, - я отправлюсь  на
помощь к госпоже де  Пейрак,  ее  следует  усадить  на  почетиое  место.  Не
беспокойтесь. Беру ее под свою защиту.  Постараемся  избежать  инцидентов...
Они же все пьяны.
   Анжелика вдруг увидела церемонно склонившегося перед ней графа де Ломени.
   - Сударыня, позвольте мне провести вас на место, по  праву  принадлежащее
вам как хозяйке этого дома.
   При этих словах он бросил быстрый и гневный взгляд на Пон-Бриана,  и  тот
сразу же отпустил ее. Предложив руку  Анжелике,  полковник  весьма  галантно
провел ее к свободному концу стола и сам сел справа от нее.  Таким  образом,
Анжелика оказалась еще  дальше  от  Жоффрея  де  Пейрака.  Теперь  он  сидел
напротив нее, на противоположном конце стола, совсем как  бывало  в  Тулузе.
Полковник тут же распорядился, чтобы ей подали  жареную  индейку  и  тушеные
овощи.
   - Это блюдо должно больше прийтись по вкусу молодой женщине,  только  что
прибывшей из Франции.
   Анжелика запротестовала. В  общем,  мясо  бурого  медведя  показалось  ей
вполне съедобным. Она была уверена, что без труда привыкнет к нему.
   - Не следует  без  особой  на  то  необходимости  насиловать  природу,  -
возразил граф де Ломени. - Осенью, вы в этом убедитесь сами,  в  этих  краях
много пернатой дичи, к которой привыкли мы, европейцы. Она сама идет в руки.
Сударь, - обратился он к Малапраду, - госпожа де Пейрак хотела бы  отправить
своим друзьям во флигель ужин. Не будете ли вы так любезны  позаботиться  об
этом?
   Он приказал повару  отнести  им  также  хорошего  вина.  Достаточно  было
вмешательства полковника, чтобы Пон-Бриан сразу же отрезвел.
   - Не знаю, что это на меня нашло, - жалобно прошептал он Л'Обиньеру.
   - Ты просто лишился рассудка! - ответил тот  ему  озабоченно.  -  Лишился
рассудка, или тебя околдовали. Будь осторожен! Кто знает, может, разговоры о
дьяволе из Акадии не досужие выдумки. Эта женщина и впрямь слишком хороша...
Может быть, она  и  есть  этот  самый  дьявол!  Помнишь,  что  говорил  отец
д'Оржеваль?..
   Теперь, оказавшись рядом с полковником де Ломени, Анжелика почувствовала,
что напряжение постепенно исчезает.
   Как и в те далекие годы,  окутанный  табачным  дымом,  сидел  Жоффрей  де
Пейрак напротив нее, на противоположном конце стола. И как в  те  счастливые
времена, когда только вспыхнула его любовь к ней, она ощущала  на  себе  его
внимательный испытующий  взгляд.  И  это  наполняло  ее  радостью,  вызывало
желание блистать, нравиться, ей хотелось участвовать в  разговоре.  Анжелика
была счастлива. Вино слегка туманило ей голову.  Она  позабыла  о  том,  что
привело ее  сюда.  Ей  были  так  приятны  галантные  манеры  полковника.  К
симпатии,  которой  она  прониклась  к  нему  с  первой  же  минуты,  теперь
примешалось чувство доверия.
   Естественность поведения, уверенность и точность жестов сочетались в  нем
с мягкой обходительностью, как Анжелика сразу же отметила про себя. В нем не
было желания пленять женщин, рассыпаться перед ними в любезностях, расточать
им изощренные комплименты. Нет, ему были свойственны то искреннее внимание и
неподдельная простота в обращении, которые сразу же располагали к  нему.  Он
был не похож на других мужчин, и это возбуждало ее интерес.
   Она слушала его рассказы о северных землях, о трех  французских  городах,
выросших на  берегу  реки  Святого  Лаврентия,  о  многочисленных  племенах,
населяющих эти края. Она спросила  его,  действительно  ли  гуроны  одно  из
ирокезских  племен,  и  он  ответил,  что  это  действительно  так,   но   с
незапамятных  времен,  после  какой-то  распри,  гуроны  покинули  Священную
долину, где жили их братья, и с тех пор считаются заклятыми их  врагами.  От
алгонкинов первый французский исследователь Америки Жак Картье услышал  само
слово "ирокезы", что на их языке означает "настоящие гадюки".
   О чем бы ни заходила речь, она неминуемо сводилась к ирокезам.  Ближайшие
соседи Анжелики были рады воспользоваться случаем и вступить в беседу,  тема
которой была им близка и, казалось, живо интересовала госпожу де Пейрак.  Ее
светская непринужденность покоряла их. Все сразу же решили, что  ей  не  раз
приходилось сидеть за королевским столом. Никто не сомневался в том, что она
была одной из первых дам при дворе и что мужчины искали ее  благосклонности.
А может быть, даже принцы дарили ее своим вниманием...
   Они ловили каждое ее движение, наблюдали, как, сцепив свои тонкие  пальцы
и изящно опершись на них подбородком, она смело и  открыто  смотрит  в  лицо
своему  собеседнику  и  как,  вдруг  таинственно  опустив  длинные  ресницы,
внимательно сдувает его или как с рассеянным видом  берет  с  тарелки  кусок
дичи, или вдруг без жеманства, одним глотком  опустошив  стоящую  перед  ней
чарку,  начинает  смеяться  тем  удивительным  смехом,  от  которого  у  них
захватывало дух.
   Они испытывали невообразимое блаженство. Словно вместе с  этой  женщиной,
неожиданно оказавшейся за их столом, само небо  спустилось  на  землю,  и  в
самый разгар зимы наступила весна, и сама  красота  коснулась  их,  этих  не
знающих жалости, пропахших потом людей; словно живительный бальзам  пролился
на их огрубевшие сердца. Они чувствовали себя героями, рыцарями без страха и
упрека, людьми умными и находчивыми, и слова сами приходили на ум, когда они
описывали эти исхоженные ими  вдоль  и  поперек  земли  или  рассказывали  о
выпавших на их долю испытаниях.
   Л'Обиньер заговорил  о  Священной  долине  ирокезов,  о  залитых  солнцем
зеленых холмах с берестяными вигвамами, о запахе молодого маиса.
   - Редко кому удается вырваться живым из этой долины... Редко кому удается
вернуться оттуда, не оставив там своих пальцев...
   - А мне вот удалось, - произнес Перро, показывая свои сильные руки.
   - Ну, ты не в счет, ты слывешь у них за колдуна. Не иначе, ты продал душу
дьяволу, дружище, чтобы выбраться оттуда живым...
   - Почему одно  упоминание  о  французах  вызывает  у  ирокезов  настоящие
приступы бешенства? Может быть, это  и  доказывает,  что  они  находятся  во
власти злых духов? - вступил в разговор один из трапперов, по имени Обертен.
- Их пугает истинность нашей веры. Посмотрите, как они изощренно  жестоки  с
нашими миссионерами. В любую  минуту,  в  самые  жестокие  морозы  мы  можем
ожидать их нападения. Ведь они напали зимой на ваше поместье, - обратился он
к Модрею и к Л'Обиньеру. - И  какую  жестокую  резню  они  там  учинили,  не
пощадив даже слуг.
   - Да, все было так, - подтвердил  Модрей.  Его  голубые  глаза  вспыхнули
мрачным огнем, в глубине их расплавленным свинцом застыла давняя боль. - Это
дело рук Сваниссита и его воинов, и они по-прежнему продолжают  наводить  на
всех ужас. На этот раз я сниму с него скальп, прежде  чем  он  доберется  до
своего логова.
   - Ну а я заполучу скальп Уттаке, - добавил Ромен де Л'Обиньер.
   Мопунтук поднял руку и встал. Все слушали его в почтительном молчании.
   Живущие в этих местах белые научились у индейцев не перебивать друг друга
и с уважением выслушивать собеседника. Казалось,  все  понимали  речь  вождя
металлаков. Видя, что Анжелика тоже заинтересовалась, де Ломени склонился  к
ней и стал переводить слова сагамора.
   - Ирокез здесь, совсем рядом. Он бродит, как  голодный  койот.  Он  хочет
уничтожить Детей Зари. Мы видели его на границах наших земель. Он  встал  на
Тропу Войны. Но белая  женщина  не  испугалась  ирокеза  и  сбросила  его  в
пропасть. И теперь он потерял свою силу. И он это знает. Он запросит мира.
   - Да сбудутся твои слова! - ответил Перро.
   - Снова эта черепаха! - воскликнула, повернувшись к де Ломени,  Анжелика.
- В тот момент я страшно испугалась. Но я никак не предполагала,  что  этому
случаю придадут такое значение. Это и впрямь так важно?
   Она отпила немного водки.
   Ломени с улыбкой смотрел на нее.
   - Мне кажется, вы  уже  понемногу  осваиваетесь.  Вы  уже  достигли  того
состояния,  когда  все  эти  полные  ужасов  истории  производят  не  больше
впечатления, чем пересуды соседей. Вы скоро убедитесь  сами,  что  ко  всему
этому очень быстро привыкаешь.
   - Не знаю, может быть, просто сказывается действие этого напитка, а может
быть, и ваша доброта ко мне,  проговорила  она,  бросив  на  него  дружеский
взгляд. - Вы удивительно располагаете к себе женщин. О, только не истолкуйте
превратно мои слова. Я хочу сказать, что у вас особый дар,  столь  редкий  у
воина,  внушать  женщине  доверие,  вызывать  у  нее   чувство   успокоения,
уверенности. Откуда у вас эти таланты, мессир де Ломени?
   - Я полагаю, - ответил он без ложной скромности, -  что  приобрел  их  за
годы своей службы под началом мессира де Мезоннева.
   И он начал рассказывать ей о том, как сам он приехал в  Канаду  в  то  же
самое время, что и мессир де Мезоннев, храбрейший и благороднейший  человек,
посланец короля, на которого была возложена миссия основать город  Виль-Мари
на острове Монреаль. Тогда из Франции переселялись сюда целые семьи, а также
"дочери короля", присылаемые колонистам в  жены.  В  обязанности  де  Ломени
входило  встречать  их  на  берегу  реки  Святого  Лаврентия,  помогать  им,
наставлять их в новой, столь отличной от прежней жизни.
   - В те времена ирокезы беспрестанно нападали на белых, и  любой  из  нас,
стоило ему переступить порог своего дома, рисковал  жизнью.  Даже  во  время
сбора урожая колонисты не расставались с ружьями.  "Дочери  короля"  были  в
большинстве своем милыми, приветливыми, отличались  примерными  нравами,  но
совсем не умели вести хозяйство  и  обрабатывать  землю.  Мы  с  мадемуазель
Бургуа должны были обучить их этому.
   - Кто она, эта мадемуазель Бургуа?..
   - Святая женщина, приехавшая из  Франции,  чтобы  обучать  грамоте  детей
колонистов.
   - Она прибыла одна?
   - Сперва одна, но ей  всячески  покровительствовал  мессир  де  Мезоннев.
Губернатор не мог позволить,  чтобы  в  столь  отдаленном  форте,  как  наш,
разместилась  целая  община  монахинь.  Мадемуазель  Бургуа   ухаживала   за
больными, стирала белье, учила женщин вязать и улаживала все ссоры.
   - Мне бы так хотелось познакомиться с ней. Она все еще живет в Канаде?
   - Конечно. Теперь у  нее  появились  помощницы  в  ее  благородном  деле,
которые, так же  как  и  она,  посвятили  себя  обучению  детей,  живущих  в
Виль-Мари де Монреаль и в  отдаленных  поселках  в  окрестностях  Квебека  и
Трехречья. Что же касается меня, то  теперь,  когда  Монреаль  не  нуждается
более в моей помощи, а мессир де Мезоннев отозван во Францию,  я  служу  под
началом мессира де Кастель-Морга, военного губернатора  Новой  Франции.  Но,
вероятно, я навсегда сохраню память о том времени, когда, повязав  передник,
я превращался в повара и обучал только что прибывших в эти места француженок
кулинарному искусству, которое должно было помочь им удержать своих мужей  у
семейного очага.
   Анжелика весело рассмеялась, живо  представив  себе  статного  офицера  в
синем фартуке, обучавшего азам  домоводства  деревенских  девушек  и  бывших
воспитанниц приютов, от которых их опекуны так  ловко  отделались,  отправив
выходить замуж за океан.
   - Вероятно, вы были восхитительным наставником, и,  право,  можно  только
позавидовать женщинам, попавшим под ваше покровительство.  Все  они,  должно
быть, были без ума от вас?..
   - Не думаю, - ответил де Ломени.
   - Не скромничайте. Вы так милы!..
   Де Ломени рассмеялся, поняв, что Анжелика пьяна.
   - Представляю, какие тут из-за вас разыгрывались драмы...
   - Уверяю вас, вы ошибаетесь. Нас была тут горстка людей, очень  набожных,
очень строгих правил. Иначе мы не смогли бы сохранить свои позиции здесь, на
аванпостах христианского мира. Сам  я  монах  и  принадлежу  к  Мальтийскому
ордену.
   Анжелика так и застыла от удивления.
   - Боже мой! Как я глупа! - И тут же восторженно воскликнула:
   - Рыцарь Мальтийского ордена! Я счастлива узнать это!  Преклоняюсь  перед
рыцарями  Мальтийского  ордена.  Они  пытались  когда-то  выкупить  меня  на
невольничьем рынке в Канди. Во всяком случае, они сделали все, что было в их
силах... Цена была слишком высока... Но я никогда не забуду, как  благородно
они вели себя... О, сколько глупостей я вам наговорила...  Нет,  право,  мне
нет прощения.
   Она откинула назад свою очаровательную головку и звонко рассмеялась.
   Все присутствующие, включая  и  самого  де  Ломени,  смотрели  на  нее  с
волнением. Смех Анжелики звучал так женственно, так чарующе.
   Де Пейрак стиснул зубы. Весь вечер с любовью и восхищением он наблюдал за
ней, он тоже был во власти ее чар, но в эту минуту волна  гнева  захлестнула
его, он сердился на нее за то,  что  она  была  так  соблазнительна,  за  те
благосклонные взгляды, которыми она дарила окружающих, за этот  пленительный
смех, за то, что она кокетничала  с  де  Ломсни.  Он  нравился  ей,  это  не
вызывало сомнения! И потом, она слишком много выпила.
   Но как она хороша, черт побери! От  ее  смеха  сильнее  билось  сердце  в
груди. Нельзя же сердиться на нее за то, что она так волнующе прекрасна! Она
создана для того, чтобы поражать своей красотой. Но ночью  он  напомнит  ей,
что принадлежит она только ему!..
   Вдруг возле себя де Пейрак увидел малорослого овернца Кловиса с  мушкетом
под мышкой.
   - Пойду пристрелю кобылу, мессир граф, - прошептал он. Де Пейрак еще  раз
взглянул на Анжелику. Даже если она совсем потеряет  голову,  на  полковника
можно вполне положиться.
   - Подожди, пойдем вместе, - произнес он, поднимаясь из-за стола.

Глава 12

   Анжелика резко вздрогнула, и граф  де  Ломени  удивленно  протянул  руку,
словно желая удержать ее.
   - Не обращайте внимания, - проговорила она. - Но где Жоффрей? -  Заметив,
что муж исчез, она порывисто встала. - Простите, мне нужно уйти...
   - Уже?! Сударыня, не огорчайте нас, может быть, вы побудете  с  нами  еще
немного?
   - К сожалению, это невозможно, мне  необходимо  поговорить  с  графом  де
Пейраком, а он, как видите, вышел...
   - В таком случае, сударыня, позвольте хотя бы проводить вас.
   - Ради бога не беспокойтесь. Я не хочу отнимать вас у ваших  друзей...  Я
вполне могу...
   Но де Ломени поступил так, как полагается  поступать  каждому  галантному
мужчине по отношению к своей даме, которая выпила  немного  лишнего.  Он  не
стал ей возражать, но, выйдя  из-за  стола,  проводил  Анжелику  до  дверей,
распахнул их перед ней, довел ее до крыльца флигеля  и  оставил  одну,  лишь
убедившись, что свежий воздух отрезвил ее.
   Но стоило ему удалиться, как она тут же бросилась бегом через двор.
   Кругом теснился народ.
   Бесцеремонно расталкивая тех, кто мешал ей на пути, Анжелика добралась до
ворот палисада. И сразу же увидела мужа, спускавшегося вниз, к реке, и рядом
с ним коротконогую фигуру Кловиса с мушкетом в руке.
   Она кинулась вслед за ними. Не так-то легко было  бежать  через  вырубки,
где к тому же разбиты грядки с фасолью, плети  которой  обвились  вокруг  не
выкорчеванных пней. Анжелика запуталась в них и, упав, больно ушибла колено.
Поднявшись,  она  крепко  выругалась.  Но  хмель  прошел.  Теперь  она   уже
пробиралась осторожнее. Ее била дрожь. Она боялась опоздать.
   Перед ней на фоне феерического заката четко вырисовывались темные контуры
лошадей, щипавших траву у реки.
   Она уже почти догнала мужа.
   - Жоффрей! Жоффрей!
   Граф оглянулся.
   Тяжело дыша, Анжелика остановилась возле него.
   - Вы собираетесь пристрелить Волли?
   - Да!.. Но кто мог сказать вам об этом?
   Анжелика не сочла даже нужным ответить. Ее  душило  негодование.  Она  не
видела лица де Пейрака, стоявшего  спиной  к  свету,  но  в  эту  минуту  ее
переполняла  ненависть  к  этому  непроницаемому  человеку,  черной   скалой
возвышавшемуся над ней.
   - Вы не имеете права поступать так, - возмущенно бросила она ему в  лицо,
- не имеете права. Не предупредив меня даже... Я довела... Да, довела  ее...
Скольких усилий мне это стоило, сколько трудностей я  преодолела.  И  теперь
одним движением вы хотите перечеркнуть все, что я сделала.
   - Меня удивляет, дорогая, что  вы  так  горячо  защищаете  лошадь.  Волли
непокорное, я бы даже сказал, порочное животное.  Вчерашнее  столкновение  с
черепахой чуть не стоило жизни вам  и  вашей  дочери.  А  потом,  когда  она
оборвала повод и вам пришлось искать ее... поиски эти тоже могли бы для  вас
плохо кончиться...
   - Ну и что! Это мое дело. Вас это не касается... - Она прерывисто дышала,
голос у нее дрожал. - Вы поручили эту лошадь мне, и я  сумела  подчинить  ее
себе. Просто вчера из-за шума водопада она не слышала моего голоса. И потом,
она не выносит запаха индейцев. Как, впрочем, и я. Я вполне понимаю ее.  Она
тут ни при чем. Виноват этот дикий край. И  вы  собирались  пристрелить  ее,
даже не сказав мне ни слова! Нет, видимо, я никогда  не  смогу  понять  того
человека, каким вы стали... Мне не следовало бы...
   Голос ее оборвался. Она испугалась, что не сумеет сдержать подступивших к
горлу рыданий. Резко повернувшись, она бросилась бежать сама не  зная  куда.
Она была сильно  возбуждена.  Ноги  сами  несли  ее  вперед.  В  изнеможении
остановилась она у маленького ручья, в котором тонули последние лучи солнца.
   Анжелика бессознательно побежала на свет, туда, где земля и  склоны  горы
еще горели в лучах уже скрывшегося за горизонтом солнца.  Она  спасалась  от
наступавшей на нее темноты, от  шума,  царившего  в  форте,  здесь  лишь  ее
собственное не правдоподобно  громкое  дыхание  нарушало  тишину.  Казалось,
величественные, молчаливые горы напряженно следят за этой одинокой женщиной,
пытавшейся совладать со своими чувствами.
   "Да, я совсем пьяна, - думала она. - Чтобы я  еще  когда-нибудь  в  жизни
взяла в рот эту чертову канадскую  водку!..  Чего  я  только  ни  наговорила
полковнику де Ломени! Помнится, я даже рассказала ему, что меня продавали  в
рабыни на невольничьем рынке. Нет,  просто  уму  непостижимо!..  А  Жоффрею?
Говорить с ним таким тоном!.. Да еще в присутствии одного  из  его  слуг,  в
присутствии Кловиса, самого неприятного из них!.. Жоффрей никогда не простит
мне этого. Но почему все-таки... Почему он так, так..."
   Она не могла подобрать нужного слова. Глаза ее все  еще  застилал  туман.
Она тяжело дышала, но сердце теперь уже билось ровнее.  Резкий  порыв  ветра
чуть не сорвал с нее малиновый плащ.
   Вдали, на  горизонте,  кучились,  сливаясь  с  вершинами  гор,  небольшие
жемчужно-серые облака. На западе горы исчезали в тумане. Но долину, лежавшую
у ее ног, окутывала темнота, особая,  пронизанная  неповторимым  серебристым
светом, словно в воздухе  на  многие  мили  вокруг  мерцали  и  переливались
бесчисленные капельки  ртути  и,  отражаясь  в  золотых  озерах,  неожиданно
вспыхивали фосфорическим светом.  И  Анжелика  почувствовала,  что  начинает
понимать душу этого края, царства вод и лесов, беспрестанно обновляющегося в
своей величавой красоте и бесплодного. Могучие цепи  гор,  тянувшиеся  вдоль
горизонта, вызывали у нее странное, непреодолимое желание упасть на землю  и
глухо  застонать,  словно   перед   глазами   ее   разыгрывалась   страшная,
непоправимая трагедия. Не было видно ни одного дымка, который говорил  бы  о
присутствии здесь человека. Пустынная, мертвая земля!
   Без сил она опустилась на колени.
   И вдруг от травы, растущей на берегу ручья, до нее донесся такой знакомый
пряный запах. Она сорвала несколько листьев, растерла их в ладонях.
   Мята! Дикая мята!
   Она поднесла ладони к лицу, пьянея от этого родного запаха,  так  властно
напомнившего ей детство. Она упивалась им, с восторгом  проводила  пахнущими
мятой руками по щекам, вискам, лбу. Потом медленно огляделась,  чувствуя  на
губах вкус вольного ветра.
   На мгновение ее взгляд остановился на опушке леса, и, вздрогнув, она  тут
же отвернулась. Нет, ей, должно быть, это просто померещилось... Но все-таки
что же блесн