ик предложила  также  составить
компанию кузине, и Софья с большой готовностью приняла ее предложение.
     Как только госпожа легла в постель, горничная приготовилась последовать
ее примеру: она  принялась  всячески  извиняться  перед  камеристкой  миссис
Фитцпатрик, что оставляет ее одну в таком ужасном месте, как  гостиница;  но
та остановила ее, будучи тоже не прочь соснуть  и  желая  удостоиться  чести
разделить с нею ложе. Горничная Софьи согласилась уступить ей часть постели,
сказав, что  это,  напротив,  для  нее  большая  честь.  Так,  после  многих
реверансов и комплиментов горничные пошли спать вместе, как это уже  сделали
их госпожи.
     Хозяин  имел  обыкновение  (подобно  всем  своим  собратьям)   подробно
расспрашивать у всех кучеров, лакеев, форейторов и других  об  именах  своих
постояльцев  и  о  том,  какие  у  них  поместья  и  где  они   расположены;
неудивительно   поэтому,   что   многие   странности   в   поведении   наших
путешественниц, особенно же то, что они легли спать в такой необычайный час,
как десять утра,  возбудили  в  нем  любопытство.  Вот  почему,  как  только
проводники вошли в кухню, он обратился к ним с вопросом, кто такие  приезжие
дамы и откуда они едут; но проводники хотя и добросовестно  рассказали  все,
что знали, однако очень мало удовлетворили любопытство хозяина  -  напротив,
они скорее разожгли его.
     Этот содержатель гостиницы слыл между соседями весьма смышленым  малым,
считалось, что он видит дальше и глубже всех в приходе, не  исключая  самого
священника.  Возможно,  что  такой  репутации  немало   способствовала   его
внешность, потому что в лице его было что-то необыкновенно  глубокомысленное
и многозначительное, особенно когда во рту у него торчала трубка,- а  с  ней
он почти не разлучался.  Его  манера  держать  себя  тоже  сильно  укрепляла
представление о его мудрости. Вид  у  него  был  важный,  чтобы  не  сказать
мрачный; когда он говорил, что случалось с ним редко, то делал это всегда не
спеша, и хотя суждения его бывали кратки, он то и дело прерывал  их  разными
"гм", "га", "да", "так" и тому подобными вставными частицами; таким образом,
несмотря на  то  что  слова  его  сопровождались  некоторыми  пояснительными
телодвижениями, вроде покачивания головой, кивков или поднятия указательного
пальца, он обыкновенно предоставлял своим слушателям понимать  больше  того,
что было им сказано, и даже как бы намекал, что знает  гораздо  больше,  чем
счел нужным открыть. Уже одно это обстоятельство может прекрасно  объяснить,
почему  за  ним  установилась  репутация  человека  глубокомысленного:  люди
удивительно склонны относиться с почтением к тому, чего они не понимают. Вот
тайна,  на  которой  всецело  строили  успех  своих  плутней  многочисленные
обманщики рода человеческого.
     Этот тонкий политик, отведя жену в сторону, спросил, что она  думает  о
только что приехавших дамах.
     - Что я думаю?- отвечала жена.- Что же мне о них думать?
     - А я знаю,  что  мне  думать,-  сказал  он.-  Проводники  рассказывают
странные вещи. Один уверяет, что приехал из Глостера,  а  другой  -  что  из
Эптона, и ни тот, ни  другой,  насколько  я  могу  судить,  не  в  состоянии
сказать, куда они едут. Но кто  же  когда-нибудь  приезжал  сюда  из  Эптона
проселочными дорогами, особенно направляясь в Лондон? А одна  из  горничных,
перед тем как сойти с лошади, спросила: не это ли дорога на Лондон? Вот я  и
сопоставил все эти обстоятельства, и как  ты  думаешь,  к  какому  я  пришел
выводу насчет того, кто они?
     - Ну, - отвечала жена, - где же мне отгадать твои открытия!
     - Славная девочка, - сказал муж, потрепав  ее  по  подбородку.-  Должен
признаться, что ты всегда полагалась на мою смышленость в таких  вещах.  Так
можешь быть уверена,- слушай, что я говорю,- можешь быть  уверена,  что  эти
дамы из мятежниц, которые, по  слухам,  сопровождают  молодого  Кавалера,  и
поехали окольными путями, чтобы избежать встречи с армией герцога.
     - Ей-ей, ты попал в самую точку, муженек! - сказала жена.-Одна  из  них
такая нарядная, что твоя принцесса! Да и всякий, взглянув  на  нее,  скажет,
что принцесса... А все-таки, когда я соображаю...
     -  Когда   ты   соображаешь!   -   презрительно   перебил   ее   хозяин
гостиницы.Пожалуйста, скажи, что такое ты соображаешь?
     - Да то, что она слишком скромна для такой  знатной  дамы,  -  ответила
жена.- Сам посуди: когда наша Бетти грела ей постель, она  все  называла  ее
"милая", да "голубушка", да "душа моя", а когда Бетти предложила снять с нее
башмаки и чулки, она не позволила, сказав, что не желает утруждать ее.
     - Ну, это ничего не значит,  -  сказал  муж.  -  Если  ты  видела,  как
некоторые знатные дамы держатся грубо и неучтиво с теми, кто  ниже  их,  так
неужели ты думаешь, что ни одна из них не умеет обращаться с людьми  низкого
звания? Мне кажется, я умею отличать людей высшего общества,  когда  взгляну
на них,- как будто умею. Разве она не спросила  стакан  воды,  когда  вошла?
Женщина другого звания спросила бы рюмку водки,- уж верно, спросила бы? Если
это не самая знатная дама, продавай меня,  как  дурака,  и  тот,  кто  купит
этакого дурачину, останется в большом  накладе.  Опять-таки,  разве  женщина
высокого звания поехала бы  без  лакея,  если  бы  не  такой  необыкновенный
случай?
     - Разумеется, муженек! - воскликнула жена.- Ты смыслишь  в  этих  вещах
лучше меня, да и во многих других.
     - Да, кое-что смыслю,- отвечал трактирщик.
     - Ей-ей,- продолжала жена,- так  жалостно  было  глядеть  на  бедняжку,
когда она села на стул; право, я ее от всей души  пожалела,  словно  бы  она
была простая, бедная  женщина.  Но  что  женам  делать,  муженек?  Коли  она
мятежница, то ты, верно, хочешь выдать ее суду, а она такая  кроткая,  такая
добрая дама; будь она чем хочет, а я не выдержу и  разревусь,  когда  узнаю,
что ее повесили или голову ей отрубили.
     - Вздор! - воскликнул муж.- Но все-таки не так-то легко решить, что нам
делать. Пожалуй, еще раньше, чем она уедет, мы получим известие о  сражении;
и если Кавалер одержит победу, она может заступиться  за  нас  при  дворе  и
осчастливить нас, коли мы ее не выдадим.
     - Да, да, это правда,- согласилась жена,- от души желаю, чтобы это было
в ее власти. Право, она такая ласковая и добрая дама; я была бы в  отчаянии,
если бы с ней случилось что-нибудь нехорошее.
     - Ну, заладила! - скривил губы хозяин.- Вечно вы  кого-нибудь  жалеете.
Неужто ты стала бы укрывать мятежников?
     - Понятно, не стала бы,- отвечала жена.- А что до ее выдачи,  то,  будь
"что будет, никто не посмеет нас бранить: каждый бы на нашем месте сделал то
же.
     Пока   наш   политик-хозяин,   вполне   заслуженно,   как   мы   видим,
пользовавшийся  между  соседями  репутацией  великого  мудреца,  занят   был
обсуждением этого вопроса (мнению жены  он  уделял  мало  внимания),  пришло
известие, что мятежники ускользнули от  герцога  и  выиграли  день  пути  по
направлению к Лондону; вскоре после этого  приехал  один  сквайр,  известный
якобит, и, пожав с радостным видом руку хозяина, проговорил:
     - Наша взяла, голубчик. Десять тысяч  честных  французов  высадились  в
Суффолке. Да здравствует Старая Англия! Десять тысяч французов, дорогой мой!
Лечу прямехонько на соединение с ними.
     Весть эта определила мнение мудрого трактирщика, и он решил поухаживать
за молодой дамой, когда та проснется; он (по его  словам)  убедился  теперь,
что это не кто иная, как сама леди Дженни Камерон.

     ГЛАВА III Очень короткая глава, в которой, однако, есть  солнце,  луна,
звезда и ангел

     Солнце (оно появляется ненадолго в это время  года)  удалилось  уже  на
покой, когда Софья встала, сильно освеженная сном. Отдых был  краток,  но  и
его она позволила себе лишь вследствие крайнего утомления; хотя при  отъезде
из Эптона она сказала своей горничной (а может быть, и сама так думала), что
совершенно спокойна, однако же душа ее, несомненно, поражена была  болезнью,
сопровождающейся всеми беспокойными симптомами  лихорадки  и  тождественной,
может быть, с тем недугом, который известен у медиков  под  названием  (если
только они вкладывают в него какой-нибудь смысл) лихорадки душевной.
     Одновременно с Софьей встала с  постели  миссис  Фитцпатрик  и,  позвав
горничную,  тотчас  оделась.  Она  была  прехорошенькая  и  рядом  с  другой
женщиной, а не Софьей, могла бы быть названа красавицей; но когда явилась по
собственному почину миссис Гонора (госпожа ни за что не велела бы ее будить)
и нарядила нашу героиню, то прелести  миссис  Фитцпатрик,  исполнявшей  роль
утренней звезды, предвестницы более лучезарного  светила,  разделили  участь
этой звезды и совершенно померкли, когда засияло само светило.
     Никогда, может быть, Софья не выглядела такой  красавицей,  как  в  эту
минуту. Поэтому  нам  не  следует  осуждать  гиперболу  служанки  гостиницы,
которая, засветив огонь, спустилась вниз  и  клятвенно  объявила,  что  если
когда-нибудь являлся на земле ангел, то он сидит сейчас в комнате наверху.
     Софья сообщила кузине о своем намерении отправиться в Лондон, и  миссис
Фитцпатрик согласилась сопровождать ее, так как прибытие  в  Эптон  ее  мужа
отбило у нее всякую охоту ехать в Бат иди к тетке Вестерн. Софья  предложила
тронуться в путь сейчас же после чаю: луна светила  ярко,  а  мороз  был  ей
нипочем; не в пример многим молодым дамам,  не  боялась  она  также  ночного
путешествия, потому что, как мы уже заметили выше, в ней была некоторая доза
природного мужества, сильно подкрепленного ее душевным состоянием, близким к
отчаянию. Кроме того, она уже дважды путешествовала благополучно при  лунном
свете, и это придавало ей смелости довериться ему в третий раз.
     Миссис Фитцпатрик была более трусливого нрава.  Правда,  больший  страх
превозмог в ней меньший, и присутствие мужа выгнало ее  из  Эптона  в  столь
поздний час ночи; однако теперь, когда она добралась до места,  где  считала
себя в безопасности от его преследования, этот меньший  страх  -  неизвестно
перед чем - овладел ею так сильно, что  она  принялась  всячески  упрашивать
кузину  подождать  до  утра  и  не  подвергать   себя   опасностям   ночного
путешествия.
     Уступчивая Софья, видя, что ни насмешками,  ни  убеждениями  она  не  в
состоянии прогнать страхи кузины, наконец примирилась с  ними.  Может  быть,
знай она о приезде отца в Эптон, уговорить ее было бы не так легко; ибо, что
касается Джонса, то мысль быть им настигнутой, сдается мне,  не  внушала  ей
большого ужаса, и даже, сказать по правде,  она  скорее  этого  желала,  чем
опасалась; впрочем, я мог бы с чистой совестью утаить от читателей указанное
желание, ибо оно принадлежало к числу тех невольных движений души, в которых
обычно не участвует разум.
     Когда наши дамы решили провести весь этот вечер  в  гостинице,  хозяйка
явилась к ним узнать, чего их милостям  угодно  будет  покушать.  В  голосе,
манерах и ласковом обращении Софьи было столько прелести, что  хозяйка  была
совершенно очарована; решив, что  она  имеет  дело  с  Дженни  Камерон,  эта
почтенная женщина мигом обратилась в ревностную якобитку и  от  души  желала
успеха  молодому  Претенденту,-  так  подействовало  на  нее  приветливое  и
ласковое обхождение его воображаемой любовницы.
     Оставшись одни, кузины дали волю  своему  любопытству,  пожелав  узнать
друг у дружки, какие необыкновенные события привели их  к  этой  странной  и
неожиданной встрече. Наконец миссис Фитцпатрик, получив  от  Софьи  обещание
отплатить ей тем же, начала рассказывать то, что читатель, если  ему  угодно
узнать ее историю, может прочесть в следующей главе.

     ГЛАВА IV История миссис Фитцпатрик

     Немного помолчав, миссис Фитцпатрик глубоко вздохнула и начала так:
     - Несчастному свойственно испытывать тайную скорбь при  воспоминании  о
наиболее радостных периодах своей  жизни.  Память  о  минувших  наслаждениях
наполняет нас нежной грустью, как память о скончавшихся друзьях, мысль о тех
и других, можно сказать, неотступно преследует наше воображение.
     По этой причине я всегда с сокрушением вспоминаю о днях  (счастливейших
днях моей жизни), проведенных  нами  вместе,  когда  мы  были  на  попечении
тетушки Вестерн. Увы. почему больше нет мисс Серьезницы  и  мисс  Ветреницы?
Ты, наверно, помнить то время, когда мы иначе не называли  друг  друга.  Как
справедливо было придуманное тобой  прозвище  Ветреница!  Опыт  показал  мне
впоследствии, что  я  вполне  его  заслужила.  Ты  во  всем  и  всегда  меня
превосходила, милая Софья, и я от души надеюсь, что ты превзойдешь меня и  в
счастье. Никогда не забуду я  умного,  материнского  совета,  данного  тобой
однажды, когда я горевала, не попав на  бал,  хотя  тебе  не  было  тогда  и
четырнадцати лет... Ах, Софья, какое блаженное было  то  время,  если  такой
пустяк мог казаться мне бедствием, если большего горя я тогда не знала!..
     - А все-таки, дорогая Гарриет,- сказала Софья,- это казалось тебе в  то
время делом серьезным; поэтому утешься мыслью,  что  то,  о  чем  ты  теперь
сокрушаешься, впоследствии покажется тебе таким же ничтожным  пустяком,  как
тот бал.
     -  Ах,  Софья,  ты  не  скажешь  так,  когда  узнаешь  мое   теперешнее
положение,- возразила миссис Фитцпатрик.- Чувствительное сердце твое  сильно
изменилось, если мои  горести  не  вызовут  у  тебя  вздоха  и  не  заставят
прослезиться. Мне даже, может  быть,  не  следует  рассказывать  тебе  вещи,
которые, я убеждена, тебя расстроят.
     Тут миссис Фитцпатрик замолчала и только после усиленных  просьб  Софьи
продолжала так:
     - Ты, должно быть, слышала о моем замужестве, но так как события  были,
верно, представлены тебе в искаженном виде, то я расскажу тебе все,  с  того
самого момента, как началось мое несчастное  знакомство  с  моим  теперешним
мужем; произошло оно в Бате, вскоре после того, как  ты  уехала  от  тетушки
домой к отцу.
     Мистер Фитцпатрик был одним из веселых молодых людей, проводивших сезон
в Бате. Он был пригож собой, degage 60, усердно ухаживал за  дамами  и  всех
затмевал своим костюмом. Словом, милая, если бы, по  несчастью,  ты  увидела
его сейчас, то я не могла бы лучше описать его тебе, как сказав, что он  был
полной противоположностью тому, что он теперь: он так долго жил  в  деревне,
что совсем омужичился и сделался дикарем-ирландцем. Но возвращаюсь к  своему
рассказу.  Качества,  которыми  он  тогда   обладал,   так   прекрасно   его
рекомендовали, что хотя знать в то  время  держалась  особняком  от  прочего
общества и никого из посторонних не принимала, мистер  Фитцпатрик  ухитрился
получить к ней доступ. Впрочем, сторониться его было нелегко. Он очень  мало
или даже вовсе не нуждался в приглашениях: при его красоте и изящных манерах
ему нетрудно было снискать расположение у дам; что же касается мужчин, то он
так часто обнажал шпагу, что они избегали публично оскорблять его.  Не  будь
этого, они, вероятно, скоро его  прогнали  бы,  потому  что  не  было  ровно
никаких оснований отдавать ему предпочтение перед английскими  дворянами,  а
сильный пол был мало расположен оказывать ему благосклонность. За глаза  все
они его бранили - может быть, впрочем, и  из  зависти,  потому  что  он  был
прекрасно принят женщинами и имел у них большой успех.
     Тетушка моя, не будучи сама знатной дамой,  всегда  жила  при  дворе  и
потому была вхожа в это общество; какими бы средствами вы ни получили доступ
в высший свет, но если вы туда проникли, то  это  уже  достаточная  для  вас
заслуга, чтобы принадлежать к нему. Несмотря на свою молодость, ты, наверно,
заметила,  что  свобода  или  сдержанность  тетушки  в  обращении  с  людьми
определяется большей или меньшей их заслугой именно в этом отношении.
     Заслуга  эта  и  была,  по-видимому,  главной   рекомендацией   мистера
Фитцпатрика в ее глазах. Он снискал у  тетушки  такую  благосклонность,  что
сделался завсегдатаем в ее доме. За эту милость он в долгу не оставался: его
обращение с тетушкой сделалось настолько  непринужденным,  что  привлекло  к
себе внимание клуба злословия, и люди добросердечные  уже  сватали  их.  Что
касается меня, то я, признаться, не сомневалась, что у него, как  говорится,
самые честные намерения, то есть что он хочет обобрать  женщину  при  помощи
законного брака.  Тетушка,  правда,  была  уже  не  настолько  молода  и  не
настолько красива, чтобы возбуждать порочные желания, но брачными прелестями
она была наделена в изобилии.
     Еще  больше  утвердило  меня  в  этой  мысли  необыкновенное  почтение,
оказанное им мне с первого же дня нашего знакомства. Я истолковала  его  как
попытку уменьшить по возможности мое нерасположение к этому  браку,  которое
естественно было во мне предположить, потому что он причинил бы  ущерб  моим
материальным интересам.  В  известной  степени  маневр  мистера  Фитцпатрика
увенчался успехом. Так как я была вполне довольна собственным  состоянием  и
ничуть не корыстолюбива,  то  не  могла  почувствовать  особенной  вражды  к
человеку, обращение которого со мной мне очень нравилось; тем  более  что  я
была единственным предметом его уважения: со многими знатными  дамами  он  в
это самое время обращался крайне непочтительно.
     Но как ни приятно было мне его обращение,  он  вскоре  изменил  его  на
другое, может  быть,  еще  более  приятное.  Он  напустил  на  себя  большую
ласковость и нежность, томился  и  беспрестанно  вздыхал.  Порой,  правда  -
притворно или естественно, не могу решить,-  он  давал  волю  обычной  своей
беззаботной веселости, но это всегда  случалось  в  обществе  и  при  других
женщинах; даже в контрдансе, когда он не был моим кавалером,  он  становился
серьезен, но лишь только приближался ко мне, лицо его принимало самое нежное
выражение. Словом, вел он себя со мной настолько странно, что надо было быть
совсем слепой, чтобы этого не заметить. И... и... и...
     - И ты была еще больше польщена, милая  Гарриет,-  сказала  Софья.-  Не
стыдись этого,- прибавила она со вздохом,- есть неотразимые чары в нежности,
которую многие мужчины так искусно на себя напускают.
     - Это правда,- отвечала кузина.- Мужчины, у которых на  все  другое  не
хватает здравого смысла, в искусстве любви настоящие Макиавелли. Ах, если  б
миновал меня этот урок!.. Итак,  на  мой  счет  стали  злословить  не  менее
усердно, чем раньше злословили насчет тетушки, и некоторые почтенные дамы не
постеснялись утверждать, что мистер Фитцпатрик ведет интрижку с нами обеими.
     Но удивительнее всего, что тетушка не замечала и, по-видимому, вовсе не
подозревала того, что, мне кажется, достаточно бросалось  в  глаза  в  нашем
поведении. Право, можно подумать, что любовь совсем застилает глаза  пожилым
женщинам: они с такой жадностью поглощают любезности, к ним обращенные, что.
подобно ненасытному обжоре, не удосуживаются заметить, что делают другие  за
тем же самым столом. Это я наблюдала не только в данном случае; тетушка была
настолько ослеплена, что хотя часто  заставала  нас  вместе,  возвращаясь  с
источника, однако довольно Рыло малейшего его льстивого  словечка,  довольно
было ему сделать вид, что он ждал ее с нетерпением,-  и  все  ее  подозрения
рассеивались. Одна его хитрость удалась на славу! Он придумал обращаться  со
мной, как с ребенком, и никогда не  называл  меня  при  тетушке  иначе,  как
крошкой. Вначале это ему несколько повредило в глазах твоей покорной  слуги,
но скоро я все поняла, тем более что в отсутствие тетушки  он  вел  себя  со
мной, как я сказала, совсем иначе. Но если меня не очень обижало  поведение,
цель которого я разгадала, то с тетушкой  я  сильно  измучилась:  приняв  за
чистую монету слова своего поклонника (каковым она его считала), она  начала
обращаться со мной, как с настоящим ребенком. Удивительно, как  еще  она  не
заста