ть?
   - Две вещи, - отвечал Савари. - Во-первых, отыщите в этом городе, который
вы хорошо знаете, арабского купца по имени Али Мехтуб,  имеющего  племянника
по имени Мохаммед Раки. Попросите его сделать угодное Пророку и прийти  сюда
на набережную в тот час, когда будут разгружаться два  корабля  французского
пирата, причем часть рабов станут, наверно, продавать на месте.
   - Это вполне возможно, - с  облегчением  сказал  Роша.  -  Я  даже  знаю,
кажется, где живет этот купец.
   Вторая просьба показалась ему менее  приятной.  Приходилось  выложить  из
своего кошелька сколько-то цехинов. Наконец он дал согласие, но неохотно в с
оговорками:
   - Только потому, что вы ручаетесь, что мои сорок цехинов принесут мне сто
ливров... А что же мое дельце с губками, проданными в Марселе?  Д'Эскренвиль
должен отдать мне за них деньги. И еще он обещал мне бочонок вина. Напомните
ему об этом, когда он появится. Или нет, лучше ничего не говорите. Пусть  не
знает, что мы тут беседовали. А главное, пусть даже не  подозревает,  что  я
дал вам, пленным, деньги. Как бы моя щедрость не стоила мне головы... И  так
все трудно...
   Он ушел, позабыв даже выпить свой стаканчик вина, так терзали его мысли о
прошлом и о нынешней его неосторожности.
   Когда вечером в порту высаживали рабов с пиратского корабля,  возле  мола
появился араб, закутанный в джеллабу. Анжелика как раз спускалась  вниз  под
присмотром одноглазого Корьяно. Савари ухитрился протиснуться следом за ними
и тихонько всунул в руку Корьяно пригоршню цехинов.
   - Это у тебя откуда, старая жаба? - проворчал флибустьер.
   - Если и узнаешь, богаче не станешь, и хозяину докладывать  не  стоит,  -
прошептал аптекарь. - Позволь мне только пять минут  поговорить  вон  с  тем
арабом, и я дам тебе еще столько же.
   - Уж не хочешь ли бежать?
   - А тебе-то что? Ты думаешь, что твоя доля от того, за что  продадут  мое
старое тело, будет больше тридцати цехинов, которые я тебе даю?
   Корьяно взвесил в руке монеты, оценил справедливость этих  рассуждений  и
отошел, занявшись распределением своего товара по местам: стариков и больных
в один угол, крепких мужчин - в другой, молодых и красивых женщин - особо, и
так далее...
   Савари подбежал к арабу, вскоре вернулся и проскользнул к Анжелике.
   - Этот человек - действительно тот Али Мехтуб, о котором вам говорили,  и
у него есть племянник Мохаммед Раки, но тот  живет  в  Алжире.  Однако  дядя
помнит, что племянник ездил в Марсель по делам белого человека, на  которого
долго работал в Судане, где тот занимался добычей золота.
   - А как выглядел тот человек? Не может ли он описать его?
   - Не теряйте спокойствия! Я ведь не мог сразу задать ему тысячу вопросов.
Но я увижусь с ним еще раз сегодня вечером или завтра, и тогда мы  поговорим
подольше.
   - Как вы это устроите?
   - Это уж мое дело. Будьте уверены, сумею.
   Корьяно развел их. Анжелику повели под  стражей  во  французский  квартал
города. Уже темнело, и из открытых дверей кафе доносились звуки тамбуринов и
флейт.
   Дом, куда ее привели, был похож на небольшую крепость. Это было  владение
д'Эскренвиля,  обставленное  на  полуевропейский  лад:  красивая  мебель   и
портреты в золотых рамах вместе с восточными диванами и неизбежным кальяном.
Сильно пахло гашишем.
   Флибустьер пригласил ее выпить кофе - в первый раз после сцены на острове
богинь.
   - Так вот, моя красавица, мы прибыли в порт.  Через  несколько  дней  все
любители красивых женщин, готовые заплатить хорошую цену  за  редкий  товар,
смогут полюбоваться вашими формами и разглядеть их в подробностях. И  мы  их
торопить не станем, уж поверьте!
   - Вы очень циничный человек, -  презрительно  возразила  Анжелика,  -  Но
все-таки, думаю, у вас не хватит наглости продавать меня...  продавать  меня
обнаженной!
   Пират расхохотался.
   - Думаю, чем больше я вас обнажу, тем скорее получу свои двенадцать тысяч
пиастров.
   Анжелика вскочила с пылающими глазами.
   - Никогда этому не бывать! На такой позор я не соглашусь. Я не рабыня.  Я
знатная французская  дама.  Никогда,  никогда  я  не  допущу  этого!  Только
попробуйте так со мной обращаться... Вы сто раз пожалеете, что даже подумали
об этом.
   - Наглая баба! - заорал флибустьер и ожег ее хлыстом.
   Но тут опять вмешался одноглазый помощник.
   - Оставьте ее, хозяин. Так вы ее  загубите.  Можно  обойтись  по-другому.
Посидит немного в темнице и научится держать язык за зубами.
   Маркиз не внимал этим доводам, но помощник просто толкнул его на диван, и
тот оказался там, выронив хлыст. Корьяно же схватил Анжелику за руку, но она
высвободилась, сказав, что  может  идти  сама.  Она  никогда  не  испытывала
симпатии к этому коротышке с руками, покрытыми татуировкой, как у дикаря. Он
выглядел именно тем, кем был - пиратом низшего сорта, с черной  повязкой  на
глазу и красной  повязкой  на  голове,  из-под  которой  выбивались  сальные
волосы, падавшие на плохо выбритые щеки. Он пожал плечами и пошел впереди по
разным коридорам  этого  странного  дома,  полукрепости,  полукараван-сарая.
Наконец они спустились по каменной лестнице  и  остановились  перед  большой
дверью, обитой  железом  на  средневековый  манер.  Корьяно  вытащил  связку
ключей,  вставил  один  в  скважину,  дверь  со  скрипом  отворилась,  и  он
скомандовал:
   - Входите!
   Молодая  женщина  остановилась  у  порога,  вглядываясь  в  темноту.   Он
подтолкнул ее, усмехаясь, и запер за ней дверь.
   Анжелика осталась совсем одна в темнице,  где  едва  светилась  маленькая
лампадка, подвешенная на  перекрещивающихся  железных  полосах.  Больше  там
ничего не было, даже соломы на полу, только в стены были вделаны три цепи  с
кольцами. Хорошо хоть, что этот дикарь не посадил ее на  цепь.  "Они  боятся
"загубить" меня", - подумала Анжелика.
   Удар хлыста оставил болезненный след на  ее  плечах.  Она  опустилась  на
утоптанный пол. По крайней мере можно будет подумать спокойно,  хоть  и  без
удобств. Спокойствие пришло к ней, когда Савари успел шепнуть несколько слов
о своем разговоре с арабским купцом Али  Мехтубом.  Анжелика  повторяла  про
себя эти слова, черпая в них надежду. Да, у купца  был  племянник,  которого
звали Мохаммед Раки, и тот рассказывал о белом человеке, искавшем  золото  в
Судане, ради которого он потом поехал в Марсель. Нет, она не  ошиблась.  Она
правильно сделала, что приехала в Кандию, несмотря на все беды и  опасности.
Ведь ниточка не оборвалась,  и  где-то  впереди  мерцал  лучик  надежды.  Не
следовало, однако, обольщаться. Может быть,  еще  долго  не  удастся  узнать
ничего определенного. Как и когда ей удастся встретиться с  племянником  Али
Мехтуба? Она ведь не знала даже, как  вернуть  себе  свободу,  как  избежать
ужасной судьбы узниц гарема.
   Должно быть, она крепко  заснула,  потому  что,  проснувшись,  обнаружила
рядом с собой медный поднос с чашкой ароматного  кофе,  кучкой  засахаренных
фисташек и медовых  пряников.  Это  угощение  приготовила  женская  рука,  и
Анжелика поняла  чья,  нащупав  рядом  свернутую  циновку  маленькой  рабыни
Эллиды.
   Она кончала завтрак, когда в подземном коридоре послышались голоса, потом
шаги, в скважине заскрипел ключ, и одноглазый грубо втолкнул в помещение еще
двух женщин, громко  кричавших  и  упрекавших  его  по-турецки.  Он  нещадно
выбранил их на том же языке, запер дверь и ушел, продолжая ругаться.
   Новые узницы жались в углу, бросая испуганные взгляды на  Анжелику,  пока
не поняли, что это женщина. Тогда они начали безумно смеяться.
   Анжелика уже привыкла к полумраку  и  разглядела,  что  одна  из  женщин,
голова которой была укрыта покрывалом,  одета  в  широкие  шальвары,  черную
шелковую кофту и бархатную безрукавку. Ее густые черные волосы были  собраны
под красной бархатной шапочкой, из-под которой спускалось газовое покрывало,
закрывавшее лицо. Видя, что  мужчин  тут  нет,  она  сняла  его;  показались
длинные, подкрашенные синим ресницы и глаза газели. Она была бы  красавицей,
если бы не слишком большой нос. На шее у нее была надета золотая  цепочка  с
золотым же крестиком. Вытащив его, она набожно приложилась к  нему  и  потом
широко перекрестилась справа налево. Проследив, какое впечатление этот  жест
произвел на Анжелику, она подсела к ней и заговорила,  как  ни  удивительно,
по-французски, совершенно правильно, хотя медленно и останавливаясь иногда в
поисках слов. Она была  армянка  из  Тифлиса,  православная,  а  французский
усвоила от иезуита, обучавшего ее братьев.  Свою  русоволосую  спутницу  она
представила как московитку, захваченную турками под Киевом.
   Анжелика спросила их, когда они попали в  руки  д'Эскренвиля.  Оказалось,
что лишь недавно, так как их привезли из Бейрута, в Сирии, где они оказались
после долгого мучительного пути,  миновав  Эрзерум  и  Константинополь.  Обе
считали, что им очень повезло, так как в Кандии с ними не станут обращаться,
как со скотом, и не выведут нагишом на публичный рынок, а будут продавать  в
закрытом помещении, как "ценный товар".
   Анжелика слушала и все более недоумевала. Эту  госпожу  Чемичкян  столько
месяцев тащили по Леванту, выставляли на продажу на  базарах,  но  никто  не
снял с нее тяжелых золотых браслетов (у нее было их несколько на запястьях и
на лодыжках), не отнял тяжелого пояса, набитого золотыми монетами и раза три
обернутого вокруг талии. На ней был не один фунт золота.  Сколько  же  стоит
здесь выкуп?
   Армянка рассмеялась.  Дело  даже  не  в  деньгах:  надо  отыскать  такого
доброхота-защитника, у которого есть власть и престиж. Она была уверена, что
здесь это легче сделать, потому  что  еще  недавно  этот  город  принадлежал
христианам, он  остается  излюбленным  портом  европейских  пиратов  и  сюда
приходят торговые флотилии  с  Запада.  Она  видела  на  улице  православных
священников, это внушает надежду.
   Славянка держалась более сдержанно или была  менее  говорлива.  Казалось,
будущее не слишком заботило ее. Она  скоро  улеглась  на  циновке  Анжелики,
заняв большую часть, и тут же уснула.
   - А вы не думали убежать? - спросила Анжелика у армянки.
   - Убежать? А куда я денусь? До Кавказа очень далеко  и  надо  пробираться
через огромную турецкую империю.  Ведь  Кандия  принадлежала  христианам,  а
турки и ее захватили. И мои родные места на Кавказе захвачены  турками.  Они
убили моего отца и старших братьев, а младших оскопили  у  меня  на  глазах,
чтобы продать как белых евнухов каирскому паше. Нет, самое лучшее для меня -
найти господина помогущественнее.
   Потом она стала спрашивать Анжелику, не побывала ли та на рынке  рабов  в
Мальте, произнося это название с каким-то подобострастием.
   -  Разве  так  почетно  оказаться  среди  рабов,   захваченных   монахами
Мальтийского ордена? - насмешливо спросила Анжелика.
   - Но ведь это самые могущественные  христиане  на  Леванте,  -  округлила
глаза армянка, - даже турки боятся их и оказывают уважение, ведь  они  ведут
торговлю всюду и страшно богаты. Знаете,  ведь  им  принадлежит  батистан  в
Кандии. Говорят, сейчас в порту Кандии стоит одна из их галер,  и  орденский
распорядитель рабами будет присутствовать на распродаже, куда нас  привезли.
Но что же я вас-то не спрашиваю? Ведь вы француженка, у вас во Франции есть,
конечно, рынки рабов. Говорят, Франция сильная страна.  Расскажите  же  мне.
Она что, так же велика, как Мальта?
   Анжелика возмущенно заявила, что во Франции нет рынка рабов и что  она  в
десять тысяч раз больше Мальты.  Армянка  рассмеялась  ей  в  лицо.  К  чему
сочинять нелепые  сказки?  Ведь  все  знают,  что  Мальта  самая  большая  и
могущественная из христианских  стран.  Разуверить  ее  было  невозможно,  и
Анжелика опять заговорила о побегах. Та отвечала, что не слыхала ни об одном
случае, когда женщине удалось бы убежать. А тех, кто пытались  это  сделать,
всегда  находили  убитыми:  либо  заколотыми  кинжалом,  либо   загрызенными
собаками и кошками.
   - Кошками?
   - Да, у некоторых мусульманских племен  есть  кошки,  которых  специально
дрессируют, чтобы сторожить узниц. И кошки свирепее и подвижнее собак.
   - Я думала, что женщин стерегут евнухи.
   Оказалось, что евнухи стерегут только  тех  женщин,  которые  удостоились
чести попасть в гарем. Захваченных  же  пленниц  предоставляют  бдительности
кошек и свиней, а непокорных  иногда  бросают  свиньям,  и  те  пожирают  их
заживо, причем сначала вырывают глаза и выгрызают груди.
   Анжелику затрясло. Она не боялась смерти, но не такой же!
   Эти  страшные  разговоры  не  помешали  армянке  с  аппетитом   поглощать
сладости, доставленные Эллидой. Скоро к ним  присоединилась  и  проснувшаяся
славянка. Втроем они скоро ничего не оставили от этих  припасов  и  захотели
пить. Но, как громко ни кричала армянка, воды им  не  дали.  С  наступлением
ночной прохлады жажда ослабла, и они  кое-как  уснули.  Но  когда  рассвело,
жажда стала еще мучительнее, а на все их призывы не было ответа.  Днем  жара
от палящего солнца доходила даже до их подземной темницы. Наконец  наступила
новая мучительная ночь. У Анжелики болела спина, пораненная  ударом  хлыста,
рубашка прилипла к этому месту.
   На второе утро их разбудил аппетитный запах, и  они  услышали  за  дверью
стук посуды.
   Заскрипел ключ, в комнату ворвался луч света, и вошел д'Эскренвиль.
   - Как, поумнела, моя красотка? Поголодала немножко да в хорошей  компании
посидела - поняла  теперь,  что  к  чему?  Будешь  впредь  вести  себя,  как
полагается разумной рабыне? Опусти голову и скажи: "Да, мой господин, я буду
делать все, что вам угодно..."
   От пирата пахло вином и гашишем. Он  был  небрит.  Анжелика  молчала;  он
выругался и заявил, что терпению его приходит конец.
   - Но нельзя же мне договариваться об участии в продаже  рабов,  пока  эта
девка не покорилась. Она же доведет меня до банкротства! Повторяй  за  мной,
ты, ослица поганая: "Да, мой господин..."
   Анжелика сжала зубы. Работорговца трясло от ярости. Он  снова  замахнулся
хлыстом, и одноглазый опять удержал его.
   - Если я с тебя не сдираю кожу, то только потому, что тогда  за  тебя  не
возьмешь полной цены...
   Матросам, вносившим подносы с едой, он приказал:
   - Несите все в соседнюю камеру и  других  узниц  отведите  туда  -  пусть
подкрепятся. Этой ослице ничего не давать.
   К изумлению Анжелики обе ее товарки - и армянка,  и  московитка,  любящая
поесть, - отказались от привилегии, которой она была лишена.  Среди  пленных
солидарность была законом.
   Их мучитель в ярости послал к черту всех женщин, заявив, что этим  тварям
вообще нечего делать на земле, а потом приказал матросам унести прочь и  еду
и питье.

Глава 16

   День прошел. Узниц ждала еще одна голодная ночь. Этой ночью Анжелика  уже
не могла заснуть. Ее терзали раздумья: стоит ли прожить еще один мучительный
день, а потом все-таки попасть на батистан, где  они  втроем  окажутся,  как
видно, главной приманкой для покупателей? Правда, Савари обещал ей  спасение
от этой страшной участи. Но что мог сделать жалкий старик, без средств,  сам
пленник, с помощью каких-то неграмотных греческих  рыбаков,  в  этом  осином
гнезде флибустьерских князей, богатейших пиратов, наживающихся  на  выгодной
торговле рабами?
   Прошла половина ночи. Вдруг ей показалось, что у окошечка  блеснула  пара
огоньков.
   - Кошка! - закричала она в ужасе, не  в  силах  забыть  страшный  рассказ
армянки.
   Но светились не кошачьи глаза, а ночничок с двумя фитильками, и  знакомый
тихий голос осторожно позвал:
   - Синьора Анжелика, посмотрите сюда... Это я, Эллида.
   Шатаясь, Анжелика подошла к оконцу и...  с  отвращением  выронила  что-то
липкое и холодное, упавшее ей  в  руки,  а  потом  только  поняла,  что  это
виноград: три прекрасные кисти.
   - Старый доктор говорит... не приходите в отчаяние, что бы ни  случилось.
Он сам придет сюда на заре, когда раздастся первый зов муэдзина  на  Великой
мечети.
   - Спасибо, Эллида! Какая ты добрая... А что это шумит? Вулкан?
   - Нет, это буря. Море сильно бушует, а дом господина стоит близко к морю.
   Девушка  неслышно  исчезла.  Анжелика  набросилась  на  виноград,   потом
остановилась, стыдясь, что не поделилась с товарками.  Но  разбудить  их  не
удалось, она отложила их долю и быстро доела свою. Теперь ей хотелось спать,
но надо было дожидаться Савари. А ночь тянулась бесконечно долго. Лишь перед
рассветом море утихло. Анжелика оперлась о стену возле  окошка  и  незаметно
задремала.
   - Мадам дю Плесси, надо написать это письмо!
   Анжелика  очнулась  и  увидела  за  решеткой  старого  аптекаря,  который
просовывал сквозь прутья листок бумаги, чернильницу и перо.
   - Я же ничего не вижу. И тут нет столика...
   - Это неважно. Приложите листок к стене или положите на пол.
   - Письмо... Кому? - Она положила листок на камень и  стала  собираться  с
мыслями.
   - Вашему мужу.
   - Моему мужу?..
   - Да. Я виделся еще раз с Али Мехтубом, и он решил сам поехать в Алжир  к
своему племяннику и  расспросить  его.  Может  быть,  племянник  знает,  где
скрывается ваш муж. Тогда хорошо бы иметь с собой письмо, чтобы  он  мог  по
вашему почерку удостовериться в подлинности вестей.
   Рука Анжелики дрожала над листком. Писать мужу! Он  уже  не  призрак,  он
жив! И его руки коснутся этой бумажки, его глаза будут читать  то,  что  она
напишет!.. Это невероятно!..
   - Что же мне писать, мэтр Савари? Я не знаю... Что надо написать?
   - Неважно что. Главное, чтобы он узнал ваш почерк.
   Волнуясь, царапая бумагу, она написала: "Помните ли вы обо  мне?  Я  была
вашей женой и всегда вас любила. Анжелика".
   - Надо ли сообщить о моем страшном положении, сказать, где я?
   - Али Мехтуб все объяснит на словах.
   - И письмо дойдет, вы думаете?
   - Он сделает все для этого.
   - Как же он согласился отправиться в такой далекий путь ради нас,  бедных
рабов, без всяких средств?..
   - Знаете ли, мусульмане не всегда руководствуются  только  расчетом.  Они
верны нескольким  великим  принципам  своей  религии,  и,  если  ветер  духа
наполнит их паруса, их уже не удержать. Купец Али  Мехтуб  понимает  вашу  с
супругом  историю  как  знамение  Аллаха,  знак  того,  что  Божий   замысел
определяет вашу судьбу и  помочь  вам  -  святое  дело,  которое  он  обязан
выполнить, а то Аллах его накажет. Он отправляется в этот путь,  как  поехал
бы в Мекку, и все расходы берет на себя. Более того, он дал мне сто  ливров,
которые я обещал господину Роша за его услугу. Я так и знал, что он даст мне
эти деньги.
   - Может быть, это и правда знак, что небо сжалилось надо  мной.  Но  ведь
путь туда долог... А что станет со мной? Вы знаете, что через два  дня  меня
хотят продать?
   - Знаю, но отчаиваться рано. У меня есть план побега.  Но  надежнее  было
бы, если бы вы смогли оттянуть продажу еще на несколько дней.
   - Я думала об этом и советовалась с моими  товарками.  Они  говорят,  что
иногда пленницы уродуют или калечат себя. На это я не решусь, но  вот,  если
бы обрезать очень коротко мои волосы, это могло бы привести в замешательство
моих  тюремщиков.  Они  придают  большое  значение  моим  светлым   волосам,
привлекательным для восточных людей. Без волос я  потеряю  в  цене.  Они  не
решатся выставить меня на продажу, и им придется ждать,  пока  волосы  снова
отрастут. Так мы выиграем время.
   - Мысль хороша, но что сделает с вами этот бешеный негодяй?
   - Не бойтесь за меня. Я уже начинаю привыкать. Мне только нужны ножницы.
   - Постараюсь передать их вам. За.мной следят, так что  сам  я  прийти  не
сумею, но найду кого-нибудь. Желаю вам мужества. Инч Алла!
   Начиналось третье утро в темнице. Анжелика  ждала  новых  жестокостей  со
стороны своего господина. Ее лихорадило,  голова  слегка  кружилась,  трудно
было держаться на ногах. Мучительная дрожь охватила  ее,  когда  в  коридоре
послышались шаги.
   Появился К