Как долго  тянется  ночь!
"Прости меня, Жоффрей, прости. Это не моя  вина.  Всему  виной  то,  что  ты
далеко... Я слабая женщина. Ты так прекрасно меня  вылечил,  вернул  меня  к
жизни, мой чудодей! О, как далеко то время, когда я теряла голову при  одном
прикосновении мужчины... Это твоя заслуга.  Ты  вернул  мне  вкус  поцелуев,
вкус.., всего... Сегодня я была слабой".
   Она говорила совсем тихо, чтобы унять страх, обращаясь к одному  человеку
- любовнику и обожаемому мужу - тому, с которым ей было так  хорошо  зимними
ночами в Вапассу, в надежде, что этот  человек  сотрет  память  о  том,  как
накануне схватил ее за волосы и так больно ударил по лицу.
   "Если он узнает.., если он узнает об этой безрассудной встрече на острове
на протяжении всей ночи.., целой ночи с этим пиратом, который для него всего
лишь Золотая Борода, он меня убьет, и мне от этого не уйти.., никак не уйти,
он меня убьет, не успею я и слова сказать... На что, впрочем,  я  совершенно
не способна, как и вчера вечером... Бог мой, как человек безоружен и как  он
всего боится, когда слишком сильно любит. Боже, помоги мне... Я  боюсь...  Я
не понимаю, что со мной происходит... Я не знаю, что мне делать..."
   Несмотря на все свои мучения, она чувствовала, что  в  той  игре  случая,
которая привела их сегодня, ее и Колена, на остров Старого  Корабля,  отнюдь
не все достойно только сожаления. Когда он произнес: "Спасибо,  малышка.  Ты
мне вернула то, что я потерял", - она почувствовала  облегчение,  успокоение
совести.  Она  переживала  тот  период  жизни,  когда   человек   испытывает
потребность освободиться от груза прошлого. Слава Богу, что человек получает
такую возможность.
   В полном расцвете достоинств, сделавших ее Женщиной,  она  достигла  того
удивительного возраста, когда существование каждой женщины в ее движении  по
предначертанному пути  становится  более  легким  и  чистым,  обновляется  в
торжествующей свободе души и ума, достигнутой высокой ценой, но от этого еще
более ценной, когда тяжесть ошибок, которые часто были лишь уроками  трудной
науки жизни, все больше слабеет.
   Как прекрасно наконец получить возможность оставить в пути груз прошлого,
забыть  то,  что  может  быть  забыто,  вспоминать  лишь  о  богатстве   той
несовершенной и трудной авантюры, какой бывает наполовину прожитая жизнь.
   Она заметила, что долгое время испытывала невольные угрызения совести  по
отношению к Колену, своему любовнику времен их бегства через пустыню.
   Теперь они квиты.
   И только одного он никогда не узнает: она носила от него ребенка. Но  это
нужно было стереть как нечто слишком интимное. Как же трудно людям  помогать
друг Другу!
   И тут искорка юмора мелькнула в ее отяжелевшем мозгу.  Она  хорошо  знала
эту веселую птицу, готовую вспорхнуть в ней  даже  в  самые  черные  минуты:
Анжелике вдруг захотелось стать старой дамой.  Старость  позволяет  помогать
близким и друзьям, не усложняя ни своей, ни их жизни.
   В старости возможны искренние порывы сердца, безвозмездная и  необходимая
помощь ближним. Старость позволяет жить  открыто,  не  споря  с  собственным
сердцем,  не  вступая  в  этот  вечный  бой  осторожности,   наступлений   и
отступлений, который навязывают чувственной жизни человека соблазны плоти  и
их опасности.
   "Хорошо, что когда-то и я стану  старушкой!"  -  сказала  себе  Анжелика,
затем улыбнулась и даже тихонько рассмеялась. Она все еще дрожала от холода,
ноги ее заледенели, а лоб пылал от жара.
   Послышались шаги; характерный  шум  песка  под  ногами  на  фоне  легкого
шуршания волн, насторожил ее. К ней возвращался Колен.
   - Тебе надо поспать, малышка, - сказал он, наклоняясь к ней. -  Неразумно
сидеть, сжавшись в комочек,  как  сиротка,  и  предаваться  мрачным  мыслям.
Приляг, и тебе полегчает. Скоро будет светать...
   Она подчинилась ему, отдавшись, как когда-то, его заботам, его надежным и
терпеливым рукам. Он укутал ее своим плащом  и  набросил  ей  на  ноги  свой
камзол из воловьей кожи.
   Она закрыла глаза. Для ее изболевшейся  души  горячее  поклонение  Колена
было благотворным бальзамом, умиротворившим ее истерзанное  беспокойством  и
горем  сердце,  которое,  оправившись  от  удара,  все  острее   чувствовало
страдания окружающих.
   - Спи теперь, - шепнул Колен, - тебе просто необходимо поспать.
   И проваливаясь в черную бездну сна, она, казалось,  слышала  знакомый  по
одиночеству магрибских ночей шепот:
   - Спи, мой ягненочек, спи, мой ангел. Завтра нам обоим  предстоит  долгая
дорога в пустыне. Может, он и впрямь произнес эти слова?

Глава 6

   И снова Колен, на этот раз при розовом блеске рассветного неба,  тихонько
тряс ее за плечо, повторяя:
   - Море уходит.
   Анжелика приподнялась, опершись на локоть, откинула волосы с лица.
   - Туман еще густой, - сказал Колен.  -  Если  ты  поспешишь,  то  успеешь
пересечь бухту незаметно.
   Анжелика вскочила на ноги, стряхнула песок с платья.
   Время действительно было ее сообщником. Туман стоял в некотором отдалении
от берега. Весь пронизанный светом,  он,  тем  не  менее,  надежно  закрывал
остров от Голдсборо. Ветра не было, наступил тот час покоя, когда воркование
горлиц мягко вплеталось в тишину, придавая ей глубину и какую-то  колдовскую
силу. Чайки, как маленькие  алебастровые  сосуды,  установленные  на  черных
остриях обнаженных отливом скал, словно включались в неподвижность  зари,  а
если и поднимались,  то  лишь  для  медленного,  бесшумного  полета,  белые,
похожие на молнии, пронизывающие золотисто-розовые клочья тумана.
   Сильный  запах  водорослей  растекался  во  влажном   утреннем   воздухе,
подымаясь от широкой полосы грязи и тины, открытой отступившими волнами.
   У Анжелики загорелась надежда, что удастся вернуться тайком в  Голдсборо,
и что, благодаря чудесному совпадению  обстоятельств,  ее  отсутствие  может
остаться незамеченным. В  конце  концов,  кому  придет  в  голову  узнавать,
провела ли она ночь в своем доме? Кроме мужа, конечно..,  который,  принимая
во внимание ледяную холодность их  отношений  со  вчерашнего  дня,  гоже  не
должен  бы  беспокоиться.  Если  ей  повезет,  ее  выходка,  неожиданная   и
необъяснимая, может сойти ей с рук.
   Она поспешила к берегу.  За  ней  последовал  Колен,  наблюдая,  как  она
нащупывает ногой первые камешки брода.
   - А ты? Что же будет с тобой? - вдруг спросила она.
   - О, я!..
   Он махнул рукой куда-то вдаль.
   - Я попытаюсь найти тех, кто украл у меня  саблю  и  пистолеты.  А  затем
постараюсь исчезнуть...
   - Но, Колен, - вскрикнула она. - Ты ведь один! И у тебя ничего нет!..
   - Не беспокойся за меня, - ответил он с иронией. Я не ребенок в пеленках.
Я Золотая Борода.., не забывай этого.
   Она остановилась в нерешительности, как бы не желая его оставлять.
   Анжелика ощутила всю страшную безысходность положения этого  человека.  У
него не было даже оружия. Он стоял перед ней на берегу пустынного  островка,
этот гигант с голыми руками, который, едва рассеется  туман,  превратится  в
загнанного зверя, в легкую добычу  врагов,  выслеживающих  его  в  лабиринте
островов.
   - Иди же, - сказал он с нетерпением. - Иди.
   Она подумала: "Надо найти Жоффрея... Рассказать ему все... Чтобы  он  дал
возможность Колену хотя бы скрыться, убежать, покинуть Французский залив..."
   Она в последний раз повернулась к нему, чтобы запечатлеть в своей  памяти
его лицо викинга, с голубыми, как две капельки неба, глазами.
   И именно во взгляде Анжелики, искаженном страхом, он увидел надвигавшуюся
на него опасность.
   Он повернулся, приготовился к прыжку, вытянув вперед  свои  мощные  руки,
готовые хватать, душить, бить, убивать.
   Человек в черных доспехах бросился на него, затем еще  четверо,  шестеро,
десяток. Они бежали отовсюду: из леса, из-за скал.
   Испанцы Жоффрея де Пейрака! Анжелика узнавала их, как  в  кошмарном  сне,
словно то были дьяволы, скрывавшие свои свирепые рожи за знакомыми лицами.
   Они приблизились и окружили их без малейшего шума, не нарушив тишины даже
шорохом шагов по песку.
   В первую секунду, увидев, как они  набросились  на  Колена,  Анжелика  не
поверила своим глазам. Она подумала, что это какое-то  наваждение,  плод  ее
испуганного воображения.
   Она забыла, что эти  люди  были  набраны  де  Пейраком  из  числа  воинов
перуанских джунглей, отличающихся змеиной хитростью и  кошачьим  коварством,
жестокостью индейцев и фанатизмом мавров, чья кровь текла в их жилах.
   Педро, Хуан, Франциско, Луис... Она знала их всех, но в данную минуту  не
могла отличить одного от другого. Они были воплощением злой и жестокой силы,
обрушившейся на Колена. В молчаливой схватке с  ним  слышался  лишь  скрежет
зубов, сверкавших на их лицах цвета жженого хлеба.
   Колен сражался, как лев, окруженный стаей черных собак. Он дрался  голыми
кулаками, ранил руку о стальную каску одного из солдат, отбиваясь от  них  с
такой яростью,  что  несколько  раз  ему  удавалось  разбросать  нападавших,
вцепившихся в его одежду.
   Но силы были неравны, и в конце концов испанцы свалили его на  колени,  а
затем и на спину. Один из солдат уже занес над ним копье.
   В тот же миг раздался крик Анжелики.
   - Не убивайте его!
   - Не бойтесь, сеньора, - успокоил ее дон Хуан Альварес. - Мы только хотим
его усмирить. Нам приказано взять его живым.
   Высокомерный, полный подчеркнутого  осуждения  взгляд  черных  глаз  дона
Хуана остановился на Анжелике. Его  удлиненное,  аскетическое  лицо,  всегда
немного желтоватое, выступало, как обычно, из воротника,  гофрированного  на
старинный манер.
   - Следуйте, пожалуйста, за нами, сеньора, - сказал он чопорным, но  в  то
же время твердым тоном.
   Она поняла, что при первой же попытке  взбунтоваться,  он  без  колебаний
применит силу. Он подчинялся графу де Пейраку; прожив вместе с  ними  долгие
месяцы в форте Вапассу, Анжелика хорошо усвоила, что для дона  Хуана  и  его
людей приказы графа были святы.
   Не знакомый ранее ужас поглотил ее,  словно  черный  провал,  -  это  был
леденящий ужас осознания.
   В глазах дона Хуана Альвареса Анжелика прочла свой приговор.  Он  считал,
что эта женщина,  которую  он  почитал  как  жену  графа  де  Пейрака,  была
застигнута  в  объятиях  любовника.  Все  рухнуло.  И   в   выражении   лица
высокомерного старого испанца светилась сочувственная боль.
   Анжелика взглянула на лес, из которого высыпали эти сумрачного вида люди,
в своих черных стальных латах, с копьями наперевес,  и  ей  почудилось,  что
вот-вот выйдет оттуда и "он", их хозяин,  приказавший  им  схватить  Золотую
Бороду, а Анжелику привести как пленницу и сообщницу  пирата,  как  женщину,
достойную лишь презрения. Однако густая листва скрывала лесные  тайны,  лишь
слегка подрагивая при порывах ветра.
   У нее еще была надежда, что "он"  ничего  не  знает"  что  только  случай
привел испанских наемников на этот островок. Возможно, со вчерашнего дня они
обшаривали близлежащие острова в поисках Золотой Бороды?..
   - Следуйте за мной, сеньора, - повторил  начальник  отряда,  беря  ее  за
руку.
   Она высвободила руку и двинулась впереди него.
   Было бы нелепо пытаться оправдываться перед Альваресом. Для него она была
и останется виновной,  заслуживавшей  смерть.  Вапассу,  который  в  суровые
зимние дни связал их чистой дружбой, был далеко.
   Цепь неуправляемых дьявольских событий, казалось, втянула их в водоворот,
в котором гибло все, включая былые уважение и радость.
   Со лба Колена капала кровь.
   Окруженный  надежной  охраной,  он  уже  не  пытался  ни   говорить,   ни
обороняться. Кисти и локти его рук, отведенные назад, были крепко связаны, а
ноги опутаны  веревкой.  Путы  были  слегка  ослаблены,  что  позволяло  ему
двигаться.
   Повернувшись спиной к Голдсборо,  деревянные  дома  и  розовые  береговые
скалы которого начали вырисовываться  в  утреннем  свете,  маленький  отряд,
сопровождавший Анжелику и пленника, пересек остров, обогнув останки  старого
корабля. Противоположный берег острова был более обрывист и крут. Две  барки
ожидали отряд в маленькой бухте,  которая  даже  при  отливе  соединялась  с
открытым морем небольшим каналом.
   Пригласив Анжелику занять место на одном из суденышек, Альварес  протянул
ей свою затянутую в перчатку руку, но пленница пренебрегла этой помощью.
   Он сел рядом с ней. Анжелика заметила, что желтоватый цвет его кожи  стал
еще более заметен, и что явно усилился нервный тик, которым Альварес страдал
после пыток в  индейском  племени  Атакала,  и  который  придавал  его  лицу
отталкивающее выражение жестокости, а порой непроизвольно обнажал его  зубы.
Впервые она заметила седые нити в его бородке, какая была в моде у испанских
сеньоров в прошлом веке. Казалось, за два последних дня  дон  Хуан  Альварес
постарел на десять лет. Анжелика поймала украдкой его взгляд, и то, что  она
в нем прочла, потрясло ее.
   Разрываясь между верностью графу де Пейраку и  привязанностью,  какую  он
невольно испытывал к прекрасной графине, героически разделившей с  ними  все
тяготы зимовки, благородный испанец был на грани отчаяния.
   Он  пересел  напротив  нее,  приняв  торжественный  вид  справедливого  и
строгого стража. Матросы, ожидавшие их на берегу, также поднялись на борт  и
направили барку по течению. Остальной отряд разместился на втором судне.
   Она сказала себе: "Я погибла: Жоффрей убьет меня, когда узнает все".
   Совсем по-детски  она  никак  не  могла  отделаться  от  этой  мысли.  Ей
казалось, что ее мозг заледенел. Усталость вчерашнего дня, когда ей пришлось
выхаживать раненых, умноженная беспокойной ночью,  привела  ее  в  состояние
крайней тревоги. Она чувствовала недомогание и, похоже,  была  по-настоящему
больна.
   Бледная  и  осунувшаяся,  дрожащая  от  холода,   несмотря   на   заметно
усилившуюся  жару  летнего  дня,  она  старалась  тем  не  менее   сохранять
самообладание. Явная враждебность окружающих возмущала и угнетала ее.
   "Ведь именно этим людям я готовила и  разносила  целебные  отвары",  -  с
горечью подумала она.
   Но она была женой, обесчестившей  мужа,  и,  по  мнению  этих  фанатичных
мужчин, с их примитивной  ревностью,  она  заслуживала  смерти.  В  условиях
девственной простоты этой дикой и  суровой  земли  такой  бессмысленный  акт
представлялся не только возможным,  но  и  продиктованным  самой  неумолимой
природой. Гнев, ярость,  ревность,  ненависть,  смертельные  удары,  как  бы
притаившись под нежным и тонким покровом прекрасного  летнего  утра,  тлели,
как горячие угли, в сердцах человеческих существ.
   В ветре открытого моря, который дул им прямо в лицо, ей также  почудились
порывы, разжигающие страсти в груди человека, предоставленного самому  себе.
Одаренная тончайшей нервной  системой,  она  сопереживала  одиночеству  этих
мужчин и женщин, не имеющих ни родины, ни законов в  борьбе  с  непокоренной
природой, она видела, как незаметно для них, день  за  днем  их  порабощала,
пронизывала дикость континента. В этих  условиях  зарождалось  всемогущество
одного человека, вождя. От него, от его поступков зависели  жизнь  и  смерть
этих людей. Таков закон, управляющий ордами и народами с тех самых пор,  как
человек  появился  на  земле.  Она  уже  испробовала  тайную  силу  Жоффрея,
проявлявшуюся даже в ласках, и  сегодня  эта  сила  почти  не  оставляла  ей
надежды, а по мере приближения к цели страшила ее все больше.
   Но куда же они плыли? Суда повернули вдоль берега на восток. В нескольких
кабельтовых от них показался мыс,  а  когда  они  его  обогнули,  их  глазам
открылся  окаймленный  скалами  пляж,  на  краю  которого  виднелась   кучка
вооруженных людей. Место было укрыто от  посторонних  глаз  и  находилось  в
отдалении от Голдеборо и других поселений.
   Среди этой группы Анжелика различила статную фигуру Жоффрея де Пейрака  в
накинутом на плечи широком, раздуваемом ветром плаще.
   -  Он  меня  убьет,  -  повторила  она,  словно  парализованная  чувством
безнадежности. - Я не успею и рта раскрыть. В сущности, он  меня  не  любит.
Поскольку не может даже понять меня. О! Я буду рада умереть...  Зачем  жить,
если он меня не любит?
   Но и в бессильном отчаянии она  вновь  и  вновь  возвращалась  к  словам,
которые жгли ее мозг:
   - А Кантор! Что скажет Кантор? Я не хочу, чтобы обо всем этом  узнал  мой
сын!
   Суда пристали к берегу. Прибой был довольно сильным, и Анжелика вынуждена
была на этот раз принять руку дона Хуана Альвареса, чтобы сойти на землю. Ей
пришлось согласиться на это еще и потому, что она едва держалась  на  ногах.
Пока моряки  швартовали  суда,  она  оказалась  рядом  с  Коленом  в  тесном
окружении испанских солдат.
   Отделившись от группы, к ним приблизился граф де Пейрак.  Никогда  раньше
Анжелика не поверила бы, что вид ее мужа может вызвать у  нее  такой  страх,
особенно после долгих месяцев дружбы и любви, пережитых  вместе  в  Вапассу,
казалось, совсем недавно... Но.., ветер побережья смел все это,  и  человек,
приближавшийся к их группе, был уже не тем, кого она любила. Это был  хозяин
Голдеборо, Катарунка, Вапассу и других поселений,  вождь..,  и  одновременно
муж, которого на глазах его близких, его людей и, можно сказать, его народа,
обесчестила его жена. - Это он? - глухо спросил Колен.
   - Да, - пробормотала Анжелика пересохшими губами.
   Граф де Пейрак не торопился.
   Он приближался с видом высокомерного безразличия, которое в данном случае
было прямым оскорблением, выражало не только презрение, но и скрытую угрозу.
Уж лучше бы он был  вне  себя  от  бешенства,  как  в  тот  вечер.  Анжелика
предпочла бы такой приступ гнева ожиданию опасности, медленному  приближению
дикого зверя, как бы сжавшегося перед прыжком.
   После того, как в ее жизнь вновь ворвался Колен, встреча с мужем вызывала
в ней панику, от которой цепенели все ее мысли. Чувство вины  пред  мужем  и
боязнь потерять его смешивались с чувством признательности Колену.  Все  это
связывало ее, проникало в самые глубины ее души,  но  под  давлением  страха
лишало Анжелику лучших ее качеств.
   В том числе и дара речи. И  способности  двигаться.  Вместо  того,  чтобы
броситься ему навстречу, она, не издав ни звука, замерла как вкопанная. В то
же время ее взгляд механически отмечал мельчайшие  детали  его  одежды,  что
было совершенно лишним в такую минуту и  никак  не  помогало  ей  в  решении
дилеммы, перед которой все они оказались.
   Это был зеленый бархатный костюм. Она видела его на нем в прошлом году на
"Голдеборо" и по достоинству оценила  так  нравившиеся  ему  темные  оттенки
ткани  и  пышность  фасона,  изысканность  которого  подчеркивалась  выбором
фламандских кружев  для  отложного  воротника,  покрывавшего  плечи  острыми
узорами из серебряных нитей.  Те  же  кружева,  обшитые  серебром,  украшали
манжеты рукавов и отвороты английских сапог из тонкой  плиссированной  кожи.
Черная касторовая шляпа, увенчанная белыми, развевающимися на ветру перьями,
покрывала его густые волосы. На поясе его в этот день не было  оружия.  Зато
два пистолета с  серебряными  рукоятками  были  засунуты  в  вырезы  вышитой
серебром портупеи, которая пересекала его камзол от плеча  до  бедра,  и  на
которой держалась его сабля.
   За несколько шагов до группы он остановился. Анжелика  попыталась  что-то
выразить жестом. Колен прорычал:
   - Не становись впереди меня. Никогда!
   Вцепившиеся в него испанцы не без труда утихомирили его.
   Не двигаясь с места, граф де Пейрак  продолжал  внимательно  разглядывать
пирата.
   Слегка  склонив  голову  к  плечу,   хозяин   Голдсборо   словно   изучал
нормандского флибустьера, и Анжелика, глаз не  спускавшая  со  своего  мужа,
заметила, что взгляд его потемнел. Затем сардоническая улыбка  исказила  его
лицо, исполосованное шрамами, которые от внутреннего  напряжения  стали  еще
заметнее.
   Левой рукой он снял шляпу и приблизился к плен