е дважды, а  на  третий  раз  убедилась,  что  ее
опередили и услышала возглас: "О Господи!"  -  прежде  чем  узнала  Василия,
закутанного в длинный подбитый мехом плащ. Девушка  подумала  было,  что  он
ворчит и жалуется на погоду, пока не оказалась рядом и не увидела, что загон
наполовину пуст.
   - Что  ты  натворил?  -  угрожающим  шепотом  спросила  она,  готовая  не
задумываясь обвинить во всем его.
   - Хотел бы я, чтоб это было так, но, увы, я тут ни при чем, - с привычной
насмешкой отозвался он, но, увидев ее отчаянное лицо, тут же пожалел о своей
реплике. - Черт, я ведь знал, что так случится. И как ты могла  рассчитывать
на то, что притащишь в эти кишащие разбойниками горы  таких  великолепных  и
ценных лошадей и не лишишься некоторых Из них!
   - Некоторых? Все мои белые пропали! - закричала она и затем добавила:
   - Боже! Это я во всем виновата, я отправила охрану в  палатку.  Но  я  не
думала, что в такую бурю может что-нибудь случиться.
   - Милая, этот снег - прекрасное и  надежное  прикрытие,  а  горцы  весьма
привычны к такой погоде!
   С таким же успехом он мог бы сказать, что никогда не слыхивал о  подобной
глупости, но Александра поняла его правильно. И  даже  согласилась.  Она  не
подумала о разбойниках, она думала  только  о  буране,  кроме  того,  хотела
избавить своих людей от вахты в такую адскую погоду и  дать  им  возможность
передохнуть хотя бы до вечера, а там, глядишь, ветер и снег утихнут. Но  это
было  не  оправдание,  и  Александра  даже  и  не  пыталась  объяснить  свое
поведение.  Выбросив  Василия  из  головы,  девушка  наклонилась  к  канату,
ограждавшему импровизированный загон, и двинулась к дальнему углу, туда, где
канат был перерезан. Оставшиеся лошади даже не пытались выйти из укрытия.  А
так как в загоне их оставалось еще много, в том числе чалый жеребец Василия,
то  возникало  подозрение,  что  целью  кражи  были  только  ее   породистые
белоснежные скакуны.
   След, оставленный грабителями, был широк, но уже почти  не  различим  под
свежевыпавшим снегом, который все продолжал валить, и через несколько  минут
должен был совсем исчезнуть. Созывать  людей  не  было  времени,  а  кричать
бесполезно из-за рева и свиста ветра. Она должна была отправиться по  следу,
пока тот еще виден, хотя бы для того, чтобы выяснить, куда  увели  коней,  а
затем вернуться за подмогой.
   - Куда это ты собралась?
   Александра уже вскочила на одну из оставшихся лошадей - все они были  под
седлами, чтобы сохранить хоть видимость тепла, но Василий рывком  стащил  ее
на землю прежде, чем она успела ответить на его идиотский вопрос:
   - Нет времени болтать, Петровский!
   - Я верну твоих лошадей!
   - Как?
   - Я выкуплю их. Мы с  кузеном  знаем,  как  обращаться  с  этими  горными
разбойниками - у нас уже бывали с ними дела вроде  этого.  Им  нужно  только
одно - деньги.
   - Не говори  глупостей,  -  возразила  Александра,  -  еще  и  быть  тебе
обязанной! Нет уж, я верну их сама, и это ничего не будет стоить, разве  что
нескольких жизней - их.
   - Дело в том, Алин, что их там не  несколько  воришек,  а  целое  селение
конокрадов.
   - Я сказала, что сама верну своих лошадей, и вся ответственность  за  это
на мне! А пока мы тут болтаем, следы  заметает  снег.  Если  хочешь  помочь,
поднимай остальных и догоняй меня. Но я отправляюсь немедленно.
   Ей пришлось слегка отпихнуть его, чтобы освободиться, и  было  невыносимо
сознавать, что этот толчок ничего бы не дал,  если  бы  Василий  не  потерял
равновесие  в  глубоком  снегу.  Его  надменность  была   отвратительна,   и
Александре хотелось сказать ему об этом на прощание, но не было времени.
   От толчка Василий  чуть  не  упал,  и,  когда  ему  удалось  восстановить
равновесие, Александра была уже у дальнего конца загона и  почти  исчезла  в
белом вихре, окутавшем лагерь. Он закричал, призывая на помощь своих  людей,
но времени оставалось в обрез: только вскочить на своего жеребца,  чтобы  не
потерять ее. Весьма сомнительно, чтобы кто-нибудь услышал его  крики,  но  в
тот момент Василий не особенно беспокоился на этот счет, а когда наконец  он
догнал эту глупую женщину, то уже был готов свернуть ей  шею,  а  для  этого
помощи не требовалось.

Глава 18

   Собственно говоря, Василию так и не удалось  догнать  Александру.  Он  не
ехал по следу, как она, а  просто  старался  не  потерять  ее  из  виду.  Но
снегопад становился все гуще и плотнее, и наконец Василий перестал различать
ее фигуру и, придя в ужас, закричал, хоть и понимал, что она  не  может  его
услышать.
   Хотя теперь дорога была уже неразличима, Василий не сомневался,  что  они
все еще едут по ней, а конокрады, покружив вокруг лагеря, снова вернулись  к
тропе. В конце концов это был самый безопасный путь, а с  наступлением  ночи
по нему можно было двигаться достаточно быстро.
   Когда начало смеркаться, Василий снова впал в панику, потому что не  взял
с  собой  ничего,  чем  можно  было  бы  зажечь  факел,  даже  если  бы  ему
посчастливилось найти какой-нибудь пригодный  для  этой  цели  материал.  Он
нещадно пришпоривал своего  чалого,  но  местами  спуск  оказывался  слишком
крутым и предательским, потому что дорога была не видна  под  толстым  слоем
снега, и жеребец уже  не  раз  внезапно  останавливался,  поскользнувшись  и
проехав некоторое расстояние на  коленях.  Поэтому  он  наотрез  отказывался
бежать быстрее.
   Когда наконец наступила ночь,  Василий  понял,  что  испугался  напрасно.
Снегопад оказался ему на руку: эта ослепительная белизна оттесняла мрак ночи
и позволяла видеть далеко вперед - конечно, когда вихревые порывы  ветра  не
слепили глаза.
   Прошли уже часы - Василий не  знал,  сколько  часов,  но  знал,  что  ему
суждено  умереть:  он  медленно  замерзал  и  уже  не  чувствовал  онемевших
конечностей. Он держался в седле  только  ценой  невероятного  усилия  воли,
одержимый решимостью убить эту глупую женщину..,  нет,  сначала  насладиться
ею, а потом уж убить.
   Ветер внезапно стих, а через  несколько  минут  прекратился  и  снегопад.
Наверное, слегка потеплело, но граф  был  в  таком  состоянии,  что  не  мог
заметить разницы. Зато он заметил  другое:  поросли  дубов  и  елей  по  обе
стороны дороги стали гуще. Как бы там ни было, но ему удалось  добраться  до
подножия холмов, до их нижних склонов. Среди  этих  холмов  жили  люди,  там
затерялись целые деревни, и в уютных  хижинах  был  огонь,  горячая  пища  и
питье. Если бы Василию удалось продержаться еще версту-другую, он мог  бы  и
выжить.
   Но прежде чем он успел додумать эту  мысль  до  конца,  Александра  круто
свернула с дороги на юг, и Василий застонал: несколькими минутами раньше  он
бы, наверное, и не заметил этого и проехал бы  мимо  того  места,  где  след
сворачивал в сторону, и тогда бы уже окончательно потерял ее из виду.
   Теперь, когда ветер стих, он снова стал кричать и звать  ее,  но  девушка
уже исчезла. Когда Василий добрался до того места, где она только что  была,
он снова увидел ее, но уже далеко впереди: она продолжала идти по  следу.  К
тому же Александра уже не спускалась вниз по склону,  наоборот,  след  начал
постепенно подниматься вверх по узкой тропке, вьющейся меж камней.
   Василий снова начал выкрикивать имя девушки, и на этот раз Александра его
услышала  и  даже  повернула  голову,  но  не  остановилась,  а,   наоборот,
пришпорила свою лошадь.
   Это было  последней  каплей,  переполнившей  чашу  его  терпения!  Теперь
Василий действительно был способен убить ее, когда догонит,  если,  конечно,
до этого они оба не замерзнут. К счастью, лошадь Александры, как  и  жеребец
Василия, тоже не стремилась нестись галопом,  поэтому  оторваться  от  графа
Александра не могла, но продолжала сохранять прежнюю дистанцию.
   Василий  подумал:   не   выстрелить   ли   из   пистолета,   который   он
предусмотрительно заткнул за пояс?
   Остановит ли ее это или,  наоборот,  заставит  поторопиться?  Несколькими
выстрелами, возможно, и удалось бы остановить девушку и заодно  выяснить  ее
намерения. Но не исключено, что у нее тоже есть оружие,  и,  решив,  что  он
собирается ее убить,  Александра  может  и  не  промахнуться.  Пожалуй,  она
действительно начнет стрелять - просто в отместку, - ведь  речь  идет  о  ее
лошадях, а те значат для нее куда больше, чем он. Чертовы клячи!  Он  бы  не
мерз здесь теперь, если бы...
   Внезапно впереди замигали факелы. Они наткнулись  на  какую-то  деревушку
или на воров, а может, и на то и другое сразу. Но Александра и  не  подумала
остановиться, а продолжала гнать коня на свет  факелов,  и  через  несколько
минут граф понял почему. Ее табун! Она увидела своих  лошадей  и,  вероятно,
пришла в такую ярость, что  даже  и  не  подумала  об  опасности,  возможно,
подстерегавшей  ее.  Ослепленная  гневом,  девушка  была  не   в   состоянии
действовать  разумно.  Василий  не  мог  ни  остановить,   ни   предостеречь
Александру, только бессильно  наблюдал,  как  она  врезалась  в  самую  гущу
разбойников - а тех было не менее полудюжины - и начала размахивать  во  все
стороны хлыстом, который после той потасовки  всегда  носила  на  поясе.  Ей
удалось рассеять бандитов. Кони встали на дыбы. Один  из  воров  вылетел  из
седла и покатился вниз  по  склону.  Другой  поднял  пистолет,  но  тот  был
мгновенно выбит ударом ее хлыста. Остальные спешились. Тропинка была слишком
узкой, чтобы  на  ней  могло  уместиться  столько  лошадей  одновременно,  и
разбойники, очевидно, собирались столкнуть Александру вниз прежде,  чем  она
нанесет им серьезный урон.
   Василий выхватил пистолет и выстрелил. Перезаряжать его не было  времени,
и граф швырнул оружие в снег и выхватил  саблю.  И  все  равно  он  подоспел
слишком поздно: бандиты уже стащили Александру с лошади, факелы  погасли,  и
Василий не мог разглядеть, что происходит с девушкой.
   Раздался выстрел - на сей раз  стреляли  в  Василия.  Но  граф  настолько
оцепенел от холода, что даже не мог понять, ранен или нет. Понадеявшись, что
нет, он накинулся на бандитов и начал работать саблей, размахивая ею направо
и налево.
   Бандиты снова бросились  врассыпную,  испугавшись  его  клинка  несколько
больше,  чем  хлыста  Александры,  но  не  разбежались  слишком  далеко   и,
остановившись поодаль, размахивали своим оружием - кинжалом, двумя саблями и
дубинкой, но пистолетов у них Василий не заметил. Теперь наконец  граф  смог
разглядеть Александру.
   Она барахталась в снегу, а один из бандитов пытался прижать ее к земле  и
связать веревкой.  Увидев,  что  мерзавец  посмел  дотронуться  до  девушки,
Василий обезумел  от  ярости  и,  не  раздумывая  о  том,  что  теряет  свое
преимущество всадника,  ринулся  на  разбойника  и  начал  молотить  негодяя
рукояткой сабли по голове, пока тот не потерял сознание.
   Василий быстро вскочил, слегка поскользнувшись на снегу, и оказался лицом
к лицу еще с тремя бандитами, а четвертый набросился на  Александру,  прежде
чем она смогла собраться с силами и подняться  на  ноги:  разбойник  толкнул
девушку лицом в снег и, придерживая коленом, ловко скрутил  ей  руки.  Через
минуту он тоже ввязался в потасовку.
   Теперь Василий уже  овладел  собой.  Графа  не  пугал  численный  перевес
врагов: он считал, что  его  умение  владеть  саблей  дает  преимущество  по
сравнению с этим сбродом. Правда, предательский снег в значительной  степени
лишал Василия этого преимущества, и он вспомнил, что когда они  со  Штефаном
упражнялись в фехтовании на снегу, то большую часть тренировки провели  лежа
на спине, и такой полезный опыт не мог  пригодиться  теперь,  когда  Василий
оказался лицом к лицу с четырьмя противниками.
   И все же он был готов к атаке, и она не  замедлила  последовать.  Сначала
Василию удавалось сохранить свою позицию: он решил, что  в  данной  ситуации
нужно поменьше двигаться, и на какое-то время так оно и оказалось. Он  выбил
саблю у одного из атакующих, ранил другого  и  уже  теснил  третьего,  когда
вдруг замер как вкопанный, потому что в спину ему  уперлось  лезвие  кинжала
или сабли - Василий не мог определить, чего  именно,  однако  лезвие  прошло
сквозь плащ, камзол и  рубашку,  и  граф  убедился,  что  еще  не  настолько
закоченел, чтобы не почувствовать боль от раны.,

Глава 19

   - Мудрый выбор, граф Петровский. А скажите, мой добрый друг, Штефан  тоже
присоединится к нам?
   Василий узнал этот низкий и глубокий голос: он  принадлежал  человеку  по
имени Павел, и тот был кем угодно, но только не другом Штефана. Почти такого
же высокого роста, как  Василий,  Павел  был  более  мускулистым,  а  с  его
смуглого лица с грубыми и угловатыми чертами никогда  не  сходило  выражение
воинственности.
   Обернувшись, граф заметил, что возле Павла толпится не менее  дюжины  его
соратников, причем у многих из них были и ружья, нацеленные на Василия.
   - Рад снова встретиться  с  тобой,  Павел,  -  сказал  Василий  настолько
неприветливо, что только идиот поверил бы в его искренность. - И, отвечая на
твой вопрос, скажу - нет. Штефан не собирается присоединиться ко мне в  этом
путешествии.
   - Я разочарован, - заметил Павел,  и  голос  его  звучал  на  самом  деле
разочарованно. - Когда я узнал тебя, то понадеялся было, что  мне  предстоит
еще один вызов судьбы, но, может быть, и ты сойдешь вместо своего кузена, а?
   Василий ничуть не удивился: Павел был верен себе.
   - Возможно, -  угрюмо  буркнул  граф,  -  но  прежде  всего  я  хотел  бы
воспользоваться  прославленным  горским  гостеприимством.  Я  полагаю,  твоя
деревня где-то поблизости?
   - Совсем рядом,  иначе  мы  не  услышали  бы  выстрелов  и  не  прибежали
посмотреть, что случилось.
   Василий выругался про себя. Если бы эта дура не кинулась очертя голову  в
самое пекло, они спокойно выследили бы лошадей, узнали, где  эта  деревня  и
вернулись бы сюда с подмогой. И тогда они были бы силой,  а  не  бесправными
пленниками.
   Но, по крайней мере, с атаманом этих горных  разбойников,  Лятцко,  можно
будет легко договориться. Главной чертой его характера была алчность, и  все
для него имело свою цену.
   - Будь так любезен, Павел, убери нож от моей  лопатки.  Лятцко  не  любит
порченый товар.
   - Забудь о Лятцко, парень. Он отправился в Австрию на  сучью  свадьбу.  Я
вместо него.
   Василий узнал все, что хотел.  Теперь  придется  иметь  дело  с  безумцем
вместо рассудительного  Лятцко.  Слово  "сучья",  несомненно,  относилось  к
дочери Лятцко - Арине. Павел любил ее, но  много  лет  назад  она  предпочла
Штефана, и потому Павел так сильно его ненавидел. Кроме того, в  схватке  со
Штефаном Павел дважды терпел поражение и теперь ненавидел всех аристократов.
   - Поздравляю с повышением, Павел, но не можем ли мы продолжить  беседу  у
тебя в деревне, возле горящего очага?
   Павел загоготал, и к нему присоединилась по  крайней  мере  половина  его
людей. Тем не менее нож наконец убрали; Павел подошел поближе, чтобы забрать
у Василия саблю, и тут он заметил Александру.
   - Опять женщина? - Окинув Александру взглядом, Павел вновь  повернулся  к
Василию и с улыбкой уставился на него:
   - Оказывается, сегодняшний день удачнее, чем я думал. Она  стоит  столько
же, сколько та, другая?
   Павел имел в виду Таню, которую разбойники захватили в прошлом году, и ее
освобождение обошлось Штефану в пятьсот рублей золотом.  Василий  был  готов
заплатить целое состояние за  лошадей  Александры  -  их  цена  не  вызывала
сомнений, но ценность девушки пока еще была неясна,  и,  значит,  необходимо
доказать, что она не стоит ни гроша, и не  столько  ради  экономии,  сколько
потому, что Павел был мстительным и подлым мерзавцем. Но граф не мог сделать
этого должным образом, когда она стояла рядом и  гневно  смотрела  на  него.
Василий и без того был зол на девушку, а ее присутствие и взгляд сердили его
еще больше.
   С неподдельной досадой в голосе Василий ответил:
   - Можешь оставить ее себе. Ты окажешь мне услугу!
   Даже учитывая, что их  разделяло  несколько  шагов,  до  Василия  донесся
судорожный  вздох  Александры,  и  Павел  тоже  не  мог  не  услышать  этого
изъявления негодования. Он уже поверил, что у  Василия  нет  к  ней  особого
интереса,  а  в  своей  казачьей  одежде  она  едва  ли   могла   показаться
соблазнительной. Но  этот  звук  привлек  внимание  атамана,  желая  получше
разглядеть лицо Александры, Павел приподнял ее подбородок.
   Руки девушки были связаны  за  спиной,  а  со  всех  сторон  ее  окружали
бандиты, но ее ноги были свободны, и Александра изо всех сил лягнула  Павла.
Раздался дикий вой. Кое-кто рассмеялся, и  насмешка  усугубила  боль.  Павел
прыгал на одной ноге вокруг Александры  и  одновременно  потирал  ушибленную
голень, выделывая невероятные па на скользком снегу,  и  казался  устрашающе
свирепым и готовым на все, вплоть до убийства, жертвой которого могла  стать
Александра.
   Василий сделал шаг вперед, но оказался недостаточно проворным и не  успел
перехватить занесенную для удара руку.
   Когда они перестали барахтаться на скользкой заснеженной тропинке,  Павел
недоверчиво  воззрился  на  Василия.  Василий  испытывал  то   же   чувство.
По-видимому, холод не только сделал медлительными его движения, но и  сковал
его  ум  -  иначе  нельзя  объяснить  такое  глупое  поведение.   Графа   не
подстрелили, видимо, только потому, что люди Павла не могли поверить в такую
глупость и застыли в изумлении.
   Василий поставил Павла на ноги и отряхнул его одежду.
   - Прости, но никто не может ее бить, кроме меня. Я этого не выношу.
   Такая позиция была вполне понятна Павлу, но тут Александра,  до  сих  пор
молчавшая, вдруг обрела голос:
   - Вы об этом еще пожалеете, Петровский. Василий даже  не  взглянул  в  ее
сторону:
   - До сих пор ты молчала, баба, так молчи и дальше!
   Насторожившись, Павел по очереди оглядел их, но внезапно  его  настроение
изменилось, и, почти улыбаясь, он обратился к Василию:
   - Ну что же, сам понимаешь, это влетит тебе в  копеечку,  кардинец.  Граф
вздохнул:
   - Я так и думал.

Глава 20

   Еда была сытная и обильная, но Василий желал только тепла. Он продрог  до
костей и никак не  мог  согреться,  несмотря  на  то,  что  посреди  комнаты
возвышалась жаркая глиняная печь. Принадлежавшая Лятцко единственная хата  в
деревне состояла из одной большой  комнаты,  служившей  местом  для  сходок.
Остальные обитатели селения ютились в  жалких  лачугах,  способных  вместить
только одну семью.
   Руки Василия согрелись, и онемение прошло, но снег набился в сапоги, ноги
промокли и все еще оставались ледяными. Он понимал, что в мокрой  одежде  не
согреется никогда, и опасался, что Александре приходится еще тяжелее.
   Но у нее не вырвалось ни одной жалобы. Девушка ни на кого не смотрела,  а
Василия не замечала особенно  старательно.  Скрестив  ноги,  она  сидела  на
походной койке, держа тарелку с едой на коленях, и время от времени пальцами
отправляла в рот очередной кусок. Предложенная  ей  ложка  лежала  рядом  на
одеяле. Похоже, она даже не знала, что с ней делать.
   Василий уже почти привык к ее застольным манерам, но  хозяева  были  явно
удивлены. Даже у горных разбойников манеры были лучше, чем у его невесты. Но
сейчас граф был даже  рад  этому,  потому  что  они  приняли  Александру  за
крестьянку и сбросили со счетов. Более того, он свернул бы ей шею,  если  бы
она вдруг обнаружила лучшие манеры. Александра по-прежнему была в толстом  и
грубом шерстяном плаще, застегнутом до самого горла. В ярком  свете  Василий
заметил, что на груди он насквозь промок и покрыт пятнами,  видимо,  оттого,
что ее ткнули лицом в снег. Ее прекрасные груди, должно быть, заледенели,  а
соски отвердели и поднялись, превратившись в маленькие бутоны,  готовые  для
его ласк...
   Безмолвно застонав, Василий прикрыл глаза рукой. Что, черт возьми, с  ним
происходит? Напротив него сидел Павел, в