не  то  я  стану
его рабыней, его игрушкой. Он отнимает у меня силы. Почему?"
   - Вам кажется, что  вы  все  еще  при  дворе  Короля-Солнце,  госпожа  дю
Плесси-Белльер? - тихо  спросил  Рескатор.  -  И  потому  вы  так  надменны?
Берегитесь, здесь ваш августейший любовник уже не сможет вас защитить...
   Она вдруг капитулировала, явив ту не лишенную кокетства, но вместе с  тем
и искренности гибкость, которая прежде не раз обезоруживала  ее  разъяренных
противников.
   - Простите мне мои  необдуманные  слова,  монсеньор  Рескатор.  Я  совсем
потеряла голову. Но все дело в том, что у меня нет  ничего,  кроме  уважения
моих спутников. Какая вам польза от того, что  вы  разлучите  меня  с  моими
последними друзьями?..
   - Значит вы до того стыдитесь своего  прошлого,  что  дрожите  при  одной
мысли о том, что ваши друзья о нем узнают?
   Она ответила сразу, не раздумывая, и слова слетали с ее  губ  так  легко,
словно только и ждали этой минуты:
   - Какой человек, достойный этого звания, многое  переживший  и  достигший
середины своей жизни, не найдет в ней нескольких постыдных страниц,  которые
он предпочел бы скрыть?
   - Ну вот, от ярости вы перескочили к чистой философии.
   "Как удивительно, - подумала Анжелика. - Этот человек опять  кажется  мне
до странности близким. Почему?"
   - Вы должны понять, - сказала она, словно разговаривая с  другом,  -  что
образ мыслей этих гугенотов очень далек от нашего. Они совсем не  похожи  на
вас или на ваших людей. Вы ужасно шокировали бедняжку Абигель,  заговорив  с
ней так вольно, и если бы мои друзья узнали, что  мне,  пусть  даже  вопреки
своей воле, пришлось вести на Востоке столь постыдную жизнь...
   И вдруг случилось то, чего она уже какое-то время неосознанно желала.
   Он притянул ее к себе и стиснул так, что у нее захватило дух. Держа ее  в
объятиях, он заставил ее сделать несколько шагов, и она  почувствовала,  что
уперлась спиной в фальшборт. Корабль качнуло, и  в  лицо  Анжелики  плеснула
волна. Она увидела под собой белые барашки пены. Слабые лучи луны, временами
пробивающиеся сквозь толщу облаков,  бросали  на  море  тусклые  серебристые
блики.
   - Неужели? - сказал вдруг Рескатор. - Так  ли  уж  велика  разница  между
этими гугенотами и матросами моего экипажа? Между этим почтенным,  убеленным
сединами пастором, которого  я  сегодня  мельком  видел,  и  мною,  жестоким
пиратом всех морей мира?.. Между скромной и целомудренной  Абигель  и  такой
ужасной грешницей, как вы? Да где же эта великая разница, моя дорогая? В чем
она состоит?.. Посмотрите вокруг!
   Новая волна, ударившись о борт, снова бросила в  лицо  Анжелики  холодные
брызги, и, напуганная темной  бездной,  над  которой  Рескатор  заставил  ее
склониться, перегнув ее тело назад, она судорожно вцепилась в его  бархатный
камзол.
   - Нет, - сказал он, - мы ничем не отличаемся друг  от  друга.  Мы  просто
горстка людей, оказавшихся на одном  корабле  посреди  океана..,  со  своими
страстями, сожалениями.., и надеждами!
   Он говорил, и его шевелящиеся губы были в опасной  близости  от  ее  губ.
Пока  он  не  касался  ее,  она  еще  могла  ему  противиться.  Но   теперь,
почувствовав себя в  его  власти,  растерялась.  Она  не  понимала,  что  за
странное волнение томит ее. Она так давно не ощущала ничего подобного... Она
говорила себе: "Это страх", но то был не страх, а желание. Мысль о том,  что
он пользуется своей  магической  силой,  чтобы  подчинить  ее  и  впутать  в
немыслимую ситуацию, из которой она  уже  не  найдет  выхода,  заставила  ее
насторожиться и подавить в себе  странное  чувство.  "Если  мы  уже  сегодня
докатились до таких дел, - подумала она, - то  еще  до  конца  плавания  все
рехнемся и поубиваем друг друга".
   И она так резко отвернула лицо, что губы Рескатора лишь слегка  коснулись
ее виска. Она почувствовала  прикосновение  его  жесткой  кожаной  маски  и,
вырвавшись из этих тягостных для нее объятий, шагнула в сторону, ощупью  ища
опору.
   Из темноты опять послышался его насмешливый голос:
   -  Почему  вы  убегаете?  Я  намеревался  всего-навсего  пригласить   вас
отужинать со мной. Если вы лакомка, то получите истинное наслаждение -  ведь
у меня превосходный повар.
   - Да как вы смеете  предлагать  мне  такое?  -  возмутилась  Анжелика,  -
Послушать вас, так подумаешь, будто мы находимся в окрестностях  Пале-Рояля!
Мой долг - разделять участь моих друзей. К тому же мэтр Берн ранен.
   - Мэтр Берн? Это тот раненый, над которым вы склонялись  с  такой  нежной
заботой?
   - Он мой лучший друг. То, что он сделал для меня и для моей дочери...
   - Что ж, прекрасно, как вам будет угодно.  Я  согласен  отсрочить  уплату
ваших  долгов,  но  вы  не  правы,  предпочитая  ваш  сырой   твиндек   моим
апартаментам, ведь вы, по-моему, мерзлячка. Кстати, куда вы дели  тот  плащ,
который я одолжил вам прошлой ночью?
   - Не помню, - сказала Анжелика, чувствуя себя так, словно он уличил ее  в
чем-то неблаговидном.
   Она провела рукой по лбу,  силясь  вспомнить.  Должно  быть,  она  просто
забыла про этот плащ, когда  закуталась  в  другой,  тот,  который  дала  ей
Абигель.
   - Я.., я, кажется, забыла его дома, - сказала она.
   И внезапно Анжелика как наяву увидела дом  в  Ла-Рошели  с  его  погасшим
очагом.
   Она явственно видела красивую мебель, блестящую медную  посуду  в  кухне,
сумрачные комнаты, где со стен, будто ясные, круглые глаза, неусыпно глядели
дорогие венецианские зеркала;  видела  висящие  вдоль  лестницы  гобелены  и
пристально смотрящих на нее с портретов давно почивших корсаров и  торговцев
Ла-Рошели.
   Тоска по этому прибежищу,  где  она  хозяйничала  всего  лишь  на  правах
служанки, - вот все, что уносила она из Старого Света!  Эта  мирная  картина
заслонила в ее памяти и сверкающие огни Версаля, и ее жестокую войну  против
короля, и даже ту скорбь, которую вызывали в  душе  мысли  о  черных  руинах
замка Плесси в сердце ее родной  провинции  Пуату,  дотла  разоренной  и  на
долгие годы проклятой.
   Монтелу она уже давно не вспоминала. Владения барона Армана перешли к  ее
брату Дени, в замке Монтелу рождались  его  дети.  Теперь  пришел  их  черед
подстерегать в коридорах призрак Старой дамы с протянутыми  руками  и  силой
воображения  создавать  из   своей   аристократической   нищеты   волшебное,
восхитительное детство.
   Анжелика уже давно чувствовала, что больше не принадлежит ни Монтелу,  ни
Пуату. И когда она спускалась на нижнюю палубу, ее  преследовало  лишь  одно
воспоминание: мэтр Габриэль, прежде чем взять Лорье за руку и навсегда уйти,
дробит кочергой последние головешки в очаге своего дома.
   Сейчас перед мысленным взором изгнанников-гугенотов, наверное,  стоят  их
прекрасные дома в Ла-Рошели,  покинутые,  лишившиеся  своей  души,  хотя  их
фасады  все  так  же  озаряет  свет  ясного  неба  Ониса<Онис   -   название
исторической провинции Франции; главный город - Ла-Рошель.>. Дома  ждут,  но
окна их закрыты, как мертвые глаза,  и  только  шелест  пальм  во  дворах  и
испанской сирени у стен напоминает о недавно согревавшей их жизни.
   На нижней палубе было темно и холодно.  Один  фонарь  из  трех  погасили,
чтобы изнемогающие от усталости  дети  смогли  заснуть.  Отовсюду  слышались
шепот и  невнятное  бормотание.  Кто-то  из  мужчин  успокаивал  жену:  "Вот
увидишь.., увидишь! Когда мы приплывем на острова, все образуется".
   Госпожа Каррер трясла своего мужа-адвоката за плечо и говорила:
   - На островах у вас все равно  будет  так  же  мало  клиентов,  как  и  в
Ла-Рошели, стало быть, мы ничего не потеряем.
   Анжелика подошла к кругу света, в  котором  подле  раненого  бодрствовали
Маниго и пастор. Мэтр Габриэль выглядел посвежевшим и спокойно спал. Мужчины
коротко рассказали, что приходил арабский врач с помощником. Они  перевязали
мэтра Берна и заставили его выпить какую-то микстуру, от которой  ему  очень
полегчало.
   Анжелика не предложила гугенотам сменить их у ложа Берна. Она чувствовала
потребность в уединении и отдыхе, и не потому, что так уж устала, а  потому,
что в голове у нее царил полный сумбур. Ей никак не удавалось  обрести  свою
былую уверенность и  понять,  что  же  с  нею  происходит,  впрочем,  здесь,
вероятно, сказались также темнота и бортовая качка.
   "Завтра будет светло. И я наконец все пойму".
   Она пошла искать  Онорину,  но  сделала  это  почти  машинально  -  такая
путаница была у нее в мыслях. По дороге кто-то схватил ее за юбку. Это  была
Северина. Девочка показала ей на своих спящих младших братишек.
   - Я уложила их спать, - с гордостью сказала она.
   Она  укрыла  мальчиков  их  плащами  и  обложила  им  ножки  невесть  где
раздобытой соломой. Да, Северина была  настоящей  женщиной.  В  повседневной
жизни  дочь  Габриэля  Берна  была  очень  ранима,  но  когда  приходил  час
испытаний, обнаруживала твердость духа  и  умела  все  взять  в  свои  руки.
Анжелика обняла ее как младшую подругу.
   - Дорогая моя, - сказала она, - мы даже не  смогли  спокойно  посидеть  и
поговорить  с  тех  пор,  как  я  привезла  тебя  обратно  домой  с  острова
Сен-Мартен-де-Ре от твоей тетушки.
   - Ах, все взрослые  стали  такие  странные,  будто  с  ума  посходили,  -
вздохнула девочка. - А ведь как раз сейчас мы должны были бы успокоиться.  Я
все время помню, и Мартиал тоже, что теперь мы  избавились  от  монастыря  и
иезуитов.
   Сказав это, она тут же спохватилась и быстро добавила, словно укоряя себя
за легкомыслие:
   - Правда, отец ранен,  но  знаете,  мне  кажется,  это  все-таки  не  так
страшно, как если бы его посадили в тюрьму, а меня с братьями навсегда с ним
разлучили... И потом, врач в длинной  одежде  сказал,  что  завтра  ему  уже
станет лучше... Госпожа Анжелика, я попробовала уложить и  Онорину,  но  она
говорит, что ни за что не ляжет без своей шкатулки с сокровищами.
   У матерей совершенно особый взгляд на вещи. Анжелика забыла взять с собой
шкатулку с "сокровищами" Онорины, и из всех  бед,  обрушившихся  на  них  за
последние несколько часов, потеря игрушек дочери показалась ей самой  тяжкой
и непоправимой. Она была в отчаянии. Онорина спряталась за пушкой  и  стояла
там в этот поздний час с открытыми глазками, точно маленький лесной совенок.
   - Хочу мою шкатулку с сокровищами!
   Анжелика еще не решила, как ей поступить: постараться уговорить дочку или
просто употребить свою материнскую власть - когда вдруг увидела  съежившуюся
на лафете пушки фигуру и узнала в ней Абигель. Так вот подле кого спряталась
ее малышка!
   - Абигель?.. Это вы?.. Но почему вы здесь, почему не спите?
   При виде скорчившейся, совершенно упавшей  духом  Абигель,  прежде  такой
сдержанной и исполненной достоинства, Анжелике стало почти неловко.
   - Что с вами? Вы заболели?
   - О, мне так стыдно, - глухо ответила Абигель.
   - Но отчего?
   Абигель не дура и не ханжа. Не станет же она терзаться  из-за  того,  что
Рескатор погладил ее по щеке?
   Анжелика заставила ее выпрямиться и посмотрела ей в глаза.
   - Что с вами такое? Я не понимаю.
   - Но его слова - ведь это ужасно!
   - Какие слова?
   Анжелика попыталась припомнить ту сцену. Если манера, в которой  Рескатор
повел себя с Абигель, и показалась ей дерзкой и  неуместной  -  правда,  для
него такая манера была обычной - то в его словах  она  не  усмотрела  ничего
шокирующего.
   - Вы не поняли? - пробормотала молодая гугенотка. - Правда, не поняли?
   Волнение сделало ее моложе, и со своими пылающими щеками и припухшими  от
слез глазами она была поистине красива - сейчас это было бы очевидно любому.
Однако единственным, кто смог оценить ее красоту с первого взгляда, был этот
проклятый Рескатор. Анжелика вспомнила, что он только что обнимал ее саму, а
она и не подумала испугаться. Со  всеми  -  и  особенно  с  женщинами  -  он
обращается так, будто он государь, а они его подданные.
   При этой мысли она невольно возмутилась:
   - Абигель, не придавайте  значения  поведению  хозяина  этого  судна.  Вы
просто никогда не  имели  дела  с  мужчинами  такого  рода.  Но  даже  среди
авантюристов, с которыми мне приходилось встречаться, он самый.., самый...
   Подходящее слово все не находилось.
   - Самый невозможный, - заключила она. - Но когда  нам  грозил  неминуемый
арест и тюрьма, у меня не было иного выхода, как обратиться к нему. Из всех,
кого я знала, только этот стоящий вне закона разбойник был  способен  спасти
нас от ужасной участи. Теперь мы в его власти. Нам придется жить бок о бок и
с ним и с его командой и стараться ни в коем  случае  не  озлоблять  их.  Во
время моих скитаний по Средиземному морю - к чему теперь это  отрицать,  раз
уж он взял на себя труд так негалантно  просветить  вас  на  сей  счет  -  я
повстречалась с ним всего один раз, но слава у него была очень громкая. Этот
пират не признает ни веры, ни закона, но мне кажется, он не лишен чести.
   - О, по-моему, он совсем не страшный,  -  покачивая  головой,  прошептала
Абигель.
   Она уже почти успокоилась и, подняв глаза,  устремила  на  Анжелику  свой
прежний взгляд, ясный и умный.
   - Мы каждый день соприкасаемся со множеством людей, и сколько  же  в  них
сокрыто тайн! - задумчиво проговорила она. - Знаете, Анжелика, теперь, когда
завеса,  за  которой  вы  так  ревниво  оберегали  ваше   прошлое,   немного
приподнялась, мне кажется, что вы стали мне еще ближе, но в то  же  время  и
отдалились от меня. Сможем ли мы понимать друг друга, как прежде?
   - Я думаю, да, Абигель, милая, милая моя Абигель. Если вы  этого  хотите,
мы всегда будем друзьями.
   - Я желаю этого всей душой. Ах, Анжелика, если там, куда мы держим  путь,
ненависть и узость ума окажутся в нас сильнее, чем любовь, то мы  не  сможем
выжить, мы все погибнем.
   "А ведь она высказала сейчас  ту  же  самую  мысль,  что  и  Рескатор,  -
подумала Анжелика. - Кажется, он сказал это так: "Отныне мы  просто  горстка
людей, оказавшихся на одном корабле посреди океана.., со  своими  страстями,
сожалениями.., и надеждами".
   - Это так странно, Анжелика, - едва слышно продолжала  Абигель,  -  вдруг
открыть иные измерения жизни. Как будто отдернули театральный занавес, а  за
ним -  новая  декорация,  и,  глядя  на  нее,  видишь,  как  расширяется  до
бесконечности то, что мы уже считали бесспорным, неизменным... И то, что так
неожиданно произошло со мной сегодня... Я буду помнить этот  день  до  самой
смерти. И не столько из-за пережитых нами опасностей,  сколько  из-за  того,
что  мне  открылось...  Наверное,  мне  нужно   было   это   узнать,   чтобы
подготовиться к той жизни, которая ждет нас  за  океаном...  Все  мы  должны
будем сбросить с себя старую кожу... И я глубоко  убеждена  -  заставив  нас
сесть на этот корабль.., именно на этот, а не на другой, - Господь явил  нам
величайшую милость.
   Глаза ее блестели, и Анжелика уже  не  узнавала  в  этой  полной  страсти
молодой женщине то неприметное, почти безропотное существо, которое было  ей
знакомо в Ла-Рошели.
   - Этот человек, которого вы называете разбойником, стоящим вне  закона..,
я уверена, что он умеет читать по глазам самые сокровенные тайны сердец. Ему
это дано свыше.
   - В Средиземноморье его называли волшебником, - прошептала Анжелика.
   То, что Абигель в чем-то согласна с Рескатором, было ей очень  приятно  -
она сознавала, что такое чувство нелепо, но не пыталась разобраться, чем оно
вызвано. Ею владело необычное воодушевление. Она слушала  плеск  бьющихся  о
борт волн. Покачивание корабля как будто пьянило ее, и она  с  удовольствием
просидела бы всю ночь с Абигель, рассказала бы ей о своем прошлом и  всласть
поговорила бы с ней о Рескаторе, если бы  не  беспокойство  за  все  еще  не
спящую Онорину.
   - Ох уж эта Онорина! Никак не желает ложиться спать без своей шкатулки  с
сокровищами! - вздохнула она, кивнув в сторону малышки, которая, все так  же
надувшись, стояла рядом с ними с видом непреклонного судьи.
   - Да мне просто нет прощения! - воскликнула Абигель, вскакивая с лафета.
   Теперь она уже вполне овладела собой.  Пройдя  к  тому  месту,  где  были
сложены ее пожитки, она порылась  в  них  и  вернулась  с  маленькой  резной
деревянной шкатулкой, которую Мартиал когда-то сделал для Онорины.
   - Господи, Абигель! - вскричала Анжелика, с жаром сжав руки на  груди.  -
Вы и об этом подумали! Вы ангел! Вы  настоящее  чудо!..  Онорина,  вот  твои
ракушки!
   А потом все стало просто. Спокойствие, возвратившееся наконец в  сердечко
Онорины, передалось и ее матери. Анжелика развернула то немногое из  одежды,
что успела захватить из дома: ее юбка и кофта станут  для  малютки  хорошим,
большим одеялом.
   Уложив Онорину рядом  с  собой,  она  подумала,  что  теперь  у  девочки,
пожалуй, есть все, что ей надо. Самой ей доводилось спать и  в  тюрьме,  где
удобств было еще меньше,  чем  здесь.  Однако  сейчас  она  никак  не  могла
согреться - и сон не приходил. Анжелика прислонилась плечами к  переборке  и
попыталась привести в порядок свои мысли.
   Что принесет с собой завтрашний день?
   Она все еще ощущала на запястьях крепкое пожатие рук Рескатора. Когда она
думала об этом, ее почему-то охватывала слабость.  И  оттого,  что  ей  было
зябко, воспоминание о его объятиях казалось ей удивительно приятным - и в то
же  время  вызывало  странную  тревогу.  Наверное  потому,  что  когда   она
схватилась за его бархатный камзол, ее рука  ощутила  под  тканью  не  живое
человеческое тело, а некую твердую оболочку.  Что  это  было:  кольчуга  или
стальной нагрудник?.. Человек,  живущий  в  постоянной  опасности  и  каждую
минуту ждущий смертельного удара. Его сердце заковано в латы. Впрочем, разве
у такого человека может быть сердце?
   Неужели она совершит глупость и влюбится в него?.. Нет! К тому же  теперь
она  уже  вообще  неспособна  полюбить  мужчину.  Но  что  же  тогда  с  нею
происходит? Он обольщает ее при помощи каких-то чар, как..,  постой-ка,  кто
же это был, тот, кто когда-то,  давным-давно,  внушал  ей  похожие  чувства,
одновременно притягивая и вызывая в душе смутный страх? И про того, другого,
тоже говорили, будто он обладает колдовской силой и что женщины так  к  нему
льнут, потому что он их привораживает.
   В лицо ей вдруг ударил свет лампы, она сощурилась.
   - А, вот вы где.
   К ней склонилась мохнатая голова. Это был Никола Перро в своей неизменной
меховой шапке.
   - Капитан поручил мне принести  вам  вот  это  и  еще  гамак  для  вашего
ребенка.
   "Вот это" оказалось куском плотной ткани, не то плащом,  не  то  одеялом,
тяжелым, украшенным  вышивкой  и  очень  мягким  -  такую  ткань  ткут  жены
погонщиков верблюдов в Аравийской пустыне.  Она  даже  не  утратила  аромата
восточных благовоний.
   Канадец  ловко  подвесил  гамак  к  бимсам<Бимс   -   поперечная   балка,
поддерживающая палубу.>, и Анжелика переложила в него Онорину.  Та  даже  не
проснулась.
   - В гамаке ей будет лучше, да и не так сыро. Но мы не можем дать гамаки и
одеяла всем. У нас их не хватит на этакую ораву. Не думали же мы, что нам на
голову вдруг свалится такой груз. Но когда мы войдем в зону льдов, вам  сюда
принесут жаровни.
   - Поблагодарите от моего имени монсеньера Рескатора, - сказала Анжелика.
   Перро многозначительно подмигнул ей и, уверенно  ставя  ноги  в  огромных
сапогах из тюленьей кожи, вразвалку удалился.
   В твиндеке слышался громкий храп.  Гугеноты  потушили  и  второй  фонарь,
оставив свет лишь около раненого. Но и с ним, кажется, все было в порядке  -
он спокойно спал. Анжелика завернулась в свое роскошное одеяло.
   Утром ее спутницы не преминут  обратить  внимание  на  ту  особую  честь,
которой вдруг удостоилась госпожа Анжелика. Неужели Рескатор не мог прислать
ей что-нибудь поскромнее, не так бросающееся в глаза?  Нет,  он  сделал  это
нарочно. Его это так забавляет - выводить всех из  равновесия,  разжигать  в
людях удивление, зависть, пр