трепещущими бликами, напоминавшими жемчужные четки.
   Анжелика смиренно покачала головой.
   - Да, я тоже была в неволе, - сказала она, - но мне кажется, что я отнюдь
не  научилась  терпению,  как  вы  утверждаете.  Напротив,  я   беспрестанно
трепещу... и я больше не выношу принуждения. И обойтись без вашей любви...
   Жоффрей де Пейрак рассмеялся.
   - Вы! Вы совсем другое дело, душа моя. Вы из другой породы.  Вы  -  живой
родник,  который  с  силой  вырывается  из  недр  земли,   чтобы   освежать,
очаровывать ее... Немного терпения, мой родничок, и в один  прекрасный  день
вы побежите по долинам более спокойным, завораживая их своим обаянием, своей
красотой... Немного терпения, и я  перехвачу  ваш  веселый  ручеек,  я  буду
ревниво заботиться о нем, чтобы он не затерялся  и  не  иссяк...  Я  начинаю
понимать вас... Нельзя было оставлять вас так долго  одну.  Всего  несколько
дней, что мы не вместе, несколько ночей, которые вы провели вдали от меня, -
и вот вы уже говорите невесть что. Но крыша дома закончена,  и  я  поторопил
плотников, чтобы они смастерили для нас просторную, добротную кровать. Скоро
я снова приму вас в свои объятия. И все пойдет как нельзя лучше,  не  правда
ли?..
   На следующий день они перебрались в форт.

Глава 5

   В тот первый вечер, когда они  вошли  в  напоминающий  пещеру  закуток  с
низким потолком, который отныне будет  их  спальней,  Анжелика  смотрела  на
кровать - она, казалось, заняла всю комнату - почти со страхом. Она  была  и
впрямь просторная и добротная,  сработанная  из  темного  орехового  дерева,
обструганного,  обтесанного,  и   в   ее   непритязательности   было   нечто
величественное.  Покрытая  шкурой,  она  выглядела  поистине  ложем   принца
викингов.
   Благовонная свежесть исходила от не просохшего еще дерева. На темной  его
поверхности в розовом отсвете очага можно  было  заметить  следы  от  лезвия
топора.
   Перед этой кроватью, детищем леса, чью поэзию  и  аромат  она  впитала  в
себя, перед этим даром, который сулил ей благотворный отдых и  ночи,  полные
любви,  Анжелика  почувствовала  себя  смятенной  и  растерянной...  И   она
созерцала ее, застыв у изголовья и кусая себе губы.
   Перед ней открывалась новая жизнь. Та, о которой она столько мечтала.
   И вот в момент, когда нужно было вступить в нее, она  отпрянула,  готовая
бежать, словно пугливая лань. В этой новой жизни она должна была  идти  день
за днем, ночь за ночью рядом со своим мужем, потому что она - его  жена.  По
правде говоря, она уже отвыкла от этого. В любви она всегда чувствовала себя
вечным странником. Ведь даже в последнее время, после  того  еще  свежего  в
памяти дня - а с тех пор не минуло и трех месяцев, когда на "Голдсборо"  они
вновь обрели друг друга, - их беспокойная жизнь скитальцев  дарила  им  лишь
мимолетную близость возлюбленных, укрывшихся под сенью фортуны.
   Ведь даже в те давние времена в Тулузе, если они иногда и проводили  ночь
вместе, у каждого из  них  были  свои  отдельные  апартаменты,  роскошные  и
просторные, где в  зависимости  от  настроения  можно  было  уединиться  или
встретиться.
   Здесь же им дан только этот тесный закуток, этот тюфяк из тростника, одно
это убежище на двоих, где они будут всегда вместе, всегда рядом - и в минуты
любви, и в часы сна, вечер за вечером, ночь за ночью.
   Для них это было внове.
   Анжелика подумала, что теперь она впервые познает  настоящую  супружескую
жизнь...
   А Жоффрей де Пейрак смотрел на жену, выражение лица которой  выдавало  ее
растерянность, и, украдкой улыбаясь, неторопливо снимал у очага камзол.
   Он, гроза морей и океанов, великий владыка восточных дворцов, еще больший
бродяга, чем она, всегда выбиравший  удовольствия  в  зависимости  от  своих
причуд и богатства, пожелал так: быть с ней наедине в  этой  единственной  в
доме спальне, на этой единственной супружеской  кровати.  То  была  ревнивая
жажда чувствовать ее  присутствие,  жажда  убедиться,  что  она  принадлежит
только ему, жажда отныне ни на шаг не отпускать  ее  от  себя,  не  дать  ей
больше блуждать вдали от него.
   Человек  опытный,  давно  уже  пристально  изучавший  природу  мужчины  и
женщины, он яснее, чем Анжелика, сознавал хрупкость их счастья,  ибо  сейчас
их объединяла прежняя супружеская связь,  их  давняя,  непреходящая  любовь,
которая питалась лишь воспоминаниями, но между ними был водоворот почти всей
их жизни, прожитой вдали друг от друга.
   Впрочем, если все взвесить, то разве наиболее тесные узы,  что  связывают
их после пережитого урагана, не их физическое влечение друг к другу? Но  эти
раскаленные угли предстояло еще  раздуть,  и  он  с  нетерпением  ждал  того
момента, когда почувствует, что она  полностью  принадлежит  ему,  когда  он
сможет их совместной жизнью доказать всем, что он - ее  муж  и  господин,  и
только он имеет на нее право. Если  он  хочет  вторично  завоевать  ее,  она
должна постоянно  быть  рядом  с  ним,  всецело  быть  его.  Но  он  немного
догадывался о сложных чувствах, которые будоражили Анжелику.  Он  подошел  к
ней и проговорил патетическим тоном:
   - Откуда это недоверие, жена?..  Конечно,  боги  не  захотели,  чтобы  мы
вместе провели дни молодости и рука об руку пришли на порог  старости...  Но
мы еще можем познать друг друга... Не думаешь ли  ты,  что  я  забыл  секрет
кровати, которую сработал собственными руками? Только ты и я  разделяем  ее,
мы спали здесь вместе... - И, улыбнувшись, закончил:
   - Ведь будто бы так говорил Одиссей белокурой Пенелопе, вернувшись  после
долгих странствий. - Граф Жоффрей де  Пейрак  склонился  над  Анжеликой.  Он
крепко обнял ее  и,  гладя  ее  упрямое  чело,  прошептал  ей  нежные  слова
ободрения, как в первые дни их любви.

Глава 6

   Порядком затянув осень,  суровая  американская  природа,  видимо,  решила
заключить мир со смельчаками из Вапассу. Она даровала им, принесшим в жертву
все, чем они владели, спасительную отсрочку. Когда наступила зима, они  были
подготовлены к ней.
   А зима после этой милосердной отсрочки наступила сразу. Начался снегопад.
Снег, не переставая ни на минуту, беспрерывно валил  много  дней.  Казалось,
мир ослеп и оглох, придушенный толстым белым покрывалом, которое  опустилось
на него, словно саван.
   Деревья,  земля  и  небо  исчезли.  Исчезло  все  -  все,  кроме   снега:
безмолвный, он густой пеленой, которую не колыхало  ни  малейшее  дуновение,
медленно и беспрерывно ложился на спящую землю, плотно укутывая ее.
   Итак, как и было предопределено, они на долгие  дни  заточились  в  своем
жилище, и тепло  и  еда  должны  были  стать  отныне  двумя  главнейшими  их
заботами. Де Пейрак прибавил к ним третью, не менее важную, как он  полагал,
для того, чтобы выжить: работу.
   Крытая галерея, в которую можно было попасть  прямо  из  залы,  позволяла
добираться до мастерской, не выходя во двор. Никто в эти долгие дни, что  им
предстоит жить здесь, не останется без дела, ни  у  кого  не  будет  времени
почувствовать себя зажатым в белых тисках зимы:  работы  для  каждого  здесь
найдется предостаточно.
   Женщины поняли свое назначение просто. Всем должно быть тепло и  сытно  -
вот их девиз. И никому не пришлось вменять им это в обязанность, они  сумели
сами  скрупулезно  распределить  свои  дела.  В  этом  проявился  еще   один
счастливый дар Анжелики.
   Она работала так же напряженно, как и остальные. Не подавая виду, что все
держит в своих руках, она тем не менее  задавала  тон  во  всем.  Хозяйка  и
госпожа, она не подчеркивала этого, не напоминала ни о своем  титуле,  ни  о
своих правах. Инстинкт подсказывал ей, что сейчас  не  время  тому.  Все  ее
помыслы были направлены на служение общему делу,  на  то,  чтобы  как  можно
больше облегчить, скрасить жизнь  людей,  которые  ей  доверены.  А  Жоффрей
продолжал наблюдать за ней.
   Пища и тепло, то есть кухня и очаг, и еще порядок. Без порядка и  чистоты
жизнь в такой тесноте стала бы совсем невыносимой. И потому  с  самого  утра
женщины брались за вересковые метлы.
   Но прежде всего они раздували в очагах угли, клали на  решетки  для  дров
хворост и поленья, подвешивали над огнем котлы, чтобы вскипятить воду.
   Запоздавшая зима  позволила  им  еще  больше  расширить  свое  жилище.  К
маленькому чулану у входа пристроили небольшую клетушку, где они, приходя со
двора, оставляли намокшую одежду и обувь. В  глубине  этой  клетушки,  около
перегородки,  за  которой  спали  мужчины,  был  сложен  еще   один   камин,
предназначенный специально для сушки одежды и обуви, так как мокрые  кожа  и
мех испаряли много влаги и оставляли в помещении стойкий запах.
   Из-за скалистого выступа, на котором был построен или, вернее сказать,  в
котором был вырублен форт Вапассу,  комната,  предназначенная  для  графа  и
графини де Пейрак,  оказалась  приподнятой  над  остальными.  Из  залы  туда
поднимались по четырем ступенькам, минуя площадку посредине. На ней Анжелика
расставила миски, коробки и корзины - всю кухонную и столовую утварь.
   Массивная дверь, сделанная  из  цельного  дуба,  открывалась  на  кожаных
петлях тяжело и как бы нехотя. Чтобы войти,  приходилось  наклонять  голову.
Свет снаружи проникал лишь через одно  крохотное  оконце,  затянутое  рыбьим
пузырем. Пол и стены тоже были из темного обструганного дуба.
   Дверь направо вела из спальни в клетушку, оборудованную под парную  баню,
там Анжелика проводила счастливые минуты, когда  она  могла  расслабиться  и
отдохнуть,  насладиться  благодатным  теплом,  которое  окутывало  ее  тело.
Сколько раз укоряли ее за эту страсть во  Дворе  чудес.  Но  она  так  и  не
излечилась от нее.
   Анжелика сразу полюбила свою темную каморку, наполовину ушедшую в  скалу,
наполовину прикрытую поникшими черными ветками пихты,  низко  нависшими  над
крышей из дранки.
   С правой стороны от залы, под скалой, соорудили нечто  вроде  кладовой  с
погребом. Из залы туда вела дверь. Там варили пиво и мыло, там стирали.  Там
же хрюкала всеобщая любимица свинья, принимая визитеров,  которые,  страстно
желая, чтобы к Рождеству она  стала  жирной,  приносили  ей  остатки  обеда.
Дальше крытая галерея  вела  в  таинственные  помещения,  где  располагались
мастерские и горны.
   Время от времени Анжелика восклицала:
   - Сходите-ка взгляните, жив ли там еще Элуа Маколле!..
   Дело в том, что старый канадец не пожелал поселиться вместе со  всеми  и,
словно медведь, предпочел зимовать на свежем воздухе, в вигваме, который  он
построил собственными руками из коры и посредине которого сложил  из  камней
круглый очаг. Только его отказ жить вместе со всеми навел их на  мысль,  что
он, по существу, не входит в их сообщество,  что  он  всегонавсего  одинокий
траппер, спустившийся с горы Катеден и однажды вечером пришедший в Катарунк,
как раз в то время, когда там располагался канадский военный отряд  и  когда
туда только что прибыл граф де Пейрак. Почему он остался с  графом  и  затем
последовал за ним? Это знал лишь он один. У  него  на  сей  счет  было  свое
твердое мнение. И он не доверял его  кому  попало.  А  причиной  всему  была
Анжелика. По натуре своей Маколле был человеком беспокойным.  Так  вот,  его
соотечественники из Квебека сказали ему, что эта женщина - да-да, это  почти
достоверно - и есть Демон Акадии, а он помнил, что его невестка  из  деревни
Леви тоже верила в этого демона в женском обличье, верила, что он  повергнет
Акадию в пучину бедствий. И вот сейчас Маколле тешил себя мыслью, что у  его
невестки волосы дыбом поднимутся под чепцом, когда она узнает,  что  он  всю
зиму провел с той, которая, как теперь подозревают, и есть демон.  И  потом,
его не проведешь, всякие там демоны и в мужском и в женском обличье -  уж  в
этом-то он знает толк, ведь он исходил все леса Америки. Так вот именно эта,
которую подозревают, она не демон. Он руку готов дать на отсечение, если  не
прав. Просто она женщина, не похожая  на  других,  красивая,  обходительная,
любящая посмеяться, хорошо поесть и даже, если есть повод,  немного  выпить.
Он видел ее в Катарунке такой веселой и простой и в то же время такой важной
дамой, что эти минуты навсегда запечатлелись в его памяти как одни из лучших
в жизни. И нет ничего позорного в том, чтобы служить такой женщине,  убеждал
он себя. Да к тому же эти люди нуждаются в нем, без него им не выжить. У них
слишком много врагов, вот Маколле и остался с ними. Упрямое желание  Маколле
жить отдельно доставляло Анжелике много хлопот. Она опасалась,  что  в  один
прекрасный день они не смогут добраться до его вигвама  ион,  чего  доброго,
умреттам, а они будут пребывать в неведении.
   Стараясь угодить Анжелике, самые  преданные  ей  люди  два  раза  в  день
навещали старика, справлялись о его здоровье, приносили ему  горячего  супу.
Сотрясаясь от кашля, возвращались они из  продымленного  вигвама,  где  Элуа
Маколле наслаждался своей свободой, сидя у очага и сладостно покуривая  свою
трубку.

Глава 7

   А снег все шел.
   - Счастье, что снегопад не начался неделей раньше, - говорили все.
   Каждый видел в этом знамение неба, вселявшее в них крохотную  надежду  на
то, что их злоключения завершатся благополучно.
   - А ведь не всем удавалось выйти живыми из подобной передряги!..
   И они вспоминали, что с кем случилось.
   Сколько колонистов погибло на прибрежных зимних стоянках по всей Америке!
И гораздо больше от голода и болезней, чем от руки  индейцев.  Такая  судьба
постигла,  между  прочим,  половину  английских  пуритан,  переселенцев   из
Плимута, в первую же зиму после их высадки с "Мейфлауэра" в Новой Англии,  в
1620 году. Сам "Мейфлауэр" еще стоял на рейде, но чем могли находившиеся  на
кем помочь беднягам, если на корабле съестных припасов было не больше, чем у
тех, кто остался на берегу? Им оставалось лишь  смотреть,  как  умирают  эти
несчастные, да вспоминать с ними далекую Европу.
   А в 1604 году из французов мессира де Монта и мессира  де  Шамплена  тоже
ведь половина умерли - одни на острове  на  реке  Сент-Круа,  другие  совсем
неподалеку от Голдсборо. Половина умерших - такая мера обычно фигурирует  во
всех рассказах о голодной смерти колонистов.
   И, вспоминая о судьбе своих предшественников, люди задумывались над своей
судьбой и спрашивали себя, кому же из них не суждено дожить до весны.
   Или взять хотя бы зимовку Жака Картье в 1535 году на реке Сен-Чарлз,  под
Квебеком. Два корабля слишком далеко поднялись по реке Святого Лаврентия, и,
когда наступила зима,  они  осмотрительно  перебрались  на  маленькую  речку
СенЧарлз и укрылись там  под  скалистым  берегом.  И  вот  эти  два  корабля
превращаются в ледяные крепости. У людей начинают кровоточить десны,  и  они
умирают один за другим. Но индейский вождь из поселка  Стадакона  принес  им
отвар из коры,  и,  когда  они  стали  пить  его,  они  поправились,  и  эти
оставшиеся выжили.
   А барышня? История с барышней,  племянницей  мессира  де  Роберваля?  Она
приехала в Канаду в 1590 году. Так вот, ее дядя, проклятый ревнивец, оставил
свою племянницу на острове в устье реки Святого Лаврентия  с  ее  любовником
Раулем де Ферланом, и оба они лишились разума и умерли.
   А история основания Джемстауна, когда поселенцы там поели друг  друга!  И
столько других историй! Им несть числа, стоит только начать их рассказывать,
эти истории о голодной смерти колонистов в Америке.
   Но самая трагическая судьба была у англичан сэра  Уолтера  Рэли,  которые
высадились на острове Роанок в Виргинии. Это случилось в 1587  году.  Одному
из предводителей колонистов, Джону Уайту, пришлось отправиться за помощью  в
Англию. Когда же он вернулся  на  остров,  он  не  нашел  даже  следа  своих
соотечественников, а ведь среди них  находились  его  жена  и  малютка  дочь
Виргиния, первый белый  ребенок,  родившийся  на  американской  земле.  Уайт
обшарил все воды, все берега, все леса, искал целый год,  но  тщетно.  Тайна
распростерла свои крылья над судьбой колонистов.
   Анжелика слушала все эти рассказы, и одна мысль не давала ей  покоя:  что
же тем не менее может сделать она, чтобы отвратить призрак голода  и  цинги?
Она чувствовала, что их неотступно преследует  передавшийся  им  от  предков
ужас перед "сухопутной болезнью". Слишком  много  катастроф,  слишком  много
зимовок на скорбной и незнакомой земле  упоминалось  в  этих  историях.  Уже
много десятилетий высаживались здесь люди, не имея  ничего,  кроме  соленого
сала и сухарей. Они не знали, что из окружающей их враждебной растительности
годится в пищу, к тому же они ничего не сеяли. Не хватало времени...
   А потом, разве это занятие  для  моряков  -  сеять?  И  вот  окаменевшая,
застывшая  земля  засыпает   под   белым   саваном.   Словно   безжалостная,
бессердечная мачеха, она сжимается,  твердеет,  умирает.  Умирает,  оставляя
этих людей на своей опустошенной груди. Все исчезает. Нет больше  ни  птицы,
ни зверя, ни листочка. А то, что осталось, несъедобно; камни, голые деревья,
снег. Больше нет ничего, и "сухопутная болезнь" постепенно проникает в вены,
подтачивает жизнь, умерщвляет душу. Даже сам воздух, которым дышишь,  теряет
от мороза свою животворную силу, становится враждебным... Начинается кашель,
потом наступает смерть...
   И вот теперь пришла пора им, людям де Пейрака, вступить в единоборство  с
природой!..
   Форт Вапассу, затерявшийся в заснеженной пустыне более чем в сотне лье от
ближайшего жилья не только белых, но даже индейцев, -  это  просто  безумие.
Три женщины среди стольких мужчин - непостижимый риск. Борьба за жизнь  этих
людей долгие месяцы, когда вокруг все умирает, - немыслимый подвиг.  Попытка
сохранить в здравии  их  рассудок  среди  фантасмагорий,  которые  порождает
одиночество и молчаливая угроза,  таящаяся  в  окружающем  их  беспредельном
пространстве, -  отважный  вызов  судьбе.  Но  кто  говорит  "пустыня",  тот
помышляет и  об  "оазисе".  Кто  упоминает  о  беспредельных  просторах,  не
забывает и о пристанище, и о доброте. Кто думает о болезнях и  недомоганиях,
знает, что еще есть забота  и  лекарства.  Кто  произносит  горестные  слова
"страх" и "усталость", тот  добавляет  "утешение"  и  "отдых".  Кто  говорит
"одиночество", готов сказать и "встреча".
   И Анжелика решила, что именно она должна оградить тех, кто находится  под
ее покровительством, от всех бед.
   Она добилась, чтобы  мужчин,  возвратившихся  вечером  с  работы,  всегда
встречал накрытый стол и аппетитный запах уже витал в просторной зале. Чтобы
миски, стоящие на длинном столе в середине  залы,  были  залогом  того,  что
уставшие труженики утолят свой голод. Чтобы над очагом всегда кипел котел  с
горячим грогом и они в ожидании ужина могли бы опрокинуть чарку.  Ничто  так
не подбадривало мужчин и не делало их терпеливыми,  как  грог,  да  еще  вид
скамеек, стоящих перед очагом.  Они  снимали  промокшую  одежду,  вешали  ее
сушиться у очага в каморке, а потом шли в залу и усаживались там  у  камина,
время от времени перебрасываясь шутками с женщинами, поглощенными заботой об
ужине.
   Самым тяжелым лишением для мужчин была нехватка табака. И  это  придавало
особую значительность тем нескольким затяжкам, которые они  могли  разрешить
себе вечером до или после ужина, а утеря или поломка  трубки  воспринималась
как настоящая трагедия. Поэтому Анжелика велела установить у  входной  двери
нечто вроде стойки, куда каждый, кончив курить, укладывал  свою  драгоценную
трубку, чтобы завтра после работы снова найти ее там  как  награду  за  свой
труд. Здесь были самые  разные  трубки  -  маленькие  полуобгоревшие,  очень
длинные голландские, трубки из дерева,  из  глины  и  даже  из  камня.  Элуа
Маколле курил индейскую трубку из белого камня,  украшенную  с  боков  двумя
старыми, совсем порыжевшими перьями; эту трубку подарили ему маскуитины, что
живут у озера неподалеку от реки Иллинойс, когда  он,  совсем  еще  молодой,
первым из б