сь.  Хотя  за  последние  годы  она  уже.
успела привыкнуть к  тому,  что  ее  окружает  многочисленная  прислуга,  но
детство у нее было достаточно суровое, и потому она  не  впала  в  отчаяние,
лишившись последней служанки.
   Впрочем, монахини, у которых она воспитывалась, тоже приучали ее к  труду
"на случай тяжких испытаний, которые небу будет угодно ниспослать нам".
   Когда Флоримон уснул и Анжелика легла в постель,  застланную  грубым,  но
чистым бельем, а ночной сторож,  проходя  мимо,  прокричал:  "Десять  часов.
Ворота заперты. Добрые люди Тампля, спите спокойно..." - ее  вдруг  охватило
чувство облегчения и блаженства.

***

   Ворота заперты.  И  в  то  время  как  в  окружавшем  их  большом  городе
начинается  страшная  ночная  жизнь  с  ее  шумными  кабаками,   крадущимися
грабителями, убийцами, затаившимися за углом, с  ворами-взломщиками,  жители
Тампля безмятежно засыпают под  защитой  высокой  зубчатой  стены.  Ювелиры,
подделывающие драгоценности, несостоятельные должники и издатели запрещенной
литературы спокойно смыкают веки, уверенные, что завтра придет мирное  утро.
Оттуда,  где  уединенно  стоял  окруженный  садами  отель  великого  приора,
доносились звуки клавесина, а из часовни и монастыря  -  латинские  молитвы.
Несколько рыцарей мальтийского ордена в черных  сутанах  с  белыми  крестами
расходились по своим кельям.
   Шумел дождь. Анжелика спокойно уснула.
   Она записалась у бальи под безобидным именем госпожи Марен.  Никто  ни  о
чем ее не спрашивал. Первое время полная новых, весьма приятных впечатлений,
она вела образ жизни молодой матери из простой среды, ничем не  отличающейся
от своих соседей, занятой лишь заботами о ребенке. Столовалась она у госпожи
Кордо, где с ними разделяли трапезу пятнадцатилетний сын хозяйки, работавший
подмастерьем в городе, и старый разорившийся торговец, сбежавший в Тампль от
кредиторов.
   - Несчастье моей жизни, - любил говорить торговец, - состоит в  том,  что
отец с матерью плохо  воспитывали  меня.  Да,  сударыня,  они  научили  меня
честности. А когда посвящаешь себя коммерции - нет худшего порока.
   Флоримону все расточали  комплименты,  и  Анжелика  очень  гордилась  им.
Пользуясь каждой солнечной  минуткой,  она  гуляла  с  ним  по  рынку  вдоль
прилавков, и торговки уверяли, что он похож на младенца Иисуса.
   Ювелир, мастерская которого примыкала к дому, где жила Анжелика,  подарил
мальчику красный крестик из фальшивого рубина.
   Надевая  на  шейку  малыша  это  убогое  украшение,  Анжелика  с  горечью
подумала: "Где-то теперь бриллиант в шесть каратов, который Флоримон чуть не
проглотил в день свадьбы короля в Сен-Жан-де-Люзе?"
   В стенах Тампля среди других ремесленников жили и ювелиры,  изготовлявшие
фальшивые  драгоценности,  они  перебрались  сюда,  чтобы   не   подчиняться
тираническим законам корпорации  парижских  ювелиров,  запрещавшей  имитацию
драгоценностей, и поэтому только в  Тампле  можно  было  приобрести  дешевые
безделушки, которые доставляли столько радости  девушкам  из  простонародья.
Этих  девушек,  приходивших  сюда  со  всех  концов   столицы,   свеженьких,
хорошеньких, бедно одетых в темные, чаще всего серые платья - потому-то их и
прозвали гризетками <От французского слова grise - серая.>, -  всегда  можно
было встретить в Тампле.
   Во время прогулок Анжелика избегала  заходить  в  ту  часть  Тампля,  где
находились роскошные отели богатых и знатных  сеньоров  -  одни  жили  здесь
потому, что им так нравилось, другие - из  экономии.  Анжелика  побаивалась,
как бы ее не узнали приезжающие сюда в гости дамы и господа, кареты  которых
с грохотом проезжали через потерну, но главное - боялась пробудить  в  своей
душе сожаление об утраченном. Ей необходимо было полностью порвать с прежней
жизнью. Впрочем, разве она и в самом  деле  не  была  женой  бедного,  всеми
покинутого узника?

Глава 40

   Но однажды, когда Анжелика с Флоримоном на руках спускалась по  лестнице,
она встретила женщину, живущую в соседней комнате, лицо  которой  показалось
ей знакомым. Госпожа Кордо говорила Анжелике, что у нее живет одна  молодая,
очень бедная вдова, но держится  она  особняком  и  предпочитает  прибавлять
несколько денье к той скромной сумме, которую она вносит за пансион, лишь бы
ей приносили еду в комнату. Анжелика мельком увидела  очаровательное  личико
брюнетки с томным взглядом черных глаз, которые та быстро потупила. Имя этой
женщины  она  не  могла  припомнить,  но  была  убеждена,  что  где-то   уже
встречалась с нею.
   Когда Анжелика вернулась с прогулки, молодая  вдова  казалось,  поджидала
ее.
   - Вы графиня де Пейрак? - спросила она.
   Раздосадованная и  несколько  обеспокоенная,  Анжелика  пригласила  ее  в
комнату.
   - Мы ехали с вами вместе в карете моей подруги Атенаис де Тонне-Шарант  в
день торжественного въезда короля в Париж. Я госпожа Скаррон.
   Теперь Анжелика вспомнила  эту  красивую,  скромно  державшуюся  женщину,
одетую  так  бедно,  что  они  ее  немного  стыдились.  "Вдова   скрюченного
Скаррона", так зло сказал тогда о ней брат Атенаис.
   Она нисколько не изменилась с тех пор, разве только платье ее  стало  еще
более поношенным и заштопанным. Но воротник ее был белоснежным, и  выглядела
она так благопристойно, что это даже трогало.
   Как бы там ни было, но Анжелика была счастлива, что  может  поговорить  с
пуатевенкой. Она усадила ее у очага, и они вместе с Флоримоном  полакомились
вафельными трубочками.
   Франсуаза д'Обинье (таково было ее девичье имя)  поведала  Анжелике,  что
переехала в Тампль потому, что здесь можно три месяца не платить за комнату.
Деньги у нее были на исходе, и  кредиторы  могли  вот-вот  выбросить  ее  на
улицу.  Она  надеялась,  что  за  эти  три  месяца  добьется  у  короля  или
вдовствующей королевы, чтобы ей возобновили ту пенсию в 2000 ливров, которую
при жизни получал от его величества ее муж.
   - Я почти каждую неделю хожу в Лувр и поджидаю короля на пути в  часовню.
Вы знаете, что, отправляясь из своих апартаментов на мессу,  его  величество
проходит по галерее, где с его разрешения к нему могут обращаться просители.
Там бывает много монахов, солдатских сирот  и  солдат-ветеранов,  оставшихся
без пенсии. Иногда нам приходится ждать подолгу. Наконец, король появляется.
Не скрою, каждый раз, когда я вкладываю свое прошение в руку короля, у  меня
так бьется сердце, что я боюсь, как бы государь не услышал его стука.
   - Но пока что он не услышал даже вашей мольбы!
   - Да, но я не теряю надежды, что когда-нибудь она дойдет до него.

***

   Молодая вдова была в курсе всех придворных сплетен. Она  рассказывала  их
весело и остроумно, и, когда она поборола в себе чувство скованности, тотчас
проявилось ее удивительное обаяние. Казалось, ее нисколько не поразило,  что
блестящая графиня де Пейрак живет в столь  жалкой  обстановке,  и  она  вела
беседу так, словно находилась в светском салоне.
   Сразу же, чтобы  предупредить  нескромные  вопросы,  Анжелика  рассказала
госпоже Скаррон о себе.
   Она живет под вымышленным именем в ожидании, пока ее муж предстанет перед
судом и будет оправдан, и тогда она снова сможет  показаться  в  свете.  Она
умолчала, в чем обвиняют  графа  де  Пейрака,  так  как  Франсуаза  Скаррон,
несмотря  на  фривольные   анекдоты,   которые   она   рассказывала,   была,
по-видимому, очень  набожна.  Бывшая  протестантка,  принявшая  католическую
веру, она, после тяжких испытаний, ниспосланных ей судьбой, искала в религии
утешения.
   В заключение Анжелика сказала:
   - Как видите, сударыня, мое положение еще более непрочно,  чем  ваше.  Не
стану скрывать, я никак не могу быть вам полезной в переговорах с людьми,  к
которым благоволит король, ведь  многие  из  тех,  кто  еще  совсем  недавно
занимал несравненно более низкое положение в обществе, чем я,  теперь  могут
смотреть на меня свысока.
   - Да, приходится делить знакомых  на  две  категории,  -  ответила  вдова
остроумного калеки, - на людей полезных и бесполезных для  тебя.  С  первыми
поддерживаешь отношения для протекции, со вторыми - для души.
   Обе женщины весело рассмеялись.
   - Почему вас совсем не видно? - спросила Анжелика. - Вы могли бы выходить
к столу вместе с нами.
   - Нет, это выше моих сил! - вздрогнув, воскликнула Франсуаза  Скаррон.  -
Вы знаете, один  только  вид  старухи  Кордо  и  ее  сына  вызывают  во  мне
смертельный страх!..

***

   Удивленная Анжелика уже хотела было спросить,  почему,  но  ее  остановил
донесшийся с лестницы какой-то странный звук, напоминавший звериное рычание.
   Госпожа Скаррон, подойдя к  двери,  открыла  ее,  но  тут  же,  торопливо
захлопнув, отпрянула.
   - Боже мой, там на лестнице сам дьявол!
   - Дьявол?
   - Во всяком случае, если это человек, то он абсолютно черный!
   Анжелика радостно вскрикнула и выбежала на лестничную площадку.
   - Куасси-Ба! - позвала она.
   - Да, да, это я, каспаша, - ответил мавр.
   И он, как черный призрак, выступил из темноты узкой лестницы. Одет он был
в какие-то лохмотья, подвязанные веревками. Лицо серое,  кожа  отвисла.  При
виде Флоримона он засмеялся, бросился к просиявшему мальчику  и  протанцевал
перед ним какой-то неистовый танец.
   Франсуаза Скаррон в ужасе выбежала и спряталась в своей комнате.
   Анжелика сжала руками виски, стараясь собраться с  мыслями.  Когда  же...
когда исчез Куасси-Ба? Нет, она никак не может вспомнить. Все спуталось в ее
голове. С трудом ей удалось восстановить в памяти, что утром того  страшного
дня, когда она была на аудиенции у короля и чуть не погибла от  руки  самого
герцога Орлеанского, Куасси-Ба сопровождал ее в Лувр. Но потом,  она  должна
была признаться себе в этом, она совершенно забыла о своем мавре.
   Анжелика подбросила в огонь хворосту, чтобы Куасси-Ба мог  высушить  свои
промокшие под дождем лохмотья, и покормила его, выложив  на  стол  все,  что
смогла отыскать у себя. Он рассказал ей о своих злоключениях.
   В том большом дворце, где живет  король  Франции,  Куасси-Ба  долго-долго
дожидался свою "каспашу". О,  как  это  было  долго!  И  все  служанки,  что
проходили мимо, смеялись над ним.
   Потом  наступила  ночь.  Потом  его  здорово  избили  палками.  Потом  он
проснулся в воде, да-да, в воде, которая течет мимо этого большого дворца...
   "Его избили до потери сознания и бросили в Сену",  -  отметила  про  себя
Анжелика.
   Куасси-Ба поплыл; наконец он достиг берега. Когда он снова проснулся,  он
был счастлив - ему показалось, что он у себя на родине. Над  ним  склонились
трое мавров. Да, не арапчата,  которых  дамы  берут  себе  в  пажи,  а  трое
взрослых мавров.
   - Ты уверен, что это тебе не приснилось? - удивленно спросила Анжелика. -
Мавры в Париже! По-моему, взрослых мавров здесь очень мало.
   Расспросив его поподробнее, она наконец поняла, что его подобрали  негры,
которых показывали на ярмарке в Сен-Жермене  как  какое-то  чудо,  те  самые
негры, что водили ученых медведей. Но Куасси-Ба не пожелал остаться с  ними.
Он боялся медведей.
   Закончив свой рассказ, Куасси-Ба вытащил из-под лохмотьев  корзиночку  и,
встав на колени  перед  Флоримоном.  дал  ему  два  мягких  хлебца,  которые
назывались овечьими, с золотистой корочкой, смазанной желтком  и  посыпанной
зернами пшеницы. Хлебцы распространяли дивный аромат.
   - На что же ты их купил?
   - А я не купил! Я вошел в  булочную  и  сделал  вот  так...  -  Куасси-Ба
скорчил чудовищную гримасу. - Хозяйка и ее служанка сразу же спрятались  под
прилавок, а я взял для моего маленького хозяина хлебцы.
   - Боже мой! - вздохнула потрясенная Анжелика.
   - Если бы у меня была моя большая кривая сабля...
   - Я продала ее старьевщику, - торопливо ответила Анжелика.
   Она подумала, не выследили ли Куасси-Ба  стражники.  И  тут  же  с  улицы
донесся какой-то подозрительный шум. Подойдя к окну, она увидела, что  перед
домом собралась толпа. Какой-то весьма  почтенного  вида  мужчина  в  темном
плаще  спорил  о  чем-то  с  матушкой  Кордо.  Анжелика  приоткрыла  окно  и
прислушалась.
   Госпожа Кордо крикнула ей:
   - Говорят, у вас в комнате находится чернокожий?
   Анжелика поспешно сбежала вниз.
   - Совершенно верно, госпожа Кордо. Это мавр, он... он  бывший  слуга.  Он
славный малый.
   Почтенный мужчина представился. Он бальи Тампля, и ему принадлежит  право
от имени великого приора вершить здесь суд  низший,  средний  и  высший.  Он
сказал, что мавр не может жить в стенах Тампля, тем более что тот, о котором
идет речь, одет, как бродяга.
   После длительных переговоров Анжелике пришлось дать слово, что  Куасси-Ба
покинет Тампль до наступления ночи.
   Она поднялась к себе огорченная.
   - Что же мне с тобой делать, бедный мой Куасси-Ба? Твое появление вызвало
здесь целую бурю. Да и у меня нет денег, чтобы кормить и содержать тебя.  Ты
привык к роскоши - да, увы! - привык жить в довольстве...
   - Каспаша, продай меня.
   И так как она посмотрела на него с удивлением, добавил:
   - Граф заплатил за меня очень дорого, а ведь я тогда был ребенком. Сейчас
я стою не меньше тысячи ливров. У тебя будет много  денег,  чтобы  вызволить
господина из тюрьмы.
   Анжелика подумала, что он прав. В общем-то, Куасси-Ба - единственное, что
у нее осталось от всего ее богатства. Конечно, ей было  неприятно  продавать
его, но, пожалуй, у нее нет лучшего  способа  пристроить  этого  несчастного
дикаря, затерявшегося среди мерзости цивилизованного мира.
   - Приходи ко мне завтра, - сказала она мавру. -  Я  что-нибудь  придумаю.
Только смотри, не попадись в руки стражи.
   - О, я-то знаю, как спрятаться. Теперь у меня в этом городе много друзей.
Я делаю вот так, и тогда друзья говорят: "Ты наш", - и  ведут  меня  в  свой
дом.
   Куасси-Ба показал, как надо скрестить пальцы, чтобы тебя признали друзья,
о которых он говорил.
   Анжелика дала ему одеяло и долго смотрела  в  окно,  пока  длинная  худая
фигура Куасси-Ба не исчезла в пелене дождя.  Она  сразу  же  пошла  к  брату
посоветоваться, как ей поступить, но преподобного отца де Сансе не оказалось
в Тампле.
   Анжелика с озабоченным видом возвращалась  к  себе,  когда,  перепрыгивая
через лужи, ее обогнал юноша со скрипичным футляром под мышкой.
   - Джованни!
   Поистине сегодня  день  встреч!  Чтобы  не  промокнуть  под  дождем,  она
затащила юного музыканта в портик старой церкви и попросила его рассказать о
себе.
   - В оркестр господина Люлли меня  еще  не  приняли,  -  начал  он,  -  но
герцогиня де Монпансье, уезжая  в  Сен-Фаржо,  уступила  меня  герцогине  де
Суассон, которая назначена правительницей дома королевы. - И он  заключил  с
важным  видом.  -  Теперь  у  меня  великолепные  связи,  и  я  могу  хорошо
зарабатывать, давая уроки музыки и танцев девушкам из знатных семей.  Вот  и
сейчас я возвращаюсь от  мадемуазель  де  Севинье,  которая  живет  в  отеле
Буффлер.
   Бросив смущенный взгляд на скромный наряд своей бывшей госпожи, он  робко
спросил:
   - Простите, госпожа графиня, могу ли я узнать, как ваши  дела?  Когда  мы
снова увидим мессира графа?
   - Скоро. Это вопрос дней, - ответила Анжелика, думая  о  другом.  Схватив
юношу за плечи, она сказала:
   - Джованни, я решила продать Куасси-Ба. Помнится, когда-то  герцогиня  де
Суассон высказала желание купить его, но я не могу выйти  из  Тампля  и  тем
более отправиться в Тюильри. Не возьмешь ли ты на себя роль посредника?
   - Всегда к  вашим  услугам,  госпожа  графиня,  -  любезно  ответил  юный
музыкант.
   Он, видимо, развил бурную деятельность: не прошло и двух часов - Анжелика
в это время готовила ужин Флоримону, - как в дверь постучали. Она открыла  и
увидела высокую рыжую женщину и лакея в вишневого цвета ливрее дома  герцога
де Суассон.
   - Мы от Джованни, - сказала женщина. Под ее пелериной  Анжелика  заметила
весьма кокетливое платье горничной.
   На лице вошедшей были написаны хитрость и наглость  -  обычное  выражение
лица любимой служанки знатной дамы.
   - Мы готовы обсудить ваше предложение, - продолжала она, смерив  взглядом
Анжелику и быстро оглядев комнату. - Но мы  сначала  хотим  узнать,  сколько
придется на нашу долю?
   - Сбавь-ка тон, моя милая, - обрезала горничную Анжелика, сразу  поставив
ее на свое место.
   Анжелика села, не предложив сесть посетителям.
   - Как тебя зовут? - спросила она лакея.
   - Ла Жасент, госпожа графиня.
   - Хорошо! Ты, я вижу, по крайней мере сообразителен, да и память  у  тебя
хорошая. Так скажи, почему я должна платить двоим?
   - А как же иначе? Такие дела мы всегда проворачиваем вместе.
   - Значит, у вас сообщество. Слава богу, что в нем не состоит  вся  челядь
герцога. Так вот что вы должны сделать: передайте госпоже герцогине,  что  я
пожелала продать ей своего мавра Куасси-Ба. Но я не могу прийти  в  Тюильри.
Пусть ваша хозяйка назначит мне свидание в Тампле,  в  чьем-нибудь  доме  по
своему выбору. И еще, я настаиваю, чтобы все  держалось  в  полной  тайне  и
чтобы мое имя даже не упоминалось.
   - Это сделать нетрудно, - взглянув на своего дружка, сказала служанка.
   - Вы получите по два ливра с десяти. Вам ясно, что чем выше  будет  цена,
тем больше достанется вам. Значит, у герцогини де Суассон  должно  появиться
такое горячее желание приобрести этого  мавра,  чтобы  она  не  постояла  за
ценой.
   - Это я беру на себя, - пообещала служанка. - Кстати, не дальше как вчера
вечером,  когда  я  причесывала  госпожу  герцогиню,  она  снова   высказала
сожаление, что в ее свите нет этого страшного дьявола. Да помилует ее бог! -
закончила она, подняв глаза к потолку.
   Анжелика с Куасси-Ба сидели в ожидании в маленькой каморке, примыкавшей к
службам отеля Буффлер.
   В этот день был прием в литературном  салоне,  и  из  комнат  госпожи  де
Севинье доносились смех и возгласы гостей. Мимо Анжелики мальчики-лакеи то и
дело проносили подносы с пирожными.
   Хотя Анжелика и не признавалась в этом даже самой себе, она  страдала  от
сознания, что отстранена от светской жизни, в  то  время  как  в  нескольких
шагах от нее женщины ее круга продолжали развлекаться, как прежде.  Она  так
мечтала познакомиться с Парижем, с этими литературными салонами в  альковах,
где собирались самые блестящие умы!..
   Сидя рядом со своей госпожой, Куасси-Ба испуганно  таращил  свои  большие
глаза. Анжелика взяла для него напрокат у старьевщика в Тампле старую ливрею
с обтертыми галунами, но и в ней он выглядел довольно жалко.
   Наконец, дверь распахнулась, и, шурша  юбками  и  обмахиваясь  веером,  в
сопровождении своей горничной вошла оживленная герцогиня де Суассон.
   - О, вот и та женщина, о которой ты мне говорила, Бертиль...
   И, не закончив фразы, она пристально вгляделась в Анжелику.
   - Да простит меня бог, неужели это вы, дорогая моя? - воскликнула она.
   - Да, я, - улыбнулась Анжелика, - и, прошу вас,  не  удивляйтесь.  Вы  же
знаете, мой муж в Бастилии, и, естественно, я тоже в весьма  затруднительном
положении.
   - О, конечно, конечно, - понимающе  проговорила  Олимпия  де  Суассон.  -
Разве каждый из нас не побывал  в  немилости?  Когда  моему  дяде  кардиналу
Мазарини пришлось бежать из Франции, сестры и я ходили  в  драных  юбках,  а
люди на улице забрасывали  нашу  карету  камнями  и  обзывали  нас  "шлюхами
Манчини". А вот сейчас, когда бедняга кардинал умирает, они, наверно, жалеют
его больше, чем я. Видите, как изменчива фортуна... Но разве это  ваш  мавр,
дорогая? Тогда он показался мне более привлекательным. Толще и чернее.
   - Это потому, что он замерз и голоден, - поспешила объяснить Анжелика.  -
Но поверьте мне, как только он поест, он сразу же снова  станет  черным  как
уголь.
   Красавица сделала кислую мину. Куасси-Ба с кошачьей ловкостью вскочил.
   - Я еще сильный! Смотри!
   Он рванул старую ливрею, обнажив  грудь,  покрытую  причудливой  выпуклой
татуировкой, расправил плечи, напряг мускулы, к