вообще  весьма
посредственно владела искусством словесного поединка.
     Другой неприятностью для бедной Софьи была встреча  в  опере  с  лордом
Фелламаром, поехавшим с ней и на драм. Правда, театр и гостиная были местами
слишком людными, чтобы он мог позволить себе  какую-нибудь  нескромность,  и
Софья была несколько развлечена музыкой в одном месте и картами в другом, но
ей все же не могло быть весело в его обществе: в женщинах есть деликатность,
которая  не  позволяет  им  чувствовать  себя  непринужденно  в  присутствии
человека, имеющего на них виды, но  не  пользующегося  их  благосклонностью.
Дважды упомянув в этой главе о драме - слово, которое,  надо  думать,  будет
непонятным в том смысле, как оно здесь  употреблено,-  мы,  при  всей  своей
торопливости, остановимся на минуту,  чтобы  описать  это  развлечение,  тем
более что мигом справимся с этой задачей.
     Итак, драм - это собрание нарядно одетых  людей  обоего  пола,  большая
часть которых играет  в  карты,  а  прочие  ничего  не  делают;  хозяйка  же
исполняет роль трактирщицы  и,  подобно  последней,  гордится  числом  своих
гостей, хотя, не в пример последней, не всегда выигрывает от этого.
     Требуется очень много находчивости, чтобы поддержать оживление в  таких
нелепых собраниях; не удивительно поэтому, что светские люди вечно  жалуются
на скуку,- жалоба, свойственная исключительно  людям  высшего  круга.  Можно
себе представить, как невыносима была для Софьи эта бессмысленная  толчея  и
какого труда стоило ей притворяться веселой, когда на душе у  нее  было  так
грустно и ее так неотступно преследовали мучительные мысли!
     Ночь, однако, позволила ей наконец вернуться домой и лечь спать. Тут мы
ее и оставим,  пожелав  ей  хоть  немного  забыться,  так  как  боимся,  что
настоящего покоя она не найдет и в постели, а  сами  будем  продолжать  нашу
историю, которая,- какой-то голос  шепчет  нам,-  подошла  теперь  к  порогу
больших событий.

     ГЛАВА VII Патетическая сцена между мистером Олверти и миссис Миллер

     По возвращении мистера Олверти  с  обеда  миссис  Миллер  имела  с  ним
длинный разговор, в котором сообщила ему, что Джонс,  к  несчастью,  потерял
все подученное им на  прощанье  от  своего  благодетеля  и  что  эта  потеря
поставила его в тяжелое положение; обо всем этом. по ее словам, она узнала в
подробностях от добросовестного Партриджа.  Потом  она  перечислила  услуги,
оказанные ей Джонсом, опустив, впрочем, кое-что касавшееся ее  дочери;  хотя
она питала полное доверие к мистеру Олверти и к тому же не  могла  надеяться
сохранить в тайне дело, к несчастью, уже известное  полудюжине  посторонних,
но все же не решилась сообщить ему обстоятельства, бросавшие тень на  доброе
имя бедной Нанси, и заботливо обошла молчанием  эту  сторону  дела  в  своих
показаниях, как будто давала их  судье  на  процессе  об  убийстве  девушкой
незаконного ребенка.
     Олверти отвечал, что существует очень мало людей,  настолько  порочных,
чтобы в них нельзя было найти никаких проблесков добра.
     - Как бы то ни было,- сказал он,- я не могу отрицать, что этот человек,
несмотря на всю его порочность, оказал вам некоторые услуги, и потому прощаю
вам ваше заступничество. но настоятельно прошу вас больше не произносить при
мне его имени. Могу вас уверить, что я решил поступить  с  ним  так,  как  я
поступил, лишь на основании исчерпывающих и очевиднейших улик.
     - Пусть так,- сказала миссис  Миллер,-  но  у  меня  нет  ни  малейшего
сомнения, что рано или поздно время откроет истину и вы убедитесь, что  этот
несчастный юноша гораздо больше заслуживает вашего расположения, чем другие,
имени которых я не назову.
     - Сударыня.- объявил Олверти несколько повышенным тоном,-  я  не  желаю
слушать оскорбительных намеков по адресу моего племянника; и если вы скажете
еще хоть слово в этом роде, я в ту же минуту покину ваш дом. Это  прекрасный
и достойный человек; и я еще раз повторяю вам:  он  простер  свою  дружбу  к
неблагодарному непозволительно далеко, слишком долго  скрывая  факты  самого
грязного свойства. Больше всего меня  возмущает  неблагодарность  негодяя  к
этому превосходному молодому  человеку,  ибо  я  имею,  сударыня,  серьезные
основания думать, что  он  замышлял  оклеветать  передо  мной  племянника  и
завладеть таким образом его наследством.
     - Конечно, сэр,- отвечала немного оробевшая  миссис  Миллер  (ибо  хотя
мистер Олверти был весьма ласков и приветлив в  добром  расположении,  но  в
гневе внушал людям страх),- я никогда не скажу дурного слова против того,  о
ком вам угодно думать хорошо,- это  было  бы  с  моей  стороны  непристойно,
особенно когда дело идет о вашем близком родственнике; однако вы  не  должны
на меня сердиться, сэр, за то, что я желаю добра этому  несчастному.  Да,  я
теперь вправе  назвать  его  так,  хотя  в  прежнее  время  вы  бы  на  меня
разгневались за малейшее непочтительное слово о нем. Сколько раз слышала  я,
как вы называли его сыном! Сколько раз вы умилялись, глядя на него, при мне,
как любящий отец! Никогда я не забуду, в каких теплых выражениях и  с  какой
похвалой говорили вы мне о его красоте, о его  одаренности,  о  его  высоких
нравственных качествах - доброте и благородстве. Нет, сэр, я не  могу  этого
забыть, потому что все это правда. Я убедилась в этом на опыте. Он спас  мою
семью. Простите мои слезы,  сэр,  будьте  ко  мне  снисходительны.  Думая  о
жестоких превратностях судьбы, испытанных этим несчастным юношей, которому я
стольким  обязана,  представляя,  как  больно  было   ему   лишиться   вашей
благосклонности, которой, я знаю, он дорожил больше своей жизни, я  не  могу
не горевать о нем. Будь даже у вас в руке кинжал, готовый  поразить  меня  в
сердце, я все-таки горевала бы о несчастии человека,  которого  вы  когда-то
любили и которого я всегда буду любить!
     Олверти был очень взволнован этой речью, но выслушал  ее,  по-видимому,
без гнева, потому что, помолчав немного, он с  чувством  пожал  руку  миссис
Миллер и сказал:
     - Полно, сударыня, поговорим теперь о вашей дочери. Я не могу  порицать
вас за то, что вы радуетесь этой свадьбе, сулящей ей много хорошего, но  все
эти выгоды в значительной степени зависят от примирения с  отцом.  Я  хорошо
знаю мистера Найтингейла: когда-то я имел с ним дела; я  побываю  у  него  и
постараюсь  помочь  вам  в  этой!  деле.  Он,  мне  кажется,  человек  очень
корыстный, но так как ваш  зять  -  его  единственный  сын  и  дело  сделано
бесповоротно, то, может быть, его удастся образумить. Я обещаю  вам  сделать
все, что в моих силах.
     Миссис Миллер долго благодарила мистера  Олверти  за  его  великодушное
предложение  и  воспользовалась   этим   случаем,   чтобы   снова   выразить
признательность Джонсу, "которому,- сказала она,- я обязана  тем,  сэр,  что
имею повод причинить вам это беспокойство". Олверти мягко ее  остановил;  но
он был слишком добрый человек, чтобы серьезно обидеться  за  это  проявление
благородного чувства, одушевлявшего миссис Миллер; может быть, даже, если бы
не принесенное Блайфилом известие, подогревшее его прежний гнев  на  Джонса,
он и смягчился бы  к  своему  воспитаннику,  выслушав  рассказ  о  поступке,
который сама злоба не могла бы истолковать в дурную сторону.
     Беседа мистера Олверти и миссис Миллер, продолжавшаяся более часа, была
прервана приходом Блайфила в сопровождении уже известного мистера  Даулинга,
стряпчего, сделавшегося теперь большим любимцем мистера Блайфила. По желанию
племянника, мистер Олверти назначил его  своим  управителем  и  рекомендовал
также мистеру Вестерну, который обещал предоставить стряпчему и у себя ту же
должность, как только она освободится, а тем временем поручил ему в  Лондоне
произвести взыскание по одной закладной.
     Это дело главным образом и  привело  мистера  Даулинга  в  столицу;  он
воспользовался этим  случаем,  чтобы  доставить  деньги  мистеру  Олверти  и
доложить ему о некоторых других делах; но так  как  они  слишком  прозаичны,
чтобы найти место в этой истории, то предоставим их дяде,  племяннику  и  их
поверенному, а сами обратимся к другим предметам.

     ГЛАВА VIII, содержания разнообразного

     Прежде чем вернуться к мистеру Джонсу, бросим взгляд на Софью.
     Хотя с помощью лести, описанной нами выше, ей и удалось привести  тетку
в отличное расположение духа, но умерить рвение последней выдать ее замуж за
лорда Фелламара было Софье не по силам. Рвение это еще больше подогрела леди
Белластон, сказавшая, что из поведения Софьи и ее  обращения  с  лордом  она
совершенно убедилась в недопустимости никаких отсрочек  и  что  единственный
способ достигнуть успеха - это сыграть свадьбу как можно скорее,- так, чтобы
племянница  миссис  Вестернне  успела  опомниться  и  принуждена  была  дать
согласие, не соображая хорошенько,  что  она  делает;  так,  говорила  леди,
совершается половина браков в светском обществе.  Утверждение,  по-видимому,
правильное и хорошо объясняющее нежные отношения между счастливыми супругами
нашего времени.
     Подобный же намек леди сделала лорду Фелламару.  И  миссис  Вестерн,  и
лорд приняли совет ее с такой готовностью, что миссис  Вестерн,  по  просьбе
лорда, назначила на следующий же день свидание молодых людей. Тетка объявила
об этом Софье таким резким и решительным тоном, что  та,  испробовав  -  без
малейшего успеха - все возражения, какие только могла  придумать,  вынуждена
была наконец проявить высшее доказательство покорности,  на  какое  способна
девушка, и согласилась принять лорда.
     Так  как  разговоры  подобного  рода  не  могут  представлять   большой
занимательности, то на нас не посетуют, если  мы  не  передадим  всего,  что
произошло на этом свидании; скажем только, что  после  многих  уверений  его
светлости в чистейшей и пламеннейшей любви Софья, сидевшая молча и сгорая со
стыда, собрала наконец все свои силы и тихим, дрожащим голосом сказала;
     -  Вы  должны  сами  сознавать,  милорд,  совместимо  ли  ваше  прежнее
обхождение со мной с вашими теперешними уверениями?
     - Неужели нет никакого способа загладить минуту безумия? Ведь  поступок
мой, кажется, ясно доказывает, что страсть лишила меня рассудка.
     - Я думаю, милорд, что  вы  можете  мне  дать  доказательство  приязни,
которую я охотно бы поощрила и за которую была бы более признательна.
     - Назовите его, сударыня,- с жаром сказал лорд.
     - Милорд,- отвечала Софья, рассматривая свой веер,- я уверена,  что  вы
не можете не сознавать, как тяжела мне ваша притворная страсть.
     - Как можете вы быть настолько жестоки, чтобы называть ее притворной?
     - Да, милорд, все уверения в любви,  обращаемые  к  человеку,  которого
преследуешь,- лишь оскорбительное притворство. А вы жестоко преследуете меня
своими  домогательствами;  больше  того:  вы   самым   недостойным   образом
злоупотребляете моим несчастным положением.
     -  Прекрасная,  обожаемая  очаровательница,   не   обвиняйте   меня   в
недостойных  поступках,  когда,  напротив,  все  помыслы  мои  направлены  к
ограждению вашей чести и ваших интересов и когда у меня одно только желание,
одна надежда - повергнуть к ногам вашим мое имя, мою честь, мое богатство  и
все, чем я владею.
     - Милорд, именно это богатство и эти  почести  дают  вам  преимущество,
которым вы так недостойно пользуетесь. Они-то и соблазнили моих родных, но я
к ним совершенно равнодушна.  Если  вашей  светлости  угодно  заслужить  мою
благодарность, то для этого есть одно только средство.
     - Простите, божественная, такого средства нет. Все, что я могу для  вас
сделать, составляет мой долг и настолько мне приятно, что о благодарности  с
вашей стороны не может быть и речи.
     - Повторяю, милорд,- продолжала Софья,- вы заслужите мою благодарность,
самое лестное мнение о вас, самые лучшие пожелания - и это не  будет  стоить
вам никакого труда, потому что человеку великодушному  легко  исполнить  мою
просьбу. Позвольте  же  мне  просить  вас  прекратить  ваши  домогательства,
которые все равно ни к чему не приведут. Столько же ради  вас,  как  и  ради
себя, я молю вас об этой милости; ведь  вы  слишком  благородны,  чтобы  вам
доставляло   удовольствие   терзать   несчастную   женщину.   Чего,    кроме
неприятностей, можете  ожидать  вы,  упорствуя  в  своем  намерении,  когда,
клянусь честью, клянусь жизнью, никакие муки не заставят меня уступить вам.
     В ответ на это лорд глубоко вздохнул и сказал;
     - Неужели я так несчастлив, сударыня, что навлек на себя ваши презрение
и неприязнь? Или - извините меня, если я выскажу подозрение, что тут замешан
другой...
     Он остановился в нерешительности,  и  Софья  с  некоторым  раздражением
отвечала:
     - Милорд, я не обязана давать вам отчет о причинах  моих  поступков.  Я
очень признательна вашей светлости за великодушное предложение,  которым  вы
меня почтили,- я его не заслужила и на него  не  рассчитывала;  но  надеюсь,
милорд, вы не станете спрашивать меня о причинах, когда я скажу, что не могу
его принять.
     Лорд  Фелламар  отвечал  на   это   пространным   излиянием,   довольно
неудобопонятным и плохо согласуемым со здравым смыслом и  грамматикой;  свою
высокопарную  речь  он  заключил  словами:  если  она  уже  обещала  другому
джентльмену, то, как это ему ни тяжело, он считает долгом  чести  отказаться
от своего намерения. Вероятно, милорд сделал  слишком  сильное  ударение  на
слове "джентльмену", иначе мы не в состоянии  объяснить  негодование  Софьи,
которая в своем ответе с силой дала почувствовать, насколько она оскорблена.
     В  тот  момент,  когда  она  отвечала  лорду  Фелламару  так  мало   ей
свойственным повышенным тоном, в комнату вошла миссис Вестерн, вся  красная,
со сверкающими глазами.
     - Мне стыдно, милорд.- сказала  она,-  за  оказанный  вам  прием.  Могу
уверить вашу светлость, что все мы польщены сделанным вами  предложением.  А
вам, мисс Вестерн, я должна сказать, что родные ваши ожидают от вас  другого
поведения.
     Тут милорд вступился  за  молодую  девушку,  но  безуспешно:  тетка  не
умолкала, пока Софья не вынула носовой  платок,  не  бросилась  в  кресло  и
громко не разрыдалась.
     Остальная  часть  разговора  между  миссис  Вестерн  и  его  светлостью
состояла с его стороны в горьких жалобах, а с ее - в горячих уверениях,  что
племянница должна согласиться и непременно согласится на все его желания.
     - Изволите видеть,  милорд,-  говорила  тетка,  -она  получила  нелепое
воспитание, не соответствующее ни ее состоянию, ни  происхождению.  Во  всем
виноват,  с  прискорбием  должна  сказать,  ее  отец.  У   девчонки   глупые
деревенские понятия насчет  стыдливости.  Ничего  больше,  милорд,  даю  вам
слово. Я глубоко убеждена, что от природы она не глупа и ее  нетрудно  будет
образумить.
     Все это было сказано уже в отсутствие Софьи,  которая  незадолго  перед
этим оставила комнату в таком гневе, какого она еще никогда не испытывала, а
его светлость простился, рассыпаясь в благодарностях миссис Вестерн, которая
его горячо ободряла, и клянясь, что ничто в мире  не  может  поколебать  его
страсти и верности своей избраннице.
     Прежде чем рассказывать, что произошло после этого между миссис Вестерн
и Софьей, уместно будет упомянуть о несчастном случае, послужившем  причиной
описанного нами бурного появления миссис Вестерн перед Софьей и лордом.
     Да будет известно читателю, что горничная, прислуживавшая теперь Софье,
была рекомендована на эту должность леди Белластон, у которой она  некоторое
время служила камеристкой. Она  была  девушка  очень  сметливая  и  получила
строжайший наказ следить за каждым шагом Софьи. Наказ  этот,  с  прискорбием
должны мы  сказать,  был  ей  передан  через  миссис  Гонору,  которую  леди
Белластон так обласкала, что горячая любовь, некогда питаемая этой почтенной
камеристкой  к  Софье,  была  теперь  совершенно  вытеснена  из  ее   сердца
привязанностью к новой госпоже.
     Итак, когда  миссис  Миллер  удалилась,  Бетти  (так  звали  горничную)
вернулась к молодой госпоже своей и застала ее погруженной в чтение длинного
письма. Уже один взволнованный вид Софьи мог заронить в горничной  кое-какие
подозрения, однако они имели гораздо более  прочное  основание,  потому  что
Бетти подслушала весь разговор Софьи с миссис Миллер.
     Бетти не замедлила рассказать  обо  всем  миссис  Вестерн  и  вместе  с
похвалами и наградой за верную службу получила приказание проводить женщину,
принесшую письмо, если она придет в другой раз, прямо к ней.
     К несчастью, миссис Миллер пришла как раз в то время, когда Софья  была
занята с лордом. Бетти, согласно приказанию, направила ее к тетке,  которая,
зная столько подробностей относительно происходившего  накануне,  без  труда
убедила простодушную женщину, будто Софья все ей рассказала, и таким образом
выведала у вдовы все, что той было известно о письме и о Джонсе.
     Миссис Миллер была, что называется, сама простота. Она  принадлежала  к
тому разряду смертных, которые готовы  верить  всему,  что  им  ни  скажешь,
которым природа не отпустила ни наступательного, ни  оборонительного  оружия
притворства и которых поэтому обманывает всякий, кто только возьмет на  себя
труд солгать. Миссис Вестерн, выпытав у миссис  Миллер  все,  что  той  было
известно,- то есть не бог весть что, но достаточно, чтобы пробудить в миссис
Вестерн сильные подозрения,- отпустила вдову с уверениями,  будто  Софья  не
желает ни видеть ее, ни отвечать на письмо, ни принимать новые письма, и  на
прощанье  не  преминула   сделать   ей   внушительное   наставление   насчет
непристойности  занятия,  которое  она   не   может   назвать   иначе,   как
сводничеством. Открытие  это  сильно  испортило  хорошее  расположение  духа
миссис Вестерн, и тут-то, войдя в комнату, смежную с той,  в  которой  Софья
принимала лорда, она услышала горячие возражения племянницы на  просьбы  его
светлости. Не в силах долее сдерживать свой  гнев,  она  шумно  ворвалась  к
племяннице, как уже было описано, после чего разыгралась сцена,  кончившаяся
уходом лорда.
     Только что лорд Фелламар удалился, как  миссис  Вестерн  отправилась  к
Софье и осыпала ее резкими упреками за злоупотребление оказанным доверием  -
переписку с человеком, с которым она  еще  накануне  торжественно  поклялась
прекратить всякие сношения. Софья возразила, что она не поддерживает  с  ним
никаких отношений.
     - Как! - воскликнула тетка.- Вы изволите отрицать,  мисс  Вестерн,  что
получили от него вчера письмо?
     - Письмо? - спросила несколько озадаченная Софья.
     - Это невоспитанность, мисс, повторять  мои  слова.  Да,  письмо,  и  я
требую, чтобы вы мне его сейчас же показали.
     - Мне противно лгать, сударыня,-  отвечала  Софья.-  Я  точно  получила
письмо, но не по моему желанию и, могу даже сказать, вопреки моей воле.
     - Постыдились бы, мисс, признаваться в этом! Где же письмо? Я желаю его
видеть.
     Софья не сразу нашлась, что ответить на это решительное требование,  но
наконец, порывшись в кармане, попросила извинения, сказав что письма при ней
нет;  это  была  правда.  Тут  тетка,  потеряв  всякое  терпение,   спросила
племянницу напрямик: желает ли она выйти за лорда Фелламара или нет, на  что
Софья твердо ответила ей, что не желает. Тогда миссис Вестерн поклялась, что
завтра же рано утром отошлет ее к отцу.
     Софья принялась следующим образом уговаривать тетку:
     - Зачем вы хотите, сударыня, непременно выдать меня  замуж?  Подумайте,
какой жестокостью сочли бы вы подобное принуждение по отношению к вам  самим
и насколько благоразумнее были ваши родные,  предоставив  вам  в  этом  деле
полную свободу. Чем я провинилась, что вы запрещаете мне ею пользоваться?  Я
никогда не выйду замуж без согласия батюшки и без вашего позволения...  Если
вы найдете мой выбор  неподходя