орем  вопящего  ребенка  лет  трех-четырех.  Стоило  ему
выпустить из рук воротник рубашонки, и ребенок  полетел  бы  вниз  с  высоты
восьми туазов <То есть около 15  метров.>.  Маркиз  д'Эскренвиль,  улыбаясь,
любовался этим зрелищем вместе с несколькими членами  экипажа,  которых  оно
тоже чрезвычайно забавляло.
   Неподалеку  двое  матросов  держали  отчаянно  вырывавшуюся   женщину   с
безумными глазами. Д'Эскренвиль что-то сказал ей на языке, которого Анжелика
не понимала, должно быть, по-гречески. Женщина поползла к нему на коленях. У
ног корсара она склонила голову, медля с дальнейшим  выражением  покорности.
Маркиз скомандовал: матрос выпустил малыша  и  тут  же  схватил  его  другой
рукой; тот отчаянно звал мать.
   Женщину  передернуло.  Она  подползла  ближе  и  лизнула  сапоги  пирата.
Стоявшие рядом разразились довольным хохотом. Матрос швырнул ребенка на пол,
словно  полено.  Мать  бросилась  и  прижала  его  к  себе,  а  д'Эскренвиль
засмеялся.
   - Вот что мне больше всего нравится! Чтобы  женщина  лизала  мне  сапоги.
Ха-ха-ха!..
   Вся гордость Анжелики, все ее чувство женского  достоинства  возмутились.
Она взбежала по ступенькам и изо всех сил ударила маркиза по щеке.
   - Что?! - он приложил руку  к  лицу  и,  не  веря  своим  глазам,  увидел
неведомо откуда взявшуюся Анжелику с горящими глазами.
   - Вы самый подлый, самый гнусный, самый омерзительный  человек,  которого
мне довелось видеть, - прошипела Анжелика сквозь зубы.
   Лицо корсара налилось кровью.  Он  поднял  хлыст  с  короткой  ручкой,  с
которым  не  расставался,  и  замахнулся  на   дерзкую   женщину.   Анжелика
заслонилась обеими руками, откинула голову и плюнула в пирата. Плевок  попал
прямо в лицо.
   Матросы умолкли, не смея двигаться. Они  были  и  возмущены,  и  напуганы
унижением своего предводителя. Позволить рабыне так обращаться с собой  -  и
перед всей командой!..
   Маркиз д'Эскренвиль медленно вытащил платок и вытер щеку. Он побледнел.
   На щеке явно проступали следы и от удара Анжелики,  и  от  ее  вчерашнего
укуса.
   - Ага! Госпожа маркиза подымает голову, - приглушенным от  гнева  голосом
проговорил  корсар.  -  Вчерашняя  маленькая  взбучка  не   утихомирила   ее
воинственного нрава? Ну, у меня, к счастью, есть в запасе другие средства.
   И, повернувшись к своим людям, он рявкнул:
   - Чего вы ждете? Схватить ее и посадить  в  трюм!  Анжелику  потащили  по
деревянной лестнице в глубину трюма. Маркиз шел сзади. Где-то в темном  углу
матросы остановились перед запертой дверью.
   - Отвори! - приказал капитан матросу, стоявшему там на страже  с  огарком
свечи, едва заметным в глухом мраке.
   Тот вынул из кармана связку ключей, выбрал ключ и несколько раз  повернул
его. В низком пространстве  трюма,  куда  едва  пробивался  слабый  свет  из
небольшого люка, были видны опоры главной мачты. В них были вделаны железные
кольца с цепями. Прикованные к ним люди, лежавшие на полу, зашевелились.
   - Отцепить их, - приказал маркиз сторожу.
   - Всех?
   - Да.
   - Но ведь они опасны.
   - Это мне и нужно!.. Делай, что я велел. И пусть все станут ко мне лицом.
   Тюремщик  стал  отпирать  ключом  железные  оковы,  охватывавшие  лодыжку
каждого узника. Они вставали. Их пустой взгляд, заросшие  лица,  низкие  лбы
под шерстяными шапками или по-разбойничьи повязанными платками не  позволяли
надеяться ни на что доброе. Там были французы, итальянцы, арабы и  еще  один
негр огромного роста с грудью, покрытой непонятной татуировкой.
   Маркиз д'Эскренвиль разглядывал их  не  спеша,  потом,  растянув  губы  в
жестокой улыбке, повернулся к Анжелике.
   -  Один  мужчина  тебя,  видно,  не  устраивает?  Может  быть,  несколько
понравятся больше? Посмотри на них хорошенько! До чего милы, не  правда  ли?
Это самые своенравные люди на моем  корабле.  Приходится  время  от  времени
сажать их на цепь,  чтобы  напомнить  о  дисциплине.  Большинство  тех,  кто
находятся здесь, уже много месяцев не имели удовольствия сойти на берег. Они
будут в восторге от твоего появления, я не сомневаюсь.
   Он подтолкнул ее к узникам, и в  вонючем  полумраке  трюма  ее  белокурая
голова показалась привидением.
   - Мадонна! - воскликнул один из заключенных.
   - Это для вас!
   - Женщина?
   - Да. Делайте с ней, что хотите.
   Он захлопнул за собой дверь, и Анжелика услышала скрип ключа в замке.
   Мужчины смотрели на нее, не двигаясь.
   - Неужели это женщина?
   - Да.
   Вдруг пара огромных рук обхватила молодую женщину.
   Это негр неслышно, по-волчьи, подкрался сзади и взял  ее  за  груди.  Она
закричала, в ужасе отбиваясь от черных лап. Глухой смех негра был  похож  на
гудение трубы. Другие подтянулись ближе.
   - Это на самом деле женщина. Сомнения нет.
   Анжелика выгнулась, вырываясь из  мерзких  объятий,  и  взмахнула  ногой.
Концом башмака она задела чье-то волосатое лицо. Человек взревел и схватился
за нос.
   И ее обхватили со всех сторон, так что она не  могла  шевельнуться.  Руки
растянули крестом, пальцы связали, в рот запихнули кляп из грязной тряпки.
   Вдруг,  словно  по  мановению  волшебной  палочки,  эта  страшная   возня
прекратилась, и в трюме раздались звонкие, как выстрелы, удары бича.
   Перед Анжеликой, растрепанной и помятой, но  нетронутой,  стоял  помощник
капитана,  одноглазый  Корьяно,   размахивавший   плетью   и   приказывавший
насильникам отойти.
   - Прицепи их снова, да живее! - рявкнул он  на  тюремщика,  подгоняя  его
сильным пинком. Так как узники не проявляли покорства и что-то  ворчали,  он
выхватил длинный пистолет и выстрелил  в  них.  Один  из  заключенных  упал,
громко взвыв.
   На пороге возник маркиз д'Эскренвиль.
   - Ты зачем вмешиваешься, Корьяно? Я сам приказал спустить их с цепи.
   Помощник повернулся  на  каблуках  с  быстротой,  невероятной  для  этого
толстяка.
   - Вы что, с ума сошли? Вы им отдали эту женщину?
   - Я один вправе налагать наказания на непокорных рабынь.
   Корьяно, словно  черный  бык,  выставивший  рога,  напустился  на  своего
начальника.
   - Вы что, с ума сошли? - повторил он. - Женщину, которая ценится  на  вес
золота, отдать этим мерзавцам, этим свиньям, этим... Вам что, мало того, что
мальтийские рыцари захватили под  Тунисом  нашу  вторую  бригантину?..  Мало
того, что мы потеряли весь груз, да на шесть тысяч пиастров оружия,  да  еще
всякие товары?.. Вы что, не знаете, что весь экипаж уже полгода  не  получал
своей доли добычи?.. Что мы действуем набегами, обшаривая паршивые  островки
да нищие африканские берега, словно совсем  обессилели?..  Этого  всего  вам
мало? И вы еще хотите упустить фортуну, пославшую нам в сети эту  женщину...
Такую женщину! Блондинку, белокожую, с глазами цвета  морской  воды,  хорошо
сложенную, не слишком рослую и не слишком маленькую... Не слишком юную и  не
перезрелую... Самое, что требуется... У которой было кому научить ее  любви,
не покалечив... Вы что, не знаете, что в Константинополе девственницы  упали
в цене?.. На рынке требуют именно таких, как  она...  И  вы  решили  бросить
такое сокровище этим дикарям?.. Вы что, не посмотрели на их рожи!.. Там ведь
и мавры есть... Раскованные, они так держатся за добычу, что их не оторвешь,
разве что застрелив!.. Вы что, забыли, что  стало  с  маленькой  итальянкой,
которую отдали "в трюм" в прошлом году? Ничего потом не оставалось  сделать,
как выбросить ее за борт!..
   Корьяно остановился передохнуть.
   - Послушайте меня, хозяин! - заговорил он потом спокойнее. - На  рынке  в
Кандии этот товар из рук будут рвать. За такими женщинами  три  раза  вокруг
света объехать стоит. - И он стал отсчитывать по пальцам:
   - Во-первых, француженка. Товар редкий, за которым  гоняются.  Во-вторых,
воспитанная; видно по тому, как она держится. В-третьих,  с  характером,  не
похожа на восточных медуз. В-четвертых, блондинка...
   - Ты уже это говорил, - раздраженно прервал его д'Эскренвиль.
   - И ведь нам, нам она попала в руки!.. С такой фортуной нечего  дурить...
Говорю вам, за нее можно выручить десять тысяч пиастров, а то и  двенадцать.
Будет на что купить новое судно!..
   Предводитель корсаров на минуту задумался. Потом повернулся и ушел.
   Корьяно вывел Анжелику из вонючего логова. Поднялся с ней наверх и  отвел
в каюту, бдительно сторожа ее.
   Она все не могла избавиться от дрожи и с трудом проговорила:
   - Благодарю вас, сударь.
   - Не за что, - пробурчал свирепый циклоп. -  Это  не  ради  вас,  а  ради
денег. Не выношу, когда товар губят.

Глава 11

   - Госпожа! Красивая госпожа!.. Хочешь пить?..
   Тихий голос был настойчив. Анжелика приподнялась на локте. Голова  у  нее
страшно болела, лоб казался свинцовым.
   - Попей! Ты ведь хочешь пить.
   Молодая женщина протянула губы к подставленной чашке. От свежей  воды  ей
стало легче. Да, ей хотелось пить, ужасно хотелось.
   - Эллида...
   Ее затуманенный взор едва различал маленькое большеглазое личико.
   - Ты знаешь французский?
   - Хозяин научил меня.
   - А откуда ты?
   - Я гречанка.
   - А как ты оказалась на этом корабле?
   - Потому что я рабыня. Хозяин купил меня вот уже двенадцать лун назад. Но
теперь я ему надоела... И он позволяет матросам мучить меня...  В  тот  раз,
если бы не ты...
   - Где мы теперь?
   - Возле Сицилии. Вечером виден огонь вулкана. Он дымится, проклятый...
   -  Сицилия...  -  механически  повторила  Анжелика.  Протянув  руку,  она
погладила темные кудри. Ей стало легче от того, что рядом была эта  девушка,
от ее сочувствия. - Приляг возле меня.
   Гречанка испуганно оглянулась.
   - Я не смею задерживаться здесь... Но я скоро приду опять.  Я  буду  тебе
служить, потому что ты была добра ко мне... Хочешь еще пить?
   - Да, очень хочу. Помоги мне раздеться. Костюм жжет меня... это ты  вчера
его высушила и выгладила?
   - Да.
   Очень осторожно, легкими движениями, Эллида помогла Анжелике снять обувь,
камзол, кюлоты и рубашку. Анжелика завернулась в простыню и тяжело упала  на
кушетку.
   - Мне было очень жарко. Теперь легче.
   Она не слышала, как  рабыня  тихонько  вышла.  Корабль  шел  быстро,  его
ритмичное покачивание успокаивало. Изредка  слышалось  хлопанье  раздуваемых
ветром парусов. Ощущая бег судна, Анжелика подумала, что отправилась на море
искать свою судьбу. Она всегда мечтала об этом, с того самого дня, когда  ее
брат Жослен крикнул ей: "Я уезжаю на море..."
   Корабль везет ее  к  ее  любви...  Но  ее  любовь  скрывается  где-то  за
горизонтом... "А помнит ли еще Жоффрей де Пейрак обо мне, желает ли он меня?
- внезапно спросила она сама себя. - Ведь я отказалась от его  имени,  а  он
мог отказаться от памяти обо мне... Пепел вулкана  разлетается  повсюду.  Он
покрывает дороги, по которым давно  никто  не  ходил...  И  следы  тех,  кто
когда-то прошел, уже не  найти...  А  я  умру  под  этим  пеплом,  -  думала
Анжелика. - Я задыхаюсь, мне жарко, этот пепел  жжет  меня,  я  поняла,  что
никто мне теперь не поможет..."
   Дверь приоткрылась, и свет ручного фонаря проник во тьму каюты. В неясном
свете обрисовалось глинистое лицо нагнувшегося над ней маркиза.
   - Ну, прекрасная фурия, подумала  о  своем  поведении?  Решила,  наконец,
покориться?
   Она лежала на животе, охватив голову руками. Ее прекрасные бледные  плечи
белели, как мраморные, а рассыпанные волосы придавали  ей  вид  статуи.  Она
была странно неподвижна.  Это  был  не  сон.  Д'Эскренвиль  нахмурил  брови,
поставил фонарь на столик и  нагнулся,  приподнимая  Анжелику.  Ее  тело  не
сопротивлялось, тяжелая голова опустилась на плечо пирата.
   Покрывало соскользнуло, и обнажился прекрасный торс,  золотисто-белый,  с
нежными тенями. Это тело было горячим, обжигало ему руки. Пират выпустил его
и попытался поднять  голову  Анжелики,  чтобы  разглядеть  ее  лицо.  Голова
откачнулась назад, увлекаемая тяжестью густых волос, а  с  раздвинутых  едва
заметной улыбкой губ слетели еле слышные слова: "Любимый мой! Любимый мой!".
Глаза под полуоткрытыми веками ничего не видели.
   Маркиз д'Эскренвиль переводил взгляд с этого лица,  исполненного  боли  и
нежности, на нагое тело, упругую тяжесть  которого  он  ощущал.  Наконец  он
поднялся, осторожно  положил  ее  на  кушетку  и  укрыл.  Снаружи  мелькнула
мгновенно спрятавшаяся фигура. Он окликнул:
   - Эллида!
   Девушка подошла, прикрывая покрывалом свои темные глаза.  Маркиз  показал
рукой на каюту.
   - Эта женщина больна. Ухаживай за ней.
   Анжелике казалось, что ее душит кошмар. Она была одна на судне, мчавшемся
темной ночью неизвестно куда. Слышались  свист  ветра  в  снастях,  хлопанье
парусов  и  тяжелые  удары  волн  по  корпусу  корабля.  Потом  ее  охватило
сквозняком. Дверь каюты раскрылась. Ночь  была  безлунная,  но  откуда-то  в
каюту проникали слабенькие лучи света и время от  времени  доносились  звуки
странных приглушенных песнопений.
   Анжелика поднялась. Она была очень слаба. С невероятным усилием добралась
до двери и, уцепившись за косяк, машинально запахнула концы накинутой на нее
шали. Стало чуть светлее, она увидела перед собой мостик  и  пошла  к  нему.
Приятно было ступать босыми ногами по доскам, еще теплым от дневного солнца.
Впереди мелькнули две тени, сверкнуло лезвие  мавританской  сабли,  блеснуло
дуло мушкета, и она  подумала:  "Это  часовые".  Она  пыталась  понять,  что
кругом, но мысли скользили, как струйки песка в песочных  часах.  Опять  все
кругом потемнело,  она  почувствовала,  что  теряет  сознание,  но  все-таки
оставалась на месте  и  видела  свет  фонаря  у  часовых.  Потом  как  будто
сдвинулась ставня, из глубины появился красный свет, отверстие  расширилось,
за ним стал виден трюм, слабо освещенный  лампами,  в  отверстии  показались
бледные и темные пятна лиц, тянувшихся вверх. Из отверстия тянуло  зловонием
скопища человеческих тел.
   "Так же пахло во Дворе Чудес, - подумала Анжелика. - И на галере, от мест
для гребцов. Это рабы. Бедные рабы..." Она пошла  вперед,  миновав  часовых,
которые испуганно вскочили и стали шептаться. Может быть, им показалось, что
они видели призрак?
   Навстречу Анжелике метнулась белая фигурка, и мягкая  рука  обхватила  ее
плечи.
   - Где ты была? Я тебя повсюду искала... Ох, как ты меня напугала. Пойдем,
ляжем скорее! Здесь нельзя оставаться, тебе будет  плохо.  Пойдем,  подруга!
Пойдем, сестра моя!..
   Корабль стоял на якоре. Анжелика поняла  это  по  легкому  покачиванию  и
редким толчкам. Она поднялась, опираясь спиной о стенку. Яркие лучи солнца с
силой пробивались в каюту. Они и разбудили ее. Она подвинулась, уходя в тень
от их обжигающей жары.  Ночная  тишина  сменилась  шумом  и  стуком.  Сверху
доносился  топот  босых  ног,  крики,  свистки   -   суета   растревоженного
муравейника.
   - Где я?
   Она провела руками по лицу,  чтобы  сбросить  завесу,  мешавшую  осознать
окружающее. Пальцы были совсем тонкие, прямо прозрачные, она их не узнавала.
Рассыпавшиеся по плечам волосы были легкими, шелковистыми,  даже  душистыми,
словно заботливые руки долго и бережно расчесывали их. Она поискала  глазами
свою одежду и увидела, что она аккуратно сложена на сундуке. "Это все Эллида
сделала. Эллида, эта ласковая рабыня, которая назвала меня сестрой".
   Она принялась одеваться и удивилась тому, что корсаж  свободно  болтается
на талии. Башмаков она не нашла и надела бабуши. Потом долго искала пояс  и,
наконец, вспомнила: "Да ведь это пират забрал его".
   Понемногу к ней возвращалась память. Она встала. Ноги еще  плохо  держали
ее. Все же, цепляясь за перегородки, она выбралась из каюты и  сумела  дойти
до мостика, где никого не  было.  Шум  доносился  спереди.  Она  попробовала
сделать еще несколько шагов, от свежего воздуха голова у нее закружилась,  и
она чуть не упала. А потом вскрикнула от восторга. Впереди был  остров;  там
на фоне неба выступали чистые, белые очертания маленького  античного  храма.
Он  одиноко  стоял  на  вершине  небольшой  горы,  полузеленой,   полусерой,
скалистой и  украшенной  пышной  растительностью,  венчая  ее,  как  дорогая
жемчужина венчает корону. В наполненном солнечным светом воздухе храм как бы
плыл и казался призрачным кораблем, идущим через мирные Елисейские  поля.  А
вокруг виднелись колонны, много колонн, остатков  исчезнувших  храмов  былых
времен. Они  поднимались  белыми  лилиями  среди  густой  травы.  Развалины,
руины!..
   Взгляд Анжелики скользнул вниз,  по  склону  горы.  На  берегу  виднелась
деревня из нескладных  квадратных  домишек,  скучившихся  вокруг  часовни  в
восточном стиле. Мужчины и женщины в  черной  одежде  толпились  на  берегу,
глядя на вставшую на рейде бригантину. На ней, на "Гермесе", и разыгрывалось
привлекшее их внимание зрелище.
   Поблизости от Анжелики хлопнула дверь, и быстро вышел человек. Она узнала
его красный, немного полинявший редингот с полустертой вышивкой, а  главное,
загоревшее лицо в мелких морщинках,  с  выражением  безумной  злобы.  Маркиз
д'Эскренвиль. Она видела это лицо над собой, когда  отчаянно  сопротивлялась
удушью. Эта жестокая гримаса напомнила часы мучительной борьбы. Она сжалась,
стараясь стать незаметной. Неожиданный оклик заставил ее подскочить.
   - Ах! Значит, тебе правда лучше!.. Ты поправилась? - спрашивала Эллида. -
Вот почему ты вставала ночью... Как ты себя чувствуешь?
   - Уже почти хорошо. Но что это за суматоха?
   Молодая гречанка помрачнела.
   - Сегодня ночью сбежал один из рабов, тот старичок, твой друг.
   - Савари? - вскричала Анжелика, проваливаясь в пустоту отчаяния.
   - Да. И хозяин в ярости, потому что ценил его за ученость.
   Анжелика хотела пойти на нос, откуда доносился шум. Эллида удержала ее.
   - Не показывайся... Хозяин в бешенстве!
   - Мне надо знать, что там.
   Эллида уступила, они осторожно подошли поближе и спрятались за  канатами,
наблюдая за происходящим.
   У мостика собралась вся команда и еще какие-то люди, должно  быть,  рабы,
мелькнувшие тогда в люке трюма. Там были женщины и дети, мужчины в  расцвете
лет, молодые и старики, самые разные  люди,  белые,  смуглые,  коричневые  и
черные, в самой разнообразной одежде, - от ярко расшитых плотных  безрукавок
жителей Адриатического побережья до  арабских  бурнусов  и  темных  покрывал
гречанок.
   Д'Эскренвиль обвел всех тяжелым  неподвижным  взглядом  и  набросился  на
Корьяно, неторопливо и тяжело подымавшегося на мостик.
   - Вот к чему приводит слабость! Я поддался  лести  этого  старого  ворона
аптекаришки. И знаешь, что он сделал? Сбежал! Это  второй  раб,  бежавший  с
моего корабля в течение месяца. Прежде со мной  никогда  такого  не  бывало.
Ведь я - Ужас Средиземноморья! Меня так прозвали недаром! И надо же, чтобы я
позволил обдурить себя какой-то жалкой мокрице,  за  которую  в  Ливорно  не
получить и полсотни пиастров... Он заморочил мне голову  своей  болтовней  и
увлек на эти несчастные острова, уверив, что я неслыханно разбогатею, потому
что тут имеется какое-то чудесное вещество. И я ему поверил!  Мне  следовало
помнить, что я захватил его вместе с тем  проклятым  провансальцем,  который
ухитрился удрать со своей баркой. А  я  еще  починил  эту  скорлупку,  чтобы
побольше выручить за нее. Никто еще надо мной так  не  издевался.  А  теперь
этот аптекарь!
   - У него, конечно, были сообщники. То  ли  среди  часовых,  то  ли  среди
команды, а может быть, среди рабов.
   - Это я сейчас выясню. Корьяно, тут все собрались?
   - Да, ваша светлость.
   - Так, сейчас позабавимся. Ха-ха-ха! Над маркизом д'Эскренвилем никто еще
долго не смеялся. А этого проклятого аптекаря я раздавлю, как  клопа,  когда
поймаю. Мне следовало помнить, что этот старый дьявол потопил наш каик.  Ну,
пошли. Все сюда!
   Так как все уже стояли на  месте,  никто  не  шевельнулся.  Все  молчали,
тревожно поглядывая на мостик.
   - Сегодня ночью с борта спустили каик, он исчез, а на  нем  был  один  из
рабов. Кто нес стражу сегодня ночью? Н