т ему  позже.  Узнал  ли  он  в
мадам  де  Кастель-Моржа  племянницу  Карменситы,  своей  бывшей   страстной
любовницы? Она думала, что скорее - нет. Но иногда ее  охватывало  сомнение.
Потом она об этом забывала. Празднество было очень удачным.
   Вивонн продолжал находиться поблизости от нее.  Его  насмешливые  голубые
глаза все время обращались в ее сторону. Но Анжелика никогда не  чувствовала
себя такой далекой от соблазна.
   После фейерверка замерзшие гости вернулись в салон и выпили  в  последний
раз подогретого вина.

***

   - Вы помните племянницу Карменситы?
   Анжелика не могла  удержаться  и  задала  этот  вопрос,  хотя  ранее  она
подумала, что лучше  оставить  в  прошлом  эти  воспоминания.  Потом  у  нее
возникла мысль, что Жоффрей уже давно это обнаружил и не сказал ей об  этом.
Он знал все знатные  дома  Гаскони,  и  здесь,  в  Квебеке,  все,  кто  имел
отношение к Аквитании, группировались вокруг него.
   Граф де Пейрак повернулся к Анжелике с недоумением:
   - Какая племянница? И какая Карменсита?
   Немного ироничное вежливое изумление, которое  проявляют  мужчины,  когда
очаровательные женщины задают им  нелогичные,  нелепые  вопросы.  Такая  его
реакция принесла Анжелике облегчение большее, чем она ожидала. Она позволила
себе рассмеяться.
   - О, мессир, мне кажется, что вы проявляете известную неблагодарность. Вы
не помните Карменситу де Мордорес, вашу пылкую  любовницу,  вашу  владычицу,
когда я приехала в Тулузу, чтобы выйти за вас замуж?
   Анжелика обрадовалась, так как по выражению лица де Пейрака  было  видно,
что он равнодушен  к  этим  вопросам,  хотя  и  стремится  удовлетворить  ее
любопытство. Ои не стал бы так лицемерить, даже если хотел что-нибудь от нее
скрыть.
   - По крайней мере, вспоминаете ли вы об этой мстительной женщине, которая
явилась на ваш процесс и утверждала, что вы ее околдовали.
   - О, в самом деле! Карменсита! - сказал  он.  Видимо,  он  больше  помнил
полную ненависти женщину, чем любовницу,  с  которой  он  проводил  безумные
ночи. У него было  столько  страстных  любовниц  среди  аквитанских  женщин,
украшавших блестящие празднества "Веселых познаний".
   - И ее племянницу?
   - Какую племянницу?
   Вот этого вопроса Жоффрей вполне искренне не понимал. Анжелика  напомнила
ему  и,  скорее,  рассказала,  что  у  Карменситы  жила  в  Тулузе  ее  юная
племянница, что она  сохранила  о  дворце  "Веселых  познаний"  незабываемые
воспоминания, и что она находится в настоящее время в Квебеке, и это - мадам
де Кастель-Моржа.
   Это позабавило его.
   - Если она сохранила о моем дворце  такие  воспоминания,  она  плохо  это
проявила, стреляя по моим кораблям.
   Но, несмотря на все эти сведения и его старания,  он  не  мог  вызвать  в
памяти ничего о племяннице Карменситы - ни ее имени, ни фамилии. Он не знал,
что у Карменситы была племянница - незаметная девушка из многих,  посещавших
его дворец. О них он так же мало знал, как король о своих подданных.
   Бедная Сабина, воображавшая, что он ее "заметил" настолько, что собирался
на ней жениться! Анжелика, правда, и раньше думала, что Сабина  тешила  себя
иллюзиями, но теперь она получила этому полное подтверждение.
   - И когда вы решили жениться, почему вы не выбрали одну  из  наследниц  в
Гаскони, а меня, чужую в вашей провинции?
   - Но, моя дорогая, я и не собирался  жениться.  Я  вел  свободную  жизнь,
которая вполне соответствовала моим  вкусам.  Поскольку  я  был  наследником
нашего рода в Тулузе, я иногда подумывал,  что  мне  придется  жениться  для
продолжения рода, и собирался как можно позже заключить союз с  пользой  для
моей провинции. Помните, ведь таким же образом все произошло и  у  нас?  Это
была  коммерческая  сделка  -  слово,  ненавистное  для  знати,  но  я   был
заинтересован в этом, я мог так обеспечить  свое  положение  во  главе  моей
провинции, не прибегая к милостям короля. Свободу,  которую  дает  золото  и
серебро, но за которую мне пришлось  дорого  заплатить.  Благодаря  выгодным
торговым сделкам я мог продолжать свои работы в науке. Одним из  моих  самых
деятельных посредников был Молинес, протестантский управляющий вашего  отца,
барона де Сансе. Молинес, как все гугеноты,  вел  разностороннюю  финансовую
деятельность Я мог стать владельцем серебряных рудников  в  ваших  землях  в
Пуату, только женившись на одной из дочерей-бесприданниц барона де Сансе  де
Монтелу.
   - Молинес вмешивался в то, что его не касалось! - вскричала  Анжелика.  В
ней ожил прошлый гнев, когда она боролась  со  своим  отцом  и  управляющим,
чтобы избегнуть этого ненавистного брака. - В конце концов, я  была,  как  и
многие другие, проданной невестой. И вас не заботило мое грустное положение.
Вы купили меня, как покупают скотину, и были готовы, после совершения брака,
оставить меня и  насмехаться  надо  мной  с  вашими  красивыми  аквитанскими
женщинами!
   - Это действительно правда!
   Граф де Пейрак встал  Он,  смеясь,  обнял  ее  и  прижал  к  себе  жестом
собственника.
   - Но с того дня, когда увидел зеленые  глаза  феи  Мелузины,  я  забыл  о
других женщинах
   - И что бы случилось, если...
   - Если бы маленькую девушку из Пуату не привезли бы мне в Тулузу в  обмен
на несколько серебряных рудников? Я не знал бы,  что  такое  страсть.  Я  не
узнал бы, что такое любовь.

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
БЛИНЫ НА СРЕТЕНИЕ

   Возможность поговорить о тайне, которая лежала у нее на сердце в  течение
стольких лет,  и  грузе,  который  стал  еще  тяжелее  в  последние  месяцы,
преобразила мадам де Кастель-Моржа.
   Эта счастливая перемена и важность этой победы,  приписываемые  Анжелике,
добавили ей всеобщего уважения и привязанности.
   Анжелика не жалела о том, что она  помогла  женщине,  менее  удачливой  в
любви. Но вмешательство Сабины в картину, где до сих  пор  она  видела  себя
наедине с Жоффреем - его, идущего  ей  навстречу,  чтобы  сделать  ее  своей
супругой, -  нарушало  идеальное  изображение  прошлого.  Сабина  искала  ее
общества, ведь только с ней она могла поговорить о  прошлом.  Анжелике  даже
нравилось возвращаться памятью к этим прекрасным солнечным дням во дворце  в
Тулузе, нравилось то, что Сабина дополняла разными мелочами эти незабываемые
дни, но делалось привычным: посторонняя женщина,  до  этого  считавшаяся  их
врагом, говорила о Жоффрее с энтузиазмом, как о близком человеке, как  будто
то, что она была влюблена в него  до  Анжелики,  давало  ей  какое-то  право
собственности. Она создавала его  портрет,  в  котором  Анжелика  не  всегда
узнавала того, кем он ей представлялся, как будто до того, как она переехала
в Тулузу, Жоффрей де Пейрак был другим человеком, которого брак  "заковал  в
цепи". Когда Сабина произнесла эти слова, Анжелика воспротивилась.
   - Эти цепи - увы!.. он  носил  их  не  слишком  долго.  Цепи  на  галерах
заменили цепи брака.
   - Простите меня, - прошептала жена военного коменданта.  -  Я  говорю  об
этом, как о чем-то призрачном. Вы не можете понять...
   - Нет, я могу вас понять.  Я  знаю,  что  это  человек,  которого  забыть
нельзя, и какой тоской может наполнить воспоминание о  нем.  Я  считала  его
мертвым, и я была в течение долгих лет с ним разлучена.
   - Но вы были в лучшем положении. Вы были его любовью и  вы  остались  его
любовью. А я не могла даже плакать, и я не знала, была ли  я  достойна  хоть
какой-то его мысли...
   Анжелика удержалась от того, чтобы сказать ей, что действительно  Жоффрей
совершенно не помнил племянницу Карменситы. Но сейчас не было  смысла  грубо
пробуждать ее от мечтаний.
   Сабина продолжала утверждать,  что  она  ни  в  коем  случае  не  захочет
признаться Жоффрею де Пейраку, кто она такая. Она боялась его разочарования,
когда он узнает ее, так изменившуюся после стольких лет. Анжелика теперь  не
предлагала ей менять это разумное решение. Что бы она выиграла,  узнав,  что
ее идол не сохранил ни малейшего воспоминания о ней?  Анжелика  предоставила
Сабине думать, что не ей, жене графа де Пейрака, говорить с ним  о  прошлом,
исчезнувшем за  трагедиями  и  несправедливостями,  о  которых  не  хотелось
вспоминать. Ее совесть была спокойна. Жоффрей противопоставил ее рассказам о
любви, которую он  внушил  юной  девице,  ставшей  мадам  де  Кастель-Моржа,
типично мужское равнодушие, которое распространялось даже  на  замечательную
красавицу Карменситу. Он не питал к ней злобных чувств за  ее  свидетельство
на суде, которое подтвердило возведенные на него обвинения. "В любом  случае
я был бы приговорен, - говорил он, - потому что король хотел меня  устранить
и отнять мое имущество, и не ее вопли бесноватой решили мою  судьбу.  И  она
прекрасно справилась со своей ролью. Следует признать, что  она  была  очень
красива в своей ненависти, Карменсита".
   - Мне также кажется, что вы очень плохо поступали с ней в  Тулузе,  когда
она цеплялась за вас, не выдержав того, что потеряла вас после вашего брака.
Чтобы прекратить ее крики, вы однажды вылили ей на голову целый таз воды.  Я
помню это.
   - Возможно. Мужчина жесток, когда он не любит больше. В особенности, если
он любит другую.
   Этот разговор напомнил Анжелике,  что  она  когда-то  опасалась  соблазна
красивых женщин Аквитании. Если бы они остались жить в  Тулузе,  а  не  были
разделены катастрофой, было  ли  бы  их  счастье  настолько  прочным,  чтобы
устоять против победительной красоты  этих  женщин  с  молочно-белым  цветом
лица, бархатными глазами с пряным ароматом брюнеток? Она  тогда  боялась  их
власти над чувственным тулузским графом. Эти  беседы  пробуждали  в  ней,  в
забытых уголках ее ума прошлые опасения и сожаление,  что  она  не  знала  в
Жоффрее де Пейраке человека, каким  он  был  до  встречи  с  ней,  хотя  она
понимала, что в настоящем положении и после всего, что они пережили  вместе,
это было совершенно ни  к  чему.  Она  постаралась  не  пойти  на  несколько
приемов, где она могла встретить Сабину де  Кастель-Моржа.  Она  не  хотела,
чтобы заметили, что ее победа, так таинственно достигнутая,  становилась  ей
тяжела. Тем более, что при каждом удобном случае ее с этим поздравляли.
   - Как вы этого достигли? - не переставал спрашивать заинтригованный  Виль
д'Аврэй.
   - Женский секрет, - отвечала насмешливо Анжелика.
   Перед утренним вставанием Анжелика иногда открывала рано ставни, и  перед
ней открывалась заря, а небо было  покрыто  звездами.  Холод  был  недвижен,
звеняще чист. Молчание природы было таким  глубоким,  что  даже  был  слышен
далекий гул водопада, находящегося в двух лье  от  Квебека  и  называвшегося
водопадом Монморанси. Потом  занималась  заря.  Небо  приобретало  лиловатый
оттенок,  красные  отсветы  появлялись  на   горах,   колокольни   и   крыши
окрашивались  в  рубиновый  цвет,  и  склоны  полей  блестели   под   лаской
восходящего солнца,  как  драгоценный  хрусталь.  Леса  на  берегу  казались
ярко-синими, сливались с небом.
   Но иногда все было бело и на  небе,  и  на  земле.  И  со  стороны  Бопре
признаком жизни был только колеблемый ветром дым от печей. Под островерхими,
как  в  Нормандии,  крышами  хозяин,  окруженный  своей  семьей  и  наемными
работниками, усаживался перед  своим  первым  стаканчиком  водки  и  большой
миской молока с хлебом, поставленной на середину стола.
   В течение января жизнь города была очень оживленной. Говорили, что  скоро
начнется Великий пост и впереди - сорок  дней  покаяния,  поста,  когда  все
мясные и кондитерские магазины будут закрыты.
   Старались  вдвойне  во  всем   -   пище,   удовольствиях,   развлечениях.
Устраивалось много "церковных ужинов", - когда под снисходительным  взглядом
святого  патрона  собирались  члены  благочестивого  или  благотворительного
общества.
   Предлог  выпить  больше  разумного.  Дамы  передавали  друг  другу   свои
кулинарные рецепты или рецепты напитков, которые делали рекламу их домам,  и
все охотно к ним приходили.
   Мадемуазель Ефрозина  Дельпеш,  о  которой  все  самогонщики  говорили  с
почтением,  потому  что  у  нее  были  наилучшие  дрожжи  для  приготовления
алкоголя, готовила ликер из смеси четырех трав: укропа, дягиля, кориандра  и
сельдерея. Все делали вид, что принимают его как лекарство, а на самом  деле
его следовало пить перед тем, как отправиться в постель в обществе  любимого
человека. За эти качества ее напитка Ефрозине прощали даже то, что она  была
самой большой сплетницей в городе.
   Читали,  делали  приемы,  пользовались  успехом   красноречие,   красивые
проповеди, грандиозные богослужения.
   Мадам Ли Кампвер дала большой бал. Все на него  пошли,  так  как  хозяйка
была очень мила, когда старалась, остроумна, и все было роскошно обставлено.
Только мадам ле Башуа не пустила туда своих дочерей и своих любовников. "Это
порочная женщина, -  говорила  она,  -  и  любовь  не  должна  носить  маску
разврата".
   Танцевали, играли азартно в карты и завязывали любовные интриги. Конечно,
были клевета, сплетни и соперничество, но в этом обществе никого не упрекали
за низкое рождение, потому что все в Канаде работали или были на королевской
службе.
   Мадемуазель  д'Уредан  начала  читать  "Принцессу  Клевскую"  -  любовную
историю, написанную одной из ее парижских приятельниц, мадам де  ла  Файетт,
которая имела претензию быть писательницей.
   В эти вечера к ее постели приходили, кроме мадам де Пейрак и  ее  дочери,
маркиз де Виль д'Аврэй, интендант Карлон, де  Бардане,  де  Шабли-Монтобаль,
мадам Обур де Лоншан, ее камеристка и десятилетняя дочь, мадам де  Меркувиль
и ее две старших дочери, ле Башуа, который специально  приходил  из  Нижнего
города, и другие.
   Вечера любезной чтицы, были очень популярны.
   Мессир  Кот  упорно  прокрадывался  по   следам   Анжелики   и   Онорины,
привлеченный этим таинственным домом.  Тогда  собачку  мадемуазель  д'Уредан
отправляли на кухню вместе со служанкой-англичанкой. Но англичанке  хотелось
присутствовать при чтении, и  она  усаживалась  в  углу  комнаты  с  руками,
сложенными на коленях, как будто она собиралась слушать проповедь по  Библии
в молитвенном доме в Бостоне...
   Собака на кухне завывала, ей тоже нравилось быть в обществе, убаюкиваемой
тихим голосом своей хозяйки. Приходилось ее тоже возвращать  в  круг  семьи.
Собака и кот в конце концов примирились друг с другом.
   Забавно было видеть, как мессир Кот, забравшись  на  верхушку  балдахина,
щурит глаза с проникновенным видом, когда в  некоторых  местах  книги  голос
чтицы трепетал от волнения, а собака  с  мечтательным  видом  лежала  у  ног
англичанки - и они обе иногда глубоко вздыхали
   Все спрашивали себя, что  пленница  из  Новой  Англии  могла  понимать  в
любовных интригах и витиеватых  речах  этих  герцогов  и  принцесс  Франции,
которые не переставали  задавать  вопросы,  стонать,  плакать  и  умирать  и
проходили как тени в своих великолепных нарядах  по  апартаментам  Лувра  на
берегу Сены и замков на Луаре, где был Двор одного из последних  королей  из
рода Валуа, Генриха II.
   Беранжер-Эме де ла Водьер с самого начала усердно посещала вечера  чтения
у мадемуазель д'Уредан. Надеялась ли она встретить  там  де  Пейрака?  Иметь
возможность  как  бы  случайно  встретить  его  там?  Думала  ли  она,   что
когда-нибудь Анжелика пригласит ее к себе, и она сможет войти  в  этот  дом,
порхать там, наблюдая за всем - и все это с какой целью? Общество не  знало,
что и думать об этом. Некоторые утверждали, что она - ребенок,  не  отдающий
себе отчета в своих действиях, другие - что она очень хитра.
   Анжелике  было  неприятно  думать,  что  за  ее  спиной  многие   кумушки
шептались, что на ее месте они бы поопасались.
   Присутствие  этой  женщины  портило  ей  эти   приятные   вечера,   когда
продолжался рассказ о роковой любви мадам де Клев к герцогу де  Немуру.  При
описании смерти мадам де Шартр, матери мадам де Клев, Беранжер разрыдалась.
   - О, как я тоскую по моей  матери!  -  простонала  она.  -  Это  изгнание
продолжается слишком долго... Больше девяти месяцев без писем,  я  не  знаю,
что с ней, и не могу ей доверить свои огорчения.
   - Делайте как я, - пишите, - посоветовала ей Клео.
   - Нет, нет! Какой смысл писать призраку? Может быть, и она уже умерла! О,
я не могу это вынести! Я хочу увидеть мою мать, ах, ах.
   Слезы полились  потоком  и  перешли  в  рыдания.  Ее  окружили,  пытались
успокоить. Мадам де Меллуаз уговаривала Анжелику отвести Беранжер в свой дом
напротив и дать ей что-нибудь выпить.
   Анжелика не стала разыгрывать сестру милосердия. Она сделала вид, что  не
понимает. Слезы Беранжер ее не растрогали. Эта женщина  пользовалась  каждым
случаем, чтобы разыграть комедию. "Лучше всего мадам де ла Водьер утешит  ее
красивый  и  очаровательный  муж,  -   объявила   она,   упирая   на   слово
"очаровательный". Ее надо проводить в Нижний город, где их дом".
   - Я провожу ее, - решил Виль д'Аврэй.
   Гости мадемуазель д'Уредан после того, как Беранжер ушла,  согбенная  под
тяжестью своей печали, а маркиз нежно ее поддерживал, решили, что  он  будет
значительно более действенным утешителем, чем ее муж.
   В начале года, кроме  непрерывных  визитов,  которые  все  наносили  друг
другу, в замке Монтиньи  задавали  балы,  музицировали,  давали  театральные
представления с последующим ужином.
   Сохранялась  парижская  привычка  выходить  вечером  на  улицу  в  маске.
Поскольку маски были из шелка или бархата, это имело  то  преимущество,  что
предохраняло лицо от частых сильных холодов
   Несмотря на празднества, много работали. Два английских пленных ежедневно
приходили из  становища  гуронов  к  мадам  де  Меркувиль  обучать  ее,  как
окрашивать шелк и лен. Но вдова-индианка, которая была хозяйкой и любовницей
одного из них - на что она имела полное право, ибо он заменял ей слугу, сына
и мужа, погибших в  бою,  стала  опасаться  этих  визитов,  на  которые  она
согласилась по просьбе интенданта и губернатора.
   Она явилась сама, торжественно, чтобы посмотреть, как выглядит  мадам  де
Меркувиль, и, найдя ее привлекательной, устроила целую  историю.  Она  очень
держалась  за  своего  Джона,  эта  вдова!  Ей  нравился  этот   пуританский
земледелец из Массачусетса, он упорно работал и не  избегал  любовных  утех.
Хотя и менее предприимчивый в  этом  отношении,  чем  французы,  он  все  же
проявлял, как и все европейцы, интерес  к  этому,  что  нравилось  индейским
женщинам, в то время как их воины слишком часто берегли свои силы для  того,
чтобы быстрее бегать, лучше сражаться,  более  мужественно  выносить  пытку,
если им придется попасть в руки врагов.
   Она поспешно увела назад своего английского пленника в Лоретту,  и  мадам
де Меркувиль пришлось удовольствоваться другим, молодым рыжим парнем,  почти
превратившимся в  индейца,  но  который  помнил  то,  чему  учил  его  отец,
ремесленник из Салага.
   Интендант Карлон мобилизовывал людей,  чтобы  отнести  ткацкие  станки  в
различные дома, где женщины должны были начать работать. Это  были  тяжелые,
легко ломающиеся, громоздкие приспособления, но  колония  должна  была  сама
себя снабжать. Очень важно иметь холсты, материи. Ввозить  их  стоило  очень
дорого. И, кроме того, женщины не должны были оставаться без работы.
   Хотя Анжелика очень  любила  свой  Верхний  город,  его  салоны,  церкви,
монастыри, тем не менее она ежедневно спускалась в Нижний город, в  "Корабль
Франции", туда, где воспоминания не были такими утонченными,  как  о  дворце
"Веселого познания", но принадлежали только ей.
   Было замечено следующее. Молодой Кантор де Пейрак, этот серьезный  юноша,
красивый как ангел, но выражение лица которого  напоминало  иногда  Анжелике
несколько мрачные лица молодых людей Сансе де Монтелу, ее братьев: Жоселина,
Гонтрана и Дениса, смеялся и весело разговаривал только с  мадам  Гонфарель,
хозяйкой "Корабля Франции".
   Однажды, когда он пришел в гостиницу с нескол