ретиться с Онориной.
  - Лето здесь короткое, это правда. А мы должны еще навести порядок во
Французском заливе, но... Кстати об Онорине, как она видится вам на охоте
в этом дворянском камзоле?
  - Так значит, это наряд для нее?
  - Да, она по-мальчишески смела и дерзновенна. Зимой, в снегах, юбочки
стесняют, словно путы, ее стремительность, и она приходит в ярость от
того, что не может быть такой же бесстрашной, как Бартелеми и Тома. Эти
костюмы станут для нее сбывшейся мечтой.
  - О да! Вы умеете проникнуть в ее мечты, умеете понять ее.
  - Она для меня близкое, дорогое существо, - сказал Пейрак, одаряя
графини той поразительной, лишь ему присущей обаятельной улыбкой, с
которой он подчас обращался к ней, желая ее успокоить.
  И то, что он был так чуток к Онорине, доставило Анжелике величайшую
радость, хотя она и не знала, как выразить ее.
  Котенок перепрыгнул с рук Анжелики на краешек стола и принялся там
умываться с безучастным видом, словно ничего не замечая.
  Анжелика обвила руками шею де Пейрака. Даже упоминание об Онорине
крепило силу их любви. Девочка могла стать камнем преткновения, а стала
еще одним залогом неразрывности их уз. Беззащитное дитя, вверенное им в
дни мук и страданий, побуждало их бороться, чего бы то ни стоило, за ее
судьбу, избегая ловушек, скрытых в потаенных уголках их собственных душ,
превосходя самих себя, чтобы не обмануть наивных ожиданий ребенка,
сумевшего зажечь их сердца. Когда Анжеликой овладевала тревога за бедную
малышку, свою незаконную дочь, мысль о том, что Жоффрей де Пейрак так
трогательно заботится о девочке, любит ее, приносила ей успокоение.
"Потому что я ваш отец, сударыня!" Незабываемый миг! Никогда она не
сознавала столь остро, как в ту минуту, какая всеобъемлющая доброта царит
в сердце этого человека. А ведь вся его жизнь, и даже одно то, что по уму
он намного превосходил всех окружающих, могли сделать его нетерпимым,
безразличным, если не жестоким к людям.
  Ему было бы легко возвыситься над всеми одной лишь властью своей
силы, своих знаний, изобретательности, своего дерзновенного характера,
всегда устремленного вперед, в будущее. Но он по-прежнему
покровительствовал сирым и убогим, отдавая вместе с тем должное жизни и ее
радостям, красоте и грации ребенка или женщины, проявляя стихийное
влечение ко всему, что заслуживает почитания и любви.
  Именно потому было так уютно рядом с ним. Анжелика безмерно
радовалась, что среди многих и многих, кого она смогла пленить и удержать
рядом с собой, оказался и этот поразительный мужчина, неуступчивый и
нежный, горделивый и скромный, скрытный, не пускающийся в откровения,
неохотно открывающий душу, но надежный и прямой в своих устремлениях. И
недавняя драма доказала это, когда они, дабы не погубить друг друга, были
вынуждены надругаться над целомудрием своих чувств, предстать друг перед
другом без всяких покровов.
  Безраздельное чувство безопасности охватывало Анжелику рядом с
Жоффреем. Источник тревоги был не здесь.
  Ее ладони скользили по плечам мужа. Прикасаться к нему, осязать его -
вот в чем была ее отрада, ее счастье.
  И теперь она со страхом спрашивала себя, как она сможет жить и выжить
без него.
  Графиня опустила голову и после некоторых колебаний спросила:
  - Скоро вы будете принуждены уехать, ведь так? Вы поспешите на помощь
тем важным персонам из Квебека, что очутились в ловушке, расставленной
кораблем Фипса на реке Святого Иоанна.
  Он приподнял ей подбородок, как опечаленному ребенку, которому
смотрят в глаза, чтобы попытаться утешить, убедить.
  - Так надо. Нельзя упустить такую возможность - оказать услугу этим
квебекским сумасбродам.
  - Но объясните же мне наконец, - нервно воскликнула она, - почему
канадцы столь сердиты на нас? Почему они видят во мне дьяволицу, а в вас -
опасного завоевателя французских территорий? По договору эти земли
относятся к Массачусетсу, вы приобрели их в полном соответствии с
законом... Не могут же, в самом деле, канадцы претендовать на то, чтобы
держать в своей власти весь американский континент.
  - Могут, дорогая! Именно к этому они и стремятся, будучи французами и
католиками... Служить Богу и королю - вот первая заповедь добропорядочного
француза, и они готовы умереть за это, даже если их всего лишь горсточка,
шесть тысяч человек, противостоящих двумстам тысячам англичан на юге.
Смелость города берет! Несмотря на договоры, они по-прежнему рассматривают
все территории вокруг Французского залива как французские. Доказательство
тому - бесчисленные поместья и оброчные округа, сохраняющиеся там и тут:
Пентагует с Сен-Кастином, Порт-Руаяль и другие, и каждый год губернатор
Акадии прибывает сюда, в эти владения, за оброком. Подобное нашествие
приходится не совсем по вкусу далеким подданным короля. В конце концов,
акадийцы мало-помалу стали ощущать себя независимыми, почти как жители
Голдсборо. Именно поэтому Кастин попросил меня взять под свое
покровительство самых различных колонистов, населяющих залив, - французов,
шотландцев, англичан - все они почитают себя полноправными хозяевами на
этой земле.
  Конечно, если это обсуждалось в Квебеке, вряд ли меня там считают
святым с нимбом вокруг головы. Особенно вышеуказанный губернатор Акадии,
например, в момент, когда он собирает налоги со своих строптивых подданных;
Потому-то вызволить его из переделки будет, по-моему, хорошей
политикой.
  - Что с ним стряслось?
  - В отместку за резню, учиненную абенаками во главе с французами, на
западе, в Новой Англии, Массачусетс послал адмирала с несколькими
кораблями, дабы покорить всех французов, попавшихся под горячую руку. Хотя
подобный план и был оправдан, он мог лишь усугубить наше положение и ни к
чему бы не привел. Следовало образумить Квебек, а не нападать на каких-то
мелких землевладельцев, которые изо всех сил держатся за свои земли,
полученные ими от предков, и худо-бедно собирают на них ежегодный урожай.
Мне удалось отговорить от этой затеи адмирала Шеррилхэма, но
сопровождавший его Фипс из Бостона и слышать ничего не желал; он стал
действовать самостоятельно, и, прознав, что высокопоставленные лица из
Квебека, в том числе губернатор Акадии Виль д'Авре, а также интендант
"Интендант (ист.) - во Франции XVII - XVIII вв. - должностное лицо в
провинции, обладавшее судебно-полицейской, финансовой и отчасти военной
властью." Новой Франции Карлон и несколько знатных дворян, находятся в
Джемсеге, он запер вход в устье реки Святого Иоанна. Таким образом, он не
дает им спуститься вниз по течению и вернуться в море. Господин Виль
д'Авре, человек непоседливый, предпочел ускользнуть пешком, через лес. Под
покровом тумана ему удалось остаться незамеченным англичанами, подняться
на борт рыболовного судна, промышляющего треску, и прибыть сюда ко мне за
подмогой. Хоть он и считает меня гнусным противником и могущественным
врагом, больше всего ему хочется спасти свой корабль, груженный, как я
подозреваю, драгоценнейшими мехами, собранными им в качестве податей во
время его губернаторской поездки. С моей стороны было бы непорядочно
отказать ему в такой услуге.
  Если Фипсу удастся захватить этих людей вместе с их кораблями и
доставить их пленниками в Бостон или Салем, дело дойдет до Версаля, и
король может увидеть в нем как раз тот предлог, который он ищет, чтобы
объявить войну Англии. А мы здесь все предпочитаем наш шаткий мир новому
столкновению.
  Анжелика слушала его, преисполненная тревоги. И хотя, чтобы не пугать
ее, Жоффрей многое смягчил в своем рассказе, она, благодаря услышанному,
стала лучше понимать, сколь ненадежно их положение, и какой груз он
взвалил на свои плечи.
  Боже мой, как же он был одинок! Ради чего, ради кого хотел он
бороться?.. Ради нее, ради Онорины, ради их сыновей, ради тех отверженных,
что стекались к нему со всего света, под его стяг, под сень его
могущества. Чтобы созидать, двигаться вперед, чтобы строить, а не
разрушать...
  - ..Это одно из типичных происшествий Французского залива с его
разноплеменными представителями рода человеческого, - заключил он и слегка
улыбнулся. - Любой обречен на провал, пока есть такие туманы, такие
болота, такая глушь, куда можно пробраться и спрятаться ото всех... Это
страна беглецов и перестрелок, но что за важность, я построю здесь
королевство для вас...
  - Не опасна ли экспедиция, куда вы отправляетесь?
  - Это всего лишь прогулка. Надобно лишь помочь французам, сделать
все, чтобы индейцы не вмешались в конфликт, и в конечном счете отнять у
Фипса добычу, хотя он и имеет на нее определенное право. Он будет в
ярости, но до рукопашной дело не дойдет, это исключено.
  Он сжал ее в своих объятиях.
  - Я хотел бы взять вас с собой.
  - Нет, это невозможно, я не могу оставить Абигель одну. Я пообещала
ей, что буду принимать у нее роды и.., не знаю почему, но мне страшно за
нее, я чувствую, что и она сама очень тревожится, несмотря на все ее
мужество. Мое присутствие успокаивает ее. Я должна остаться.
  Анжелика тряхнула головой, словно отгоняя искушение - ухватиться за
него, следовать за ним, чего бы это ни стоило, повинуясь безотчетному
желанию, над которым она даже не пыталась размышлять.
  - Не будем об этом больше говорить, - непреклонно решила она.
  Она села в кресло. Котенок, решив по этой примете, что игры и
рассуждения окончены, прыгнул к ней на колени и свернулся клубочком.
  Было в нем столько дружелюбия, любви к жизни, что он и ей сообщал
немного своей умиротворенности. "Онорина будет от него без ума", -
подумалось ей.
  Онорина! И вновь сердце Анжелики сжалось от тревоги. Жоффрей уедет, а
она останется бороться одна. Но откуда исходит угроза?..
  Исходит ли она от неизвестного корабля и людей, плывущих на нем, чья
цель, по-видимому, вмешаться в их судьбы? Кто их послал? Канадцы?
Англичане?.. Это казалось совершенно не правдоподобным. Положение с
канадцами было и так ясно. Они предавали анафеме, они нападали. Англичанам
же хватало других дел, нежели тревожить полезного им человека, с которым
они заключили выгодные договоры.
  Тогда кто? Личный недруг Жоффрея? Соперник в торговле, домогающийся
этой территории, желающий исподволь вытеснить первопоселенцев? Разве не
пытались тайком настроить Жоффрея против Золотой Бороды?
  Но тогда почему же целились в нее? Она остро ощущала себя мишенью, и
это угнетало ее, угнетало так сильно, что у нее возникла мысль: если бы ее
не существовало, Жоффрей мог бы жить спокойно.
  Она не удержалась и сказала ему об этом.
  - Если бы меня не было рядом с вами, вам бы жилось легче, я это
чувствую.
  - Если бы вас не было рядом со мной, я бы не был счастливым человеком.
  Он огляделся вокруг себя.
  - ..Я строил этот форт в одиночестве. Вы исчезли из моей жизни, и все
же что-то в душе моей отвергало мысль о вашей смерти. Уже то, что я вновь
обрел Флоримона и Кантора, казалось мне залогом, сулившим что-то. "Она
близко, - шептал я себе, - она здесь, моя возлюбленная..." Это было
безумие, но, не отдавая себе в том отчета, при постройке я добавлял
какие-то детали.., для вас... Это было незадолго до того, как я собрался
вернуться в Европу, до путешествия, когда по воле случая я встретил в
испанском порту Роша, и он сказал мне: "Зеленоглазая француженка, знаете,
та, которую вы купили в Кандии.., она жива. Она в Ла-Рошели. Я ее там
видел, совсем недавно..."
Как выразить радость, охватившую меня в тот миг! То была словно
вспышка молнии, сверкнувшей с небес!.. Славный Роша! Я засыпал его
вопросами. Я щедро одарил его, как самого дорогого друга... Да, судьба
была милостива к нам, даже если она и выбирала подчас окольные пути.
  Он приблизился к ней и стал целовать ее руки.
  - ..Так будем же по-прежнему верить в нее, любовь моя.


                                  Глава 12


  Анжелика и Абигель сидели в центре садика, среди высоких трав и
цветов. Этот садик окружал дом Бернов, вход в него был загорожен
перекладиной, по обыкновению, принятому в Новой Англии. Подобный цветник
полагалось иметь каждой жене поселенца, дабы в этих местах, где аптекарь
нередко жил в большом отдалении, поддерживать все семейство в добром
здравии с помощью собственных лекарств, а также чтобы придать остроты и
пряности частенько пресным блюдам из рыбы и дичи. Здесь также сажали
овощи, салат, порей, редиску, морковку и много цветов для увеселения души.
  Весна выдалась мягкая, и теперь первые ростки уже дали всходы.
Абигель отодвинула кончиком ботинка круглый и мохнатый лист, клонившийся с
грядки.
  - Осенью у меня будут тыквы. Я их сохраню на зиму, а несколько штук
сорву раньше, когда они будут еще размером с дыню. Их пекут в золе и едят,
как печеные яблоки.
  - Моя матушка любила сад, - внезапно вырвалось у Анжелики. - В
огороде... Я как сейчас вижу ее... Она трудилась не покладая рук... Я
вдруг увидела ее сейчас...
  Внезапно перед ней словно предстала ее мать. Высокая, статная, чуть
поблекшая фигура, в соломенной шляпе, с корзинками в руках, иногда - с
букетом цветов, который она прижимала к сердцу, точно ребенка.
  ..Моя мать!..
  Это видение, словно выступившее из тумана, посетило ее внезапно, безо
всякой на то причины.
  "Матушка, защитите меня", - подумалось ей.
  Впервые мысль о подобном заступничестве пронзила ее сердце. Она взяла
руку сидящей рядом Абигель и нежно задержала ее в своих ладонях. Может
быть, Абигель - большая, невозмутимая, мужественная - была похожа на
позабытую мать Анжелики?
  Днем Берн пришел к господину и госпоже да Пейрак, приглашая их
оказать ему честь отужинать у него сегодня вечером. Это нежданное
приглашение, по-видимому, должно было доказать, что почтенный и
неуступчивый протестант, равно как и его единоверцы, хотел принести
повинную хозяину Голдсборо, выказывая свое стремление загладить весьма
язвительные речи, произнесенные в момент вступления в должность Золотой
Бороды. Вполне понимая эту тягу к примирению, граф де Пейрак принял
приглашение и под вечер направился вместе с Анжеликой к жилищу Бернов.
  Но противоборствующие стороны были представлены личностями столь
яркими, а воспоминания, разделяющие их, оказались преисполненными таких
страстей и такого неистовства, что во время встречи неизбежно возникла
некоторая напряженность.
  Оставив мужчин наедине, Абигель пригласила Анжелику выйти на улицу,
чтобы показать ей свой садик.
  Дружба обеих женщин была превыше всех ссор. Они инстинктивно
отстранялись от них, отказываясь вникать, что же в поступках мужчин могло
показаться оскорбительным, избегали непримиримых суждений, дабы не порвать
столь необходимую им нить взаимной привязанности, не нарушить союз двух
нежных женских душ. При всей несхожести их характеров, обе они испытывали
потребность в этом чувстве. Оно было их прибежищем, в нем они черпали
веру, здесь их согревало что-то живое и ласковое, что не могла притушить
даже разлука, а каждое новое испытание не расшатывало, но укрепляло.
  Перламутровое мерцание, угасавшее на горизонте, над островами,
ложилось мягким отблеском на тонкое лицо Абигель, подчеркивая его красоту.
Тяготы ее положения не исказили его черты, не испортили его чистый цвет.
Она по-прежнему носила строгий ларошельский чепец, бывший не самым
популярным убором среди городских дам, но ей он достался от матери,
уроженицы Ангулемского графства, а там не напяливали на себя банты да
кружева. Этот суровый чепец необычайно шел Абигель.
  - Так значит, вы счастливы?.. - спросила Анжелика. Абигель
вздрогнула, и если бы не темнота, Анжелика увидела бы, как та покраснела.
Но Абигель смирила свое волнение, и Анжелика догадалась, что молодая
женщина улыбается.
  - Сказать так - значит сказать слишком мало... Как возблагодарить мне
Господа? Каждый день я открываю все новые сокровища в сердце моего мужа,
богатство его ума и знаний, его мудрость, его глубокий, сильный характер
человека жесткого подчас, но умеющего чувствовать... По-моему, в глубине
души он.., очень добрый. Но в наше время это опасная добродетель, и он это
знает.
  Она добавила задумчиво:
  - Я учусь любить мужчину. Это странное испытание. Мужчина - это
что-то неведомое, столь отличное от нас и столь важное. Я иногда думаю: не
бываем ли мы, женщины, невнимательны к ним, отказывая им в праве на свой,
особый склад ума. И если они не всегда понимают нас, то и мы.., всегда ли
мы делаем усилие, чтобы понять их такими, какими их вылепили столетия;
ведь на них лежит ответственность за все в этом мире, а это тяжкий груз,
даже если они и завладели им по своей собственной воле?
  - Мы наследовали рабству, а они - владычеству, - сказала Анжелика. -
Вот почему между нами иногда проскакивает искра непонимания. Но вместе с
тем это захватывающий жребий: искать согласия, призывая на помощь любовь.
  Было уже почти совершенно темно. В домах и в порту, как опалы на
темно-синем фоне, загорелись огни; на островах, рассеянных в бухте и
казавшихся днем пустынными, появились тускло-красные звездочки костров и
фонарей, указывая на присутствие людей. Внезапно у Анжелики вырвалось:
  - Мне кажется, за нами кто-то следит... В кустах что-то пошевелилось.
  Они прислушались. У обеих женщин создалось ощущение, что кто-то
совсем рядом наблюдает за ними, и слежка эта воспринималась как угроза.
  Абигель обхватила Анжелику за плечи и прижала ее к себе. Позднее она
признавалась, что в тот миг испытала уверенность - огромная опасность
нависла над Анжеликой де Пейрак.
  Им почудилось, что раздался глубокий, душераздирающий вздох, но,
по-видимому, то был всего лишь ветер, прошелестевший в соснах на скале.
  - Пойдем в комнаты, - произнесла Абигель, увлекая за собой подругу.
  Они уже повернулись к дому и сделали несколько шагов, когда их вновь
встревожил треск веток, а затем раздалось весьма внятное хрюканье.
  - Ох! - воскликнула Абигель, - так вот в чем дело! Опять к нам в сад
от Мерсело забрался их поросенок - с той стороны есть только плетень. Они
совсем не следят, чтобы он сидел в своем загоне, и он ищет себе пропитание
на деревенских улицах и в чужих садах; им так проще.
  Она пошла к лужайке, которая отделяла их от соседнего строения -
такого же дома, как и все остальные, из досок и бруса, с крышей из дранки,
поставленного посреди участка, который содержался весьма скверно.
  Дверь дома была открыта, и в освещенном проеме вырисовывалась фигура
молодой женщины с грудным младенцем на руках. Абигель окликнула ее:
  - Бертилья! Ваш поросенок опять все растоптал у меня в саду.
  Женщина спустилась с крыльца и безучастно направилась к ним. Ее
походка была, однако, грациозной, и сама она казалась молодой и
привлекательной. Когда она была уже совсем рядом, Анжелика и вправду
узнала Бертилью Мерсело, дочь торговца бумагой из Ла-Рошели. Пухлый и
кудрявый малыш держал головку очень прямо и, чувствовалось, очень серьезно
наблюдал за всем происходящим. Черты его лица в темноте были не видны.
  - Я уже говорила мужу, - сказала Бертилья жалобным голосом. - Он
наконец согласился, чтобы мы поставили забор, заплатив плотнику с вами
пополам. Но в последние дни приключились все эти истории, сражения, потом
- чужие люди, новый губернатор, - так что ему было недосуг им заняться.
  - Слов нет, тут были вещи более срочные, нежели установка забора, -
примирительно согласилась Абигель. - Но вам следовало бы смотреть за
свиньей, чтобы она не уходила из загона. Она уже причинила нам немалый
ущерб.
  Анжелика, подбадривая поросенка пинками и понуканиями, смогла наконец
вернуть его обратно в хозяйские владения, откуда тот понесся галопом в
другую сторону. Бертилья, вздохнув и распрощавшись весьма коротко,
пожалуй, не слишком даже вежливо, тоже удалилась.
  - Так значит, Бертилья Мерсело замужем? - удивилась Анжелика. - Я и
не знала. И у нее уже родился ребенок. Еще и года нет, как мы прибыли
сюда, ни о чем таком вроде и речи не было.
  - Это не ее ребенок, - пояснила Абигель. - Это маленький Шарль-Анри.
Знаете, малыш Женни Маниго, тот самый, который родился в день нашей
высадки на