о они все погибнут,  если  мы  не  защитим  их  от  их  же  собственного
воинственного духа... Наступит время,  и  англичане  не  дадут  себя  больше
резать. Англичане, живущие на нашем побережье, не любят,  конечно,  воевать.
Они тяжелы на подъем. Они ненавидят только грех. Нужно еще много скальпов на
поясах абенаков, чтобы англичане решили объединиться с оружием в  руках.  Но
тогда - храни  нас  Господь!  Они  медленно  раскачиваются,  но,  когда  они
решаются начать войну, то они ведут  ее  так  же  упорно,  как  обрабатывают
землю.., добросовестно.., методично.., бесстрастно.., без ненависти,  говорю
я вам, как будто выполняют долг, религиозный  долг..,  они  будут  расчищать
поле, которое им дал Господь... Они истребят моих эчеминов и моих  сурикезов
до последнего человека, как они истребили пеквотов сорок лет тому  назад,  а
недавно нарангасетов.., до последнего человека, повторяю, до последнего!
   Его голос срывался на крик:
   - Я, конечно, пытался объяснить все это в  Квебеке,  но  безуспешно!  Они
говорят, что англичане трусливы, и что их нужно сбросить  в  море,  смыть  с
берегов Америки всю эту еретическую, протестантскую нечисть..,  может  быть,
это и так. Англичане трусливы, но они упорны, и  их  здесь  в  тридцать  раз
больше, чем нас, канадцев, и страх может их сделать  опасными,  коварными  и
хитрыми.. Я их знаю, этих инглишменов, мне с ними  часто  приходилось  иметь
дело, а сколько скальпов добыл я в бою! Да, никто не может про меня сказать,
что я плохой французский офицер, более сотни английских шевелюр  сушится  на
стене моего форта в Пентагуете. Я  добыл  их  вместе  с  моими  индейцами  в
факториях залива... Два года тому назад мы почти дошли до Бостона;  и,  если
бы наш король прислал нам хоть один военный корабль, то  мы  бы  взяли  этот
город. Но он не  пошевелил  и  пальцем,  чтобы  помочь  "своей"  французской
Акадии...
   Он замолчал, тяжело дыша.
   Затем закончил тоном патетической мольбы:
   - Вы это сделаете, не правда ли,  господин  граф?  Вы  нам  поможете?  Вы
поможете мне спасти моих индейцев?..
   Граф де Пейрак положил ладонь на лоб и прикрыл глаза.
   Ему показалось, что никогда ранее так остро не чувствовал  он  отсутствия
Анжелики. Ax, если бы она сейчас была здесь! Чтобы он мог сознавать, что она
рядом! Она и ее нежное и женственное сочувствие. Чтобы рядом с ним была она,
со свойственным только ей проницательным, глубоким и таинственным молчанием.
   Понимающая все в этом своем молчании! Разделяющая его чувства.
   Но также наделенная несравненным здравым смыслом.
   Его жена самим своим присутствием  снимала  с  него  всю  вину  за  любые
преступления.
   Он поднял голову, решив идти навстречу своей судьбе.
   - Хорошо, - сказал он, - я вам помогу.

Глава 11

   Туман над лиманом был в этот день таким густым, что в  его  седых  клубах
приглушались пронзительные  крики  морских  птиц,  напоминая  хриплые  стоны
грешных душ в аду.
   На обратном пути в Хоуснок Жоффрей де Пейрак уже собирался  проститься  с
де Сен-Кастином, когда они увидели судно, плывшее  вверх  по  течению  реки.
Подгоняемое ветром, оно, словно призрак, прошло  рядом  с  ними,  и  до  них
донеслось шуршание его шелковых парусов.  Это  был  маленький  торговый  или
прогулочный стодвадцатистопятидесятитонный  корабль,  и  его  самая  высокая
мачта,  на  которой  развевался  оранжевый  флаг,  едва  превышала   вершины
столетних дубов, росших вдоль берега реки. Он  проплыл  мимо  и  исчез,  как
привидение.  Но  спустя  какое-то  время  они  услышали  сквозь  туман   шум
опускаемой якорной цепи. Корабль остановился. И они увидели,  как  по  плохо
различимой прибрежной тропинке кто-то идет им навстречу. Это  был  матрос  в
красно-белой полосатой рубахе, на его поясе болтался широкий тесак.
   - Кто-нибудь из вас, случайно, не сеньор де Пейрак?
   - Да, это я.
   Матрос приподнял в знак приветствия свою шерстяную шляпу.
   - В районе  внешней  гавани  острова  Сеген,  перед  тем,  как  выйти  на
Дрезденское течение, мы встретились с одним кораблем, с которого вам просили
кое-что сообщить.
   В случае, если вы его встретите, - сказали  они,  -  передайте  ему,  что
мадам де Пейрак находится на борту  яхты  "Ларошелец"  и  будет  ждать  вашу
светлость в Голдсборо.
   - Очень хорошо, - воскликнул Пейрак с чувством большого облегчения. Когда
вы их встретили?
   - Вчера, незадолго до захода солнца.
   Сегодня была среда. Таким  образом,  подумал  он,  Анжелика  благополучно
завершила свое несколько безрассудное путешествие в  деревню  Брансуик-Фолс.
"Ларошелец", который был в тех краях, смог взять ее к себе на борт, как было
условлено. По всей видимости, какие-то причины, связанные с находившимся  на
борту грузом или с изменением ветра, вынудили  капитана  яхты  Корентена  Ле
Галля изменить время своего отплытия.
   Избавившись от тревоги за жену и сына, граф  перестал  волноваться  и  по
поводу  своей  возможной  задержки.  Он  найдет  другую  возможность  быстро
добраться до своего имения в Голдсборо. Ему и в голову не приходила мысль  о
том, что встретившийся с ним человек  ему  солгал,  так  как  среди  моряков
вообще не принято было говорить не правду.
   -  Давайте  пойдем  вместе  до  Пентагуета,  -  предложил  ему  барон  де
Сен-Кастин. - : Скорее всего, дорога по земле еще  покрыта  грязью  и  после
оттепели вся завалена ветками. Но мы все равно доберемся быстрее, чем морем,
так как вам какое-то время придется дожидаться попутного корабля  или  плыть
на оставленных вами в Хоусноке лодках, а они далеко не быстроходны.
   - Хорошая идея, - согласился Пейрак. - Эй, матрос!
   Он подозвал к себе моряка, чей силуэт удалялся сквозь туман.
   - Это вам, - сказал Пейрак, положив ему в руку горсть жемчужин.
   Матрос аж вздрогнул и посмотрел на графа с открытым от удивления ртом.
   - Ведь это розовые жемчужины "ламба". С Карибских островов...
   - Да.., вам они, я думаю, пригодятся. Не у каждого такие найдутся.
   Матрос не мог скрыть своего смущения в связи с таким роскошным подарком.
   - Спасибо, монсеньор, - пробормотал он наконец. Он посмотрел на Пейрака с
плохо скрываемым испугом и стал быстро удаляться, а потом побежал так, будто
за ним кто-то гнался.
   Пройдет какое-то время и Жоффрей де Пейрак узнает, что этот  человек  ему
солгал.

Глава 12

   Дом Джорджа Шеплея в бухте Макуа, расположенный на  оконечности  заросшей
кривыми кедрами косы, представлял из  себя  убогую,  покосившуюся  от  ветра
хижину из бревен и коры.
   Ограда вокруг дома с трудом могла быть названа  забором.  Но  Анжелике  и
англичанам, потратившим почти целый день, чтобы пройти три  лье,  отделявшие
реку Андроскоггин от этого узкого  полуострова,  убежище  показалось  вполне
надежным.
   Жившая здесь  старая  и  толстая  индианка,  которая,  по-видимому,  была
матерью индейца, сопровождавшего старого медика, накормила их вареной тыквой
с  очень  вкусным  розовым  мясом  крупных  моллюсков,   напоминавшим   мясо
бретонских мидий или кальмаров. В хижине имелось также  много  коробочек  из
коры с лекарствами - порошками, травами,  бальзамами.  И  Анжелика  занялась
лечением раненых и больных.
   Несмотря на всю прелесть окружающей природы - великолепные цветы,  росшие
среди нежной травы, миролюбивое воркование горлиц и других  птиц,  -  дорога
всем казалась очень  трудной.  Нужно  было  поддержать  и  приободрить  этих
израненных, безмерно уставших и напуганных англичан. Больше, чем злых духов,
которых они  боялись  встретить,  проходя  по  болотам,  Анжелика  опасалась
появления новых дикарей, воинственных, с размалеванными лицами и с поднятыми
над головой топорами.
   И еще двадцать  трупов  с  окровавленными  черепами  будут  оставлены  на
съедение хищным птицам в этой усыпанной цветами ложбине. Такое вполне  могло
случиться этой весной,  когда  почти  три  тысячи  воинов  пойдут  на  штурм
факторий Новой Англии, разрушив уже больше пятидесяти из них и предав смерти
несколько сот поселенцев. Покрытые  цветами  поля,  пушистые  кусты  кизила,
кораллово-красные аквилегии на хрупких стеблях, растущие  в  тени  столетних
дубов, вдоль живописных берегов реки Андроскоггин, веками  не  забудут  этой
ужасной трагедии...
   А здесь было море.
   За мысом открывалась бухта Каско с ее многочисленными островами.
   Море было всюду - и за скалами, и за лесами. Ветер доносил запах  соли  и
водорослей, а крики тюленей на берегу смешивались с глухим шумом прибоя.
   Хижина стояла посреди маленького поля, на котором росли кукуруза, тыквы и
фасоль. А у подножья скалы под кронами низких верб стояло несколько ульев, в
которых пчелы уже начали просыпаться.
   Прошло два дня, и ни одного паруса так  и  не  появилось.  Приходил  один
индеец, шипскот, друг Шеплея, и сказал, что  до  самого  Сабадахока  они  не
видели ни одного корабля белых.
   Что случилось с "Ларошельцем"? Где  находился  Жоффрей?  Анжелика  теряла
терпение, и ее, воображение рисовало  ей  нашествие  абенаков  на  восточный
берег Кеннебека до самого Голдсборо.
   А если барон де Сен-Кастин завлек Жоффрея  де  Пейрака  в  ловушку?  Нет,
этого не могло случиться. Жоффрей догадался бы... Но разве ее саму  инстинкт
не обманул?.. Разве она не дала усыпить себя?.. Разве она  не  смеялась  над
бедным Адемаром, когда тот кричал в отчаянии:
   "Они разжигают костры войны!., кого они хотят перерезать?""
   Адемар, казалось, полностью лишился рассудка. Он бормотал молитвы  и  все
время в полной растерянности озирался вокруг. Но  фактически  его  поведение
было оправданным. На этой безлюдной косе они были как на пустынном  острове.
И несмотря на это, не чувствовали себя в полной  безопасности  от  нападения
рыскавших всюду дикарей, которые пожелали бы завладеть их скальпами.
   При других обстоятельствах наиболее здоровые из них могли  бы  попытаться
добраться пешком до какой-либо фактории на английском берегу залива Мэн, где
было расположено множество мелких поселений, и найти там лодку.  Но  сегодня
большинство этих деревянных поселков было сожжено. Идти  на  запад  означало
попасть под нож краснокожих убийц.
   Иными словами, этим несчастным  белым,  застигнутым  ужасными  и  полными
жестокости событиями на побережьи этого дикого континента, лучше всего  было
оставаться сейчас на месте, затеряться. Здесь у них хотя бы есть  крыша  над
головой, лекарства для больных, овощи, мидии и морские рачки, чтобы  утолить
свой голод,  и  кусок  забора,  чтобы  создавать  себе  иллюзию  возможности
организовать оборону. Но почти полное отсутствие оружия приводило Анжелику в
отчаяние.  Помимо  мушкетона  старого   Шеплея   с   небольшим   количеством
боеприпасов, мушкета Адемара без пороха и пуль, у них были только  тесаки  и
личные ножи.
   Взошло солнце.
   Анжелика  велела  Кантору  наблюдать  за  горизонтом,  чтобы  следить  за
парусами, снующими между островами; какое-нибудь судно могло подойти поближе
и увидеть их сигналы. Но ни один из этих кораблей и не собирался плыть в  их
сторону. На фоне синевы волн были видны их белые или коричневые  паруса.  Но
эти корабли, казалось, нарочно не обращали внимания на их крики и  жесты,  и
от такого кажущегося безразличия, от обиды щемило сердце.
   Невзирая  на  угрозу,  исходившую  от  местных  племен,  абенак  Пиксарет
продолжал издали следить за своими пленниками или, вернее, за теми, кого  он
считал таковыми. С его стороны это было, скорее,  проявлением  заботы.  Пока
они шли к побережью, он не раз подходил к ним, чтобы взять на руки и понести
кого-либо из детей, изнемогавших от усталости.
   Потом, когда  они  добрались  до  хижины,  он  принес  им  полный  горшок
дикорастущих клубней, которые англичане очень любили и называли "пататоны".
   Будучи испеченными в горячей золе, они были приятны на  вкус,  оказавшись
менее сладкими, чем бататы или земляные груши. Он принес им также  ароматные
лишайники и громадного лосося, которого сам надел  на  палку  и  зажарил  на
костре.
   Когда к ним приходили эти дикари во главе  с  вождем  гигантского  роста,
бедные  беженцы  из  Брансуик-Фолса  стремительно   разбегались   по   самым
отдаленным уголкам: на поясах патсуикетов еще сохли скальпы, недавно  снятые
с черепов их родных и друзей.
   Обменявшись между собой несколькими словами, Пиксарет и его воины уходили
обратно в лес. Но часто, выходя, чтобы понаблюдать за  горизонтом,  Анжелика
видела в другом конце фиорда Пиксарета и  его  двух  краснокожих  спутников,
сидевших на вершинах деревьев и что-то высматривавших в глубине  бухты.  Они
делали ей знаки и отпускали какие-то шутки, из  которых  она  понимала  лишь
отдельные слова, но которые,  насколько  ей  представлялось,  были  довольно
дружелюбными.
   Нужно было привыкнуть к непредсказуемости поведения этих  дикарей,  к  их
опасной   и   одновременно   успокаивающей   переменчивости,   и   стараться
сосуществовать с ними, как с дикими животными, которых может подчинить  себе
лишь сильная воля укротителя. Сейчас, по крайней мере,  ей  нечего  было  их
опасаться.
   Если  она  вдруг  проявит  слабость,  тогда  можно  будет  ожидать  любой
неприятности.
   Пиксарет представил ей обоих  своих  воинов,  имена  которых  было  легко
запомнить: Тенуенант, что означало  Кто-знает-много,  тот-опытен-в-делах,  и
Уауэнуруэ, то-есть Тот-кто-хитер-как-охотничья-собака.
   Вообще-то она предпочитала называть  их  именами,  которые  им  дали  при
крещении, и которые они ей с гордостью сообщили: Мишель и Жером.  Эти  имена
католических святых подходили им довольно мало, особенно, при взгляде на  их
размалеванные физиономии: красный обвод вокруг левого глаза -  первая  рана;
белый обвод вокруг правого - чтобы быть прозорливым; ужасная  черная  полоса
поперек лба - чтобы внушить страх врагам; синее пятно на подбородке  -  след
пальца Великого Духа и т.д. Надо всем этим возвышался варварский сноп волос,
перемешанных с перьями, кусочками меха, четками и медальками.
   Голая грудь была татуирована и раскрашена, на  бедрах  болталась  кожаная
повязка, босые, как правило, ноги натерты жиром. Оба были обвешаны  оружием.
Когда она их подзывала: "Мишель! Жером!", и  они  подходили  к  ней,  она  с
большим трудом сдерживалась, чтобы не рассмеяться, и глядела на них  даже  с
некоторым умилением.
   В их языке слышался какой-то с трудом уловимый акцент, почти  английский!
Она так и не смогла принять Пиксарета всерьез из-за казавшегося ей  комичным
его полного имени: "Пиксарет, вождь патсуикетов". Но он сказал, что на самом
деле его имя звучит иначе.
   Сначала  его  из-за  веселого  характера  называли  Пиуэрлет,   то   есть
Тот-кто-умеет-шутить. Но его военные подвиги изменили имя на  Пикасурет,  то
есть Тот-кто-внушает-ужас. А французы стали называть его Пиксарет -  так  им
было легче произносить.
   Пиксарет так Пиксарет!
   С того дня, когда она оказалась между ним и раненым ирокезом и предложила
ему в обмен на жизнь его врага свой плащ цвета утренней  зари,  началась  их
необычная дружба. Этот союз порождал много кривотолков,  вызывая  удивление,
кое-кого шокировал, возмущал.
   Анжелика еще не ведала о той роли, которую предстоит сыграть Пиксарету  в
ее жизни. Но сейчас она его не опасалась.
   Он становился иногда мечтательным, казалось, хотел ответить  на  какой-то
нечетко сформулированный вопрос.
   - Да, - говорил он, - мы решили вступить в переговоры с инглишменами.  Но
потом вернулись французы. Разве мог я  оставить  тех,  кто  крестил  меня  в
трудное для меня время?
   И, поглаживая рукой свое ожерелье из медалей и крестов, он продолжил:
   - У нас, воноланцетов, крещение прошло хорошо,  а  гуронам  оно  принесло
несчастье. Почти все они умерли от оспы или были убиты ирокезами. А мы, мы -
воноланцеты.., и это не то же самое, что гуроны!
   Старик Шеплей также очень любил поговорить с Анжеликой. Он ей рассказывал
все, что знал о растениях. Он охотно делился своими знаниями и спорил с ней,
когда  она  скептически  относилась  к  его  верованиям.   Ознакомившись   с
лекарственной книгой, которую она постоянно носила в своей  походной  сумке,
он неодобрительно отозвался об использовании ею белладонны, этой дьявольской
травы, которая росла в саду богини мрака Текаты.
   Зато он очень любил аврому,  "эту  великолепную  траву,  находящуюся  под
влиянием Меркурия, и достойную гораздо большего уважения, чем то, которое ей
оказывают".
   В этих коробочках содержится чудодействовенная власть небесных светил. Он
утверждал, что, например, медь, вербена, голубь находятся под знаком Венеры.
   А по поводу чертополоха он говорил:
   - Это трава Марса, которая находится под знаком  Ареса  и  излечивает  от
венерических   болезней,   так   как    Арес    испытывает    неприязнь    к
покровительствующей этим болезням Венере. Много этого чертополоха  я  продаю
морякам. Они покупают его под предлогом, что у них на корабле чума, но  я-то
знаю, зачем он им нужен...
   При этом он снова вдруг начинал говорить как настоящий  ученый.  Он  знал
латинские наименования почти всех трав, которые применял.  И  среди  всякого
рода колдовских книг в глубине его старого сундука находился один  экземпляр
книги знаменитого ученого  Эмилиуса  Мацеса  "Полезные  растения"  и  другая
замечательная  книга:  "Руководство  по  врачеванию  недугов"..,   настоящий
кладезь знаний.
   Так прошло два дня. Словно потерпевшие кораблекрушение, они не знали, что
их ждет впереди.
   Днем на юго-западе была видна искривленная линия берегов. То там, то  сям
проступали  серые  пятна.  Все  это  было  как  бы   растворено   в   нежном
сине-розово-белом, как тонкий фарфор, воздухе, нависавшем над бухтой...
   Серые пятна свидетельствовали о пожарах, зажженных индейскими факелами.
   Горели Фрипорт, Ярмут и все расположенные вокруг них селения. Под угрозой
находился Портленд.
   Все это было далеко отсюда. Слишком далеко, чтобы можно было  рассмотреть
толпы обезумевших от ужаса людей, ищущих спасения  в  водах  залива.  Паруса
появлялись и исчезали. И издали их трудно было  отличить  от  белых  крыльев
снующих взад-вперед чаек, бакланов и буревестников.
   Птиц было столько, что, несмотря на яркий свет  июньского  солнца,  то  и
дело как бы наступали сумерки,  когда  небо  покрывалось,  словно  гшантским
полотнищем, тысячами крылатых охотников, которых влекли сюда косяки  трески,
сельди, тунца, макрели, приплывших метать здесь икру. Большой Массачусетский
залив  был  подобен  рогу  изобилия,  широкая  часть  которого  смыкалась  с
Атлантическим океаном, узкая  переходила  в  богатый  рыбой  и  опасный  для
мореплавателей Французский залив с его гигантскими прибоями.
   Когда наступил третий день их пребывания на  косе  Макуа,  Кантор  сказал
своей матери:
   - Если завтра ни один корабль, ни одна  лодка  не  бросят  якорь  в  этом
проклятом месте, я пойду пешком.  Я  пойду  вдоль  берега  на  восток.  Буду
прятаться от дикарей, если попадутся  по  пути  реки,  то  переплыву  их  на
лодках, которые найду где-нибудь на  берегу,  и  в  конце  концов  дойду  до
Голдсборо. Один я буду привлекать меньше внимания, чем если бы мы  шли  всем
табором.
   - А ты представляешь себе, сколько дней тебе понадобится, чтобы проделать
такую экспедицию?
   - Я хожу так же быстро, как и индейцы. Она одобрила  его  план,  хотя  ее
охватило глубокое беспокойство при мысли, что отпускает  его  одного.  Но  с
другой стороны, его молодость и  выносливость,  уже  проверенные  в  трудных
условиях их американской жизни, укрепили ее в этом решении.
   И вообще, нужно ведь было что-то делать. Нельзя же было оставаться  вечно
в ожидании весьма проблематичной помощи.
   Этим вечером она продолжила свои наблюдения, воспользовавшись ясным небом
и хорошей видимостью.
   Над устьями рек затихали крики птиц. Густой до  этого,  как  вата,  туман
начал рассеиваться.
   Бухта Каско засыпала, погружаясь в величественное спокойств