ершенно неповинны в учинении над кем-либо
жестокости или насилия -  обстоятельство,  к  чести  нашей  родины,  выгодно
отличающее разбойников Англии от разбойников всех прочих стран; ведь  у  тех
грабеж и убийство почти неразлучны.
     - Разумеется,- отвечал Партридж,- лучше отнять деньги, чем жизнь; и все
же нехорошо, что честные люди не могут ездить по своим делам, не подвергаясь
опасности со стороны этих злодеев. И поверьте, что лучше бы перевешать  всех
этих мерзавцев, чем допустить,  чтобы  пострадал  хотя  бы  один  порядочный
человек. Сам я, конечно, не замараю рук своих ничьей кровью; но закон  может
преспокойно перевешать всю эту мразь. Разве имеет кто-нибудь право  взять  у
меня хотя бы шестипенсовик, если я не даю его сам? Разве у  такого  человека
есть хоть капля совести?
     - Конечно, нет,- отвечал Джонс,- как  нет  ее  и  у  того,  кто  уводит
лошадей из чужой конюшни или присваивает себе найденные деньги,  зная,  кому
они принадлежат.
     Эти намеки замкнули рот Партриджу, и он не размыкал его, пока несколько
саркастических шуток Джонса насчет его трусости не  заставили  его  нарушить
молчание. Пытаясь оправдаться неравенством оружия, он сказал:
     - Тысяча безоружных ничего не значит  против  одного  пистолета;  одним
выстрелом он убьет, правда, только одного, - но кто же может поручиться, что
не его именно?

        "КНИГА ТРИНАДЦАТАЯ, ОХВАТЫВАЮЩАЯ ПЕРИОД В ДВЕНАДЦАТЬ ДНЕЙ"

     ГЛАВА I Обращение к высшим силам

     Приди, о светлая любовь, к славе, вдохнови мое пламенное сердце!  Не  к
тебе взываю я, грозная дева, влекущая к славе героя по морю  крови  и  слез,
меж тем как вздохи миллионов надувают паруса его, но к  тебе,  прекрасная  и
ласковая дочь счастливой нимфы Мнемосины, родившей тебя на берегах Гебра.  к
тебе, питомица Меонии, плененная Мантуей, к тебе,  о  муза,  восседавшая  на
прелестном холме, что господствует над гордой столицей Британии, об  руку  с
Мильтоном,  когда  сладкозвучно  играл  он  на  героической  лире!   Исполни
восхищенные мечты мои надеждой на благосклонный прием у грядущих  поколений!
Предреки, что нежная дева, которой  и  бабушка  еще  не  родилась  на  свет,
разгадав под вымышленным именем Софьи истинные  достоинства  моей  Шарлотты,
испустит из груди своей сочувственный вздох! Научи меня не только  тешиться,
но и пользоваться, даже кормиться будущими похвалами. Обнадежь торжественным
обещанием, что когда эта небольшая комната, в которой  я  сижу  в  настоящую
минуту, сменится еще более убогой каморкой, меня с  уважением  будут  читать
люди, никогда меня не знавшие и не видевшие и которых я никогда не  узнаю  и
не увижу.
     Взываю и к тебе, дама более дебелая, облаченная не в воздушные формы  и
не  в  вымыслы  воображения,   которую   способны   усладить   лишь   вкусно
приправленная  говядина  и  обильно  начиненный  сливами  пудинг,-  к  тебе,
появившейся на свет на treckschuvt`e 80, где-нибудь на  голландском  канале,
от толстой Jufvrouw gelt 81 и веселого  амстердамского  купца  и  черпнувшей
начатков учености в школе на Граб-стрит Там, уже в  более  зрелом  возрасте,
научила ты поэзию щекотать  не  воображение,  но  спесь  богача-покровителя.
Комедия переняла от тебя чопорною  важность  и  скуку,  а  трагедия  яростно
бушует и потрясает громами устрашенные театры. Баюкая ленивою твою  дремоту,
олдермен История рассказывает тебе скучную сказку а  чтобы  тебя  разбудить,
Моnsieur 82 Роман откалывает перед тобой удивительные  свои  трюки  Прихотям
твоим повинуется и хорошо упитанный, подобно тебе, книгопродавец  По  твоему
совету, тяжелый, никем не  читаемый  фолиант,  долго  дремавший  на  пыльной
полке, быстро расходится по всей стране, разбитый на  тоненькие  выписки  По
твоей указке иные книги, подобно лекарям шарлатанам, морочат  людей,  обещая
им чудеса, тогда как другие наряжаются щеголихами и полагают все достоинство
свое в золоченом переплете Приди, сдобная бабенка, с сияющим лицом.  Мне  не
надо твоего вдохновения -  не  лиши  меня  только  заманчивых  твоих  даров,
блестящих звонких монет и легко размениваемых  банковых  билетов,  таящих  в
себе невидимые богатства, не лиши переменчивых благ твоих,  теплого  уютного
домика и вообще моей части из сокровищ щедрой  матери  нашей,  пышные  груди
которой могли бы досыта накормить  всех  многочисленных  детей  ее  если  бы
некоторые из них жадно и своевольно не отталкивали братьев своих  от  сосцов
Приди, и если я окажусь слишком равнодушным к богатствам твоим,  согрей  мое
сердце восхищающей мыслью о наделении  ими  других  Поручись,  что  малютки,
невинные игры которых часто прерывались моей работой, будут некогда  обильно
вознаграждены за нее твоими дарами
     И вот нестройная пара эта - бесплотный  призрак  и  тучное  естество  -
побуждают меня писать; кого же призову я руководить пером моим?
     Прежде всего тебя, Гений, дар небес, без чьей помощи тщетна борьба наша
со стихийным течением вещей,- тебя, сеющего благородные семена, взращиваемые
и развиваемые искусством Возьми меня ласково  за  руку  и  проведи  по  всем
закоулкам, по всему извилистому лабиринту  природы  Посвяти  меня  в  тайны,
недоступные взору профанов Научи  меня  -  для  тебя  ведь  это  нетрудно  -
познавать людей лучше, чем они сами знают себя Развей туман, застилающий умы
смертных и побуждающий их преклоняться перед людьми  или  ненавидеть  их  за
искусство обманывать других, между тем как в действительности  они  достойны
только смеха, потому что обманывают самих себя Сорви тонкую личину  мудрости
с самомнения, изобилия - со скупости и славы - с  честолюбия.  Явись  же,  о
вдохновитель Аристофана,  Лукиана,  Сервантеса,  Рабле,  Мольера,  Шекспира,
Свифта, Мариво,  наполни  страницы  мои  юмором,  чтоб  научить  людей  лишь
беззлобно смеяться над чужими  и  уничиженно  сокрушаться  над  собственными
безрассудствами.
     А ты почти неразлучный спутник истинного гения, Человеколюбие, ниспошли
мне все теплые твои чувства и если они уже  отданы  тобой  все  без  остатка
любимцам твоим, Аллену и Лигтлтону, похить их на малое время  из  их  сердец
Без  них  картина  моя  останется  безжизненной  От  них  одних  проистекают
благородная  бескорыстная  дружба,  горячая  любовь,   великодушие,   пылкая
благодарность, сострадание, прямота суждений и  все  высокие  порывы  доброй
души, увлажняющие глаза  слезами,  устремляющие  кровь  к  горячим  щекам  и
переполняющие сердце скорбью, радостью и милосердием
     Руководи моим пером и ты, Ученость,- ведь без  твоей  помощи  гению  не
создать ничего чистого, ничего верного Тебе поклонялся я в ранней юности,  в
излюбленном твоем святилище, где  прозрачные,  тихо  струящиеся  воды  Темзы
омывают твои Птонские владения С истинно спартанским мужеством приносил я  в
жертву кровь мою на березовый твои алтарь Приди же и надели меня в  изобилии
из твоих несметных сокровищ, собранных  в  далекой  древности  Раскрой  свои
мэонипские и мантуанские кладовые и предоставь  все  вообще  твои  сокровища
философии, поэзии и истории - все равно,  греческими  или  римскими  буквами
надписала  ты  увесистые  своп  сундуки  Дай  мне  на  время  ключ  к  твоей
сокровищнице, который ты доверила любимцу твоему Ворбертону
     Наконец, приди и ты,  Опытность,  хорошо  знакомая  с  людьми  мудрыми,
добрыми учеными, образованными И не только с ними, а с людьми всех состояний
- от министра на его приеме до тюремщика в долговом отделении, от  герцогини
на рауте до трактирщицы за стойкой Только ты можешь  ознакомить  с  нравами,
которые навсегда останутся недоступными педанту-затворнику, как ни  будь  он
умен и учен
     Придите  же  вы  все  и  приведите  еще  своих  собратьев,  ибо   тяжел
предпринятый мной труд, и без вашей помощи, боюсь, он будет мне не по  силам
Но если вы встретите его приветливой улыбкой, то я надеюсь  довести  его  до
благополучного завершения.

     ГЛАВА II Что случилось с мистером Джонсом по прибытии в Лондон

     Ученый доктор  Мизобен  говаривал,  что  настоящий  его  адрес  доктору
Мизобену, в мир, подразумевая, таким образом, что  мало  найдется  на  свете
людей, которым громкое имя его было бы неизвестно и, пожалуй, если  вникнуть
в дело поглубже, то окажется, что широкая известность не последнее из  благ,
даруемых величием
     Великое счастье быть известным будущим поколеньям, надеждами на которое
мы так услаждались в предыдущей главе, достается в л дел немногим Ни  титул,
ни богатство не в состоянии  обеспечить  нам  повторение  через  тысячу  чет
элементов,  как  выражается  Сиднем,  из  которых  складываются  наши  имена
достигнуть этого едва ли можно иначе, как мечом или пером Но  зато  избежать
попрека, что вас никто  не  знает  при  жизни  (бесславие,  кстати  сказать,
известное уже во времена Гомера) 83, всегда останется завидным уделом людей,
законно наслаждающихся почестями и богатством
     По  той  роли.  какую  играл  уже  в  нашей  истории  ирландский   пэр,
доставивший Софью в столицу читатель, без сомнения, заключит, что дом его  в
Лондоне было нетрудно найти, и не зная, на какой именно улице или площади он
находится, ведь этот вельможа был человеком, которого  всякий  знает  Правду
сказать, так оно  и  было  бы  для  любого  лавочника,  привыкшего  посещать
владения людей именитых, ибо найти их  двери  бывает  обыкновенно  столь  же
легко, как трудно в них войти Однако  Джонс,  равно  как  и  Партридж,  были
совершенно чужие в Лондоне, и так как герою нашему случилось попасть  прежде
всего в такую часть города, жители которой не имеют почти никаких сношений с
обитателями Ганноверской или Гровенорской площади (потому что Джонс въехал в
Лондон по Грейс-Инн-лейну), то он немало побродил, пока нашел  дорогу  в  те
счастливые  области,  где  Фортуна  отделила  от  черни  благородных  героев
происходящих от древних бриттов, саксов и данов, предки которых, рожденные в
лучшие дни. укрепили за своими потомками при  помощи  разнообразных  заслуг,
богатство и почести
     Добравшись наконец до этих земных Елисейских Полей,  Джонс  отыскал  бы
жилище его светлости очень  скоро,  если  бы,  уезжая  в  Ирландию,  пэр  не
покинул, к несчастью, прежнего дома и так как переехал он в новый  дом  лишь
на днях, то молва о его  пышности  не  успела  еще  распространиться  в  том
квартале После бесплодных  поисков,  продолжавшихся  до  одиннадцати  часов,
Джонс внял наконец совету Партриджа вернуться в гостиницу "на Гольборне" под
вывеской "Бык и Ворота", где он  остановился,  и  насладиться  там  отдыхом,
какой обыкновенно ищут люди в его положении
     Рано поутру Джонс опять пустился разыскивать Софью, и долго поиски  его
были так же безрезультатны, как и накануне  Наконец  сжалилась  ли  над  ним
Фортуна,  или  устала  водить  его  на  нос,  только  он  попал  на   улицу,
удостоившуюся чести быть местопребыванием его светлости Найдя  по  указаниям
прохожих нужный дом, Джонс подошел к двери и тихонько постучат в дверь.
     Швейцар, по скромности  удара  составивший  невысокое  представление  о
пришедшем, не изменил его к лучшему и увидевши мистера Джонса  Джонс  был  в
костюме из бумазеи, со шпагой, приобретенной  у  сержанта,  клинок  которой,
может статься, был из отличной стали, но рукоять всего только  из  меди,  да
еще далеко не блестяще полированной Поэтому на вопрос Джонса о молодой даме,
приехавшей в Лондон с его светлостью, этот страж ответил довольно грубо, что
"никаких дам здесь нет" Тогда Джонс изъявил желание увидеть хозяина дома, но
получил в ответ, что сегодня его светлость никого не принимает  А  когда  он
принялся настаивать, швейцар сказал, что  ему  строго  приказано  никого  не
пускать
     - Впрочем, если угодно,- продолжал он,- так скажите ваше имя, я  доложу
его светлости, а зайдете в другой раз - вам скажут, когда вас примут
     Джонс возразил, что у него очень важное дело к молодой  даме  и  он  не
может уйти, не повидавшись с ней. На это швейцар не слишком любезным голосом
подтвердил, что никакой молодой дамы в этом доме нет и, следовательно, не  с
кем видеться
     - Отроду не встречал такого чудака,- развел он руками,- никаких резонов
не принимает!
     Мне часто казалось, что Вергилий,  подробно  описывая  в  шестой  книге
"Энеиды" адского стража Цербера, имел, вероятно, в  виду  дать  сатирическое
изображение привратников именитых людей своего времени, во всяком случае, он
точно рисует господ, имеющих честь стоять у дверей наших вельмож. Швейцар  в
своей сторожке -  ри  дать  ни  взять  Цербер  в  своей  пещере  и,  подобно
последнему, нуждается в ублаготворении подачкой перед тем, как дать доступ к
своему хозяину Может быть, и Джонс увидел его в этом  свете  и  вспомнил  то
место из "Энеиды", где Сивилла бросает стигийскому стражу  такую  подачку  с
целью открыть Энею вход. Он  стал  подобным  же  образом  предлагать  взятку
двуногому Церберу; заслышав о  деньгах,  к  нему  подскочил  стоявший  рядом
лакей, говоря, что он "готов провести его к молодой даме, если мистер  Джонс
даст ему предлагаемую сумму".  Джонс  немедленно  согласился  и  тотчас  был
отведен на квартиру миссис Фитцпатрик тем самым человеком, который  накануне
проводил туда дам.
     Никогда неудача не бывает  так  огорчительна,  как  па  пороге  успеха.
Проигрыш  партии  в  пикет  из-за  одного  очка  вдесятеро  неприятнее,  чем
отсутствие всякой надежды на выигрыш. Так  и  в  лотерее  владельцы  номеров
единицей больше или меньше того, на который  пал  большой  выигрыш,  склонны
считать, что им гораздо больше не повезло, чем прочим  проигравшим.  Словом,
все эти неудачи на волосок от счастья смахивают на  издевательство  Фортуны,
играющей с нами скверные шутки и зло потешающейся на наш счет.
     Джонс,  неоднократно  уже  испытавший  на  себе  игривое   расположение
языческой богини, был снова осужден ею на  танталовы  муки;  к  дому  миссис
Фитцпатрик он подошел через каких-нибудь десять минут после  отъезда  Софьи.
Обратившись к горничной миссис Фитцпатрик, Джонс услышал от  нее  неприятное
известие, что леди уехала неизвестно куда; тот же ответ он получил  потом  и
от самой миссис Фитцпатрик. Дама эта, по-видимому, приняла мистера Джонса за
человека, посланного дядюшкой Вестерном в погоню  за  дочерью,  а  она  была
слишком благородна, чтобы выдавать кузину.
     Джонс никогда  раньше  не  видел  миссис  Фитцпатрик,  но  слышал,  что
какая-то кузина Софьи вышла замуж  за  джентльмена,  носящего  эту  фамилию.
Однако в смятении чувств это  обстоятельство  совсем  выскочило  у  него  из
памяти. Только когда провожавший его лакей ирландского пэра  рассказал  ему,
что обе дамы очень дружны между собой и называют друг друга кузинами,  Джонс
припомнил слышанную им когда-то историю о замужестве подруги Софьи. Придя  к
убеждению, что это та  самая  женщина,  он  очень  удивился  полученному  от
горничной ответу и стал просить позволения поговорить с самой  госпожой,  но
та наотрез отказалась удостоить его этой чести.
     Джонс никогда не бывал при дворе, однако умел вести себя  лучше  многих
постоянных его посетителей и неспособен был к грубому и резкому обращению  с
дамами. Поэтому, получив решительный отказ, он не стал настаивать  и  сказал
горничной, что если сейчас госпоже ее неудобно его  принять,  то  он  придет
после полудня и надеется удостоиться чести  ее  увидеть.  Учтивое  обращение
Джонса в соединении с его чрезвычайно приятной наружностью произвело хорошее
впечатление на горничную, и она  не  могла  удержаться,  чтобы  не  сказать:
"Может быть, сэр, госпожа вас и  примет",-  после  чего  всячески  старалась
уговорить свою госпожу  принять  красивого  молодого  джентльмена,  как  она
называла Джонса.
     У Джонса явилось сильное подозрение, что Софья находится в доме  кузины
и отказывается его принять только потому,  что  сердится  за  случившееся  в
Эптоне. Поэтому, поручив Партриджу подыскать помещение, он весь день  провел
на улице, карауля дверь, за которой, как ему казалось, скрывается его ангел;
но, кроме одного слуги, никто не вышел из дому, и Джонс снова явился вечером
к миссис Фитцпатрик с визитом, удостоившись на этот раз быть принятым.
     Наружность иных людей отличается врожденным благородством, которого  не
придаст и не скроет никакой наряд. Мистер Джонс, как уже выше было замечено,
обладал этим качеством в  высокой  степени,  поэтому  прием,  оказанный  ему
хозяйкой, был любезнее, чем он мог бы ожидать по  своему  платью;  когда  он
почтительно поклонился, его попросили сесть.
     Читатель едва ли полюбопытствует узнать подробности разговора,  который
доставил мало удовлетворения бедняге Джонсу. Правда, миссис Фитцпатрик сразу
открыла в нем поклонника (на эти вещи у всех  женщин  ястребиный  глаз),  но
приняла его за такого  поклонника,  которому  было  бы  неблагородно  выдать
приятельницу. Словом, она заподозрила в нем мистера  Блайфила,  от  которого
Софья бежала, и ответы Джонса на ее искусные расспросы о  семействе  мистера
Олверти только укрепили ее в этом предположении.  Она  объявила,  что  ровно
ничего  не  знает  о  том,  куда  переехала   Софья,   и   Джонсу   пришлось
удовольствоваться позволением миссис Фитцпатрик навестить ее еще раз  завтра
вечером.
     По  уходе  Джонса  миссис  Фитцпатрик  поделилась  с  горничной  своими
подозрениями насчет мистера Блайфила, по та возразила:
     - По-моему, сударыня, от такого красавчика не убежит ни одна женщина на
свете. Я думаю, что это скорее мистер Джонс.
     - Мистер Джонс! - воскликнула госпожа.- Какой  Джонс?  Читатель  знает,
что во всех своих разговорах с кузиной Софья не обмолвилась о нем  ни  одним
словом,  но  миссис  Гонора  оказалась  гораздо  сообщительное  и   подробно
рассказала горничной миссис Фитцпатрик всю  историю  Джонса,  которую  та  и
передала теперь своей госпоже.
     Выслушав горничную,  миссис  Фитцпатрик  тотчас  же  согласилась  с  ее
мнением и - замечательная вещь! - нашла вдруг в статном счастливом любовнике
прелести, какие проглядела в отвергнутом сквайре.
     - Ты совершенно права, Бетти,- сказала она,- он очень  пригож;  и  меня
ничуть не удивляет, что многие женщины от него без ума,  как  говорила  тебе
горничная моей кузины. Теперь я  жалею,  что  не  сказала  ему,  где  Софья.
Впрочем, если он и впрямь такой ужасный повеса, так ей, пожалуй, лучше с ним
не встречаться: в самом деле чего, кроме гибели, может  она  ожидать,  выйдя
замуж за нищего повесу против воли отца? Да, если  он  действительно  такой,
как тебе рассказывала горничная Софьи,  то  даже  долг  человеколюбия  велит
оградить от него кузину; поступить иначе было бы непростительно как раз мне,
познавшей на опыте все бедствия подобного брака.
     Речь ее была прервана приездом гостя, оказавшегося не кем иным, как его
светлостью; но так как при этом  посещении  не  случилось  ничего  нового  и
необычайного и вообще ничего касающегося настоящей истории, то мы и закончим
здесь эту главу.

     ГЛАВА III Проект миссис Фитцпатрик и ее визит к леди Белластон

     Ложась спать, миссис Фитцпатрик только и думала что о Софье  и  мистере
Джонсе. Сказать по правде, она  была  немного  обижена  скрытностью  кузины.
Раздумывая об этом, она вдруг напала на мысль, что если ей  удастся  уберечь
Софью от этого человека и вернуть отцу, то такая великая  услуга  почтенному
семейству, по всей вероятности, примирит ее с дядюшкой и тетушкой Вестерн.
     Так как это было одним из заветнейших  желаний  миссис  Фитцпатрик,  то
надежда на успех казалась ей  настолько  несомненной,  что  оставалось  лишь
придумать наилучшие способы осуществления ее плана. Попытку завести об  этом
речь с Софьей она не относила  к  числу  таких  способов:  ведь  если  Софья
чувствовала пылкое влечение к Джонсу, как говорила Бетти миссис  Гонора,  то
отговаривать ее от этой партии было бы все равно,  что  просить  и  убеждать
мотылька не лететь на свечу.