это был ты",  и  его  ненависть  возросла  в
сотню раз.
   Ее  служанка  пришла  после  этого  смазать  его  раны.  Старая   женщина
бесконечно охала по поводу того, что он причинил  себе,  но,  найдя  рану  с
запекшейся кровью у него на голове, промыла ее и  смазала  также  и  ее.  Он
позволил ей это. Опустошенный своим поражением, он не  обращал  внимания  на
то, что с ним делают. Его не волновал и приход мужчины, который рассматривал
кровь на простынях со странным чувством удовлетворения и дикой ярости.
   - Она сказала, ты боролся с ней. Это хорошо, а то, я думаю, убил бы  тебя
сейчас же за то, что ты был с ней.
   Мужчина отвернулся и вышел, и Уоррик больше его не видел. Но эти немногие
слова дали ему много ценной информации. Он  понял,  что  его  не  собираются
оставить в живых. Они не хотят никакого выкупа. Они хотят только ребенка. Он
понял также, что мужчина ревнует и, следовательно, будет рад убить  Уоррика,
когда тот перестанет быть нужным.
   И все же ничто его не заботило, ни его будущее, ни  вообще  что-либо.  Он
даже не чувствовал благодарности, когда Милдред кормила и мыла его. Он  даже
не пытался с ней разговаривать, когда она вытащила кляп изо рта,  чтобы  его
покормить. Его апатия была почти полной  -  до  тех  пор,  пока  девушка  не
вернулась.
   Только тогда он понял, что  уже  снова  настала  ночь,  так  как  в  этой
маленькой комнате не было окон, и он не знал, который час. Только  тогда  он
ожил, гнев почти сводил его  с  ума.  Он  метался,  сдирал  все  повязки,  и
железные кандалы врезались в еще не зажившие раны.
   А она была спокойнее в эту ночь. Она не пыталась его трогать, пока он  не
выдохся полностью. И не забиралась на кровать, пока он не был готов  принять
ее.
   Три раза приходила она на протяжении этой ночи, и трижды -  на  следующую
ночь. Каждый раз подготовка занимала больше времени, но это не останавливало
ее. Она имела его в своем полном распоряжении. Она исследовала полностью его
тело в поисках возбуждающих мест и в особенности - между ног.
   Она сжимала его мужскую плоть, приближая к ней лицо совсем  близко,  хотя
ни разу не сделала того, что обещала в первый раз, поскольку в том  не  было
надобности. Одна мысль, что она может это сделать, действовала на него. И он
не мог остановить ее, избежать ее ласк. Она использовала его, не  испытывая,
по-видимому,  никаких  угрызений  совести.  Она  не   заслуживала   никакого
снисхождения.
   О, Боже, как он  хотел  отомстить  ей.  Это  было  то,  о  чем  он  думал
непрестанно  весь  третий  день,  -  что  он  сделает  с  ней,  если  сможет
освободиться. И вспомнил о том, что хотел  взять  ее  к  себе  домой,  когда
впервые увидел ее. Да, он может взять ее к себе - в свою темницу. Но сначала
надо бежать.
   - Скажи мне ее имя.
   Это был первый раз, когда он заговорил с Милдред. Она посмотрела на  него
с удовольствием, пока подносила следующую ложку ко рту.
   - Я думаю, не надо, тебе не надо знать.
   - Мои люди найдут меня. Если ты хочешь выжить,  когда  это  гнездо  будет
разорено, ты должна помочь мне сейчас.
   Она фыркнула.
   - Ты был один, когда тебя нашли.
   - Нет, я был со своим оруженосцем, Джеффри. Они убили его.  -  Он  сказал
это таким холодным тоном, что Милдред внезапно испугалась,  хотя  мужчина  и
был крепко привязан.
   - Рыцарь? Нет, они были посланы за вилланом. Неужели, ты думаешь, они  бы
не заметили разницы? Он не пытался убедить ее в обратном.
   - Я послал моих людей вперед. Я должен был присоединиться к ним следующим
утром. Или ты думаешь, что они могут уйти без меня?
   - Сударь, ты рассказываешь красивую сказку, но с какой целью? -  спросила
она.
   - Освободи меня.
   - А, прекрасная тактика. - Она усмехнулась. - Но у тебя нет необходимости
мне лгать. Даже если бы у меня были ключи от кандалов, я  бы  не  освободила
тебя, сначала моя леди должна получить все, что нужно.
   Она не добавила, что Ровена уже поручила ей найти ключи, но  пока  ей  не
удалось их достать, и она не хотела ободрять его ложной надеждой.
   Кормежка заняла на этот раз очень много времени, потому что он  никак  не
мог успокоиться. Когда она уже завязывала новый кляп, то  обратила  внимание
на его лицо.
   - Милостивый Господь, у тебя очень жестокое лицо без повязки,  -  сказала
она, обращаясь больше к себе, чем к нему.
   Уоррику можно было не напоминать об  этом.  Именно  поэтому  боялись  его
первые жены. Именно поэтому боялись его враги.
   - Ты должна хорошо запомнить, что... Она наконец завязала  кляп,  оборвав
его на полуфразе и сказав негодующе:
   - Твои угрозы не принесут тебе ничего хорошего. Я волнуюсь о своей  леди,
а не о тебе. Ничего удивительного, что она возвращается  отсюда  каждый  раз
очень удрученная. Тебе не причинило  бы  никакого  вреда  обращаться  с  ней
мягко, когда она вынуждена приходить, поскольку у нее нет выбора. Но нет, ты
такой же жестокий внутри, как и снаружи.
   Он отвалился на спину в безумной ярости на эти последние слова.
   Она что, предполагает, он должен жалеть женщину,  которая  его  насилует?
Она думает, он будет испытывать симпатию к  ней,  когда  ее  цель  -  только
получить от него ребенка? Когда она счастлива, счастлива, что это  он  в  ее
распоряжении, а не другой? И почему это? С чего она счастлива, когда  обычно
женщины боятся его? И так продолжается уже с шестнадцати лет, с тех пор  как
он потерял все, чем дорожил, - семью, дом. Все, кроме своей жизни и брачного
контракта, который нельзя было порвать. Он  изменился  тогда  не  только  по
характеру, но и внешне, потому что мрак, в  который  погрузилась  его  душа,
отразился также и на его лице.
   С тех пор женщины, с которыми он спал, всегда сначала боялись его. И даже
потом, на второй или третий раз они не доверяли  ему  и  ждали  какой-нибудь
жестокости. Его жены.., эти пугливые слабые  создания,  которые  никогда  не
могли преодолеть свой страх перед ним, хотя он ни разу не  давал  им  повода
бояться себя. Но они обе уже давно умерли.
   Как она могла быть  счастливой?  Потому  что  он  был  связан  и  не  мог
дотронуться до нее? Потому что она знала, что он  умрет  прежде,  чем  будет
освобожден  от  цепей?  Да,  это  возможно,  что  его  убьют  прямо   здесь,
беззащитного, не дав ему возможности отомстить.
   Он не боялся смерти. Одно время он даже искал ее, потому  что  жизнь  его
была настолько пуста, что ему стало все равно - жить или умереть. Но  сейчас
он жалел о шансе, который упустил с леди  Изабеллой.  И  даже  больше  -  он
сожалел, что не сможет отомстить этим  негодяям  за  ту  боль,  которую  они
причинили ему за последние несколько дней.
   Велико же было его изумление, когда на следующий день Милдред пришла не с
едой, а с одеждой и ключами от цепей. И она пришла по  приказу  своей  леди,
если верить ее словам.
   - Все хорошо, я нашла ключ, сударь, поскольку моя леди  хочет,  чтобы  вы
бежали, и это надо делать сейчас, пока ее брат в городе. - Она вынула кляп.
   - Брат? - Уоррик припомнил мужчину и его ревность. - Я думаю, не кровный.
   - Нет, упаси нас Господь, - отвечала она, не глядя на  него,  поглощенная
возней с кандалами.
   - А если она не зачала ребенка? Вы будете искать еще кого-нибудь?
   - И это не твоя забота, сударь.
   - Тогда объясни мне, зачем нужен ребенок. И мой ребенок? Я могу, наконец,
это узнать?
   Милдред удивилась, она была уверена, что Ровена все  объяснила.  Служанка
пожала плечами.
   - Почему бы и нет? Чтобы обеспечить это место. Она вышла замуж  за  лорда
Киркбурга, но он умер в тот же день. Будет считаться,  что  этот  ребенок  -
его.
   А, он должен был догадаться. Ведь Киркбург - большое владение, включающее
город. Он  же  видел  крепость  из  города,  но  не  зашел  туда,  чтобы  не
встречаться с местным лордом и не объяснять, зачем сюда приехал. Его  эскорт
из тридцати человек мог вызвать тревогу, поэтому он отослал его вперед. Все,
чего он хоте;), - это постель и баню, для чего вполне  подходила  гостиница.
Ему не приходило в голову, что новоиспеченная вдова решит сохранить за собой
собственность мужа любой ценой.
   Милдред отомкнула последнюю цепь. Уоррик осторожно опустил руки,  мускулы
отчаянно болели. Он стиснул зубы от боли. Без кляпа во рту было даже  как-то
странно. Он не стал дожидаться, пока боль уйдет совсем, и  наклонился  взять
одежду, которую принесла Милдред. Одежда была из грубой шерсти и  поношенная
до невозможности, по крайней мере  прикрывала  его  широкие  плечи,  хотя  и
оказалась коротка. Сапоги были матерчатые и, хоть с трудом,  но  налезли  на
него.
   Он ничего не сказал по поводу непрезентабельности  одежды.  Его  занимала
только одна мысль.
   - Где она?
   - Нет, - Милдред поспешно отошла к двери. - Если ты попытаешься причинить
ей вред, я немедленно подниму крик.
   - Я хотел бы просто поговорить с ней.
   - Не правда, сударь. Твои глаза говорят иное. Леди  просила  меня  помочь
тебе бежать, потому что не желает твоей смерти, но она не хочет тебя видеть.
Если ты вернешься опять, лорд Гилберт убьет тебя. Это ясно, как день.
   Он посмотрел на нее долгим взглядом. Его желание добраться до этой девки,
которая, может быть, уже носит его ребенка,  боролось  с  желанием  получить
свободу. И он не знал, сколько человек сбежится, если Милдред поднимет крик.
Ладно, решено.
   - Хорошо, но мне нужен меч, моя лошадь...
   - Ты сошел с ума? - прошипела она. - Пойдешь так, как  есть,  чтобы  быть
незаметным. Люди, которые тебя схватили, конечно  забрали  твои  вещи  себе.
Идем. Я проведу тебя к выходу. У нас мало времени.
   Он последовал за ней, отмечая по пути количество  солдат  и  расположение
укреплений. Он почти уже  решил  остаться,  когда  увидел,  как  мало  людей
выделено для охраны крепости.
   Ясно, что братец увел почти всех воинов. Киркбург можно взять  сейчас  за
один день, и Уоррик собирался доказать это не позже, чем на следующее утро.

Глава 10

   - Удалось.
   - Я знаю, - бесстрастно  сказала  Ровена,  отворачиваясь  от  окна.  -  Я
смотрела, пока он не скрылся в лесу.
   - У меня нехорошее предчувствие, - сказала Милдред, тяжко вздыхая. -  Нам
надо было подождать.
   - Нет, Гилберт сказал, что не уедет отсюда, пока не будет  уверен  насчет
ребенка. Его армия под Туресом, и там не ожидается в ближайшее время  особых
сражений. Сегодня первый день, когда он отлучился, и,  возможно,  последний.
Как ты думаешь, часовой ничего не заметил?
   - Он спит.
   - Я все равно больше не смогла бы, даже если бы  он  оставался  здесь.  Я
ведь сказала тебе вчера вечером. Больше не могу.
   - Ах, моя детка, я знаю, это тяжело...
   - Тяжело? - оборвала ее Ровена с жестким  смешком.  -  Это  дурно,  очень
дурно! И я больше не могу причинять зло  одному,  чтобы  спасти  другого.  Я
сделала это  вначале,  чтобы  показать  Гилберту,  что  подчиняюсь  ему.  Но
потом.., потом мне не надо было так поступать. Убедив Гилберта,  что  он  не
должен при этом присутствовать, я все же  продолжала  в  точности  выполнять
все, что он приказал, хотя если бы я хоть на миг задумалась...
   - Почему ты коришь себя? -  спросила  Милдред.  -  Ты  даже  не  получила
никакого удовольствия, а он получил, и не однажды.
   - Нет, это невозможно.  Как  он  мог  получить  удовольствие,  когда  так
ненавидел меня? Милдред, он все время сопротивлялся. Ему было ненавистно то,
что происходило между нами, ненавистна я. Ох, уж эти глаза! - Она поежилась.
- Я не смогла бы больше. Я не смогла бы, даже если бы моя жизнь зависела  от
этого.
   - Но если твой план не сработает?
   - Должен. Гилберт не узнает, что он бежал. Он будет думать, что я все еще
посещаю его по ночам. А когда я буду уверена в своей беременности, то  скажу
ему, что отослала мужика. Гилберт не посмеет меня наказать, потому что будет
бояться за ребенка. И потом, для его  планов  не  важно,  останется  ли  тот
человек в живых. Он сам сказал, что никто не поверит виллану,  что  это  его
ребенок.
   - Я не уверена, что он виллан - с сомнением проговорила Милдред.
   - Ты заметила его надменность, да?
   - Он сказал, что с ним был оруженосец, которого убили.
   - О, Боже, еще одна причина, из-за которой он должен ненавидеть  меня.  -
Ровена вздохнула.  -  Так  он  из  захудалых  рыцарей.  Думаешь,  он  скажет
кому-нибудь, что с ним здесь приключилось?
   - Нет, никогда, - уверенно ответила Милдред.
   - Значит, мы можем не беспокоиться, что он поднимет шум - даже если будет
ребенок. Мо будет ребенок или нет, а Гилберту мы скажем, что все в  порядке.
Тогда он уедет на войну с  этим  проклятым  Фулкхестом  -  может  быть,  они
перебьют друг друга. И, как только он уедет, мы тут  же  бежим.  Я  привезла
сюда все мои платья, очень дорогие. Город рядом, нам дадут приличную цену за
них. Мы призовем своих вассалов, чтобы освободить мать из  крепости  Эмбрея,
пока Гилберт под Туресом; а затем уедем во Францию, ко двору Генриха.
   - Гилберт не обрадуется, потеряв Киркбург и тебя.
   - Ты думаешь, меня это заботит? - ядовито сказала Ровена. - После  всего,
что он сотворил, меня меньше всего волнует его радость,  в  чем  бы  она  не
заключалась.
   Гилберт только вернулся из  города,  где  нанял  еще  троих  всадников  и
четверых пехотинцев. Тут ему  принесли  сообщение,  которое  привело  его  в
сильнейшую ярость. Ровена злорадствовала, видя все это со своего места,  где
занималась вышиванием.
   Она спускалась в большой зал на несколько  часов  каждый  день  и  могла,
таким образом, сообщать всем, что лорду Годвину уже лучше,  но  он  все  еще
очень слаб, чтобы покидать свою комнату. Гилберт рассудил,  что  так  лучше.
Когда придет время, он скажет, что у старого лорда был приступ и он умер.
   Сейчас Ровена увидела, что Гилберт вне себя. Он побагровел, свирепо  орал
на всех, слуги его носились, как сумасшедшие. Первой мыслью ее было - кто-то
обнаружил, что пленник бежал.  Хотя  вряд  ли  -  Гилберт  не  поднимался  в
спальню.
   Когда он заметил, что она сидит в зале, то постепенно взял себя  в  руки.
Видно было, что он задумался, глядя на нее, и что-то просчитался  про  себя.
Когда Гилберт подошел к ней, у  Ровены  перехватило  дыхание  от  внезапного
страха, что он опять будет принуждать ее к тому, чего сделать она уже  не  в
состоянии. Однако услышанная новость была такова, что, не будь  здесь  рядом
Гилберта, она бы рассмеялась.
   - Не знаю как, но  Фулкхест  обнаружил,  что  я  здесь,  в  Киркбурге,  и
движется сюда!
   - Ты говорил, что он в Туресе.
   - Он и был там. Но его предупредили о приближении моего войска, и он ушел
оттуда еще до начала  осады,  чтобы  собрать  пополнение.  И,  должно  быть,
собрал, поскольку движется сюда с пятьюстами воинами.
   - Но если он собрал новое войско, почему тогда не вернулся в Турес?
   - Не говори глупостей, Ровена, - нетерпеливо осадил ее Гилберт.  -  Замок
Турес был главной крепостью твоего отца. Ты знаешь, как надежно он  защищен.
Те люди Фулкхеста, что остались внутри него, могут выдержать  многие  недели
осады. И, конечно, ему незачем ехать в Турес, если он уже  разузнал,  что  я
здесь не более чем с  десятком  воинов.  Если  он  меня  поймает,  то  будет
диктовать такие условия, что мне придется распустит войско.
   - Или он может убить тебя! - Ровена обрадовалась про себя, увидев, как он
побледнел. - А ты уверен, что это он? - спросила она. - Ведь  Турес  в  двух
днях езды.
   - Здесь невозможно  ошибиться.  Это  его  знамена,  его  герб.  Проклятый
красный огнедышащий дракон на черном поле. И он будет здесь меньше чем через
час, так что я вынужден бежать.
   - А я?
   - Он возьмет эту крепость, буду я здесь или нет. Фулкхест узнал, что  она
моя, а он обещал захватывать все мои владения, после того как мы вторглись в
его Дайвуд. Черт побери, никак он не  успокоится,  даже  смерть  моего  отца
ничего не изменила.
   Ровена не понимала этих вещей. Но она не была испугана тем, что сюда идет
лорд Фулкхест, или тем, что Гилберт оставляет ее здесь.  Если  это  помешает
Гилберту в его планах, она будет только рада.
   - Ты договоришься с ним от себя, - продолжал Гилберт. -  Он  не  причинит
тебе вреда. В прошлом году,  захватив  леди  Эванс,  единственное,  чего  он
требовал - дать вассальную  клятву.  Сделай  то  же  самое,  если  он  будет
настаивать, поскольку это не имеет  никакого  значения.  Я  вернусь  сюда  с
войском через три дня и выбью его отсюда. Это легче сделать здесь,  чем  под
Туресом, потому что Киркбург легче окружить.  И  у  меня  сейчас  достаточно
людей, чтобы это сделать - в три раза больше, чем у него. Не бойся,  Ровена,
я возьму тебя обратно под опеку очень быстро.
   Говоря это, он  притянул  се  к  себе  и  поцеловал  отнюдь  не  братским
поцелуем. Она была в  шоке  и  смятении.  До  сего  самого  момента  она  не
догадывалась, что он желает ее.

Глава 11

   Только когда Гилберт уехал, Ровена поняла,  что  теперь,  благодаря  этой
неожиданной помехе, она спасена. Гилберт был так занят нападением Фулкхеста,
что совсем забыл про пленника, прикованного наверху. Если  теперь  возникнет
вопрос о нем, она сможет все свалить на захватчиков.
   Удачно, что об этом можно не беспокоиться. И можно  вообще  не  думать  о
Гилберте. Сначала ее намерением было тоже уехать из крепости и спрятаться  в
городе. Но Фулкхест, видимо, жаждет не только  захватить  крепость,  он  еще
обуреваем жаждой мести, и такой человек может сжечь дотла  город  в  поисках
Гилберта и леди Киркбург. Бежать в леса, подобно тому, как бежал их пленник,
бессмысленно. Пешком, без денег, она не  имеет  шанса  добраться  до  матери
раньше, чем Гилберт узнает о ее побеге.
   Значит, пока ей придется последовать указаниям Гилберта, поскольку ничего
иного не остается. Она подождет и посмотрит, какие условия ей  предложат,  и
будет  исходить  из  них.  Возможно,  они  не  знают,  что  крепость  совсем
беззащитна. Ворота закрыты. Снаружи  Киркбург  выглядит  могучей  крепостью.
Скорее всего, она сможет выторговать приличные условия для себя и для слуг.
   И раз она встретится с Фулкхестом и примет его условия,  может  быть,  ей
даже удастся обратиться к нему за помощью. Если он  не  хуже  Гилберта,  она
могла бы стать его вассалом. Конечно, он уже захватил три ее владения  и  не
захочет отдавать их обратно. Она может не  касаться  этого  вопроса.  У  нее
остались  другие  земли,  которые  сейчас  под  контролем  Гилберта,  однако
Фулкхест все равно собирается отнять их  у  Гилберта  для  себя.  Она  может
помочь Фулкхесту. Но поверит ли он ей?..
   Милдред собиралась идти с ней в надвратную башню, но  Ровена  убедила  ее
остаться в главном зале и сделать все возможное, чтобы  успокоить  домашних.
Она взяла с собой пятерых слуг, так как  у  нее  одной  не  хватило  бы  сил
опустить железную решетку ворот. Но она опоздала. Воины Фулкхеста  были  уже
рядом, и один взгляд на их войско - пять  сотен  пеших  и  около  пятидесяти
всадников - привел ее слуг в состояние паники.
   Они хотели только убежать и спрятаться, и она не  могла  осуждать  их  за
это, так как в глубине души  чувствовала  то  же,  что  и  они.  Но  она  не
поддавалась страху, он только придал некоторую холодность ее тону, и  Ровена
невозмутимо  объяснила  им,  что  если  они  убегут,  то  умрут.  Либо  враг
расправится с ними, когда разобьет ворота, либо, если это  не  удастся,  она
прикажет их убить за то, что  они  ее  бросили.  Люди  остались  с  ней,  но
распластались на полу, так как лучники врага уже обстреливали башню.
   Ровена наблюдала за происходящим, призывая себя  к  спокойствию.  Красный
дракон, изрыгающий пламя, да, этот герб ясно виделся на знаменах и на одежде
воинов. Это действительно войско Фулкхеста, хотя она не могла понять, кто из
всадников - он сам.
   Через некоторое время один из них отделился и поскакал к воротам. Это был
не рыцарь, скорее оруженосец.
   У него оказался зычный голос, и Ровена расслышала каждое