на полу вдоль стен. В полутьме наступающих  сумерек  Ной
заметил Колклафа, лежавшего на полу в  столовой.  Он  лежал  на  спине,  с
вытянутыми по швам руками, уставившись немигающим взглядом в  потолок.  Из
носа у него текло, и время  от  времени  он  резко  шмыгал  -  и  это  был
единственный звук, который он издавал. Этот звук напомнил  Ною,  что  и  у
него самого насморк; он  вытащил  из  заднего  кармана  пропитанный  потом
платок цвета хаки и высморкался.
   В комнате было очень тихо,  только  назойливо  жужжала  одинокая  муха.
Райкер дважды пытался пристукнуть ее каской, но всякий раз промахивался.
   Ной сел на пол,  снял  с  правой  ноги  крагу  и  ботинок  и  тщательно
расправил носок. До чего же приятно было  почесать  пятку  и  потом  снова
натянуть гладкий носок!  Солдаты,  находившиеся  в  комнате,  с  интересом
наблюдали за ним, как будто он разыгрывал перед ними какую-то замысловатую
и чрезвычайно забавную сценку. Ной надел ботинок, потом  крагу,  аккуратно
зашнуровал ее и натянул поверх нее штанину. Он два раза чихнул так громко,
что Райкер даже подскочил от неожиданности.
   - Будь здоров, - сказал Бернекер, улыбнувшись Ною. Ной улыбнулся ему  в
ответ и подумал: "Какой чудесный парень!"
   - Я не могу вам, братцы, посоветовать, как действовать, - сказал  вдруг
лейтенант Грин. Он стоял сгорбившись у входа в  столовую  и  говорил  так,
словно  заранее  подготовил  длинную   речь,   а   теперь   с   удивлением
прислушивался к своим коротким, отрывистым фразам. -  Я  не  могу  сказать
вам, как лучше всего выбраться отсюда. Вы сами сообразите  не  хуже  меня.
Ночью вы будете видеть вспышки орудий, а днем будете слышать стрельбу, так
что у вас будет общее представление о том, где находятся наши.  Карта  вам
мало чем поможет, и лучше держитесь как можно дальше от дорог. Чем  меньше
будут группы, тем больше шансов пробраться к своим. Мне  очень  жаль,  что
так получилось, но, право, если мы будем сидеть  здесь  и  ждать,  то  все
очутимся в мешке. Если же мы будем действовать мелкими группами, некоторые
из нас смогут все-таки прорваться к своим. - Он вздохнул. - А может  быть,
прорвутся не некоторые, а многие из нас... И даже большинство,  -  добавил
он с напускной бодростью. - Мы сделали все для удобства наших раненых;  за
ними  там,  внизу,   будут   присматривать   французы.   Если   кто-нибудь
сомневается, - сказал он, как бы  оправдываясь,  -  можете  сойти  вниз  и
убедиться сами.
   Однако никто не двинулся с места. Сверху доносились  короткие  очереди.
"Это Риккет, - подумал Ной, - там, у окна".
   - И все же... - невнятно проговорил  лейтенант  Грин.  -  И  все  же...
Конечно, все это очень плохо. Но вы должны были быть готовы и к этому.  На
войне такие случаи всегда возможны. Капитана я попытаюсь взять с собой.  С
собой, - повторил он усталым голосом. - Если  хотите  что-нибудь  сказать,
говорите сейчас...
   Все продолжали молчать. У Ноя вдруг защемило сердце.
   - Ну что ж, - сказал лейтенант Грин, - уже  стемнело.  -  Он  поднялся,
подошел к окну и выглянул наружу. - Да, - повторил он, - уже  стемнело.  -
Он повернулся к находившимся в комнате солдатам. Многие  сидели  на  полу,
прислонившись к стене, низко опустив головы. Они  напоминали  Ною  игроков
проигрывающей матч футбольной команды в перерыве между таймами.
   - Итак, - сказал лейтенант Грин, - нет смысла больше  откладывать.  Кто
хочет пойти первым?
   Никто не пошевелился, никто даже не поднял головы.
   - Будьте осторожны, - продолжал лейтенант Грин, - когда  доберетесь  до
наших линий. Не обнаруживайте себя, пока не убедитесь абсолютно точно, что
они знают, что вы американцы. Кому охота получить пулю от своих?  Так  кто
пойдет первым?
   Опять никто не пошевелился.
   - Мой совет, - снова начал лейтенант Грин, - выходить через кухню.  Там
есть сарайчик, который может служить прикрытием, а до изгороди  оттуда  не
больше тридцати ярдов. Вы, надеюсь, понимаете, что я больше не  приказываю
вам. Решайте сами. А сейчас кому-то надо идти...
   По-прежнему никто не двигался с места. "Это невыносимо,  -  думал  Ной,
сидя на полу, - просто невыносимо". Он поднялся.
   - Хорошо, - сказал он, потому что ведь кто-то должен был это сказать. -
Я пойду. - Он чихнул.
   Встал и Бернекер.
   - Я тоже иду, - сказал он.
   Встал и Райкер.
   - А, черт с ним, пойду и я.
   Встали Каули и Демут. По каменному полу зашаркали ботинки.
   - Где эта проклятая кухня? - спросил Каули.
   "Райкер, Каули, Демут, - подумал Ной... - Памятные имена... Ну  что  ж,
сейчас мы можем начинать бой сначала".
   - Хватит, - сказал Грин. - Для первой группы достаточно.
   Все пятеро вышли в кухню. Никто из  оставшихся  даже  не  посмотрел  им
вслед, никто не сказал ни слова. Люк в кухонном полу,  ведущий  в  подвал,
был открыт. Из подвала сквозь пыльный воздух пробивался слабый свет свечи.
Оттуда доносились клокочущие звуки и хриплые стоны умирающего  Фаина.  Ной
решил не смотреть в  подвал.  Лейтенант  Грин  очень  осторожно  приоткрыл
кухонную дверь. Она издала резкий скрип, и солдаты замерли. Сверху все еще
доносились автоматные очереди. "Это Рикетт, -  подумал  Ной.  -  Он  ведет
войну на свой страх и риск".
   Ночной воздух был насыщен сыростью и запахами деревни; из  полуоткрытой
двери доносился терпкий, тяжелый запах коровника.
   Ной тихо чихнул в кулак. Он оглянулся, как бы извиняясь.
   - Желаю-удачи, - сказал лейтенант Грин. - Итак, кто идет?
   Люди, собравшиеся на кухне среди медных  кастрюль  и  больших  молочных
бидонов, глядели в приоткрытую дверь на бледную полоску ночного неба. "Это
невыносимо, - снова подумал Ной, - просто невыносимо.  Нельзя  больше  так
стоять". Он решительно шагнул к двери мимо Райкера.
   Ной глубоко  вздохнул,  говоря  себе:  "Только  не  чихать,  только  не
чихать". Потом пригнулся и шмыгнул за дверь.
   Осторожными шагами, сжимая обеими руками винтовку, чтобы, не  дай  бог,
она не стукнулась  о  что-нибудь,  Ной  начал  красться  к  сараю.  Он  не
прикасался  к  спусковому  крючку,  так  как  не  мог  вспомнить,   опущен
предохранитель или нет.  Он  надеялся,  что  идущие  за  ним  позаботились
поставить свои винтовки на предохранитель, так что они не подстрелят  его,
если даже споткнутся.
   Ботинки Ноя хлюпали по жидкой грязи, расстегнутые ремешки каски били по
щекам у самого уха, и этот слабый звук  казался  ему  невыносимо  громким.
Когда Ной в непроглядной тьме добрался до сарая и прислонился  к  пахнущим
коровами бревнам, он первым делом застегнул ремешки каски под подбородком.
Темные тени одна за другой отделялись от кухонной двери и двигались  через
двор. Дыхание подходивших солдат  казалось  Ною  необыкновенно  громким  и
тяжелым. Из подвала дома послышался  протяжный  крик,  и  эхо  его  далеко
разнеслось в вечернем безветренном воздухе. Ной плотно  прижался  к  стене
сарая, но все было тихо...
   Потом он лег на живот  и  пополз  по  направлению  к  изгороди,  смутно
выделявшейся на фоне неба. Где-то очень далеко были видны  слабые  вспышки
артиллерийских выстрелов.
   Вдоль изгороди тянулась канава. Ной  соскользнул  в  нее  и  замер.  Он
старался дышать легко и ровно. Шум, который производили двигавшиеся за ним
люди, казался очень громким, но не было  никакой  возможности  сделать  им
знак быть потише. Один за другим все доползли до  канавы  и,  скользнув  в
нее, залегли рядом с Ноем. Сбившись в кучу на мокрой траве на дне  канавы,
они  так  громко  дышали,  что  казалось,  противник  сразу  обнаружит  их
местонахождение. Они лежали, не двигаясь, навалившись друг на друга, и Ной
понял, что каждый ждет, чтобы кто-то другой пошел первым.
   "Они хотят, чтобы это сделал я, - с негодованием подумал  Ной.  -  А  с
какой стати?"
   Однако он все-таки  поднялся  и  посмотрел  через  изгородь  в  сторону
артиллерийских вспышек. По другую сторону изгороди было открытое  поле.  В
темноте Ной смутно различал какие-то движущиеся тени, но не  мог  сказать,
люди это или коровы. Одно было ясно: бесшумно  пробраться  через  изгородь
невозможно. Ной дотронулся до ноги ближайшего солдата,  давая  ему  знать,
что он двинулся дальше, и пополз по дну канавы, вдоль изгороди, все больше
удаляясь от фермы. Один за другим остальные солдаты  ползли  за  ним.  Ной
полз медленно,  останавливаясь  через  каждые  пять  ярдов  и  внимательно
прислушиваясь;  он   чувствовал,   что   обливается   потом.   Кустарники,
образовавшие живую изгородь,  росли  вплотную  друг  к  другу.  Их  листья
тихонько шептались в порывах ветра, шелестевшего над  головой.  Иногда  он
слышал шорох: какой-то маленький зверек в страхе убегал в сторону; однажды
раздался глухой звук хлопающих крыльев: потревоженная птица  вспорхнула  с
ветки. Никаких признаков немцев пока не было.
   "Быть может, - думал Ной, пока полз, вдыхая затхлый запах глины со  дна
сырой канавы, - быть может, нам все-таки удастся прорваться".
   Его рука натолкнулась на что-то твердое.  Он  напрягся  и  замер.  Лишь
правая рука медленно ощупывала предмет. "Что-то круглое, - размышлял он, -
что-то металлическое - это..." Тут его рука наткнулась на что-то мокрое  и
липкое, и Ной понял, что перед ним лежит мертвец.  Ощупав  каску  и  затем
лицо, он понял, что пуля попала прямо в лоб.
   Ной чуть подался назад и обернулся.
   - Бернекер, - прошептал он.
   - Что? - Голос Бернекера слышался откуда-то издалека, и  Ною  казалось,
что он задыхается.
   - Впереди меня мертвец.
   - Что? Я тебя не слышу.
   - Здесь труп. Мертвец.
   - А кто он?
   - А черт его знает, - раздраженно прошептал  Ной,  возмущаясь  тупостью
Бернекера. - Откуда, черт возьми, я знаю? - Он чуть не  рассмеялся,  вдруг
осознав всю нелепость этого разговора. - Передай об этом по цепочке, - еще
раз прошептал он.
   - Что?
   В этот момент Ной ненавидел Бернекера всеми фибрами своей души.
   - Передай по цепочке, чтобы они не наделали каких-нибудь  глупостей,  -
сказал Ной несколько громче.
   - Ладно, - сказал Бернекер. - Сейчас передам.
   Затем Ной услышал позади отрывистый шепот.
   - Все в порядке, - сообщил наконец Бернекер. - Все поняли.
   Ной медленно переполз через  мертвое  тело.  Его  руки  задержались  на
сапогах убитого, и он сразу понял, что это немец, так  как  американцы  не
носят сапог. Он чуть было не остановился, чтобы сообщить об этом  открытии
другим. Стало как-то легче на душе от сознания, что труп был чужой.  Потом
он вспомнил, что американские парашютисты тоже носят  сапоги,  и  подумал,
что это мог быть один из них. Продолжая ползти, он ломал голову  над  этой
загадкой, и умственное напряжение помогало ему забыть усталость  и  страх.
"Нет, - решил он, - у парашютистов сапоги со  шнурками,  а  эти  были  без
шнурков. Нет, это был немец. В канаве лежал мертвый фриц". Он  должен  был
понять это по форме каски, хотя, продолжал рассуждать он, все каски  очень
похожи одна на другую, а ему никогда раньше не приходилось  притрагиваться
к немецкой каске.
   Он дополз до конца поляны. Канава  и  изгородь  изгибались  под  прямым
углом и тянулись по краю поля. Ной осторожно пошарил рукой впереди себя. В
изгороди было небольшое отверстие, а там, по другую сторону ее,  проходила
узкая дорога. "Все равно придется пересекать  эту  дорогу,  почему  же  не
сделать это сейчас?" - размышлял Ной.
   Он повернулся к Бернекеру.
   - Послушай, - прошептал он, - сейчас я перелезу через изгородь.
   - Хорошо, - ответил шепотом Бернекер.
   - Там с другой стороны есть дорога.
   - Хорошо.
   В эту минуту они  услышали  шаги  людей  и  металлическое  позвякивание
снаряжения. Кто-то осторожно шел по дороге. Ной зажал рукой рот Бернекера.
Они прислушались. Насколько можно было судить по звукам, по дороге шли три
или четыре человека. Переговариваясь друг с другом,  они  медленно  прошли
мимо. Это были немцы. Хотя Ной не знал ни слова по-немецки, он  слушал,  в
напряжении подняв голову, как будто все, что ему удастся  услышать,  будет
иметь для него величайшее значение.
   Немцы  прошли  неторопливой  спокойной  походкой,  как  ходят  часовые,
которые скоро снова вернутся назад. Голоса постепенно затерялись в шорохах
ночи, однако Ной еще долго слышал звук шагов.
   Райкер, Демут и Каули подползли  к  тому  месту,  где,  привалившись  к
стенке канавы, их поджидал Ной.
   - Давайте пересечем дорогу, - прошептал Ной.
   - К черту, - услышал Ной голос  Демута,  хриплый  и  дрожащий.  -  Если
хочешь идти - иди. А я остаюсь здесь. Вот в этой самой канаве.
   - Они сцапают тебя утром, как только станет светло... - настаивал  Ной,
вопреки всякой логике чувствуя себя ответственным за  то,  чтобы  провести
Демута и остальных через дорогу, лишь потому, что он вел их  за  собой  до
сих пор. - Здесь нельзя оставаться.
   - Нельзя? - спросил Демут. - Послушай-ка: кто хочет, чтобы ему оторвало
задницу, тот пусть идет. Только без меня.
   Тут Ной понял, что Демут сдался,  как  только  услышал  голоса  немцев,
уверенных в себе и ни от кого не прячущихся. Для Демута война  окончилась.
Отчаяние или храбрость, которые помогли ему преодолеть первые двести ярдов
от крестьянского дома, покинули его. "Возможно, он и прав, - подумал  Ной,
- быть может, это самый разумный выход..."
   - Ной... - Это был голос Бернекера, в нем звучала с трудом сдерживаемая
тревога. - Что ты думаешь делать?
   - Я? - спросил Ной. Потом,  зная,  что  Бернекер  полагается  на  него,
шепотом ответил: - Я перелезу через изгородь. Думаю, что Демуту  не  стоит
оставаться здесь. - Он  замолчал,  ожидая,  что  кто-нибудь  передаст  это
Демуту. Но все молчали.
   - Ну ладно, - сказал Ной. Он осторожно полез через изгородь. Капли воды
с мокрых веток падали на его лицо. Дорога  неожиданно  оказалась  довольно
широкой. Она была сильно разбита.  Он  поскользнулся  на  своих  резиновых
подошвах и чуть было не упал. Когда он качнулся в сторону, чтобы  удержать
равновесие, что-то мягко звякнуло, но ему ничего не оставалось,  как  идти
вперед. По другую сторону дороги, шагах в двадцати, он  заметил  разрыв  в
изгороди, проделанный танком, придавившим к земле гибкие  сучья.  Он  шел,
согнувшись, держась поближе к кромке дороги, чувствуя себя  беззащитным  и
словно обнаженным. Позади он слышал шаги остальных. Он подумал  о  Демуте,
который лежал теперь один по другую  сторону  дороги.  Интересно,  что  он
чувствует в этот момент, одинокий, готовый с первыми лучами солнца сдаться
в плен первому немцу  в  надежде,  что  этот  немец  что-нибудь  слышал  о
Женевской   конвенции?   [международное   соглашение   об   обращении    с
военнопленными, заключенное в Женеве в 1929 году]
   Далеко позади он услышал треск  автоматической  винтовки.  Это  Рикетт,
который никогда ни перед чем не отступал, и теперь, сыпля отборной бранью,
стрелял из окна спальни со второго этажа.
   Потом открыл огонь автомат. Казалось, стреляют не далее чем в  тридцати
шагах; впереди были хорошо  видны  яркие  вспышки  выстрелов.  Послышались
крики на немецком языке и выстрелы из винтовок. Ной шумно и быстро бежал к
бреши в изгороди, и, пока не ринулся в нее,  все  время  над  его  головой
капризно и жалобно посвистывали пули. Он  слышал  топот  бежавших  за  ним
товарищей, их ботинки звонко хлюпали по глине и с хрустом  давили  упрямые
сучья поваленной изгороди. Стрельба усиливалась, следы  трассирующих  пуль
были видны над дорогой в ста ярдах впереди, однако пули проносились высоко
над их головами. Видя, как трассирующие пули без толку бьют  по  верхушкам
деревьев, Ной испытывал некоторое облегчение и чувство безопасности.
   Перебравшись через изгородь, Ной побежал прямо  через  поле.  Остальные
бежали за ним. Слева слышались громкие удивленные крики на немецком языке,
впереди  беспорядочно  перекрещивались  трассы:  видимо,  стреляли  просто
наугад. Ной чувствовал, что  задыхается,  в  груди  у  него  жгло,  и  ему
казалось, что он бежит ужасно медленно. "Мины, - вдруг смутно вспомнил он,
- ведь мины расставлены по всей Нормандии". Тут  он  увидел  впереди  себя
маячившие в темноте неясные силуэты и чуть было не выстрелил на  бегу.  Но
силуэты издавали какие-то нечеловеческие низкие звуки, и он различил рога,
торчащие на фоне  неба.  Потом  он  бежал  вместе  с  четырьмя  или  пятью
коровами, стараясь уйти подальше от стрельбы, то и дело  натыкаясь  на  их
мокрые, пахнущие молоком бока. Одна из  коров  упала,  сбитая  пулей.  Ной
споткнулся о нее и тоже упал. Корова конвульсивно била ногами  и  пыталась
встать, но не могла и тут же падала снова.  Остальные  солдаты  пронеслись
мимо. Ной вскочил и побежал вслед за ними.
   В легких у него клокотало, и казалось, он уже не может сделать ни  шагу
больше. Но он продолжал бежать, выпрямившись  во  весь  рост,  не  обращая
внимания на пули, потому что пронизывающая, жгучая боль где-то  посередине
туловища не позволяла ему согнуться. Он обогнал одну бегущую фигуру, затем
другую, третью... Он слышал тяжелое, хриплое дыхание солдат  и  удивлялся,
что может так быстро бежать, обгоняя других.
   Важно было пересечь поле и добежать до следующей изгороди, до следующей
канавы, пока немцы не направили на них прожекторы.
   Но в ту ночь у немцев не было настроения освещать местность, и стрельба
постепенно почти прекратилась. Ной пробежал последние  тридцать  шагов  до
изгороди, черной тенью вырисовывавшейся на фоне  неба.  Из  густой  листвы
высились деревья, посаженные вдоль изгороди  с  равными  интервалами.  Ной
бросился на землю. Он лежал, тяжело дыша, воздух со свистом врывался в его
легкие. Остальные, один за другим попадали рядом с ним. Они  лежали  лицом
вниз, вцепившись в мокрую землю, с трудом переводя дыхание, не в состоянии
вымолвить ни слова. Над их  головами  со  свистом  пролетали  трассирующие
пули. Вдруг направление трасс изменилось, стрельба переместилась в  другой
конец поля. Оттуда послышалось неистовое мычание, топот копыт и  сердитый,
заглушенный расстоянием окрик на  немецком  языке.  Пулеметчик  услыхал  и
перестал расстреливать коров".
   Наступила тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием четырех человек.
   Прошло много времени, прежде чем Ной сел. "Смотри-ка, опять я первый, -
отметила  какая-то  отдаленная,  сохранившая  еще  способность  рассуждать
частица его мозга. - Райкер, Каули, - подумал он  с  ребяческой  радостью,
которая совершенно не вязалась с потным, задыхающимся человеком,  сидевшим
согнувшись на темной земле, - Райкер,  Каули,  Демут,  Рикетт  -  всем  им
придется просить у меня прощения за то, что они делали во Флориде..."
   - Ну что ж, - спокойно сказал Ной, - пошли  дальше,  а  то  опоздаем  к
завтраку.
   Один за другим все сели. Они  огляделись.  В  темноте  не  было  слышно
никаких звуков, не  заметно  было  никакого  движения.  Со  стороны  фермы
доносились очереди автоматической  винтовки:  Рикетт  все  еще  огрызался,
бросая вызов врагу. Впрочем, все  это  теперь  не  имело  к  ним  никакого
отношения. Где-то далеко шла  бомбежка.  Яркие  трассы  снарядов  на  фоне
черного неба и короткие вспышки разрывов  напоминали  фейерверк  в  старом
немом фильме. "Немецкие  самолеты  бомбят  побережье,  -  подумал  Ной.  -
Конечно, это немцы: ведь наши не летают ночью в  том  районе".  -  Он  был
доволен, что его мозг  так  трезво  и  четко  воспринимает  и  анализирует
впечатления. "Нам остается, - рассуждал он про себя, -  лишь  двигаться  в
этом направлении, продолжать двигаться - вот и все..."
   - Бернекер, - решительно прошептал Ной, вставая на ноги, - возьмись  за
мой ремень, а ты, Каули, держись  за  ремень  Бернекера,  а  Райкер  пусть
держится за Каули, чтобы нам не потеряться.
   Все послушно встали и взяли друг друга за  ремни.  Потом,  цепочкой,  с
Ноем во главе, они пошли в  темноту  по  направлению  к  длинным  огненным
линиям, бороздившим горизонт.


   На рассвете они увидели пленных. Было достаточно светло, и уже не  было
необходимости  держаться