на них.
     Пришел момент, чтобы его воодушевить и заставить двигаться больше.
     Он выздоравливал,  но  медленно.  Однажды  он  поднялся,  исхудавший,
изнуренный,  похожий  на  сломанную  куклу,  но   теперь   ему   удавалось
переставлять ноги, а она поддерживала его, обняв одной рукой за  плечи.  С
другой стороны ему помогал Шарль-Анри.
     Когда погода улучшилась, она решила сделать вылазку вместе  с  ним  и
детьми. Холод по-прежнему был сильным, но солнце светило вовсю.
     Анжелика открыла дверь. Они высунули нос наружу, и сразу же солнечные
лучи принялись ласкать их лица. В такую погоду даже  медведи  выходили  из
берлог, чтобы насладиться светом, а потом уснуть еще крепче.
     В  прежние  времена  обитатели  Вапассу  частенько  совершали   такие
вылазки. Они ходили друг к другу в  гости,  дети  резвились  и  играли  на
снегу. Анжелика и Жоффрей поднимались  на  башенку  и  глядели  сверху  на
оживленную  возню  вокруг  деревянной  крепости  Вапассу.  Детские  голоса
раздавались далеко по округе.
     Когда отец д'Оржеваль  избавился  от  повязок,  Анжелика  нашла  вещи
Лаймона Уайта, чтобы одеть его. Она дала ему  гетры,  башмаки,  накидку  и
шапку из меха и не смогла удержаться от вопроса, не шокирует ли его носить
одежду пуританина из Англии, у  которого  отрезали  язык  по  обвинению  в
безбожии. Он вздрогнул и ответил:
     - Как вы осмеливаетесь насмехаться над тем, что вас предали? Вся  эта
греховная братия вокруг вас послужила причиной вашей гибели.
     Поскольку он стоял, а Анжелика  и  Шарль-Анри  поддерживали  его  под
руки, она терпеливо сдержала гнев.
     Она была неосторожна.  Она  не  приняла  в  расчет,  что  эти  слова,
несправедливые и возмутительные, всколыхнули в ней волну гнева.
     Дело начиналось плохо. Она допустила ошибку, потому что не отказалась
от своего намерения и решилась на прогулку. Но она страшно рассердилась на
него.
     - С вами я постарею на десять лет, - сказала она.
     Но он  не  понял.  Все  его  силы  уходили  на  то,  чтобы  с  трудом
передвигаться по коридору. Каждый шаг причинял ему страдания.
     Выбравшись за пределы дома, они оказались на  равнине.  И  тут  перед
глазами Анжелики возникли  обугленные  руины  форта  Вапассу.  Она  всегда
избегала смотреть в  ту  сторону,  но  сегодня  ее  раздражение  послужило
причиной этого сознательного и добровольного взгляда.
     - Посмотрите! - вскричала она, обращаясь к мужчине, стоявшему рядом с
ней. - Вот - плод ваших трудов! Можете радоваться! Вы жалуетесь  на  ваших
друзей, на ваших приверженцев,  которые  предали  вас...  Однако  же,  они
отомстили за вас... Вы выиграли. Ибо последние слова мученика - святы  для
кого бы то ни было. И вот результат!
     Эти жестокие слова слетали с ее губ. Она долгое  время  проговаривала
их про себя и даже по нескольку раз, иногда она произносила их вслух.
     - А ведь требовалось  так  мало,  чтобы  все  спасти!  Стоило  только
бедному Эммануэлю открыть рот... перед смертью...
     - Перед смертью?.. Эммануэль?.. Вы же сказали, что его помиловали!
     - Ирокезы - да! Но его убили ваши! Он умер... Он умер, чтобы никто не
узнал  правды  о  вашем  падении...  Он  появился  в  саду  Салема,  чтобы
поговорить со мной. Без, сомнения, он собирался сказать мне правду о  том,
что произошло в долине Пяти Наций, но тут возник отец де  Марвиль  и  увел
его. А наутро его тело было обнаружено в прибрежных водах.  Ходили  слухи,
что он покончил с собой. А я скажу вам, что он погиб не без  вмешательства
чужой воли.
     Она посмотрела в его глаза, и ей показалось, что  она  прочла  в  них
тень утешения.
     - И вы тоже считаете, что таким образом все прекрасно  уладилось,  не
правда ли? Вы  толкнули  ребенка,  обессиленного,  измученного  пытками  и
муками совести, перенесшего голод и усталость на то,  чтобы  он  уничтожил
себя, чтобы он добровольно утонул и унес свой секрет  в  могилу!  А  какие
последствия ожидают его бессмертную душу?
     Вы пошли на это, вы принесли его в жертву во имя чести ордена, и  вот
честь ордена спасена, а плод наших трудов разрушен.
     Она задыхалась.
     - Последние слова мученика подлежат  исполнению!  Это  приказание  из
завещания. Марвиль знал, чего добьется, если возложит вас  на  алтарь.  Вы
стали великим, вы символизировали все. Вас покрыли лаврами  и  славой.  Во
имя вас строились церкви и часовни, и целые толпы адресуют вам  молитвы  и
мольбы. Ваш брат по религии сделал больше, чем отомстил за вас. Он  возвел
вас в ранг святых. И вот результат столь блестящего обмана.


     Холод раздирал ее горло. Напрасно она говорила так, так кричала,  это
не привело бы ни к чему и ни за кого бы не отомстило.
     Анжелика закашлялась. Губы ее пересохли.
     "К чему гневаться?" - сказала она себе, сожалея о своем  взрыве  и  о
том, что позволила себе прийти в такое состояние. Ибо она чувствовала, что
пот застывает на ее щеках ледяными струйками.
     Она перевела дух, прикрыла глаза, затем взглянула на него.
     Он стоял, застыв, широко раскрыв глаза. Он только что  осмыслил  суть
заговора отца де Марвиля и его последствия.
     - Что я наделал!.. Что я наделал?! - повторял он.
     Очень медленно он стал оседать на снег. Она протянула руку, чтобы его
поддержать.
     Но внезапно он встал на колени. И она увидела, как он возводит к небу
глаза, молитвенно складывает руки.
     - Прости меня, Эммануэль!  И  вы,  дорогие  и  святые  мученики,  мои
братья-иезуиты из Канады, вы, которых забудет мир, простите меня! Простите
меня за то, что я присвоил себе вашу славу.
     Простите мне мои ошибки, простите меня, самого  недостойного,  самого
гадкого, самого трусливого.
     Во имя братства нашего, смилуйтесь надо  мной,  простите  меня,  и  я
заклинаю вас чистотой ваших святых ран, - придите к моему ложу в час  моей
смерти!
     Лицо его светилось.
     Анжелика глядела на него, словно видела впервые. Она спрашивала себя,
куда делся тот человек, которому она бросала в лицо обвинения.
     Вдруг внезапно ее пронзил страх.
     - Где дети? - вскричала она, вернувшись  к  реальности.  -  Куда  они
делись?
     Она смотрела вокруг. Дети исчезли. Она потеряла голову, споря с  этим
человеком, и упустила из виду детей. Зубы ее стучали от холода и  нервного
напряжения.
     - Где они?.. Где они?
     - Там, на берегу озера, они катаются на льду, - сказал д'Оржеваль.
     Он поднялся и положил руку на ее плечо.
     - Успокойтесь!
     - Я никогда не смогу зайти так  далеко.  Но  как  им-то  удалось  так
далеко забраться, словно у них выросли крылья? Как до них  добраться?  Они
удаляются! О, мой бог!
     - Не двигайтесь! - сказал он. - Они вернутся. Они сами вернутся.
     Легкая дымка стала застилать пейзаж, и Анжелика не видела детей.
     - Они возвращаются?
     - Возвращаются.
     - Я их больше не вижу. Где они? Они сейчас исчезнут!
     - Нет! Они возвращаются! Успокойтесь.
     Она почувствовала, как его рука поддерживает  ее,  ибо  если  бы  она
упала, то не смогла бы подняться.
     Потом показались дети, три круглых точки, еще не силуэты,  такие  они
были маленькие и пухлые  в  своих  одеждах,  но  эти  три  точки  росли  и
становились все больше.
     - Они приближаются?
     - Они приближаются.
     Они приближались, словно рождаясь из  самых  недр  зимы.  В  середине
находился Шарль-Анри, державший за руки близнецов, и все трое  были  очень
довольны экспедицией.
     - Ничего не говорите им. Не ругайтесь... Они - наше прощение!  Они  -
наше спасение!




                    ЧАСТЬ ПЯТНАДЦАТАЯ. ДЫХАНИЕ ОРАНДЫ


                                    62

     Она думала, что лось, убитый  ею,  обеспечит  их  мясом  до  весны  и
гарантирует жизнь. Но вот  появилась  тень  еще  одного  страшного  врага,
самого  страшного  зимой.  Этот  враг   -   цинга.   Она   показала   свое
отвратительное, гниющее лицо с гниющими деснами. Она начала подозревать  о
ее приближении, заметив бледность и усталость  маленькой  Глориандры.  Эта
очаровательная кукла, всегда веселая, следующая за ней и непрерывно что-то
лепечущая,  такая  милая  в  своей  живости,  никогда  не   причиняла   ей
беспокойства. С самых первых часов ее жизни она преодолевала все преграды,
выпадающие на ее долю: путешествия, холод, болезни.
     Может быть, поэтому Анжелика не  сразу  встревожилась.  А  когда  она
забеспокоилась, то оказалось, что беда уже пришла. Во  всяком  случае,  ее
нельзя было избежать: у них не было необходимых продуктов, чтобы  бороться
с болезнью.
     Она держала девочку  на  коленях,  гладила  ее  лицо,  волосы,  такие
красивые и неправдоподобно длинные для ребенка, они скрывали ее  личико  и
маленькие губки, которые силились улыбнуться.
     - О, моя маленькая принцесса! О, мое сокровище! Это невозможно! Я еще
так мало знаю о тебе. И ты хочешь меня покинуть!.. я тебя  прошу,  я  тебя
умоляю, не оставляй нас!..
     Этот взрыв безумного отчаяния был первой реакцией на  открытие.  Ведь
она думала, что все несчастья остались позади.
     Как защититься от ужасной болезни?.. Надо найти способ. Но  в  первые
мгновения она лишь прижимала девочку к себе.
     Глориандра де Пейрак! Маленькая принцесса! Маленькое чудо! Дочь графа
из Тулузы. Она подумала о Жоффрее. Она подумала о женщинах из его рода,  о
его матери, которую он не решался забыть и "оставить",  находясь  даже  на
краю света.  Она  доверилась  материнскому  инстинкту,  которому  доверила
спасение своего приговоренного к смерти ребенка.
     Эта женщина обожала сына,  и  как  теперь  это  чувство  было  близко
Анжелике!
     С  кровати  донесся  голос  иезуита.  Он  спросил   о   предмете   ее
озабоченности, которую угадал по выражению ее лица.
     - Моя дочка, которую я уже считала  спасенной,  может  не  дожить  до
весны.
     Она кусала губы, и он впервые видел, как она сдерживает слезы.
     - Только не два раза! Не два раза. Я не могу  второй  раз  испытывать
эту тревогу.
     - А, вы видите? Вы теперь понимаете, что это  значит.  Не  два  раза.
Второй раз ведет за собой падение... Для того, у  кого  не  осталось  сил.
Чего вы боитесь?
     - Цинга. Земляная болезнь.
     Он с усилием приподнялся и соскользнул с кровати. Потом он направился
неуверенными шагами взглянуть на ребенка. Он  всмотрелся,  потом  вернулся
обратно и лег, закрыв глаза.
     После некоторого времени он глубоко вздохнул и сказал:
     - Надейтесь.



                                    63

     Наутро,  проснувшись,  она  увидела  его  перед  собой,  стоящего  на
неокрепших ногах и одетого в шубу и шапку Лаймона Уайта.  Он  сказал,  что
решил отправиться до миссионерского поста, в котором, несомненно, окажутся
необходимые продукты. Его путь лежал на север, к миссии Сен-Жозеф,  что  в
Верхней Шодьере, одной из самых скромных, но самых близких  к  ним.  Может
быть, она окажется опустевшей, может быть, ее обитатели умерли или уехали.
Но там обязательно окажутся запасы мяса, маиса, фасоли и дикого  риса.  А,
может быть, он найдет там замороженную капусту и запасы коры,  при  помощи
которой вождь гуронов во время  первой  зимовки  на  реке  Сен-Шарль  спас
экипаж Картье  от  чумы.  "Нужно  перенимать  мудрость  дикарей,  это  уже
доказано".
     Анжелика встала. Она никак не могла согласиться с ним,  она  находила
это решение безумным. Даже сильный и здоровый человек не смог  бы  одолеть
такое расстояние в это время года. Ураганы, холод и слабость не дадут  ему
добраться до цели.
     - Ваша дочь больна, - сказал он, посмотрев на Глориандру. - Я принесу
специальную кору, принесу вареных  плодов,  капусту  -  все  те  продукты,
которые приостанавливают течение цинги. А  еще  фасоль,  маис,  овсюг  для
семян.
     - А если иезуиты вас узнают? Если они вас не отпустят?
     - Там их только двое. Отец де Ламбер и какой-нибудь  помощник,  может
быть, дикарь.
     Летом этот пост становится необитаемым из-за разлива реки,  но  зимой
там всегда есть люди на случай, если  кому-нибудь  из  путешественников  и
индейцев понадобится помощь.
     Анжелика не могла согласиться.  Это  было  невозможно!  Он  пропадет.
Потом она вспомнила о прибытии Пон-Бриана и его индейца, группы Ломенье  и
д'Арребуста, подвиги бесстрашных людей, например,  Александра  или  Тихого
Жюссерана, или отца д'Оржеваля, и  даже  вспомнила  эту  безумную  вылазку
Жоффрея, который преследовал Пон-Бриана до озера Мегантик, чтобы его убить
на дуэли.
     Безумцы  белой  пустыни.  Среди  них  были  и  те,  кто   выживал   и
возвращался, ибо это был край бесстрашных.
     Однако, она настаивала:
     - Вы еще слабы, вы не оправились от болезни. Вы еле стоите на ногах.
     Он поднял палец, словно общался с невидимым духом.
     - Меня поддерживает дыхание Оранды.
     - Оранды?
     - Это разум и сила, самые высшие,  исходящие  от  истоков  вещей,  от
истоков самого воздуха, которым мы дышим. Я призову его. Оно придет.
     Импульсивным движением она устремилась к нему и обняла его.
     - Ведь вы вернетесь?
     - Вернусь! И вы будете жить! - сказал он, тоже обняв  ее.  -  Живите!
Дорогая, живите, чтобы я не впустую принес свою жертву!



                                    64

     Он продвигался.  Он  преодолевал  расстояние!  Он  разбивал  кристалл
холода, пересекал дрожание лучей солнца. У него не было тела.  Это  не  он
узнавал дорогу. Сама дорога давала ему знать. Лес расступался  перед  ним.
Он знал, где нужно прыгнуть, чтобы не провалиться  в  трещину.  Иногда  он
оборачивался. "Оранда! Оранда!"  Великий  Разум  помогал  ему.  Как  любой
мужчина, он обязан был спасти женщину и ее детей.
     В ходе последнего дня разразилась буря, но он знал, что  находится  у
цели, и не заблудился. Он уже слышал колокол.
     Колокол  спасения!  Колокол  вечерни!  "Сальве  Реджина".   Спасение,
Небесная Царица!
     Пока он выходил из  леса  и  пересекал  равнину,  чтобы  подняться  к
миссии, небо освободилось от туч.
     Его почерневшие губы разошлись в улыбке.
     - Как я люблю тебя, знак Любви. Распятый Господь! Скандал  Вселенной!
Как я тебя люблю!


     Внутри пахло хлебом.
     - Мы пекли, - сказал ему миссионер, который встретил его.
     Два иезуита смотрели на него молча. Он  забеспокоился.  Они  находили
странным, что он не представился?
     Он понял, что  его  приняли  за  одинокого  беднягу,  заблудившегося,
обезумевшего от одиночества, страха и голода. Однако, он не набросился  на
еду,  которую  ему  предложили.  Он   предпочел   сначала   обогреться   и
передохнуть.
     Когда он сел у камина, он почувствовал, что  одежда  прилипла  к  его
телу в тех местах, где открылись раны. Он не  придал  этому  значения,  он
слушал.
     После  вечерних  молитв  миссионеры  закрыли  двери.  Он  наслаждался
звуками и запахами миссионерского поста. "Запах ладана,  запах  потушенных
свечей! Молитвенники! Шепот молитвы!"
     Люди в черных сутанах возвратились в общий зал. Они уважали  молчание
странного гостя, а он украдкой посматривал на них и слушал.  Они  говорили
между собой о тех людях, которые посещали их пост. О выживших  из  Великой
Федерации наррагенсетов. Кровавые англичане разбили их на юге.  Затем  они
стали обсуждать новости Новой Франции. Новый губернатор  решил  уничтожить
ирокезов, которые приняли сторону англичан.  Он  начал  военную  кампанию,
которую остановила зима. Они также упомянули Вапассу. Коалиция  Фронтенака
и  француза-еретика  была  уничтожена.  Осенью   операция   господина   де
Ломенье-Шамбор  провалилась,  но  гнездо  пиратов  было  сожжено.  Вапассу
никогда не восстанет из пепла.
     Его сердце билось. Он думал о ней.
     Он молчал. Сначала он слушал, не говорят ли они о нем,  узнав  его...
или не поняли ли они,  откуда  он  пришел...  Но  их  диалог  был  обычной
вечерней беседой, обсуждением текущих дел, планов  на  будущее,  новостей,
сплетен. Они поздравили себя с отъездом - они уже считали это отставкой  -
господина де Фронтенака, такого неугодного делу Иисуса.
     В их страсти и радости по поводу разрушения Вапассу  было  что-то  от
крестовых походов, и в этих людях он узнавал самого себя, свою собственную
страсть, которую отныне он не принимал.
     - Ты находишься там, далеко, - думал он, представляя себе женщину  из
Вапассу,  ее  нежность,  ее  взгляд   полунаивный,   полудерзкий.   -   Ты
принадлежишь мне, хотя я всего лишь твой собрат по несчастью,  твой  враг,
которого ты не простишь, несчастный, заслуживающий жалости. И что  мне  до
того, что ты любишь другого, что он владеет твоим телом и душой, я - ничто
перед ним. И, однако, ты принадлежишь мне, потому что от меня зависит твоя
жизнь и жизнь твоих детей.
     Он обращался к ней на "ты" и находил в этом  особенное  удовольствие,
но он никогда бы не решился произнести это "ты" вслух.
     Он готов был отдать ей и ее детям всего себя  и  принадлежать  им  до
того момента, пока не вернется человек, которого она любит.
     Он сидел в уголке у очага, опустив глаза. Он  боялся  выдать  себя  и
старался не вступать в разговор, прикинувшись путешественником, изнуренным
долгим переходом.
     Один из иезуитов накрыл на стол.
     - Ты разделишь с нами трапезу, друг?
     Он согласился, решив снять шапку и рукавицы.
     Когда он протянул руку,  чтобы  взять  кусок  хлеба,  они  обменялись
взглядами, полными сострадания и жалости.
     - И ты тоже, брат мой, пострадал от ирокезов.
     Надо было достойно ответить.
     Он рассказал о путешествии к андасту и как потом попал к  сиу,  боясь
снова оказаться в руках своих мучителей на обратном пути. Известие о войне
господина де Горреста против ирокезов воодушевило его на такую попытку. Но
ему не удалось бежать от сиу, которые хотели его удержать.
     - Не живете ли вы в Ка де ля Мадлен? Мы не получали оттуда известий в
течение трех лет, - сказал священник.
     Но его товарищ покачал головой: все  лица  обитателей  Новой  Франции
походили друг на друга.
     Чтобы отвлечь их внимание д'Оржеваль попытался расспросить их  об  их
трудах. Сколько крещений прошло за этот год?
     Они охотно стали рассказывать. В этом году мимо них проходили племена
альгонкинов, которые направлялись на юг. Индейцы не так уж охотно  внимали
Благой вести, сказал священник, но, потеряв  все  усилиями  англичан,  они
поняли, что единственным убежищем для них может стать Тень Святого  Креста
и знамя короля Франции.
     Их становилось все больше. И все труднее было  их  кормить,  за  ними
ухаживать и бороться с их колдовством,  так  же,  как  с  бесстыдством  их
женщин. Особенно настораживало пьянство, которое служило  причиной  других
преступлений.
     - У нас очень мало алкоголя. Мы  держим  его  только  для  раненых  и
больных. Мы  не  варим  пива,  чтобы  их  не  искушать.  Но  стоит  погоде
улучшиться, как они отправляются в Сорель или Левис, чтобы  запастись  там
огненной водой в обмен на  меха,  которые  они  часто  воруют  из  ловушек
соседних племен, что служит поводом для конфликтов.
     Они с  удовольствием  рассказывали,  а  он  охотно  слушал,  одобрял,
воодушевлял их  короткими  восклицаниями,  охваченный  жалостью  к  ним  и
испытывая сострадание к их тяжелой жизни. Но, зная источник  их  мужества,
он завидовал им,  он  любовался  ими,  он  чувствовал  себя  их  братом  и
одновременно знал, что их разделяет непреодолимая преграда.
     Огонь гас в очаге,  красные  отсветы  играли  на  лицах  трех  людей,
склонившихся друг к другу в доверительной беседе.
     Себастьян д'Оржеваль первым заметил, что надвигается ночь.
     - Уже поздно, братья, - пробормотал он. - Не пора ли отдохнуть?  Если
вы позволите, я буду спать в этой комнате.
     Оба священника молча встали. Один из  них  вспомнил,  что  необходимо
следить за выпечкой хлеба во второй печи.
     - Я прослежу, - сказал гость.  -  Я  прошу  вас,  отдохните.  Я  буду
счастлив отбл