хуже,
потому что она вспомнила, что именно  с  этого  места  столкнул  на  камни
несчастную Нежную Мари отвратительный секретарь  Амбруазины,  Арман  Дако.
Она никак не могла соединить воедино обе ассоциации,  и  только  повторяла
про себя, что ненавидит  этот  ужасный  восточный  берег,  который  всегда
приносил ей беды.
     Она наконец уселась у обочины дороги, и тем хуже, если на этом  самом
месте  она  рыдала,  уткнувшись  в  колени  абенакиса  Пиксаретта,   когда
представляла себе, что Жоффрей изменил ей  с  ее  проклятой  соперницей  -
Дьяволицей.
     Все это было уже в прошлом.  Бой  был  объявлен  и  выигран.  Это  ее
изменило и сделало сильнее.
     И вот новое испытание снова лишало ее сил.
     Отступление! Бегство! Вот что означал Дурак, которого сторожевой  пес
кусает за пятку! Нет! Нет! Только  не  это.  Больше  никаких  отступлений,
никакого бегства,  по  крайней  мере  если  только  смерть  не  станет  им
угрожать, смерть физическая или духовная.
     Мы сейчас можем отвечать за все. Итак?.. Что говорили  карты  Таро?..
"Путешествие непредвиденное, нежеланное, но неизбежное", словно сторожевой
пес укусил за пятку... Обязанность, которую  нельзя  игнорировать.  Дурак,
одетый в небесно-голубое -  разум  -  и  его  золотой  пояс  -  мистика...
Путешествие? Допустим. Если  это  записано  в  книге  судьбы,  спасения  и
успеха. Но разлука... Нет! Не дважды.  Нельзя  дважды  наказывать,  дважды
испытывать  тревогу  и  безысходность!..  Только  не   разлука.   Я   буду
противиться этому изо всех сил!..
     Разлука - это море мрака. Это значило, что она будет на этом, а он на
том берегу.
     Они приехали вместе в Новый Свет и  провели  бок  о  бок  эту  войну,
которую совместно выиграли.
     Недолгие расставания, выпавшие  на  их  долю,  только  способствовали
успеху, который заключался для них в возможности жить в мире,  друг  возле
друга, как было обещано на заре их любви, когда они встретились, уверенные
в своем счастье, в Тулузе.
     Они  часто  возвращались  в  разговоре  к   этому   первому   и   еще
нерешительному моменту начала их страсти.
     Удар молнии!..
     Разве они не заслужили, чтобы хоть в Новом Свете их оставили в покое?
     То, что случилось, было переломом, пропастью.
     Нет! Она не допустит совершения  новой  ошибки...  она  не  даст  ему
удалиться от нее.
     Когда она вернулась в Тидмагуш,  Жоффрей  де  Пейрак  ждал  ее  в  их
квартире. Через окно он без сомнения видел ее. Он скрестил руки на  груди.
Он облокотился о дверную раму, давая по привычке отдохнуть  больной  ноге,
склонив голову немного вбок, размышляя. Его взгляд угадывал все, а  легкая
улыбка краем рта не настораживала... а иногда - настораживала.  "О,  ты  -
это ты! - подумала она. - Ты так не похож на других  мужчин.  Твои  мысли,
твои мечты, твоя ученость, твоя сила, и твои слабости - это только твое. И
если ты исчезнешь, я останусь в пустоте".
     - Если ты исчезнешь, я останусь в пустоте, - сказала она вслух.
     - Что за безумие говорить такие слова, - сказал он ей. - Моя дорогая,
и ты жалуешься на это, ты, привыкшая "гарцевать" в пустыне одиночества?!
     - Больше ничего не существует, ты все взял себе.
     Вся ее жизнь была выбита из колеи. Под его защитой, под  его  эгидой,
она могла мечтать о свободе, лелеять сокровенные мысли, предаваться тайным
замыслам. Но как только она воображала себе разлуку, сердце ее  сжималось,
ее  ужасали  тяготы  женской  судьбы,  удела  всех  женщин,  следующих  за
мужчиной, который постоянно в пути. Они удерживают  его  за  полы  одежды,
ломают ногти о его доспехи, целуют  ноги  рыцарю,  уже  севшему  в  седло,
падают лицом в дорожную пыль, когда он удаляется.
     - Женщинам повезло, потому что у них есть возможность  выразить  свои
чувства, - сказал он, целуя ее глаза и щеки, мокрые от слез. - Им повезло,
потому что за ними закреплено право на плач, на крик, на заламывание  рук,
на посыпание головы пеплом, на то, чтобы упасть лицом в придорожную  пыль,
- на все проявления  исключительной  боли.  А  что  будет  позволено  мне;
мужчине, когда я увижу как вы расстаетесь со мной, вы, - на  ком  отдыхает
мое сердце, вы -  утешение  моих  горьких  мыслей  и  постоянное  обещание
огромной любви, которую только можно познать? Что скажу я, бедный мужчина,
перед лицом новой жизни, полной разочарования, в которой не будет  другого
солнца, кроме надежды  видеть  вас  как  можно  скорее,  и  перед  важными
дипломатическими разговорами я буду знать, что вы не ждете меня у  дверей,
и  мы  не  сможем  побеседовать?  Передо  мной   находится   необходимость
пожертвовать во  имя  комедии  глупого  и  тщеславного  мира,  пресыщенное
чванство которого я не в силах устранить, самым удивительным и  прекрасным
созданием вселенной. По вечерам у меня не будет надежды, что после  долгих
и изнурительных дипломатических баталий я смогу  отдохнуть,  что  какая-то
другая женщина сможет меня успокоить и развлечь, кроме той, которой мне не
хватает. И я буду мечтать о ней в одиночестве, надеясь, что и она...
     Прижав  лоб  к  его  плечу,  она  сначала  легко  улыбнулась,   затем
рассмеялась. Она подняла голову.
     - Я не верю ни  единому  вашему  слову,  и  вы  не  разжалобите  меня
рассказами о вашей горькой судьбе. Я не сомневаюсь лишь в последней  части
вашей речи.
     Она приложила пальцы к его губам, чтобы помешать ему возразить.
     - Никаких обещаний... я вам уже сказала, что  не  верю  ничему  и  не
собираюсь верить... Я даже не хочу думать, представлять себе,  воображать,
что вы собираетесь жить без меня... Остальное не важно! Все  равно!  Какая
разница кем вы будете вдали от меня! Вы будете вдали от меня. Как я  смогу
вынести это!
     И она снова разрыдалась.
     - Я умру...
     Она прижимала голову к его груди, она обнимала его так крепко, словно
хотела до отказа взять запасы его страсти, его запах, все, что она  любила
в нем. Его руки вокруг ее стана. Эта вибрация жизни пронзала  его  сильное
тело, проявлялась в его жестах, его  выражениях,  вызывала  у  нее  каждое
мгновение опьянение и негу, которыми она в тайне наслаждалась  и  которыми
она жила.
     Он был такой энергичный, что другие, все остальные,  казались  ей  не
просто медлительными, а почти мертвыми, но мертвыми от скуки.
     - Итак, - сказал он, - вы действительно не желаете  поверить,  что  я
буду очень несчастен без вас?..
     - Нет. У меня нет никакого доверия. Я слишком  хорошо  вас  знаю!  Вы
испытываете  огромное  удовольствие,  властвуя  над  людьми,   противостоя
интригам, разрушая преграды, строя из ничего  и  возрождая  то,  что  было
разрушено. Вы мужчина. Даже сам король - всего лишь ставка в  вашей  игре.
Вы не сомневаетесь в том, что сумеете обмануть его, если вам  представится
подходящий случай и возможность. Перед вами слишком много  дел  и  слишком
много грядет подвигов, вы и не заметите, как пройдет время!
     - А вы, мадам, разве не будете испытывать то же самое? -  сказал  он,
держа в своих сильных руках ее голову,  так,  чтобы  она  смотрела  ему  в
глаза. - Ведь я тоже вас отлично знаю. И слава Богу, любовь, которая  дана
вам, будет  вам  помогать  во  время  моего  отсутствия,  и  я  знаю,  что
вернувшись, найду вас победившей  все  беды,  ваши  и  мои,  и  еще  более
похорошевшей.
     - Допустим. Я должна подчиняться  и  мириться  с  тем,  к  чему  меня
обязывает положение супруги. Оно  более  тяжелое,  чем  ваше,  потому  что
мужчины всегда куда-то уезжают.
     - Иногда и женщины тоже. Вы принижаете  место,  которое  занимаете  в
моей жизни. Это я буду страдать, при виде того как вы удаляетесь от  меня,
возвращаетесь в Голдсборо, чтобы продолжать жизнь, к которой я  в  течение
долгих месяцев не буду принадлежать, у меня не будет права  изливать  боль
или по меньшей мере беспокойство  и,  я  знаю,  вам  это  понравится,  мою
ревность, которая охватывает меня при мысли, что вы снова одна, вы хозяйка
вашей  жизни.  И  я  не  говорю  о  том,  что  ситуация  в  Америке  может
усложниться. Я ведь понимаю, что вы можете оказаться в опасности.
     Эти слова, в которых она чувствовала искреннюю озабоченность, помогли
ей взять себя в руки.
     - Я сама гарантирую свое поведение. Я за себя  не  боюсь,  вы  можете
ехать спокойно.
     - Итак, ответьте мне тем же. Поверьте тому,  что  я  говорил  о  моей
любви к вам. Тогда я смогу выпутаться из любой ловушки. Ваше  безграничное
горе не имеет оснований. Давайте поразмыслим хладнокровно:  нам  предстоит
провести зиму друг без друга, но это не значит, что мысленно мы  не  будем
друг с другом. Миссия, возложенная на меня господином де Фронтенаком - это
дело чрезвычайной важности. Вам это известно так же как и мне. На этот раз
я думаю, что наше вмешательство перед королем необходимо: одно слово может
спасти положение и может его погубить. На карту  поставлены  бессмысленные
войны, мучительные ссылки. И во время этой борьбы вы будете рядом со мной,
как и я буду рядом с вами...
     Так, словно расставляя пешки на опрокинутой шахматной доске, а  пешки
в этой игре казались самыми разумными и  простыми  фигурами,  ему  удалось
смягчить ее реакцию, ее слепой и яростный отказ.
     В его руках, прижимающих ее к нему, она  согласилась  признать,  что,
да, высшая сила, которая управляла их судьбами и  судьбами  их  детей,  их
душами, их друзьями и  союзниками,  в  игре  обязывала  их  совершить  эту
жертву. Что,  если  посмотреть  внимательнее,  да,  соотношение  пользы  и
испытаний в этом деле, сводилось к максимуму выгод и минимуму препятствий.
Все будет хорошо, она не уставала повторять это про себя.  Месяцы  разлуки
пролетят очень быстро.
     И действительно, она в это верила. Она знала, что все  будет  хорошо.
Она видела, как он переплывает море без всяких приключений. Попадал ли  он
когда-нибудь в  плен?  Терпел  ли  кораблекрушение?  Она  видела,  как  он
причаливает  и  высаживается  на  берег  Франции,  где   его   сторонники,
сгруппировавшись, образуют вокруг него защитное полотно.  Она  видела  его
возле  короля.  Чего   проще   и   естественнее?   Вельможа   королевства,
представитель старинного рода, занимает место среди равных.
     "Рано или поздно это должно будет случиться" - сказал ей Молин.
     Король! Жоффрей де Пейрак! Двое  мужчин,  которые  имели  намного  бы
меньше сложностей узнать друг друга и понять - плевать на обиды прошлого и
сентиментальности - если бы причина этого возвращения и  внезапного  сбора
был  бы  тем,  что  задевало  обоих  за  живое:  власть  короля   Людовика
Четырнадцатого над Америкой. Людовик  Четырнадцатый  любил  все  проверять
сам. А она доверяла Жоффрею. Он был так силен и ловок. И у него был  такой
ясный и всеобъемлющий взгляд на вещи...



                                    26

     Наутро, выходя, она обнаружила маркиза де Виль д'Аврэ,  который  ждал
ее и взял ее под руку. Шагая по песчаной дороге, ставя ногу и конец трости
с обычным для него изяществом, он начал говорить о королевских садах. -  Я
не говорю вам о садах и парках большого размера, но лишь об  огородах.  Их
величие, рожденное из красоты всех фруктов, овощей, цветов,  выращенных  и
посаженных  со  вкусом  и  согласно  науки,  восхищает   при   первом   же
рассмотрении, словно оказываешься на пейзаже какого-нибудь художника.  Что
до запахов, то аромат груш возле стены ста ступеней, против которой король
велел посадить пятьдесят груш, этот аромат, особенно  усилившись  в  тепле
лета, вызывает в памяти и  чуть  ли  не  ставит  перед  глазами  создания,
похожие на вас.
     - Почему вы говорите мне об этих утонченностях,  когда  мы  находимся
вдалеке от них и к тому же в рамках дикой природы и природы неблагодарной,
а уж о запахах я и не говорю, одна тресковая печень. А в Вапассу мне так и
не удалось заставить нормандскую яблоню зацвести.
     - Если я в качестве контраста описываю королевские сады, это  значит,
что я знаю, что ваша любовь к жизни  делает  вас  чувствительной  к  таким
картинам и может заставить вас захотеть увидеть их вновь.
     - Этьен, вы знаете, что я не могу сопровождать господина  де  Пейрак,
вам это прекрасно известно. Все удерживает меня в Америке. Мое место возле
детей, наших друзей и компаньонов и я добавлю, без принуждения,  что  буду
жить здесь в отсутствие  моего  мужа  и  не  знаю,  вернусь  ли  в  Европу
когда-нибудь...
     - Вы туда  вернетесь!  Вернетесь!  Вспомните!..  Я  приглашал  вас  в
Квебек, а вы  говорили:  мне  никак  невозможно  вступить  на  французскую
территорию без риска для жизни. Но потом вы приехали и  мы  провели  очень
приятные дни и месяцы зимы в нашей маленькой столице, а ваш  визит  только
укрепил узы дружбы.
     - Счастливый результат! Но потом вдруг он потерял значение.
     - Но как вы можете так говорить? Потому что вы  пессимистка,  дорогая
Анжелика! Ничего нет! Это всего-навсего интрига, которую затеяли злобные и
завистливые люди против Фронтенака. Тот вышел из себя и решил  отправиться
во Францию. На самом деле - это слух, что король его вызывает, я  не  знаю
так ли это, но правда. Фронтенак прав. Все идет к тому, что  ему  придется
очистить дом. Это всего лишь интрига колонистов, продавцов меха,  иезуитов
и тех, о ком королю слышать не приходилось.
     Он казался очень убежденным.
     Она спрашивала себя, не скрывает ли он что-нибудь, или  же  это  она,
ослабленная  своей  любовью  к  Жоффрею,   единственному   в   ее   жизни,
расслабленная  постоянным  счастьем,  придавала  испытанию,   которое   их
ожидало, драматические оттенки и искала зловещие причины?
     Когда все было решено и она чувствовала,  что  она  устала  и  у  нее
кружится голова, словно после болезни, и несмотря на  все  она  испытывала
уверенность, что не нужно показывать страха, который на  сегодняшний  день
рождал в ней желание  кричать,  нужно  было  возвращаться  к  повседневным
привычкам.
     Это решение повлекло за собой другие. Цель их тогдашнего  переезда  -
Онорина, которую она собиралась навестить. Она думала плыть в  направлении
Квебека и Монреаля, подняться по течению реки Сен-Лоран... Но  Жоффрей  де
Пейрак воспротивился этому, и его реакция доказала Анжелике, что недоверие
и подозрительность вновь проснулись в нем,  и  что  он  не  хотел  держать
Онорину в Новой Франции в отсутствие де Фронтенака.
     - А Онорина!..
     Огорчения  следовали  одни  за  другими.  Теперь  радостное  ожидание
встречи с дочерью сменилось внезапной неуверенностью.
     После двух дней дебатов и разных  споров  было  решено,  что  корабль
Джоба Симона "Сен-Корентен", взяв на  борт  лейтенанта  де  Барсемпюи  для
руководства плаваньем, довезет до Квебека и Монреаля  пассажиров,  которым
было обещано это; такими людьми были господин де Вовенар и его подруга  Ля
Дантельер, Адемар, Иоланда и их дети, которых везли показать родственникам
в Квебек, Янн де Куэннек, который собирался встретить Мореск и другие...
     Барсемпюи и господин Кентери  будут  писать,  пока  не  доберутся  до
Монреаля, господину и госпоже де Пейрак. Они повидают Онорину, поговорят с
матушкой Буржуа, навестят господина де Лу и его семью,  возьмут  письма  и
почту и в Квебеке встретятся с четой Адемар-Иоланда и Янн,  который,  быть
может, будет с невестой.
     Анжелика написала письма во все концы.  Мысль,  что  Онорина  получит
новости из Голдсборо и Вапассу, а сама она узнает многое о своем  ребенке,
не очень-то смягчала ее горечь.
     - Я поеду до Виль-Мари, чтобы самой увидеть ее, - обещала  ей  добрая
Иоланда. - Я смогу вам сообщить больше деталей о ней. То, что  она  увидит
меня, ее немного утешит, хоть она и не встретится с вами,  мадам,  в  этом
году.
     Нужно ли было Онорине, чтобы ее кто-нибудь утешал?  -  спросила  себя
Анжелика.  Она  чувствовала  этого   ребенка   таким   далеким   и   очень
изменившимся, без сомнения. Она должно быть  привыкла  к  жизни  маленькой
девочкой, разделяя игры, занятия и  молитвы  с  детьми  ее  возраста,  под
очаровательной  опекой  сестер  из  Конгрегации  Нотр-Дам.  И  это  делало
расставание особенно мучительным.  Радость,  которую  она  испытывала  при
мысли о дочери смешивалась с горечью скорого расставания.
     После "Сен-Корентена" "Королева Анна",  взяв  на  борт  Фронтенака  и
людей из его окружения в сопровождении "Славы Солнца"  и  "Мон-Дезерта"  с
графом де Пейраком отправлялись в открытое море.
     В момент отплытия "Сен-Корентена" в Гаспе Анжелика отозвала в сторону
Иоланду.
     - Увези ее, - сказала она настойчиво. - Увези ее, если тебе подскажет
сердце. Увези ее. Я написала об  этом  матушке  Буржуа.  Она  найдет  меня
слабой и  безумной  матерью,  но  в  отсутствие  моего  мужа  мне  страшно
чувствовать ее вдалеке и не видеть еще год.
     - А если малышка покажется мне счастливой и не захочет  возвращаться?
- забеспокоилась Иоланда, которая знала девочку. - Вспомните,  мадам,  она
сама захотела отправиться в монастырь к матушке Буржуа.
     Анжелика еще некоторое время колебалась.
     - Если ей хорошо  там  и  она  счастлива,  значит  оставьте  ее  там.
Следующим летом мы встретимся... Но... не особенно  верь  тому,  что  тебе
скажут. Осмотрись. Посмотри, не  угрожает  ли  ей  что-нибудь.  Если  тебе
покажется, что мы можем потерять наше влияние  в  Новой  Франции  и  затем
возвращение туда будет связано с трудностями, привези ее. Я доверяю  тебе.
Я также написала моему брату. Теперь я хочу  поговорить  с  господином  де
Барсемпюи.
     И чем ближе был день  и  час,  тем  сильнее  становилась  ее  боль  и
мужество тех женщин  из  далеких  времен,  которые  смотрели  вслед  своим
рыцарям, которые, быть может, оставляли их навсегда.
     "Но это не одно и то же. Люди тех времен не любили друг друга как мы.
Нужно было иметь каменное сердце, чтобы вынести эти разлуки,  опустошенный
разум заботился только о повседневных мелочах, о суровом  существовании  в
крепких замках средних веков, где  что-то  значили  только  удары  шпагой,
чтобы почувствовать вкус крови и грубая сила".
     Затем она брала себя в руки и просила прощения у предков, вспоминала,
что они отправлялись в путь с целью найти гроб Господен, вызывала в памяти
строки из эпических поэм, "Песней о деяниях", которые  очень  украшали  их
времяпровождение в Вапассу, и "Песнь о  Роланде",  рассказывающую  о  боли
короля Карла Великого при известии о смерти Роланда.
     Любовь, любовь-страсть, любовь мистическая всегда была с людьми.  Это
была вечная песнь душераздирающие  и  патетические  отголоски  которой  ей
слышались в прощальных плачах женщин, в их образах, смотрящих  вслед  тем,
кто отправился на войну, кого они любили,  этим  рыцарям,  долгом  которых
была защита слабых, установление  справедливости.  Они  орудовали  шпагой,
пикой, тяжелым топором, мушкетом, они защищали женщин  и  детей  так,  как
могли, будучи мужчинами, часто жестокими, часто грубыми, но ими руководила
высшая сила справедливости.
     Жоффрей нарушил картину ее воспоминаний и размышлений.
     - Вы отправитесь перед  нами,  моя  дорогая.  Так  вы  будете  меньше
страдать.
     Но она не захотела.  Она  была  похожа  на  всех  женщин.  А  женщины
остаются на берегу.
     Он приблизил свое лицо к ее лицу и повторил несколько раз с закрытыми
глазами: Моя дорогая! Моя дорогая!
     Ветер отрывал их друг от друга, и, наконец, разлученные,  с  тяжестью
на сердце, плохо приспособленные к разрывам и отсутствию друг возле друга,
они отправлялись каждый к предначертанным событиям, к  той  цели,  которую
каждый из них единственно мог исполнить, и которую им надлежало  воплотить
в одиночку. Если для Жоффрея все было ясно, и он уже мог измерить  тяжесть
испытания и подготовиться к его этапам,  он  удивлялся  предчувствию,  что
Анжелике предстояла более тяжелая участь.
     Анжелика  видела,  как  время  от  времени  он  мерял  шагами  пол  с
озабоченным видом. Он