сочувствовал.
     Мистер Джонс, вернувшийся  тем  временем  в  свою  постель  (откуда  он
вернулся, мы просим разрешения не рассказывать), отвлек Партриджа  от  этого
приятного общества. Получив позволение  подать  свой  совет,  учитель  после
торжественного предисловия высказался следующим образом:
     - Существует, сэр, старинная  и  справедливая  пословица,  что  мудрецу
случается  иногда  поучиться  у  дурака.  Поэтому  беру  на  себя   смелость
посоветовать вам вернуться домой и предоставить эти horrida  bella  56,  эти
кровопролитные войны людям, которые вынуждены  глотать  порох  за  неимением
другой еды. Ведь всякому известно,  что  ваша  милость  дома  ни  в  чем  не
нуждается; зачем же в таком случае странствовать по свету?
     - Партридж,- сказал Джонс,-  ты  попросту  трус,  а  потому  ступай-ка,
братец, домой и больше меня не тревожь.
     - Прошу прощения у вашей милости,- взмолился Партридж,- я говорил, имея
в виду больше вас, чем себя:  что  касается  меня,  то  богу  известно,  как
незавидны мои обстоятельства, и я настолько далек от страха,  что  пистолет,
мушкет и всякие такие вещи для меня не больше, чем детский пугач. Каждому из
нас суждено когда-нибудь умереть, так не все ли  равно,  как  это  случится.
Кроме того, я, может быть, и цел останусь,  поплатившись  только  рукой  или
ногой. Уверяю вас, сэр, никогда в жизни я  не  испытывал  так  мало  страха;
поэтому, если ваша милость решили  продолжать  путь,  то  я  решил  за  вами
следовать. Но в таком случае позвольте вам высказать мое мнение. Право,  для
такого большого барина, как вы, совершенно неприлично путешествовать пешком.
Здесь в конюшне стоят два или  три  хороших  коня,  и  хозяин,  конечно,  со
спокойной совестью вам их поверит; но ежели бы у него возникли  какие-нибудь
сомнения, то я легко найду способ завладеть лошадьми; и допустим даже,  дело
примет самый худой оборот,- все равно он простит вас, раз вы идете  за  него
сражаться.
     Честность Партриджа, можно сказать, равнялась его сметливости - и то  и
другое сказывалось только в мелочах,- и он никогда не покусился бы на такого
рода проделку, если бы не воображал ее совершенно безопасной, ибо был он  из
числа тех,  которые  больше  считаются  с  виселицей,  чем  с  пристойностью
поступка; а ему казалось, что кражу  эту  он  может  совершить  без  всякого
риска:  во-первых,  он  не  сомневался,  что  имени  мистера  Олверти  будет
достаточно, чтобы успокоить хозяина, а  кроме  того,  полагал,  что  они  не
подвергнутся неприятностям, как бы ни обернулись дела; ведь у Джонса,  думал
он, найдется довольно друзей на одной стороне, а  на  другой  он,  Партридж,
встретит защиту у своих друзей.
     Убедившись, что Партридж делает это предложение серьезно, мистер  Джонс
его выбранил, и притом в таких резких выражениях,  что  брадобрей  попытался
обратить все в шутку и поспешно перевел разговор на  другую  тему,  заметив,
что они попали, видно, в какой-ю вертеп и  что  ему  стоило  немалого  труда
помешать двум девкам потревожить его милость среди ночи.
     - Эге,- воскликнул он,- да они, никак, все же у вас  побывали.  Вон  на
полу муфта одной из них.
     Надо сказать, что, вернувшись к себе впотьмах, Джонс не  заметил  муфту
на одеяле и, ложась в постель, скинул  ее  на  пол.  Партридж  поднял  ее  и
собирался уже положить в карман, но Джонс пожелал ее посмотреть. Муфта  была
настолько примечательна, что герой наш,  наверно,  припомнил  бы  ее  и  без
приложенного объяснения. Но ему не пришлось напрягать память, потому  что  с
первого же взгляда он заметил приколотую бумажку и  прочел  на  ней:  "Софья
Вестерн". Мгновенно глаза его помутились, и он вне себя воскликнул:
     - Боже мой! Каким образом попала сюда эта муфта?
     - Мне это известно не больше, чем вашей милости,- отвечал Партридж,но я
видел ее на руке одной из женщин, которые вас потревожили бы, если бы  я  им
не помешал.
     - Где же они? - вскричал Джонс, соскочив с постели и хватая одежду.
     - Да, пожалуй, сейчас уже за много миль отсюда,- отвечал Партридж.
     После дальнейших расспросов Джонс окончательно убедился, что владелицей
муфты была не кто иная, как сама любезная Софья.
     Поведение Джонса в эту минуту - мысли его,  его  вид,  его  слова,  его
движения - не поддается никакому описанию. Осыпав Партриджа  градом  горьких
упреков  и  изругав  порядком  самого  себя,  он   велел   бедняге,   совсем
растерявшемуся от страха, бежать вниз  и  во  что  бы  то  ни  стало  нанять
лошадей;  через  несколько  минут,  кое-как  одевшись,  он  и  сам  поспешно
спустился вниз выполнять только что отданное им распоряжение.
     Но, прежде чем  рассказывать,  что  произошло  в  кухне  при  появлении
Джонса, мы вернемся назад и опишем, что случилось  в  ней  после  того,  как
Партридж покинул ее, вызванный своим господином.
     Только что сержант удалился со своим отрядом, как встали  и  спустились
вниз два ирландских джентльмена, жалуясь на беспрерывный  шум  в  гостинице,
который всю ночь не давал им сомкнуть глаз.
     Карета, которая привезла молодую даму и ее служанку и которую читатель,
может  быть,  принимал  до  сих  пор  за  ее  собственную,  на  самом   деле
возвращалась к хозяину и принадлежала  мистеру  Кингу  из  Бата,  одному  из
почтеннейших и честнейших содержателей наемных лошадей, кареты  которого  мы
искренне рекомендуем всем нашим читателям, если им случится  ехать  по  этой
дороге. Таким образом, они, может быть, будут иметь  удовольствие  сидеть  в
той же повозке и с тем же кучером, которые упомянуты в нашей истории.
     Кучер, у которого было только  два  пассажира,  прослышав,  что  мистер
Маклаклан едет в Бат, предложил отвезти его туда за самую  умеренную  плату.
Мысль эта внушена ему была сообщением конюха, что лошадь,  нанятая  мистером
Маклакланом в Ворчестере, с большим удовольствием прервала бы  свое  длинное
путешествие и вернулась к своим тамошним приятелям, потому  что,  по  словам
конюха, названное животное было скорее о двух, чем о четырех ногах.
     Мистер Маклаклан немедленно принял предложение кучера и в то  же  самое
время уговорил друга своего Фитцпатрика занять  четвертое  место  в  карете.
Кости последнего настолько болели, что этот  способ  передвижения  показался
ему приятнее, чем путешествие верхом; а так как он нимало  не  сомневался  в
предстоящей встрече в Бате с женой, то рассудил, что  маленькая  задержка  в
пути не будет иметь никакого значения.
     Маклаклан, который был гораздо проницательнее своего  приятеля,  узнав,
что дама  едет  из  Честера,  и  сопоставив  кое-какие  другие  подробности,
выведанные им у конюха, заподозрил,  что  это,  пожалуй,  и  есть  жена  его
приятеля. О своем подозрении он  тотчас  же  сообщил  Фитцпатрику,  которому
такая мысль не приходила в голову. Правду сказать,  он  был  из  тех  людей,
которых природа фабрикует  чересчур  поспешно,  так  что  второпях  забывает
вложить им в голову мозги.
     Люди эти похожи на плохих охотничьих собак,  которые  сами  никогда  не
заметят, что потеряли след, но стоит только чуткому псу открыть  пасть,  как
они немедленно следуют его примеру и, нисколько не руководясь чутьем,  бегут
что есть мочи прямехонько вперед. Так и мистер Фитцпатрик: не  успел  мистер
Маклаклан высказать свое предположение, как он мгновенно с ним согласился  и
помчался прямо наверх, с целью застигнуть врасплох свою  жену,  не  разузнав
предварительно, где она находится, но, к  несчастью  (Фортуна  любит  играть
скверные  шутки  с  теми  господами,  которые  всецело  полагаются   на   ее
руководство), ткнулся лбом в несколько дверей и дверных косяков без  всякого
результата. Более милостива богиня эта была ко  мне,  подсказав  только  что
примененное сравнение с охотничьими собаками, тем более уместное, что бедную
женщину в таких случаях можно справедливо сравнить  с  затравленным  зайцем.
Подобно этому маленькому жалкому зверьку, она настороженно прислушивается  к
голосу своего преследователя;  подобно  ему,  в  трепете  убегает,  заслышав
страшный  голос;  и,  подобно  ему,  под  конец  обыкновенно  настигается  и
умерщвляется.
     В данном случае  этого,  однако,  не  случилось,  ибо  после  долгих  и
бесплодных поисков мистер Фитцпатрик вернулся в кухню,  куда  в  это  время,
точно и впрямь дело было на охоте,  входил  новый  приезжий  с  улюлюканьем,
каким поощряют собак, когда они потеряли след.  Он  только  что  соскочил  с
лошади и был окружен многочисленной свитой.
     Здесь, читатель, может быть, необходимо познакомить тебя  с  некоторыми
событиями; если они тебе уже известны - значит, ты умнее, чем я предполагал.
Осведомление это ты получишь в следующей главе.

     ГЛАВА VII,  в  которой  доводится  до  конца  изложение  приключений  в
эптонской гостинице

     Скажем прежде всего, что этот только что прибывший  джентльмен  был  не
кто иной, как сам сквайр Вестерн, который явился сюда в погоне за дочерью; и
поспей он двумя часами раньше, то застал бы не только дочь, но и  племянницу
в придачу, ибо ею и была жена мистера Фитцпатрика,  который  пять  лет  тому
назад похитил ее из-под надзора премудрой леди Вестерн.
     Супруга мистера Фитцпатрика уехала из гостиницы в одно время с  Софьей:
разбуженная голосом мужа, она велела позвать хозяйку и, узнав, в  чем  дело,
упросила ее за неслыханную цену  достать  лошадей.  Так  могущественны  были
деньги в этом заведении, что хотя хозяйка  выгнала  бы  вон  свою  служанку,
обозвав ее продажной тварью, если бы знала столько, сколько знает  читатель,
однако сама оказалась не более стойкой против подкупа, чем бедная Сусанна.
     Мистер Вестерн не знал своего племянника, да если  бы  и  знал,  то  не
обратил бы на него ни малейшего внимания, так как брак этот  был  тайным,  а
следовательно,  по  мнению  почтенного  сквайра,  противоестественным,  и  с
момента его совершения он отвернулся от бедной женщины, которой  было  тогда
не более восемнадцати лет; он смотрел на нее с тех пор  как  на  чудовище  и
запретил произносить ее имя в своем присутствии.
     В кухне царило всеобщее смятение: Вестерн  возбужденно  расспрашивал  о
своей  дочери,  а  Фитцпатрик  о  своей  жене,  когда  туда  вошел  Джонс  с
злополучной муфтой в руке.
     Едва только Вестерн увидел Джонса, как тотчас же  огласил  комнату  тем
звучным возгласом, какой издают охотники, завидя дичь.  Подбежав  к  нему  и
схватив его за руку, он закричал:
     - Лис попался,- об заклад бьюсь, что и лисичка недалеко!  Беспорядочную
беседу, продолжавшуюся после этого  в  течение  нескольких  минут,  было  бы
трудно передать, потому что все говорили разом, и притом каждый свое, да она
бы и не доставила читателю никакого удовольствия.
     Высвободившись наконец от мистера Вестерна  с  помощью  находившихся  в
комнате людей, герой наш торжественно  объявил,  что  решительно  ничего  не
знает о даме, которую разыскивают. Но тут выступил священник Сапл и сказал:
     - Нелепо отпираться: ведь доказательство преступления у тебя в руках. Я
утверждаю и готов подкрепить слова  свои  клятвой,  что  муфта,  которую  ты
держишь, принадлежит мисс Софье! последние дни  я  часто  видел  ее  с  этой
муфтой.
     - Муфта моей дочери! - в бешенстве закричал сквайр.- У него муфта  моей
дочери! Будьте свидетелями, что он пойман с поличным! Сию минуту я веду  его
к мировому судье. Где дочь моя, мерзавец?
     - Прошу вас  успокоиться,  сэр,-  отвечал  Джонс.-  Муфта,  я  признаю,
принадлежит вашей дочери, но, клянусь честью, вашу дочь я не видел.
     При этих словах Вестерн потерял всякое терпение и от бешенства  лишился
членораздельной речи.
     Кто-то из слуг  сказал  Фитцпатрику,  что  это  мистер  Вестерн.  Тогда
почтенный  ирландец,  вообразив,  что  ему  представляется  отличный  случай
оказать своему дяде услугу и тем, может быть, снискать его  благосклонность,
подошел к Джонсу и воскликнул:
     - Право, сэр, постыдились бы вы отрицать на  моих  глазах,  что  видели
дочь этого джентльмена: ведь вы же знаете, что я застал вас вместе с  ней  в
постели.
     Затем, обратись к Вестерну, он предложил немедленно отвести  его  в  ту
комнату, где остановилась его дочь; предложение было принято, и  Фитцпатрик,
сквайр и священник, вместе с некоторыми другими, направились прямо в комнату
миссис Вотерс,  куда  и  ввалились  с  не  меньшим  шумом,  чем  сам  мистер
Фитцпатрик незадолго до этого.
     Бедная женщина пробудилась от сна в изумлении и ужасе и увидела у своей
постели рожу, владельца которой с полным основанием могла принять за выходца
из Бедлама: так дико  перекосилось  от  гнева  лицо  мистера  Вестерна!  Но,
рассмотрев даму, сквайр отшатнулся, ясно показав жестами, прежде  даже,  чем
успел раскрыть рот, что это не та, которую он ищет.
     Женщины ценят свое доброе имя гораздо выше самой жизни,  так  что  хотя
последняя, по-видимому, подвергалась теперь большей опасности, чем незадолго
до этого, однако миссис Вотерс, увидев, что за честь  свою  она  может  быть
спокойна, завизжала далеко не так пронзительно, как в прошлый  раз.  Тем  не
менее, оставшись одна, она оставила всякую мысль о продолжении сна  и,  имея
достаточно оснований быть недовольной своим помещением,  принялась  поспешно
одеваться.
     Тем временем мистер Вестерн продолжал обшаривать дом,  но  с  таким  же
малым успехом, как и при вторжении к бедной миссис  Вотерс.  Разочарованный,
вернулся он в кухню, где слуги его стерегли Джонса.
     Эта неистовая кутерьма подняла на ноги всех постояльцев гостиницы, хотя
еще едва светало. В числе разбуженных был один степенный джентльмен, имевший
честь состоять мировым судьей Ворчестерского  графства.  Как  только  мистер
Вестерн об этом  узнал,  так  тотчас  обратился  к  нему  с  жалобой.  Судья
отказался от  исполнения  своей  обязанности,  заявив,  что  с  ним  нет  ни
письмоводителя, ни книги законов и что он не  может  держать  в  голове  все
постановления касательно похищения дочерей и тому подобного.
     Тогда мистер Фитцпатрик выступил с предложением  своих  услуг,  объявив
присутствующим, что  он  получил  юридическое  образование.  (Действительно,
Фитцпатрик три года был писцом у одного стряпчего в Северной Ирландии, после
чего,  предпочтя  более  благородное  поприще,   покинул   своего   патрона,
переправился в Англию и занялся профессией, не требующей никакой  выучки,  а
именно: профессией джентльмена, в которой и преуспел, как было  уже  отчасти
рассказано.)
     Мистер Фитцпатрик объявил,  что  закон  касательно  дочерей  к  данному
случаю не относится: что кража муфты есть, несомненно, тяжкое преступление и
что нахождение предмета у обвиняемого служит вполне достаточной уликой.
     Судья, ободренный столь  ученым  помощником  и  неотступными  просьбами
сквайра, согласился  наконец  воссесть  на  карульное  кресло,  после  чего,
обозрев муфту, которую Джонс еще  держал  в  руках,  и  выслушав  клятвенное
утверждение священника, что это собственность  мистера  Вестерна,  предложил
мистеру Фитцпатрику написать приказ об аресте, заявив, что подпишет его.
     Тогда Джонс попросил слова и в конце  концов,  хоть  и  не  без  труда,
получил его. Он привлек в качестве свидетеля мистера Партриджа, показавшего,
что муфта  им  найдена;  но  еще  важнее  были  показания  Сусанны,  которая
объявила, что Софья сама дала ей муфту и велела отнести ее в комнату мистера
Джонса, где он и нашел ее.
     Природная ли любовь к справедливости или необыкновенно  привлекательная
наружность Джонса побудили Сусанну открыть истину - не берусь решить, только
следствием ее показания было то, что судья, откинувшись  на  спинку  кресла,
объявил, что все говорит теперь так же очевидно в  пользу  подсудимого,  как
раньше говорило против него, с  чем  согласился  и  священник,  сказав:  "Да
сохранит меня господь быть орудием заточения  невинного  в  темницу".  После
этого судья  встал,  вынес  подсудимому  оправдательный  приговор  и  закрыл
заседание.
     Мистер Вестерн, крепко обругав всех  присутствующих,  велел  немедленно
подать лошадей и помчался в погоню  за  дочерью,  не  обратив  ни  малейшего
внимания  на  своего  племянника  Фитцпатрика  и  не  удостоив  ответом  его
притязание на родство, несмотря на все  услуги,  только  что  полученные  от
этого джентльмена. Мало  того:  Вестерн  был  так  возбужден,  что  второпях
позабыл, к счастью, потребовать у Джонса муфту,- к счастью, говорю я, потому
что герой наш скорее умер бы на месте, чем расстался со своим сокровищем.
     Джонс, расплатившись по счету, тоже отправился с другом  Партриджем  за
своей милой Софьей, решив теперь не прекращать поисков, пока не  найдет  ее.
Он не в силах был заставить себя даже  проститься  с  миссис  Вотерс;  самая
мысль  о  ней  сделалась  ему  ненавистна,  потому  что  дама  эта,  хоть  и
ненамеренно, помешала счастливейшему  свиданию  его  с  Софьей,  которой  он
теперь клялся в вечной верности.
     Что  же  касается  миссис  Вотерс,  то  она  воспользовалась   каретой,
возвращавшейся  в  Бат,  куда  отправилась  в   обществе   двух   ирландских
джентльменов, надев  платье,  любезно  ссуженное  ей  хозяйкой,  которая,  в
награду за одолжение, удовольствовалась самой малостью, а именно:  взяла  за
него двойную цену. Дорогой бывшая спутница Джонса совершенно  примирилась  с
мистером Фитцпатриком,  мужчиной  очень  недурным  собой,  и  приложила  все
старания, чтобы утешить его в разлуке с женой.
     Так кончилось множество странных приключений, постигших мистера  Джонса
в эптонской гостинице, где до сих пор еще говорят о  красоте  и  приветливом
обращении милой Софьи и называют ее сомерсетширским ангелом.

     ГЛАВА VIII, в которой история возвращается вспять

     Прежде чем продолжать нашу историю, уместно  будет  оглянуться  немного
назад, с  целью  объяснить  необыкновенное  появление  Софьи  и  отца  ее  в
гостинице города Эптона.
     Читатель благоволит вспомнить, что мы покинули Софью  в  девятой  главе
седьмой книги нашей истории, когда, после  долгой  борьбы  между  любовью  и
долгом, она, как это обыкновенно бывает, отдала предпочтение первой.
     Борьба эта, как было там показано, возникла вследствие посещения  отца,
явившегося к дочери, чтобы добиться от нее согласия  на  брак  с  Блайфилом,
каковое, по его твердому убеждению, она и дала, заявив, что не должна  и  не
может ослушаться ни одного отцовского приказания.
     После этого посещения сквайр приступил к своей  вечерней  попойке,  вне
себя от радости по случаю  успеха  у  дочери;  будучи  в  очень  общительном
расположении духа  и  желая,  чтобы  и  другие  разделили  его  счастье,  он
распорядился не жалеть пива на кухне, так что к одиннадцати часам  вечера  в
доме  не  было  ни  одного  трезвого,  за  исключением  миссис   Вестерн   и
очаровательной Софьи.
     Рано утром отправлен был  гонец  к  мистеру  Блайфилу  с  приглашением;
сквайр, правда, считал этого джентльмена гораздо менее осведомленным, чем то
было в действительности,  относительно  первоначального  отвращения  к  нему
дочери,  однако,  зная,  что  Блайфил  не  получил  еще  от  нее   согласия,
нетерпеливо желал сообщить о  нем  жениху,  вполне  уверенный,  что  невеста
подтвердит его собственными устами. Что же касается свадьбы, то еще накануне
вечером мужчины порешили сыграть ее через день.
     Завтрак подан был в гостиной, где находился  мистер  Блайфил,  а  также
сквайр и сестра его; ведено было позвать Софью.
     О Шекспир, если бы владел я пером твоим! О Хогарт,  если  бы  владел  я
твоей кистью! Я нарисовал бы тогда портрет  несчастного  слуги,  который,  с
бледным лицом, с обезумевшим взором, щелкая зубами и трясясь всем телом,-

     (Точь-в-точь таков, весь бледен, без дыханья,
     С потухшим взором, удручен, гонец
     Отдернул полог и средь ночи крикнуть
     Хотел Приаму, что в огне пол-Трон),-