  должен  выполнить  свой  долг  и  справедливость  должна
восторжествовать и по отношению ко мне. Еще с тридцать  шестого  года,  со
времени войны в Испании, у меня было такое чувство, что в один  прекрасный
день от меня потребуют расплаты. Год за годом я  уклонялся  от  нее,  и  с
каждым днем это чувство становилось все сильнее. Да!  От  меня  непременно
потребуют расплаты.
   - Ты думаешь, что еще не расплатился?
   - Только отчасти, -  улыбнулся  Майкл.  -  Проценты  по  задолженности.
Основная же сумма долга остается нетронутой. В один прекрасный день с меня
потребуют весь долг сполна, и платить придется, конечно, не в  объединении
зрелищных предприятий.
   Они свернули на  Сент-Джеймс-стрит.  В  конце  улицы  виднелась  темная
громада средневекового  дворца  с  тускло  освещенным  циферблатом  часов,
мягким серым пятном вырисовывающимся на фоне зубчатых стен.
   - Может быть, - проговорила Луиза, улыбаясь в темноту, - в конце концов
из тебя офицера и не получилось бы.
   - Вполне возможно, - мрачно согласился Майкл.
   - Но ты мог бы по крайней мере стать сержантом.
   Майкл рассмеялся.
   -  Как  измельчали  времена:  мадам  Помпадур  [маркиза  де   Помпадур,
Жанна-Антуанетта (1721-1764) - фаворитка французского короля Людовика  XV,
имевшая большое влияние на государственные дела]  в  Париже  добывает  для
своего фаворита маршальский жезл, а Луиза Маккимбер забирается  в  постель
короля ради трех сержантских лычек для своего рядового.
   - Не говори гадости, - с достоинством отрезала Луиза. - Ты  ведь  не  в
Голливуде.
   Три подвыпивших английских матроса в обнимку  пересекали  по  диагонали
широкую улицу, распевая похабную песенку.
   - Я вспоминал Достоевского перед нашей сегодняшней  встречей,  -  начал
Майкл.
   - Ненавижу образованных людей, - решительно заявила Луиза.
   - У Достоевского, кажется, князь Мышкин хотел жениться на  проститутке,
желая искупить свой грех и свою вину.
   - Я читаю только "Дейли экспресс", - отрезала Луиза.
   - Теперь не такие суровые времена, - продолжал Майкл. - Я не женюсь  ни
на ком. За свою вину я только остаюсь рядовым. Это не  так  уж  трудно.  В
конце концов, таких, как я, целых восемь миллионов...
   Майкл и Луиза свернули в боковую улицу, где от  бомб  пострадал  только
один дом.  Матросы,  с  трудом  сохраняя  равновесие  и  продолжая  орать,
удалялись  в  сторону  дворца,  и  их  молодые  и  приятные,  несмотря  на
безобразное содержание песни, голоса звучали все более приглушенно.


   Клуб-ресторан  для  союзных  войск,  несмотря  на   громкое   название,
представлял собой всего лишь полуподвальное помещение  из  трех  небольших
комнат, украшенных  пыльными  флагами.  Длинная  доска,  прибитая  к  двум
бочкам, служила стойкой. Иногда там можно  было  достать  оленьи  котлеты,
шотландскую семгу и бутылку пива, которое  хозяйка  бара,  угождая  вкусам
американцев, держала в жестяном наполненном льдом корыте.  Французы  почти
всегда могли получить там бутылку алжирского вина  по  твердой  цене.  Это
было место, где алкоголь делал братьями людей всех рангов, ибо они  твердо
знали, что холодный свет дня изгладит из памяти  неблагоразумные  поступки
прошедшей ночи. Почти всякий мог пользоваться кредитом,  если  он  в  этом
нуждался, и никого особенно не торопили с уплатой долга.
   Когда Майкл и Луиза вошли в бар,  в  задней  комнате  кто-то  играл  на
пианино.  Два  английских  сержанта  стояли  у  стойки  и  тихо  напевали.
Американская девушка-ефрейтор из вспомогательного женского корпуса  спала,
положив голову на плечо французского матроса. За  большим  столом  пожилой
американский подполковник  по  фамилии  Пейвон,  похожий  на  опереточного
комика, держал  речь  перед  четырьмя  военными  корреспондентами.  Пейвон
родился в Бруклине, в тридцатых годах содержал цирк во Франции, а в начале
войны служил во французской кавалерии. Он  всегда  курил  длинные  дорогие
сигары. В углу, почти никем не замеченный, сидел огромного  роста  смуглый
француз, которого, как говорили, по заданию  английской  разведки  два-три
раза в месяц сбрасывали на парашюте во Францию. Он был известен  тем,  что
грыз стеклянные рюмки, когда напивался и впадал в минорное  настроение.  В
маленькой кухне, расположенной за задней комнатой, высокий тучный старшина
из американской военной полиции, который крутил любовь с одной из  женщин,
работавших в баре, стоял у плиты и жарил себе целую  сковородку  рыбы.  За
маленьким столиком около кухни шла игра в покер в две руки  между  военным
корреспондентом и двадцатитрехлетним майором-летчиком, который только  что
вернулся после бомбежки Киля. Майкл услышал, как майор сказал: "Ставлю сто
пятьдесят фунтов", и увидел, как он мрачно  написал  долговую  расписку  и
положил ее на середину стола.
   - Принимаю и ставлю сто пятьдесят, -  ответил  его  противник,  который
носил  форму  американского   военного   корреспондента,   но,   судя   по
произношению, был венгром. Затем он тоже написал расписку на сто пятьдесят
фунтов и бросил ее на середину стола поверх кучки бумажных денег.
   - Два виски, пожалуйста, - сказал Майкл английскому  младшему  капралу,
который всегда стоял за стойкой, когда приезжал в Лондон в отпуск.
   - К сожалению, виски кончилось, полковник, -  ответил  капрал.  У  него
совсем не было зубов, и Майкл решил,  что  от  армейской  пищи  его  десны
должны быть в ужасном состоянии.
   - В таком случае два джина.
   Капрал, на котором поверх военного обмундирования был надет испачканный
серый фартук, ловко и любовно налил две порции джина.
   Из соседней комнаты, где играли на  пианино,  были  слышны  дребезжащие
мужские голоса:

   Отец торгует на базаре,
   Мамаша гонит самогон,
   Сестра гуляет на бульваре -
   Деньжонки прут со всех сторон!

   Майкл поднял свой стакан.
   - Будем здоровы, - сказал он Луизе.
   Они выпили.
   - Шесть шиллингов, полковник, - напомнил капрал.
   - Запиши в книгу, - сказал Майкл. -  Сегодня  я  банкрот.  Жду  крупную
сумму из Австралии. У меня там младший брат - майор военно-воздушных  сил.
Он получает летную надбавку и суточные.
   Капрал тщательно нацарапал фамилию Майкла в  замасленной  книге,  потом
открыл две бутылки теплого пива для сержантов-летчиков,  которые,  услышав
звуки мелодии, доносившиеся  из  соседней  комнаты,  направились  туда  со
стаканами в руках.
   - Я хочу обратиться к вам от  имени  генерала  де  Голля,  -  заговорил
смуглый француз, который грыз рюмки, прервав на время это занятие. -  Всех
присутствующих покорнейше прошу встать в честь генерала  Шарля  де  Голля,
вождя Франции и французской армии.
   Все с безразличным видом поднялись в честь генерала французской армии.
   - Мои дорогие друзья, - громким  голосом  с  сильным  русским  акцентом
начал француз. - Я не верю тому, что пишут в газетах. Я ненавижу газеты  и
всех газетчиков. - Он гневно взглянул в сторону  четырех  корреспондентов,
окруживших подполковника Пейвона. - Генерал Шарль де Голль - это  демократ
и человек чести. - Он сел и мрачно посмотрел на изгрызенную рюмку.
   Все снова сели на свои места. Из задней  комнаты  доносилась  печальная
песня английских летчиков.
   - Господа, - раздался вдруг голос пожилой блондинки, спавшей на стуле у
стены. Ее очки висели на одном ухе. Она  открыла  глаза,  улыбнулась  всем
присутствующим  и  указала  на  американку  из  женского  вспомогательного
корпуса, которая в этот момент  возвращалась  из  ванной  комнаты.  -  Эта
женщина украла у меня шарф, -  пробормотала  она  и  снова  уснула.  Через
мгновение она уже громко храпела.
   - Что мне нравится в этом баре, - сказал Майкл, - это дух старой сонной
Англии, который чувствуется здесь особенно сильно. Крикет,  чай  в  садике
викария, музыка Делиуса.
   В бар вошел тучный генерал-майор службы снабжения, который только утром
возвратился из Вашингтона. На руке у него висела грузная молодая женщина с
длинными  зубами.  Ее  лицо  было  закрыто  черной  вуалью.  За  генералом
неотступно следовал пьяный капитан с огромными усами.
   - А, моя дорогая миссис Маккимбер! - воскликнул генерал-майор. Широко и
приветливо улыбаясь, он направился прямо к Луизе и поцеловал ее. Женщина с
длинными зубами расточала обольстительные улыбки всем  окружающим.  У  нее
что-то было не в порядке с глазами: она быстро,  не  переставая,  моргала.
Позже Майкл узнал, что ее звали миссис Керни  и  что  ее  муж,  английский
летчик, был сбит над Лондоном в сорок первом году.
   - Генерал Рокленд, - сказала  Луиза,  -  разрешите  познакомить  вас  с
рядовым Уайтэкром. Он очень любит генералов.
   Генерал так горячо пожал Майклу руку, что чуть  было  не  раздавил  ее.
Майкл решил, что генерал, должно быть, играл  в  футбол,  когда  учился  в
Уэст-Пойнте [военное училище в США].
   - Рад с вами познакомиться, молодой человек, - пробасил  генерал.  -  Я
видел вас на вечере, откуда вы  улизнули  с  этой  очаровательной  молодой
дамой.
   - Он непременно хочет оставаться рядовым, - улыбнулась Луиза. -  Что  с
ним делать?
   - Ненавижу профессиональных рядовых, - пробурчал  генерал,  а  стоявший
позади капитан серьезно кивнул головой.
   - Я тоже, - сказал Майкл. - Я бы с радостью стал лейтенантом.
   - Ненавижу профессиональных лейтенантов тоже.
   - Ну что ж, сэр, - пошутил Майкл. - Если вам так угодно, можете сделать
меня подполковником.
   - Возможно, и сделаю, - серьезно сказал генерал, - возможно, и  сделаю.
Джимми, запиши его фамилию.
   Капитан, пришедший с генералом,  начал  шарить  в  карманах  и  наконец
извлек карточку-рекламу частных такси.
   - Фамилия, звание и личный номер, - автоматически произнес он.
   Майкл назвал свою фамилию, звание и личный  номер.  Капитан  записал  и
бережно засунул карточку в один  из  внутренних  карманов.  Когда  капитан
распахнул китель, Майкл заметил, что он носит ярко-красные подтяжки.
   Тем временем генерал отвел Луизу в уголок и, прижав ее к  самой  стене,
близко склонился к ее  лицу.  Майкл  направился  было  в  их  сторону,  но
длиннозубая дама загородила  ему  дорогу,  приветливо  улыбаясь  и  моргая
глазами.
   - Вот моя визитная карточка, - сказала она и вручила  Майклу  небольшую
твердую белую карточку. "Миссис Оттилия Манселл Керни, - прочитал Майкл, -
Риджент-стрит, 7".
   - Позвоните мне. Каждое утро до одиннадцати я бываю дома, - проговорила
она, недвусмысленно  улыбнувшись.  Потом  повернулась  и  с  развевающейся
вуалью пошла от столика к столику, раздавая всем свои визитные карточки.
   Майкл взял еще стаканчик джину и подошел  к  столу,  за  которым  сидел
подполковник Пейвон в окружении корреспондентов,  двух  из  которых  Майкл
знал.
   - ...После войны, - разглагольствовал подполковник,  -  Франция  пойдет
влево, и ни мы, ни Англия, ни Россия ничего не  смогут  с  этим  поделать.
Присаживайтесь, Уайтэкр, у нас есть виски.
   Майкл допил свой джин и присел к ним. Один из корреспондентов налил ему
почти полный стакан виски.
   - Я принадлежу к службе гражданской администрации, - продолжал  Пейвон,
- и не знаю, куда меня собираются послать. Но скажу вам прямо,  если  меня
пошлют во Францию, это будет просто  насмешка.  Французы  управляют  своей
страной уже сто пятьдесят лет,  и  они  бы  просто  рассмеялись,  если  бы
кто-либо из американцев вздумал, скажем, указывать им,  как  устанавливать
водопроводные трубы в мэрии.
   - Ставлю пятьсот фунтов,  -  объявил  венгр-корреспондент  за  соседним
столиком.
   - Принимаю, - согласился майор авиации. Оба написали расписки.
   - Что случилось,  Уайтэкр?  -  спросил  Пейвон.  -  Генерал  увел  вашу
девушку?
   - Я только  сдал  ее  в  краткосрочную  аренду,  -  отпарировал  Майкл,
посмотрев в сторону стойки,  где  хрипло  хохотал  генерал,  прижимаясь  к
Луизе.
   - Право старшего по чину, - съязвил Пейвон.
   - Генерал любит девочек, -  вмешался  один  из  корреспондентов.  -  Он
пробыл в Каире всего две недели и за  это  время  успел  поменять  четырех
девушек из Красного Креста. Когда он вернулся в Вашингтон, его  за  боевые
заслуги наградили орденом.
   - А вам досталась такая  штука?  -  спросил  Пейвон,  помахав  визитной
карточкой миссис Керни.
   - Это один из самых дорогих для  меня  сувениров,  -  серьезно  заметил
Майкл, доставая карточку из кармана.
   - Эта женщина, - сказал Пейвон, - должно быть,  тратит  уйму  денег  на
типографские расходы.
   - Ее отец - пивной король, - пояснил один из корреспондентов. -  У  них
куча денег.
   - "Не хочу я в авиацию, - запел английский летчик в с